Текст книги "Безжалостный Орфей"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Чего ждем? Докладывайте, – приказал Вендорф.

Лесников словно очнулся и зачитал по составленному протоколу: около восьми было обнаружено тело. Дверь в номер была открыта. Жертву нашла мать, которая заехала с ранним визитом.

– Это все? – спросил Лебедев.

Капитан почесал щеку и сказал:

– Пока еще протокол составляем…

– Аполлон Григорьевич, да вы сами взгляните, я приказал ничего не трогать…

Вендорф уже и сам был не рад, что вызвал такого дельного чиновника. Подхватив криминалиста под локоток, чуть не насильно повел его в номер. Лебедев довольно резко высвободил руку и вошел первым.

Номер высшего класса обставлен мягкой мебелью в модный цветочек, с потолка свешивалась бронзовая люстра в хрустальных льдинках, а стены обильно украшали копии малых голландцев, с изобилием амстердамских рынков.

– Уже поторопились снять? – спросил Лебедев, не найдя тела на привычном крюке.

– Прикасаться не смели. Находится на должном месте. – Вендорф указал на диванчик с высокой спинкой.

Лебедев подошел к месту.

На персидском ковре, среди язычков и завитушек, лежало тело, ноги были поджаты, а руки неестественно вывернуты. Лицо уткнулось в шерстяной ворс, густо пропитанный желтовато-бурой жижей.

– Кто это? – спросил Аполлон Григорьевич, ожидая увидеть совсем другое.

– Так это же Дмитрий Юнусов! Единственный сын князя Юнусова! Древнейшая аристократическая фамилия! Триста лет на службе трону. Герб и прочее. Поступил на дипломатическую службу, проявил отличные способности и заслужил похвалу начальства! Надежда и гордость престарелых родителей! Такая трагедия! Единственный сын! Последний стебелек древнего рода! Прошу вас, сделайте все, что можно! Надо найти и покарать убийцу.

– Подумаешь, юноша совершил самоубийство… Нервы и фантазии. С кем не бывает. Почему вдруг решили, что это убийство?

Вендорф сделал вид, что не понял намека.

– Этого не может быть! – уверенно сказал он. – Блестящий молодой человек, жизнерадостный. Еще вчера заезжал к родителям и делился своими планами. Впереди прекрасная карьера и служба в нашей миссии в Англии. Ему подыскали прекрасную невесту. Какое тут самоубийство…

– Может, невеста не понравилась?

– Аполлон Григорьевич, не время для шуток! Надо что-то делать. Я должен… Мы обязаны найти убийцу хотя бы ради честного имени семьи. Нельзя, чтобы такое пятно легло на древний род.

– Конечно, древний род. Это не какие-то безвестные учительницы-содержанки.

– Господин Лебедев… – Голос Оскара Игнатьевича приобрел стальной накал. – Я не милости прошу, а исполнить ваш служебный долг. Не тратьте время, приступайте. Вдруг убийцу еще можно задержать по свежим следам. Найдите их…

И полковник величаво удалился, предоставив криминалисту поле деятельности.

Не страх перед начальством, а профессиональный долг принуждал. Стараясь не тревожить тело, Лебедев осмотрел голову, шею и руки. Точно сказать пока нельзя, но, кажется, к хлороформу подмешали еще что-то. Это надо выяснять не здесь.

Оставив жертву в покое, Аполлон Григорьевич прошелся по комнате, убеждая сам себя, что ищет следы. Но предметов и деталей он не замечал. Внезапно напало такое отчаяние, такая беспомощность с печалью пополам, что сильный духом мужчина был в шаге от того, чтобы пустить слезу. Ничего не мог поделать с собой. Какие тут улики искать.

Требовалась краткая передышка, чтобы собраться с мыслями. И себя заодно.

* * *

Лебедев сбежал. Бросил на ходу, что вернется через четверть часа, и не дал Вендорфу рта открыть. Побродив по гостинице, он завернул в новомодное заведение, именуемое баром. Подобное место в столице имелось только в ресторане «Медведь». И в «Европейской». Официант за стойкой, или как его теперь называть, сверкал крахмально-белым кителем, излучая само радушие. Он спросил, чего господин желает отведать, есть ликеры, хорошие вина, отличные виски и даже чудо чудес – смеси разных напитков, именуемые «коктейль». Официант произнес это слово в два ударения: «кок» и «тейль», следуя модному правилу.

Лебедев потребовал водки. На лице официанта мелькнула досада, сразу же обратившись благодарной улыбкой. Аполлон Григорьевич не знал, напьется или просто оглушит себя рюмкой-другой. Он знал только, что надо залить тоску нестерпимую. Иначе наделает глупостей. Может, Вендорфу физиономию начистить. Да мало ли что… Хорошо хоть Гривцов не видит, в какую тряпку превратился великолепный друг.

Официант поставил серебряное блюдце, на котором виднелся хрустальный наперсток, пожелал приятного аппетита и отошел. Увидя запотевшую рюмку, Аполлон Григорьевич заглянул к себе в душу и понял, что пить не сможет. И напиться не сможет. И что теперь делать, решительно непонятно.

