Текст книги "Последние ратники. Бросок волка (СИ)"

Автор книги: Антон Скрипец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Кутька поймал себя на мысли, что челюсть его отвисла. Даже он знал, такой удар может иметь один исход – смерть. Позорную и самую мучительную, какую только можно представить.

– Братья Ратиборычи – Клин и Молчан – тогда первыми кинулись на него с мечами. И, пожалуй, зарубили бы. Хотя… зная живучесть нашего общего знакомца, не удивился бы, выпутайся он и из этой скверной ситуации. Но он и не подумал из нее выпутываться. Вырвал у одного из ближников секиру, вроде бы, это Молчан был, раз он до сей поры на него беленится, пристроил на какую-то колоду свою руку – ту самую, которой нанес сюзерену несмываемое оскорбление – и ухнул по ней. Представляешь? Отхватил собственную руку! Потому что она, де, посмела тронуть Светлого… Уж не знаю, как это назвать – чистой воды варварством или единственно правильным решением, но августейший сопляк преисполнился значимостью момента и убивать человека, прилюдно поднявшего на него руку, не стал. Раз уж эта рука понесла такую суровую кару. Правда, вместо вполне заслуженной, надо сказать, боярской вотчины, отправил разжалованного тысяцкого с глаз долой. Так он и оказался в твоём… Говнище.

– Овнище, – угрюмо проворчал Кутька. – Это, к твоему сведению, совершенно разные слова. Овнище – это от слова овин, там, где овец держат…

– И ещё баранов, судя по всему.

Не успел Кутька ни возмутиться, ни обидеться, как слух резанул звук резко скрипнувших железных петель. Дверь узилища открылась, и к нему метнулась стремительная тень.

17. Дворцовый переворот (начало)

Всё это было странно. До самой крайности.

По поводу того, что по случаю смерти Клина повязали именно его, он ни на кого в претензии не был. Сам бы так сделал. Удивительно даже, как это брат усопшего доставил в стольный град убийцу родственника, пойманного на месте преступления с орудием оного преступления в кулаке, живого и фактически невредимого.

Но вот как в это дело просунула нос царьградская церковь, он в толк взять не мог никак.

Хотя скорее всего виновата в том была нудная головная боль. Она давила виски, затылок, переносицу, а при резких движениях ещё и толкала на бунт пищеварительный тракт.

Словом, надо было его поправлять. Как всегда. «Лечить подобное подобным».

И кто бы мог подумать, что на помощь в этом щекотливом вопросе придёт Святой Престол. Митрополит сумел окучить деревенского вояку так ловко, что тот притащил в темницу всем передачкам передачку. Во-первых, какой-то плоский глиняный флакон с таким ядрёным содержимым, что даже у видавшего виды Никодима дыхание перехватило, а организм завёлся будто с полтычка. Во-вторых, в краюхе довольно чёрствого хлеба однаружилась связка отмычек. Которые при необходимости в руках опытного душегуба вполне могли бы стать и опасными колюще-режущими предметами. А ещё ко всему этому богатству прилагалась коротенькая записочка. Максимально безрадостного содержания.

«К Киеве заговор. Верить никому нельзя. Нужно спасать княжича Ярополка. Выбирайся».

Мысль о том, что святоша Василий намеренно толкает его на необдуманные действия с тем, чтобы ускорить процесс продвижения к плахе, возникла в первую очередь. Но с другой стороны, Никодим и без того ощущал себя одной ногой на эшафоте, а догадок, с чего бы святому отцу желать его смерти, в просветлевшее сознание не приходило. Потому план побега в сложившейся ситуации засветился неоновыми огнями не самой кислой из неё эвакуации. Особенно если учесть, что княгиня-мать приняла крещение. И, поговаривали, раз уж Ольга верховодила далеко не только в женской половине княжьих палат, где пока обитал малолетний наследник престола, его тоже тайно склонила к новой вере. Так что удивляться тому, что митрополит решил спасать не просто единоверца, а ценнейшего в будущем для Царьграда союзника и агента влияния, поводов не наблюдалось.

