Текст книги "Последние ратники. Бросок волка (СИ)"

Автор книги: Антон Скрипец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Отерев о борт телеги налипшие на окровавленный обух волосы с нордской бороды, охотник бросил угрюмый взгляд на Кутьку.

– Ежели все дружинники, разодетые как ты в брони, такие же умельцы по части сечи, не долго нам тут мучатся осталось.

Кутька непременно покраснел бы, смутился, быть может, даже попытался бы пролепетать что-то вроде оправданий, но – только не сейчас. Война вообще оправданий не любит. Поэтому он лишь благодарно кивнул и выдернул из земли копье.

Приток форсировала уже большая часть хирдманов. Но не без злорадства Кутька отметил, что препона эта стала последней далеко не для пары-тройки атакующих. Они валялись, навечно вцепившись в свое оружие, по обоим берегам, а часть даже плавала грязными кучами на поверхности – кто выставив вверх зеленые от тины спины, кто задрав к небу клочковатые бороды. Жаль, любоваться этим зрелищем особо было некогда. Вопли, грохот, лязг и скрежет накрыли укрепление ополчения не хуже хорошей бури.

К слову сказать, щит перед собою выставить он успел очень вовремя. Едва выпроставшийсь из тины, что твой водяной, в него тут же поспешил запустить топор странный для северянина чернобородый верзила с рогатым шлемом и короткой кольчугой. По тому, что она едва доходила ему до уд, можно было предположить, что досталась она ему не совсем честным путем, скорее всего была содрана с чьего-то тела. Топор же вовсе не был из тех, что норды привыкли метать. Скорее, наоборот – на длинной ручке, с узким и длинным, как клюв цапли, острием. Именно им секира и врубилась в верхнюю часть кутькиного щита, которая тут же раскололась, что полено под колуном. Сила удара была такова, что парнишка едва не свалился с ног, а рука онемела от плеча до локтя. Чернобородый же, раззявив пасть в истошном вопле, бросился вперед, со всей дури замахиваясь щитом за неимением другого оружия. В два шага он взлетел по земляной насыпи, навис над Кутькой с перекошенной рожей, изготовившись окованным краем щита снести ему башку. Выстрелив вверх руку с расколотым щитом, другой парнишка изо всех сил, помятуя о первом своем неудачном опыте обращения с копьем, выбросил вперед копье. Острие скрежетнуло по железу, и в тот же миг на кутькин щит обрушился страшной силы удар нордским щитом. Рука отнялась теперь полностью, безвольно повиснув вдоль тела, зато другая и не подумала обмякнуть, судорожно вцепившись в копье. На нем, как жук на булавке, извивался викинг. Из-за того, что он взобрался на кручу и находился выше, острие вошло в аккурат под нижнее кольчужное звено. Бешеные воинственные кличи сменились жалобными завываниями и горловым клокотанием. Свободной рукой он тоже вцепился в древко сулицы, пытаясь вырвать ее из себя, будто это могло ему помочь. Темная кровь, льющая из раны, черными струями орошала копье. А за спиной раненого норда уже вырос другой, с не менее зверзкой харей. Увидев это, Кутька всем весом навалился на древко и с диким от напряжения криком завалил насаженного на оружие северянина на спину, опрокинув его на набегающих следом викингов. Сулицу, освободить которую не было никакой возможности, пришлось выпустить.