Позади кто-то вежливо кашлянул.

Лебедев ответил не глядя:

– Передайте полковнику, что скоро буду. Потерпит, ничего не случится.

– Прошу простить… – сказал нежный голосок. – Это неприлично, но не смогла удержаться… Вы тот самый знаменитый Лебедев?

С неприличным восторгом смотрела барышня скромного вида, по одежде приезжая. Как все-таки далеко шагнула его слава. В другой день Аполлон Григорьевич распустил бы хвост и не отпустил эту малышку без приятного знакомства. Но сегодня хотелось одного: чтобы его оставили в покое. Не надо ни женщин, ни улыбок, ни радости, когда на душе мгла и скрежет зубовный. Он пробурчал что-то невнятное.

– О, я так рада! – залепетала провинциалка. – Позвольте ваш автограф! Я покажу его маман, она будет счастлива. А племянники – просто в восторге!

Ему протянули карандаш. Лебедев не глядя оставил на каком-то клочке замысловатую закорючку. И демонстративно отвернулся. Пусть думает что хочет.

Спиной он ощутил легкое дуновение, словно кто-то подошел. Или барышня взмахнула шалью. Ему все равно, пусть его оставят в покое, напиться не дадут по-человечески. Лебедев демонстративно взялся за рюмку. Но кто-то произнес у него за спиной:

– И этот человек учил не ставить подпись не глядя…

Том III

Из дневника Юлички Прокофьевой

Писано февраля 7-го числа, поутру

Это было ужасно. Не могла заснуть всю ночь. Пила капли, но ничего не помогает. Вчера пришел Он, сказал, что надо опасаться. Оказывается, завелся в городе какой-то сумасшедший, что убивает девушек. Вешает их и душит. Это такой кошмар! Как можно убить девушку! Онсовсем испуган, говорит, чтобы не смела выходить из дома, открывала только ему. Или посыльным из магазина. Онвсе будет приносить, пока убийцу не поймают. Говорит, что власти нарочно скрывают убийцу, чтобы не поднялась паника. Все-таки скоро коронация. Ондобился своего. Напугал так, что не нахожу себе места. Как представлю всю эту картину… Нет, невозможно! Только не меня. Я буду сидеть под замком сколько угодно, раз так. Пусть весна проходит, пусть что угодно, но болтаться на веревке – никогда. Онсильно встревожен, никогда его таким не видела. Как онменя любит! Понимаю, что это глупо, но в его страхе я вижу столько заботы и нежности, что, пожалуй, даже рада этому. Даже в магазины не хочется. Все думаю о нем. Это так мило! Не могу высказать, как его люблю. Онтакой смешной становится, когда говорит строгие вещи. Прямо еле сдерживаюсь. Хочется его поцеловать. Но нельзя, подумает, что я дурочка. Все выслушала. И обещала носу не показывать. Он,уходя, еще раз предупредил, что опасность нешуточная. И вот я не спала ночь. Хорошо, хоть мечты, как мы поедем в Ниццу, скрашивали мне бессонницу. Сейчас закончу эти строчки и лягу соснуть. Солнце в окно бьет, что может случиться. Онменя любит, и это главное! Как хорошо! Ах, если бы не этот гадкий страх. Но теперь я уже не боюсь.

* * *

Лебедев решил, что от нервов свихнулся, потому что к водке не прикасался. Далее: что еще не проснулся, и все это ему только снится, и вот сейчас Антонина растолкает его, и все закончится. И даже что надышался где-то веселящего газа, и вот ему мерещатся галлюцинации. Любые иные доводы рациональное сознание допускать отказывалось. Нельзя же верить в призраки и привидения. Это неприлично, в самом деле.

Аполлон Григорьевич зажмурился до искр перед глазами и отчаянно помотал головой. Открыв глаза, обнаружил все то же и на том же месте.

Призрак, явившись ясным днем, не думал растаять. Напротив, улыбался в усы. Как ни дико, но пора поверить в чудо. Ничего другого Лебедеву не оставалось. Он проглотил ком в горле и хрипло спросил:

– Ты?

– Можно потрогать, – ответил призрак, протягивая руку.

– Как? – только выдохнул Лебедев.

– Это долгий разговор… Здравствуйте, Аполлон Григорьевич!

Призрака схватили в охапку и сдавили в таких яростных объятиях, что он чуть не задохнулся. Лебедев прижимал его со страстью молодой любовницы и шептал:

– Дорогой ты мой! Дорогой! Вернулся! О господи… Я знал! Я чувствовал!

Мужчины на то и сильный пол, что самый высокий порыв умеют закончить быстро и без лишних слов. Они троекратно расцеловались. Лебедев незаметно смахнул слезу, чего не бывало. Все-таки нервы шалят.