Единственное, что настораживало – а не сами ли ромеи устроили всю эту свистопляску с целью подстегнуть время и побыстрее усадить на престол своего выдвиженца…

В любом случае, ситуация складывалась из разряда «сначала делай, а потом задавайся вопросами». И Никодим принялся делать.

Заболтать пацана оказалось не таким уж сложным мероприятием. Гораздо труднее было, не выдавая себя в ходе экскурса в прошлое, незаметно отпереть решётку. Заметно сложнее, чем отключить на время парнишку. Из чисто профилактических целей. Чтобы не заорал. У этого пацана азарта и старания наблюдалось угадывалось гораздо больше, чем у «аналитика».

Правда, дотащить свою бесчувственную ношу Никодим смог лишь до выхода из подвала.

А там его уже ждали.

И вовсе не стражники. Те застыли на земле в неествественных позах. Прямо возле лениво прислонённых к стене копий.

Столкнуться здесь нос к носу с заключённым группа встречающих ожидала ничуть не больше его самого. А соображали «нетрудовые резервы» туговато. Потому неловкой паузой воспользовалась как раз предполагаемая жертва.

Никодим схватил ближайшего к нему субъекта за ворот зипуна и боднул в переносицу. Что-то неприятно хрустнуло, из ноздрей злоумышленника, будто всю жизнь только этого и ждала, густым потоком на бороду хлынула красная жижа. «Византиец», словно любое человеческое страдание, происходящее на его глазах, казалось недостаточно искренним, еще раз дернул его на себя, на сей раз выстрелив вперед немного согнутым коленом. У булькающего кровищей рецидивиста подкосились ноги, и окончательно выдернут из стоячего положения он был третьим рывком. Самым сильным. Делая его, «царьградец» аккуратно шагнул в сторону, пропуская мимо безвольное туловище. Оно пролетело мимо Никодима и вообще мимо верхней лестничной площадки. Прямо вниз. А нисколько не святой отец мгновенно захлопнул дверь и задвинул засов. Пресекая возможность неожиданного нападения с этой стороны.

17. Дворцовый переворот (продолжение)

Перед Никодимом застыли три истукана.

Тот, что очутился ближе всех, буравил его единственным глазом. Двое крепкого вида парней стояли за его спиной. Оба явно что-то прятали. Один – за спиной, второй – за поясом. То, как нервно они водят вокруг сокрытого от посторонних взоров оружия напряженными руками, заметил бы даже сомлевший пацан.

Как и следовало ожидать, именно они ринулись вперед первыми. Как и предполагалось, один рванул из-за спины чекан, а второй – внушительных размеров тесак. Римский гладий по сравнению с ним показался бы незначительным недоразумением.

Типичное заблуждение дилетантов. Они считают, что чем весомее оттянута оружием рука, тем спокойнее можно быть за свою жизнь.

Правда – проще. Она в том, что чем длиннее оружие, тем больший нужно делать им замах.

Справедливо рассудив, что тип с булавой размахиваться будет дольше, черноризец рванул в сторону его ватажника с ножом. Удар снизу вверх распорол разве что воздух, хотя нацелен был в живот и целью имел вывалить наружу все ромейские внутренности. В последний момент увернувшись от плотоядно вжикнувшего в воздухе лезвия и пропустив мимо себя дернувшегося по инерции вперед противника, Никодим тяжело и резко опустил на его затылок локоть, другой рукой перехватил кисть с сидящим в ней тесаком, глубоко нагнулся, пропуская над собой острое навершие чекана второго умельца, шмыгнул между ними двумя, дернув захваченную руку. Владелец ножа крутнулся и влетел почти лоб в лоб в хозяина палицы. Никодим что есть силы толкнул сцепившихся татей ногой. В идеале повалиться они должны были на одноглазого. Но тертый калач со шрамом через всю харю лишь качнулся в сторону, пропуская летящих на землю союзников мимо себя. Этот тип с повязкой на лице ничего из рукавов, запазух и прочих тайников вынимать не стал. И только сейчас Никодим оценил его тяжелые кулачищи с торчащими их них острыми шипами. Кастеты.