Пока напирающие норды спихивали с дороги навалившегося на них сверху нечеловечески вопящего соратника, Кутька успел выдернуть из-за пояса топор, стараясь выкинуть из головы до сих пор стоящую перед глазами картину заливающей его копье крови. Сейчас было все-таки не самое подходящее время для переживаний и внутренних содроганий. Тем более, что прущий следом викинг принялся так отчаянно рубить щит, словно считал его своим кровным врагом. Глухие удары от крошащего дерево железа заглушили на какое-то время все остальные звуки вокруг, а мелкая щепа разлеталась не хуже, чем стрижи над рекой. Пару раз удалось отмахнуться от наседавшего рубаки секирой, но он умело уворачивался от этих выпадов. А когда Кутька вдруг почувствовал, что на его щит снаружи налегает еще одна сила, понял, что дела его совсем плохи. Норд цепко ухватился за торчащий до сих пор из щита топор чернобородого и дернул за него так, что Кутька потерял равновесие и чуть не бухнулся на колени. Удар сверху последовал незамедлительно. Спас прочный дружинный шлем, сработанный из железа получше того, из которого был сделан короткий меч норда. Но осознание этого пришло много позже. А в тот миг был только страшной силы удар, лязг, оглушительный звон в ушах и падение на землю, под ноги спрыгнувшего с телеги викинга. Добивать свалившегося врага он не стал, принявшись за нового – которому пришлось отбиваться сразу от двоих. Секира одного викинга с отвратительным треском подрубила левую голень охотника, что недавно пенял парнишке за неумелость, а меч второго, только что отправивший Кутьку прохлаждаться на земле, хрустко вошел под ребра. Зашедшийся было в крике ополченец подавился воплем, бухнувшись на колени. Тут же топор располовинил ему голову.

И Кутька прекрасно понял, что норды превратили здорового мужика в расчлененное безжизненное ничто именно из-за него.

С застрявшим в горле рыданием он поднялся на четвереньки, сжал что есть силы в кулаке топор, который, оказывается, так и не выпустил из рук, и, взмахнув им над головой, всадил по самое древко «своему» норманну в ступню. А когда тот с криком упал на спину, бросился на него всем телом, до хруста в позвонках отвел назад голову – и опустил окованный прочными железными полосами шлем прямо на ненавистное лицо. А потом еще раз. И еще. О битве он уже не думал, об осторожности и стерегущей со всех сторон смерти забыл. Для него сейчас существовал только викинг с переломанной рожей и захлебывающийся своей же кровью вперемешку с зубами.

Лишь тогда он очнулся, когда почувствовал, что кто-то цапнул его сзади за бармицу шлема, и пытается то ли поднять, то ли оттащить от мертвого уже тела, то ли содрать с него шлем. Не долго думая, Сявка хватанул за солидного вида тесак, что болтался на поясе викинга, выхватил его из потертых ножен и, не глядя, с разворота всадил в того, кто тормошил его сзади.

Никогда прежде он не думал, что сможет заглянуть в упор в глаза человека, зарезанного собственноручно. Посмотрел. И увидел в них смертельный ужас. Мало того, в собственных глазах в этот миг разгорелся настоящий костер паники.

Человек с глазами цвета холодно блестящей стали и неаккуратно спутанными и слипшимися волосами схватил его за отворот кольчуги, пытаясь отчаянным усилием удержаться на ногах. Удержаться в этой жизни. Но огромный тесак врубился в его незащищенный живот так глубоко, что наружу торчала только рукоять, втиснутая в буро-красные от крови пальцы Кутьки. В следующий миг он кулак разжал, и убитый им, при том, что пока все еще оставался живым, человек сложился пополам, мягко опустившись на траву.

Крик его оглушил даже несмотря на то, что вокруг хватало и других, не менее отчаянных воплей.

Обычно говорят, что запоминается самый первый заваленный в битве враг. Любому человеку трудно в первый раз решиться на то, чтобы лишить жизни себе подобного. Но Кутька уже сейчас напрочь позабыл первого своего мертвяка. И понял, кто будет являться к нему в ночных комшарах.

Ива.

Сводный брат. Поговорить с которым после возвращения из стольного града так и не удалось.

Наверняка он хотел просто привести в чувство Кутьку, а может и оттащить в безопасное место. Сейчас спрашивать об этом было уже без толку. Брат умирал в судорогах, корчах и криках.

Не в силах больше смотреть на дело рук своих, Кутька бросился обратно к возам, заметил под одним из них свой расколотый щит, разве что уже без торчащего в нем топора. Бросился к нему, словно именно от него зависела сейчас его жизнь. Нацепив его на сгиб локтя, сел, оперевшись спиной о дно перевернутой телеги, осмотрелся.

Старательно стараясь при этом не глядеть на умирающего Иву.

Резня шла уже на всем укрепленном возами клочке берега. Луки и сулицы в руках убивающих и калечащих друг друга людей сменили топоры, ножи и мечи. Один из них как раз торчал в оцепеневших пальцах свесившегося с воза лицом вниз норда. Выдернув его, Кутька вздернул себя на ноги и бросился к наседающему на какого-то охотника викингу. Он не постеснялся ударить со спины, врубив край окованного железом щита в затылок, а меч с отвратным мокрым хрустом воткнув под ребра начавшего заваливаться тела. Не дожидаясь, когда оно грохнется на землю, вырвал из раны клинок и бросился к другому возу, у который в этот момент очередной северный выродок превратил в нечто бесформенное и исходящее кровью какого-то ополченца. У этого в каждой руке было по секире, и как ими пользоваться он, похоже, знал отменно. Взмахнув прямо перед носом раз, другой, третий, хирдман вдруг лягнул не хуже норовистого коня прямо по центру кутькиного щита. От удара тот потерял равновесие, едва не шлепнувшись на задницу. Враг тут же оказался рядом, одним топором прикрываясь от возможного ответного удара, а другой занося для своего. Щит успел вскинуться, и это был последний выпад, который он отразил в своей боевой жизни. Отточенное железо угодило именно в ту щербину, которую расколол мертвый ныне норд. С сухим треском щит разлетелся на две части. Та, что побольше, с железным умбоном посредине, осталась на кутькиной руке, правда, даже эту самую руку она теперь прикрывала не полностью.

– Держим рубеж! – разнесся над сечей крик Котла, который на миг перекрыл и оглушительный гвалт рубки, и шум крови в ушах. – Они отходят!

21. Битва у Мегры (продолжение)

Словно желая разубедить Котла в его мнении, викинг снова закрутил карусель из топоров перед носом Кутьки, обрушивая на пятящегося противника удары со всех, кажется, сторон. Один из таких, обманом метнувшийся вниз, отбить удалось, зато другой, выброшенный с разворотом и направленный в голову, цели достиг. Второй уже за сегодня раз голова едва не раскололась от оглушительного звона в ушах и острой боли, которая заволокла красной пеленой мир вокруг. И не было уже ни сил, ни возможности отразить второй удар. Поясницу пронзило резью, но перед тем, как упасть мертвым кулем на землю, Кутька поймал в глазах норда оцепенелое удивление. Длилось оно лишь мгновение. А в следующее парень, уже в падении, достал кончиком клинка его горло, располовинив кадык.

Упали они почти одновременно, но викинг побросав на землю свои мечи и зажимая обеими руками рану на шее, свалился сверху, залив своей кровью Кутьке и лицо, и броню, и всю траву вокруг. Долго ли он дергался сверху в агонии, поди знай, пребывая в полубреду. Тем более, что Кутьке до того не было никакого дела. Он и себя считал умершим. Очень хотел считать. Пусть лучше уж так, чем жить с дурной, но всё же братской кровью на руках.

Но погибшим он валялся ровно до того мига, как ему вдруг стало гораздо легче дышать, а тяжесть с него с натужным кряхтеньем кто-то изволил отвалить. Еще чуть погодя, едва не оторвав при этом голову, с него стянули шлем. Длинная кольчужная бармица как всегда тяжело свалилась на лицо и натужно проехала по нему куда-то вверх. И хотя в глаза ударил свет, он по-прежнему оставался замутнен червоной пеленой.

– Ну, чисто Перун, – прокряхтел почти над самым ухом знакомый, но очень уставший голос. Дыхание из груди Котла вырывалось с натужным хрипом. Дружинник стянул с руки латную рукавицу и вытер ладонью кутькино лицо. Это помогло. Пелена немного спала. – Когда я говорил, что придется с головой в дерьмо окунаться, совсем не это имел в виду. Видал бы ты себя сейчас со стороны. Весь в кровище. Купался ты в ней что ли… Не твоя хоть?

– Не знаю, – с трудом разлепил губы Кутька.