Орудовать необычным оружием одноглазый умел. Никодим уворачивался с трудом, краем глаза подмечая, что совсем скоро станет еще хуже: двое других уже поднимались на ноги в готовности отомстить черноризцу за причиненный ущерб.

И Никодим сделал то, на что обычно покупались все. Подставился. Неловко увернувшись от очередного тычка в голову, он открыл бок под второй удар, который прямо-таки напрашивался из такой выгодной для одноглазого позиции. Тот и не подумал разочаровывать. Увесистый выпад пришелся по ребрам и согнул черноризца пополам. Если бы он не знал, что останавливаться сейчас нельзя ни в коем случае, то, наверное, даже схватился бы за предположительно сломанное ребро и заорал от боли. Чего, вне всякого сомнения, от него и ожидал одноглазый, посылая другой окованный железом кулак в голову.

Чего в свою очередь и ожидал «ромей». Головы его в том месте уже не было. Продолжая движение, стиснув зубы от вспышки боли и даже прикусив при этом язык, Никодим плавно кувыркнулся через голову вперед, пропуская кулак над собой. Хотя одноглазый был вовсе не из тех, кто будет стоять, разинув рот от ловкости врага. Следующим же движением он развернулся, одновременно отпрянув назад. На всякий случай. И увидел, как «смиренный инок» выбивает дух из его парубков. Вставая на ноги, черноризец походя отбил очередной взмах чекана, дернул его хозяина на себя, двинув лбом по носу, сместился в сторону, обрушив тяжелый носок сапога на колено наседавшего с ножом ватажника. Когда он успел перехватить у первого из громил палицу, одноглазый заметить не успел. Он увидел лишь как этим самым железным набалдашником на длинном древке «мирный служитель бога» со знанием дела, без особого замаха добил второго. И даже не стал тратить время на то, чтобы убедиться – свалился тот кулем, или нет. Как ворона взмахнув своими черными крыльями, монах метнулся вперед, опрокидывая молодца с разбитым носом. Тот ухнулся спиной о стену, воздух из его груди вырвался с таким шумом, будто свалился на полном скаку с коня. Придти в себя ему не позволил хищный рывок кулака грека, нацеленный в горло. Захрипев, отрок сполз на землю. Жизнь панически покидала его выпученные глаза, а изо рта хлестал поток темной крови.

Одноглазый был не из боязливых.

Но и не из дураков.

Мгновенно оценив стратегическую ситуацию, он развернулся и кинулся со всех ног вглубь двора.

Но и Никодим упускать языка не собирался. Он метнулся в сторону валявшегося на утоптанной земле ножа, одним скупым махом подхватил его и, почти не целясь, метнул в спину отступающего «боксёра». Тот вскрикнул, споткнулся и со всего маха спикировал вниз лицом. Даже попытался ползти дальше, но к тому времени, как Никодим его настиг, обессилено уткнулся неоднократно располосованной рожей в дёрн.

Черноризец присел над ним и озадаченно потрогал жилку на шее. После чего осторожно вытащил из спины нож. Когда услышал приближающиеся сзади шаги, не стал даже оборачиваться.

– Лихо, – только и мог пролепетать очнувшийся гонец митрополита Василия. – Прямо промеж лопаток.

– Да не особо. Я вообще-то в ногу метил.

– И что… он уже умер? Так быстро…

– Не быстрее прочих, – ещё раз задумчиво глянул на нож Никодим. И нервно отбросил его в сторону. – Снова яд.

– И что теперь? – упавшим голосом проронил Кутька. Похоже, вспоминать о том, кто его точно так же, как этих четырёх молодцев, приложил совсем недавно, он и не думал. Или наоборот. Посмотрел, на бездыханные тела, и понял всё правильно – что с ним-то как раз обошлись, как с союзником.

– Хотел бы я знать…

И вдруг со стороны княжеского подворья долетел вопль:

– Измена!

Сгущающиеся сумерки в один миг взорвались звоном железа, топотом и надсадными криками. Фейерверк никак не сопряженных с мирным течением жизни звуков громыхал, похоже, на женской половине хором.

«Нужно спасать княжича».

Всплывшие в памяти строчки из послания митрополита немедленно заставили двигаться в направлении звуков побоища.

ХХХ

По двору в панике метались люди. И не похоже было, чтобы кто-то из них что-то делал осознанно. Ржали кони, гремели засовы, топали сапоги, верещали преисполненные паникой голоса и мелькали факелы. В том числе в окнах княжьего терема. Во всей этой суматохе на черноризца с его юным – явно из местных – проводником никто не обращал внимания. Стражники если кого и высматривали в мятущейся толчее, то людей с оружием, а никак не малого с убогим.

И тем не менее, их ждали.

Из тени угрюмо нахохлившейся клети навстречу шагнула тёмная фигура. Пацан от неожиданности судорожно проглотил дыхание. Никодим же этой встречи, может, и не ждал так скоро, но во всяком случае полной неожиданностью для него она не стала.

– Бог милостив и не глух к мольбам страждущих, – тихо произнёс отец Василий.

– Особенно если страждующие подкрепляют мольбы очень полезными передачками.

– Увы, безгрешных средь нас нет. Святость в наши дни ушла в редкие диковинки. Что уж говорить, коли даже церкви божьей в смутные времена приходится прибегать к помощи очень мутных людей.

– Тех, что мы встретили у выхода из темницы?

Митрополит кисло усмехнулся.

– Всё ж таки встретили… Не думал, конечно, я, что дойдёт до этого. Что ж, добро, коли сей отрок так своевременно подоспел к тебе на выручку. С нужными тебе … предметами. Нет, тех людей послал не я. Светлый.

– Что?

– Да. Князь Святослав. Похоже, наш самодержец в стремлении оградить душу своего высокородного чада от душеспасительных посягательств святой матери церкви решил зайти слишком далеко. Знаешь, где сейчас оказалось всё то непотребство, что вы так настойчиво искали всё это время? Я говорю о запертой в бочках отраве, которая, вырвавшись на свободу, превратит Киев в безлюдную пустошь. Что смотришь? Думал, церковные святоши интересуются только службами да молитвами? А я, если вспомнишь, при последней нашей встрече призывал тебя к откровенности, говорил, что, открывшись, получишь от меня всестороннюю помощь. Может, всего того, что стряслось в последние седмицы, и не было бы, не поставь ты, сын мой, свою гордыню выше человеческих жизней. Так вот тебе моё слово. Слово человека, который, заметь, на редкость вовремя спас тебя от наёмных душегубов. И, полагаю, доказал тем самым, что уж по крайней мере в умерщвлении твоём он не заинтересован.

– Можно сегодня без проповедей? Поздновато.

Митрополит с печальным осуждением перевёл взгляд с мальца на черноризца и, смиренно соглашаясь, кивнул. Явно уяснив, что под словом «поздновато» Никодим подразумевает вовсе не зябкие сумерки.

– Бочки хранятся в погребах под женской половиной терема. Свезли их туда не так давно. Подозреваю, что это те самые бочки, которые были найдены в лесной заставе боярина Клина. Видимо, именно о том и прознал человек, по следам которого ты следуешь в этой печальной истории. Да, представь, это я тоже ведаю. Потом пооткровенничаем, что да как узнают божьи слуги. Сейчас речь о другом. Княгиня Ольга собрала всех новообращённых союзников, бояр да вельмож сих земель, принявших истинную веру, чтобы назавтра её сын узрел, насколько велика на самом деле в его вотчине сила креста. И отступился от мысли, что после обряда опоясывания обязательно вернёт малолетнего княжича к своим идолищам. Но Светлый, видно, как-то о планах матушки прознал и затеял всю эту… историю. Разграбил богомерзкий древний могильник, вытащил из него всю хранимую там пакость – и тайком приволок в Киев, на своё же подворье. Чтобы одним махом потравить всех несогласных. А тати, что пришли за вами (и не только за вами!) должны были замести все следы. Дабы не осталось людей, кто узнал о сих делах непростительно много. Думаю, что сначала поручил дело Клину Ратиборычу, а когда благодаря вашим стараниям оно получило огласку, решил свалить всё на покойника, а тех, кто прознал лишнего, втихую попридушить. Заметьте: своих верных людей и всю дружину Святослав вывел за стены города. Где и собирался якобы проводить церемонию. А на самом деле – чтобы они не пострадали от отравы. Правда, одного он не учёл. Меня. Княжича я выкрал и запер в надёжном месте. В том самом месте, куда Светлый выгрузил своё зелье в бочках. Не скрою, взял грех на душу, но по-другому было нельзя. Зато теперь князь не может вскрыть сей ящик Пандоры, чтобы не убить при этом собственного сына.