– Это ладно. Коль не знаешь, но на ногах держишься, стало быть, не твоя. Шлем вон, изрыт весь. Тебе по нему драккаром лупили что ли? Не будь из доброго железа, не выдержал бы…

– Мне еще, сзади…топор…в спину.

Котел, обхватив его за плечи, чтобы чего доброго не свалился, заглянул ему за спину, что-то сорвал с пояса, подняс прямо к глазам.

– Во, – в руке он довольно, словно мешок древних монет, сжимал баклажку с водой. Сейчас она была, конечно, без воды и вся разворочена, будто кто-то, отчаявшись сыскать горлышко, решил достать воду, рубанув посредине топором. – Я ж говорил, что без нее в сече никуда. Увалень этот прямо в нее, видать, засадил. А чтобы пробить и ее, и кольчугу – сил не рассчитал. Не ожидал, видать, ее там повстречать. Водицы из нее уже, конечно, не похлебаешь, – хмыкнул он. – На! Храни. Талисман как-никак.

– Норды… – спохватился Кутька.

– Охолони, витязь. Хватит на нас еще. Одни отступили, сейчас другие попрут. Тем более, теперь-то они знают, сколько нас здесь. Непременно добить захотят.

– Ива…

– Да, видел, – почему-то отвел глаза Котел. – Пришлось… облегчить страдания. С такими ранами живут не долго, зато мучительно. Запомни – никогда не вздумай подставлять под меч…

– Это я его.

– …живот. Лучше пусть башку снесут, зато сразу… Что?

– Я ему живот… располовинил. Я убил. Махал ножом, не глядя, куда. И – вот.

Котел внимательно посмотрел на Кутьку, глянул еще раз по сторонам, почесал бороду, сплюнул на землю.

– Не ты его убил. Я. Не слышал что ли?

– Ты его только добил, чтобы не мучился, а виновен…

– …каждый. Это война. Невозможно пройти через нее и остаться чистеньким. Вина за каждого нашего, убитого сегодня, лежит на каждом, оставшемся в живых. Не досмотрел, не прикрыл, попустил. Да мало ли причин? Но это вовсе не значит, что нам теперь нужно своими руками себе горло вскрыть. Пусть те, кого мы не смогли уберечь сегодня, будут нам таким уроком, благодаря которому мы сбережем завтра кучу других жизней! – взглянув еще раз Кутьке в глаза, он добавил. – Все равно ничего больше сделать для них не сможем.

Вокруг валялись окровавленные трупы, земля, казалось, не могла уже впитать всю обильно пролитую на нее кровь, отовсюду неслись крики и стоны раненых. Берег заволакивало черно-серым дымом от горящих кораблей, а над дальним укрепленным рубежом на месте бывшего хуторка разносился лязг, треск, крик и скрежет главной битвы.

ХХХ

Лучники с берега продолжали засыпать хату старосты стрелами, разве что теперь они не могли делать это прицельно – заволакиващий берег дым здорово ограничил им обзор. Мешал он, конечно, и стрелкам Молчана, но гораздо меньше. Они хотя бы могли за его полупрозрачной завесой различить плотный строй нордов. Плотным он остался даже после того, как несколько десятков северян бросились тушить корабли. Людей-то терять они могли себе позволить. Драккары – нет. Остаться без них в глухомани вражьих лесов – это было совсем не тем, за чем они сюда явились.

– Жжем корабли! – продолжал орать Молчан своему редеющему воинству. Он все еще надеялся, что норды ради спасения драккаров частично погрузятся на них и постараются отойти подальше от берега, где их достать бы не смогли. Но викинги проявляли прямо-таки дикарское упорство не выказать слабость перед уступающим числом противником. И это несмотря на то, что особой славы в схватке с ним они пока еще не снискали.

Атака на ополчение обернулось гибелью целой полусотни, не говоря уже об оставшемся на поле отряде лучников. С холма Яков мог обозреть всю битву. И везде видел одно и то же – уверенные в своей неминуемой победе хирдманы сначала действовали по всем правилам ведения войны – грамотно, рассудительно, уверенно. Даже самоуверенно. Но, получив отпор, тут же срывались в бесшабашную рубку, к которой даже неопытные в ратных делах оплоченцы оказались готовы куда лучше. Ну, вот что, например, мешало той полусотне, что пошла на обоз, попросту обойти его по широкой дуге, так, чтобы на переправе через вонючий зеленый приток стрелы охотников не могли ее достать? А лучше всего – обойти с двух сторон. И потом уже посуху взять охотников в клещи. Вот что Котел мог бы в таком случае придумать? Причем, и придумать, и сделать в срочном порядке. Да даже надумай он чего дельного, толку от того было бы не много: его лесная рать, увидев гиблость положения, попросту удалилась бы в спешном порядке в родную стихию. То есть, сверкнула пятками в лес. Но вместо очевидных решений викинги приняли наиболее нелогичные – пошли на поводу врага и навязанных им правил боя: поперли напролом, дали время перебить своих лучников и, добравшись, наконец, до ополчения, оказались в численном меньшинстве. Конечно, закаленные в битвах морские разбойники и при таком раскладе имели больше шансов победить. Если бы не полезли в реку прямо перед укреплениями ополчения, а потом еще и на сами укрепления. А в том количестве, в каком они преодолели все эти препоны, выйти победителями они уже были не в состоянии. И хотя им удалось устроить ополченцам кровавую баню, их попросту задавили числом. Охотничья рать в резне испарялась стремительнее воды в бурлящем котле, но количество редких островков нордского сопротивления таяло не хуже брошенных в эту же воду щепоток специй.

Не многим умнее действовали и основные нордские силы. Отряд примерно в две сотни мечей кинулся на нижние оборонительные укрепления не хуже толпы дикарей. Продолжи они действовать в традициях римских легионов, выстроив черепаху и подбираясь к частоколу за стеной щитов – много бы они потеряли воинов? Только тех разве что, кто поймал шальную стрелу. Но викинги, которым явно наскучило настырное сопротивление горстки русов, предпочли горстку эту во что бы то ни стало раздавить. Однако бешеный галоп их обратившегося в толпу воинства споткнулся о хлесткий дождь стрел, лупивших с укреплений чуть ли не в упор. На таком расстоянии от них не спасала никакая кольчуга. Кому-то везло больше, и он валился на землю сразу. Другим фарта выпало меньше – у них оперенные древки вырастали из ног, плечей, животов. И даже если таковая рана не была смертельной, сотни бешено несущихся на укрепления следом соратрников нередко доделывали работу стрел, втаптывая упавших в землю.

Но камни, брошенные в набегающую волну, пусть даже и в приличном количестве, остановить ее не смогут.

Вал норманнов, единым бешеным махом преодолев узкий участок земли, отделяющий их от укреплений, выплеснулся на вал перед частоколом. Здесь даже щиты не особенно спасали от летящих навстречу стрел и метательных копий. Очень многие норды, первыми ворвавшиеся на вершину земляного гребня, так на ней и остались. Кого-то силой удара отшвырнуло назад, кто-то покатился вниз по склону, в ров, упорно продолжая движение вперед даже после смерти. Защитники сляпанной на скорую руку крепостицы орали ничуть не меньше штурмующих, отчего воздух над холмом почти физически ощутимо вибрировал и содрогался. Но у держащих оборону русов был один существенный недостаток даже перед нещадно выкашиваемыми викингами. Их было намного меньше. Настолько, что не было сейчас среди них ни одного человека, который бы не сомневался – как только воинство Волчьего Следа доберется до прясел, сражение можно будет считать законченным.

И оно полезло на частокол с азартом морского прилива, медленно, но верно укрывающего собой скалистый берег.

ХХХ

Первый вбежавший на вал викинг был космат, страшен и одноглаз. Оказавшись на вершине земляной насыпи, то есть почти напротив частокола, он присел, закрылся щитом и, коротко размахнувшись, бросил в сторону прясла копье. Оно глухо стукнуло о заостренный верхний конец одного из бревен, оставив на нем глубокую зарубку, и упало в ров. Хозяин его меж тем корчился на земле, лихорадочно хватаясь рукой за торчащую из бока, который он неосторожно открыл во время броска, стрелу. На него сулицу можно было не тратить. Их и без того оставалось не густо. Гораздо меньше возникающих на валу и тут же устремляющихся вниз – кто на своих двоих, а кто и скатываясь лишенными жизни телами – хирдманов.