Отец Василий умолк, требовательно глядя на Никодима. Который впервые видел в его глазах холодный блеск стали вместо привычной смиренной полуулыбки. Хотя, конечно, может, это была всего лишь игра мечущихся по подворью огней.

– Так это что же – Светлый сейчас штурмует свои же хоромы?

– Точно так. Но вам я укажу короткую дорогу. Её мне открыла лично княгиня Ольга. Вряд ли молодчики Святослава ведают о сём пути. Ни в коем случае нельзя допустить их к мальчонке. Какие будут последствия, если они прорвутся – трудно вообразить.

Вошли они в ту самую клеть, у которой их поджидал Василий. Окутанный туманом страшного секрета тайный путь оказался прям и неказист, как извилина дурака. Единственно, что был он и столь же узок. Вниз вели деревянные ступени. Настолько крутые, что при их отсутствии крадущаяся делегация просто ухнула бы вертикально вниз. Пахло свежим опилом, доски под ногами мягко пружинили и почти не скрипели.

Старик остановился на первом же лестничном пролёте. Дышал он тяжело, а улыбался виновато.

– Дальше – сами, – переведя дух, развёл он руками. – От меня там толку будет мало. Если кто вам и встретится внизу, то уж точно не те, кого можно назвать союзниками. Потому я больше помогу тем людям, что сейчас мечутся наверху. Может, удержу пару человек от греха – и то ладно. А заодно отведу ненужные взоры от сего тайного хода: вам-то обратно по нему же подниматься. Единственное, чем ещё могу помочь…

Проповедник протянул Никодиму валик туго свёрнутой материи.

– Маски. На случай, если всё-таки… Это даст вам хоть какое-то время.

– Ага, я и впрямь где-то слыхал, что от смертельной заразы тряпка на роже – первейшее средство.

Никодим хмуро усмехнулся. Да, этот тщедушный старикан спас его от верной смерти и даже всучил утерянную было нить от клубка местных интриг. Но верить в высокие людские устремления он не привык. И ничуть не сомневался, что святой старец, вернувшись на поверхность, немедля посеменит к выходу из города. И возрстная одышка на этом пути к спасению от химической атаки докучать ему скорее всего не будет.

– Иди за ним, – угрюмо кивнул он в спину удаляющегося отца Василия. – Ему твоя помощь понадобится побольше, чем мне.

Но увязавшийся за ним малец, видимо, успел надышаться воздухом столицы достаточно для того, чтобы улавливать сказанное между строк. Он мгновенно насупился и набычился.

– Я не трус, – сказал таким тоном, что отчего-то сразу стало ясно – дальше спорить, только терять время.

– Вот радость-то какая. Тогда иди и не трусь за моей спиной. Не хватало, чтобы твоя доблесть обзор загораживала.

ХХХ

Конец пути обозначился в почти кромешной темноте тихим светом маленькой лампадки. Висела она на широком столбе, и казалось, что предназначение её заключается лишь в том, чтобы тьма вокруг выглядела более зловещей и осязаемой. Лишь подойдя вплотную, они разглядели за сумрачным покрывалом нечеткие очертания приземистой двери. А около нее – две зыбкие тени. Одна больше, другая меньше. При ближайшем рассмотрении те оказались не бесплотными духами, на что очень рассчитывал Никодим, а вполне натуральными людьми. С максимально отталкивающей внешностью.