Своего норда Перстень ждал терпеливо и невозмутимо, рыская глазами по устремившейся на них дико орущей толпе сквозь узкие прорези шлема. Щит закрывал верхнюю половину тела, прясло – нижнюю. Рука с сажатой сулицей отведена назад. Долго ждать не пришлось. Когда перед взором возник раздетый до пояса северянин, оравший во всю мочь своей глотки, так, что аж жилы на шее вздулись, воевода метнул копье. Попал не туда, куда целился. Метил в живот, чтобы никакие ребра не помешали острию пробить плоть, а угодил в правое бедро. Сулица с неохотой прошила плотные кожаные штаны, из-за чего вошла недостаточно глубоко. Но и этого хватило, чтобы гордый викинг с не менее громким криком грохнулся на бок, схватившись одной рукой за рану, однако, не забывая при этом прикрываться щитом. С проклятиями и стонами он пополз обратно, оставляя на земле кровавую полосу. Многие люди из-за потери крови умирали и от меньших ран. Врочем, немало было и таких, которые выживали и после больших.

Взять вот, к примеру, Хрома.

Он закрывался щитом так умело и уверенно, что и мысли ни у кого не могло возникнуть, насколько короче держащая его рука, чем другая, в которой зажата сабля. Из его щита уже торчали два маленьких метательных топорика и один нож с широким лезвием. Летящее в него копье он на глазах Перстня отразил массивным железным умбоном. Звякнув о него, дротик свалился в ров. Туда, где первые скатившиеся вниз норды, становясь на колени, а ближе к стене частокола просто пригибаясь и выставляя над плечами щиты, образовывали живые сходни. Бегущим следом оставалось пробежать по щитам, как по леснице, и взобраться на прясло.

– Брёвна! – заорал Перстень, и сзади по насыпи, ведущей к пряслам, тут же устремились вперед тройки дружинников, ожидавших только этой команды. Каждая из них волокла огромное бревно – двое с концов, один посредине. В тот момент когда они взбегали наверх, стоявшие на стене дружинники пригибались, пропуская их вперед, тоже подхватывали эти здоровенные лесины, и все вместе переваливали их через ограду вниз. Откуда вслед за гулким ударом взмывал жуткий лязг железа, треск ломаемых щитов и хруст искореженных тел в сопровождении жутких воплей.

Дружинники, тащившие лесину в сторону Перстня с Хромом, замешкались и едва не выпустили бревно из рук. Заминка эта пошла на пользу нордам. Один из них, в укрепленной широкими стальными бляхами кожаной броне, с широкой секирой в руке и узким стилетом в зубах, бежал, грузно впечатывая каждый новый шаг в очередной щит, вверх по живым «ступеням» аккурат в сторону белозерца. А следом, как успел мельком отметить воевода, поспешал еще один.

– Да чтоб вам это бревно колом стало! – крикнул Перстень, обращаясь то ли к своим, то ли к чужим.

И тут же выбросил вперед руку с мечом. Его полутораручник был намного длинее рукояти топора северянина, и тому, чтобы избежать неожиданного удара в голову, пришлось резко отпрянуть назад. Щиты под его ногами заходили ходуном. Пытаясь сохранить равновесие, он взмахнул руками и, не удержавшись, ухнул вниз, на дно рва. Бежавший следом за ним норд, не долго думая, метнул копье, заорал дурным голосом и прыгнул вперед, прямо на Перстня, замахиваясь окованным краем щита. Дротик рус отбил коротким махом меча, а обратным движением выставил вперед свой щит. На который с оглушительным треском обрушился удар нападающего. Не дожидаясь, пока викинг цапнет с пояса нож, топор, или что там у него еще было, Перстень махнул по низу мечом и тут же сделал шаг вперед, всем телом навалившись на щит. Увернувшись от выпада по ногам, потерявший равновесие норд хоть и встретил выпад белозерца своим щитом, устоять все же не сумел, с проклятиями кувыркнувшись вниз головой.