– Ну и дела, – располагающе хохотнул он с таким видом, будто именно его появления эти двое здесь и ждали. – Что наверху творится – жуть. Там, – кивнул он в сторону двери, – тоже?

Тени не ответили ни слова, но напряжение, темным надгробием повисшее над головами, едва не погасило присобаченную к столбу «зажигалку».

– Мне нужно пройти в эту дверь. И, находись сейчас я на вашем месте, ни в коем случае не стал бы мне мешать, – для наглядности он показал на себя обеими руками. – Ведь по-настоящему радоваться жизни может только здоровый организм.

И он рассмеялся как после на редкость удачной шутки. Один. Остальным было очевидно не до смеха.

Нож не блеснул при неверном дрожащем свете, не вжикнул, хищно выметаясь из тайника – он просто возник в руке более мелкого и, судя по всему, более шустрого из двух молчаливых собеседников. Оружие оказалось грубовато, неказисто, сработано не из самого дорогого железа и мастером не из числа умелых. Но, судя по истончившемуся лезвию, натачивали его частенько. В остроте его сомневаться не приходилось.

Никодим и не стал.

Сделав какой-то быстрый колдовской мах широким рукавом рясы над кулаком, сжимавшей нож, второй рукой он чуть ли не ласковым, но в то же время неуловимо быстрым движением аккуратно взялся за этот самый кулак и, как ни в чем ни бывало направил его в сторону его же хозяина. Узкое лезвие из темного непримечательного металла охотно погрузилось в шею владельца.

Второй громила проворством напарника не обладал. Чем он обладал, так это здоровенными ручищами: на любой из пальцев вполне можно было плотно подогнать железную головку молотка. Но чтобы эти убийственные руки на бочкообразном теле как следует расшевелились, требовалось время. Еще больше его требовалось на то, чтобы мозг великана осознал, что же сейчас произошло в окружающем мире, и как на эти изменения следует реагировать.

Словом, черноризец сообразил быстрее.

Он ещё раз махнул рукавом, отчего лампадка с трусливо подрагивающим огоньком слетела с крепления и приземлилась точно на бороду бугая. Которая, разумеется, вспыхнула гораздо веселее и помещение осветила не в пример лучше.

17. Дворцовый переворот (продолжение)

Крик и паническое хлопанье по волосяной лопате оборвались после короткого удара в висок. Громила тяжело рухнул в тёмный угол, который с его появлением там на короткое время перестал быть таковым. Борода догорела быстро, в нос ударил смрад палёного волоса.

– А если они были на нашей стороне? – пролепетало за спиной.

– Тогда б они звались союзниками. А старик сказал, что таковых здесь мы не встретим.

«Ромей» в неверном свете гаснущей барбершоповской растительности осмотрел дверь. Никаких хитростей и секретов. Заперто на обычный здоровенный засов. Что особенно приятно – с этой стороны.

Возникшую за спиной возню Никодим поначалу оставил без внимания. Подумал, что шебуршит его молодой спутник. Но бахнувший в дверь в паре сантиметров от его носа арбалетные болт яснее ясного дал понять – прогноз оказался неверен. Парнишка шустро метнулся под прикрытие столба, и линия обстрела, с которой он уходил, говорила о том, что стрелок находился за их спинами, на лестнице.

Видимо, спешно ретировавшийся наверх Старый не встретил союзников и там.

– Живо, за мной!

Ряженый черноризец дёрнул гулко брякнувший засов и рванул дверь на себя. Надо признать, довольно своевременно – едва он успел прикрыться ею, как щитом, в доску вдолбился ещё один обрубок стрелы. Мелкого долго уговаривать не пришлось. Соображаловка у средневекового лаптя работала не в пример продуктивнее, чем у иных аналитиков: он мгновенно прыснул из-за столба под прикрытие двери, и Никодим с треском захлопнул её.