– Берегись! – окрик сзади заставил Перстня мгновенно присесть, а над его головой свистнуло бревно. Третий набегавший на прясло хирдман получил удар им прямо в грудь, и, от неожиданности подхватив его руками, так и обрушился под его тяжестью на стоявших внизу соратников.

Единственный минус оборонительной хитрости с бревнами был в том, что в целом идея эта была бесполезна. Она задерживала наступление норманнов лишь на считанные удары сердца. Соорудить новую живую лестницу набегавшим в ров хирдманам не стоило и минуты трудов. И поэтому все новые и новые чужие перекошенные бородатые рожи появлялись над частоколом гораздо чаще, чем свои сзади успевали подносить тяжеленные лесины. В конце концов, гридни, их таскавшие, попросту перестали метаться взад-вперед, постепенно заменяя на прясле раненых и убитых. Крик, стон, грохот и треск, проклятия и звон железа наполнили небо над рекой безумным гвалтом смерти, заставившим робко притихнуть все прочие звуки окрест. И норды, и русы заваливали ров безжизненными или дергающимися еще в мучительной агонии изувеченными телами, постепенно наполняя его жуткой окровавленной мешаниной. Вопящих и хрипящих нордов в ней извивалось больше, но обращать на них внимание и выносить их из сечи никто не спешил. Зато подающих признаки жизни дружинников не забывали рубить яро и зверски.

Жидкая цепочка держащих оборону гридней не выдержала на левом фланге, том, который был ближе к реке. Последние двое дружинников были сметены набравшим силу половодьем истошно вопящих и бешено размахивающих оружием викингов. Один щитом поймал удар двуручным топором, но не смог удержать равновесия, пошатнулся, едва не упав на спину, и тут же его бедро с хрустом пригвоздили к земле увесистым ударом копья. Второй попытался, стоя над вопящим побратимом, прикрыть его до подхода подкрепления, хлестко, коротко и без особой жалости опуская свой клевец на щиты, руки, ноги и шлемы напирающих северян. Но подмога так и не подошла.

21. Битва у Мегры (продолжение)

… А удлиненное лезвие клевца, пробив пару рваных дыр в норманнских телах, застряло в одном из щитов, или, может, в руке, этот щит державшей. Заминкой напирающие волки воспользовались деловито и умело, врубив тот самый двуручный топор по самый обух в незащищенный бок грибня. Кто довершил дело, в накрывшей двух поверженных русов массе тел было и не разобрать. Прорвавшая фланг орава викингов с опасной быстротой стала наливаться числом и силой, что грозило обернуться для русов самым неприятным образом – окружением. Сверху, где позиции держали лучники Молчана Ратиборыча, сыпанули стрелы. Они прошли по толпе нордов что гребень по волосам, выхватывая из нее воинов и швыряя их оземь. Выстроить плотную и ровную гряду щитов атакующие не успели, и за нерасторопность свою заплатили дорого. Две трети забравшихся на прясло воев так и отправились прямо с него в Вальгаллу. Еще часть, получив ранения, худо-бедно с жизнью еще совместимые, предпочли сковырнуть свои изувеченные тела назад, в ров, чем получить в них еще парочку оперенных гостинцев. Оставшиеся на прясле хирдманы сбились в плотную кучу, сумев-таки выстроить некое подобие ряда щитов. И пока они так стояли, принимая на себя град стрел и время от времени вынужденно смыкая порядки из-за того, что нет-нет, да и выдергивали из этого строя киевские русы очередную живую мишень, за их спинами скапливались свежие силы. И очень скоро они могли вырасти до числа, превосходящего размер русской рати. А заткнуть эту дыру в обороне было попросту некем. Снять гридней с других участков стены означало обескровить и без того жиденькие порядки русов и дать возможность Тормунду прорвать их защиту в других местах.