Что характерно, засов нашёлся и с этой стороны. Лишь вогнав его в железную скобу, Никодим оскочил от низкой входной группы, которая тут же приняла на себя гулкий удар. За ним последовал ещё один, уже потяжелее и понапористее. Потом кто-то из опоздавших на подножку уходящего поезда саданул по крепким доскам топором. Те выдержали. Равно как и засов.

Лишь после полудюжины тщетных попыток прорубить окно в противоположную от Европы сторону, провожающие успокоились. И пластать дверь на дрова прекратили. Видимо, занялись валяющимися под ней ранеными «однополчанами». Если, конечно, им ещё можно было оказать какую-то помощь подручными средствами. Потому что «Скорую» в их ситуации пришлось бы ждать никак не меньше десятка веков.

Парнишка смотрел то на дверь, прекратившую, наконец, попытки слететь с петель, то на «ромея» дико вытаращенными глазами.

– Ну что, освободитель? Похоже, мы оказались в той же точке, с которой и начали этот томный вечер. Разве что теперь пребываем по одну сторону запертой двери.

– И куда теперь? – на диво быстро взял себя в руки малец.

– А у нас есть выбор? Туда же, куда и шли. Выбираться, судя по всему, нам с тобой всё равно придётся другим путём.

Словно в подтверждение его слов снаружи громыхнул задвинувшийся с той стороны засов.

ХХХ

На потайной ход это место с каждым новым поворотом становилось похоже всё меньше. В конце концов, тайна требует тишины и отсутствия свидетелей. Здесь же их набралось – будь здоров. Единственный плюс, вопросов они не задавали. Потому что находились в разной степени разрубленности и изломанности. Тела валялись повсюду: лежали ничком, застыли скрюченными силуэтами в лужах тёмной крови, кто-то грузно привалился к стене, иные громоздились друг на друге. Обломки стрел в ранах, рваные рытвины распотрошённого мяса, вмятины в черепах, отрубленные конечности. И вонь бойни, которую невозможно спутать ни с чем.

– Что тут творится? – упавшим голосом прошептал мелкий.

– Видимо, государственный переворот, – Никодим подобрал с земли топор на длинной рукояти. – Возьми себе вон тот щит. О! И арбалет подбери.

– Чего?

– Самострел, говорю, хватай. Сумку с болтами вон с того жмура сними. Да не тяни ты её, всё равно он тяжелее тебя, не поднимешь. Расстегни ремень на перевязи.

– А что мы собираемся делать? – проверив, не сломан ли спусковой механизм, перехваченным горлом осведомился сопляк. – Тоже что-то там… государственно переворачивать?

– Твоя, путчист, главная задача – меня не подстрелить с перепугу. Перевернут кого надо и без твоих соплей. Нам бы пока просто разобраться, что тут творится.

– Да как разберёшься, коль свои на своих попёрли? Кто теперь наши, кто – нет?

Никодим кисло хмыкнул.

– Знаешь, что зачастую важнее всего в битве?

Малой почему-то тоже хмыкнул. И совершенно непонятно было – то ли над Никодимом насмехнулся, то ли сам над собой. Заострять на этом внимание «ромей» не стал.

– Важнее всего правильно определить, кто пытается тебя укокошить. Скорее всего, это и есть враг.

– А если нет?

– Да какая разница? Дашь ему себя прирезать, и что-то кому-то доказывать станет уже поздно.

ХХХ

Звуки рукопашной наплывали постепенно. В переходах всё чаще стали встречаться посечённые, но ещё живые ратники. Одни выли и загребали ногами землю, другие молча провожали странный дуэт из черноризца и соплежуя пустыми взглядами. Малец дёрганными движениями нацеливал арбалет с одного раненого на другого, явно опасаясь, что кто-то из них вполне может оказаться ещё в силах напасть на крадущихся чужаков. Резонно рассудив, что от такого надёжного помощника и сам может в любую секунду схлопотать стрелу в брюхо, Никодим велел пацану развернуться к нему спиной и прикрывать тылы.

Именно поэтому, вынырнув из-за очередного поворота, он увидел Светлого первым.

На человека, лихо и кроваво берущего на копьё преграды на пути к своей августейшей цели, князь сейчас походил меньше всего. Прижатый к какой-то двери, он отмахивался от трёх наседавших ратников. В особенностях местной экипировки Никодим разбирался не особенно, но даже его беглый взгляд профана определил, что атаковали первое лицо государства свои же. Хотя… Чему было удивляться, если по разные стороны баррикад оказались родные мать с сыном?

И, кстати, совсем непохоже было, что неделями планировавший нападение на двор своей родительницы Святослав успел к этому штурму как следует подготовиться. Был он в белой рубахе, уже изрядно посечённой и окровавленной, а его по идее застигнутые врасплох противники – напротив – рубились в полной амуниции, словно готовые хоть сейчас пуститься в дальний поход.

В любом случае, не похоже было, что кому-то требуется помощь в удерживании спятившего самодержца в узде. Справлялись с ним и без посторонней помощи. Оставалось лишь бочком проскользнуть мимо затухающей баталии и поискать менее популярные среди местных головорезов туристические маршруты к выходу из княжеских покоев. Даже сам Светлый, похоже, не особенно препятствовал такому развитию событий. Он бросил на черноризца мимолётный взгляд, по которому было понятно, что вновь прибывшего самодержец совершенно определённо узнал, и помощи от него точно не ждёт.

Странно, но примерно к такому же выводу пришёл и четвёртый гридень. Не участвоваший в баталии. Скорее всего по причине того, что правая его рука висела плетью. Однако, стиснув зубы, молодчик всё-таки нашёл себе фронт полезных работ – он с деловитым видом шагал меж валяющимися тут и там ранеными бойцами и прерывал мучения тех, кто выступил в дворцовом конфликте не на стороне его партии. Едва завидев новые действующие лица андеграундной драмы, он отчего-то решил, что они, несомненно, представляют стан оппонентов. Иначе с чего бы ему было, издав какой-то хриплый воинственный рёв, бросаться на Никодима?

Во-первых, раненый мечник переоценил свои силы. Во-вторых, неверно оценил возможности ряженого монаха. Клинок свистнул у самого носа Никодима, пустив холодок по волосам и чиркнув по каменной стене. Потерявший от неожиданности равновесие воин слишком глубоко качнулся вслед за мечом – и тут же сам всем телом грянулся о кладку, после чего медленно сполз по ней вниз. А «ромей», цедя сквозь зубы ругательства, вырвал из его спины топор.

– Что-то я не понял, мы на чьей стороне?

Пацан ошалело переводил тупое рыло арбалета со Светлого на его гонителей.

– Ах ты… – зло выдохнул один из трёх наседавших на князя гридней, бросаясь в сторону новоприбывших. И дико взвыл в следующий миг. Так и не дождавшись ответа, малец, видимо, решил воспользоваться советом Никодима: кто нападает, тот и враг. Сухо щёлкнул самострел, и болт сшиб бородача на землю. Начисто пробив кольчугу где-то в области солнечного сплетения.

Похоже, объяснять остальным поединщикам, кто тут на чьей стороне, стало окончательно поздно.

Оставшиеся двое гридней княгини, словно не заметив, что численность их отряда сократили в два раза, переглянулись и разделились. Один продолжил наседать на князя, второй – уже куда более осторожно – пошёл в сторону возникшего из ниоткуда двойного недоразумения.

Или, может, объясниться никогда не поздно?

– Послушай, уважаемый… – Никодим постарался взять топорище одной рукой таким образом, чтобы стало понятно – давать волю оружию в его намерения не входит. – Мы не желали этого досадного недопонимания. На самом деле мы на одной стороне.

– Ты?!

В тусклый зал, куда набилась куча старательно режущего друг друга народа, вело три хода. Один загораживал спиной Святослав. Из другого вышли Никодим с пацаном. А третий находился под самым потолком, и вела к нему высокая каменная лестница. На верхней площадке которой сейчас стояла и зло пялилась на черноризца тощая оглобля. Та самая, что отправила в лучший мир боярина Клина и едва не пустила в погоню за ним и Никодима.