– Липа, бери свой десяток и вычеши этих блох с моего прясла! – гаркнул Перстень что есть мочи, подставив щит под очередной удар. Топор, соскользнув по касательной, с глухим стуком врубился в частокол. Широкий взмах полутораручника, короткий гул воздуха над головой – и клинок с мокрым хрустом обрушился на шею норманна. Голова в веере кровяных брызг скакнула с плеч, слетевший по широкой дуге шлем свалился в ров следом за ней. За спиной протопали названный десятник, а с ним еще пять дружинников – все, что осталось от его маленького отряда. Обрати Перстень на это внимание, может, и постарался бы удвоить их число. Но перевшие на частокол вражины не позволили. Наскочивший следом бородач в шлеме с опущенными вниз рогами черезчур рьяно размахнулся, потерял равновесия и пронес в высоком замахе руку с мечом гораздо дальше, чем хотел. Парировав неловкий выпад крестовиной своего меча, щитом белозерец хватанул нападающего по затылку, продолжив его движение вперед и вниз. Жизнь свою норд закончил в непонятной стране, на непонятном укреплении, с остро отточенным колом частокола, пронзившим снизу его голову.

Шесть гридней с фланга навалились на пухнущий строй викингов с воплями идущих в последнюю атаку безумцев. Заглушил их ор разве что грохот столкнувшихся щитов и лязг железа. Нестройная толпа нордов колыхнулась под их напором, и стоящие в задних рядах свалились через частокол обратно в ров. Что такое быть растерянными, викинги не знали. И потому тут же яростно ответили, тесня русов и дробя их щиты. Стрелки с холма тут же напомнили о себе, опрокинув наземь нескольких хирдманов. Тому, который только что взбежал на укрепление, стрела со звонким чавком пробила одну щеку и вышла навылет из другой. Он даже не смог заорать от боли закрытым на засов ртом. С дороги его смел прущий следом соратник.

– Бревно! – раздалось сзади.

Привычно пригнувшись, Перстень пропустил над собой здоровенную чурку, подхватил ее снизу, помог перенести через ограду, и три пары рук что было сил швырнули ее в ров. Стоявшие внизу у самого частокола норманны свалились под ее тяжестью, не очень стройно вплетая свой крик боли в творящийся вокруг гвалт. Бежавший по сходням воин, так и не успевший встать на их щиты, брыкнул в воздухе ногами в отчаянной попытке преодолеть возникшую вдруг между ним и укреплением пустоту, но единственное, что ему удалось сделать – повиснуть на частоколе, уцепившись за него руками. Звон от удара, который Перстень обрушил навершием своего меча на его шлем, был ничуть не хуже звона ромейских колоколов. Безмолвным кулем норд свалился вниз.

– Какое такое бревно?! – напустился воевода на гридней, пользуясь короткой передышкой, пока тормундовы люди не воздвигли новые живые сходни. – Они сейчас оборону прорвут, а вы тут щепки свои до сих пор таскаете?! Вставайте здесь, и чтобы ни одна харя не просунулась в этом месте!

Хром запыхался. Ходящая ходуном грудь пыхтела не хуже кузнечного меха. И хотя сабля в его руке по-прежнему продолжала порхать стрекозой, так, что трудно было даже рассмотреть ее круговерть в воздухе, не говоря уже о том, чтобы угадать следующее его движение, щит стартосты быстро приходил в негодность. Звучный удар шестопера, с треском вдолбившегося в него, заставил Хрома содрогнуться всем телом, а укороченная рука обвисла плетью. Если бы не ремень, обхватывающий шею и не позволяющий щиту опуститься, следующий выпад стал бы для бывшего тысяцкого последним, напрочь разворотив всю грудь. Но вместо того, чтобы умереть, Хром сделал вынужденный шаг назад, выбросил вперед руку, мазнув обратной стороной изогнутого клинка вокруг древка шестопера, и резко дернул кисть вверх. Острие клинка с хлюпаньем пробило снизу подбородок хридмана. Удар ногой отшвырнул его назад, сбросив в ров еще и прущего следом старика с копьем.