– Дай хоть насмотреться на тебя… – сказал он и поправился с улыбкой: – На вас, дорогой мой Родион Георгиевич… Глазам не верю…

Действительно, это был Ванзаров. Чуть исхудавший и бледный, но все-таки Ванзаров. Лебедев рассматривал дорогие черты, узнавая и не узнавая старого друга. Вороненые усы были на месте, хитрый огонек в глазах – все тот же. Но появилось в нем что-то новое, неуловимое, словно перепрыгнул какой-то важный рубеж и теперь обрел новые возможности и опыт, которого ему не хватало. Так не взрослеют, так обретают знания, которые даются тяжело, но стоят бесценно. Быть может, вся дальнейшая жизнь есть только плата за накопленное богатство.

– Не могу понять, в чем дело… – сказал Лебедев, приглядываясь и так до конца не уяснив случившуюся перемену. – Анатомически все тот же, только похудел.

– Это есть, – согласился Родион. – Немного сбавил вес.

– Негодяй! Хитрец! И жулик! – выпалил Аполлон Григорьевич и, чтоб не выпить водки, закинул в рот леденцы. – Я же чуть с горя не спился! Я же чуть больницу по камням не разнес! Я же над вашей могилой слезы проливал!

– И могила, и крест на Серафимовском, все как полагается. Иначе нельзя.

– О змей коварный! О дракон безжалостный! Тоже мне, Орфей нашелся!

– Рад, что вы овладели собой.

– Куда там овладел, – сказал Лебедев, жадно хрустя конфетками. – Чуть с ума не сошел. Не говоря уже о Гривцове. Хорошо хоть ему сходить не с чего… Но как все устроили? Зачем?

– Живому человеку умереть так, чтобы никто не задавал вопросы, пара пустяков. Я вам расскажу, как это делается, может пригодиться. Обо мне еще успеем поговорить. Может, займемся вашими бедами?

Аполлон Григорьевич коварно прищурился:

– Это какими же?

– Во всяком случае, ваша новая любовь к разряду бед не относится. Решили завести семью? Это похвально.

Родиону строго погрозили пальцем, у которого ноготь был разъеден химикатами:

– Ай, как нехорошо. Только с того света, и уже сплетни слушаете.

– Негде было сплетни слушать, – сказал Ванзаров. – Я только ночным поездом приехал, здесь остановился. Квартирка моя на Садовой улице, наверное, уже сдана.

– Вы мне зубы не заговаривайте. Откуда узнали про… Про даму моего сердца?

– Во-первых, от вас не пахнет вашими незабываемыми сигарками. И вы жуете леденцы. Зачем? Чтобы не думать о курении. Кто мог отучить вас от сигарок? Только божественное создание, вам небезразличное. Даже министр внутренних дел спасовал.

– Как хорошо, что вы вернулись! – с облегчением сказал Лебедев. – Как без вас…

– Кто посмел вогнать в тоску? – напомнил Родион.

– Это вы по лицу моему все поняли?

– Как всегда – цветущее.

– Что вы мне, как барышне, комплименты отвешиваете? Участковых заметили?

– Водка раньше полудня – признак печали.

Забыв про обещание вернуться, Аполлон Григорьевич начал рассказывать. Нет, он не рассказывал, а докладывал – четко, ясно и по существу. Не придумывая и не украшая. Как это и было всегда. Рассказывал тому, кто во всем разберется и найдет нужные ниточки. И даже сам выводы делать не рискнул.

Ванзаров слушал внимательно, не перебивая, лишь подергивал кончик уса. Кажется, ему было интересно. Лебедев особенно старался подчеркнуть необычность и ловкость совершенных убийств.

– Наверху уже третья жертва? – спросил Родион.

– И Вендорф всех на уши поднял. Раньше надо было…

– Осмотрим место преступления, – сказал Ванзаров и пошел уверенно к лестнице, словно за этим появился.

Бросив серебро на стойку, Лебедев не без удовольствия пристроился в хвост.

* * *

Родион вежливо поздоровался. Пристав 1-го Казанского, господин Бриженгоф, прижался к стеночке, чтобы не упасть. Чувствительный такой мужчина попался, а еще коллежский советник. Впрочем, смельчаков среди чиновников полиции не нашлось. На появление давно умершего Ванзарова господа реагировали по-разному, но все без исключения реагировали. Кто-то выронил чашку с недопитым чаем, кто-то заехал локтем по бесценной вазе, самые отважные спрятались за спину товарищей, а чиновник Лесников тонким смешком заржал, хоть и служил в пехоте. Что говорить о чиновниках, когда суровые городовые буквально побелели на глазах, что на фоне черных шинелей выглядело довольно контрастно. В общем, немая сцена удалась.

Аполлон Григорьевич с хищным и мстительным торжеством наблюдал за их страданиями, тайно надеясь, что кто-то хлопнется в обморок. Но его не порадовали. Всего лишь за сердце один схватился, а другой выбежал, чтобы подышать свежим ветерком.

Ванзаров с непроницаемым лицом приближался к Вендорфу, который разглядывал гостиную. Лебедев плотоядно потирал ручки (образно говоря), ожидая, как нервный полковник вот сейчас вскрикнет или охнет с испуга. Полковник резво обернулся:

– А, Ванзаров! Очень кстати, вы-то нам и нужны…

Как ни в чем не бывало! И тут Аполлону Григорьевичу открылась истина во всей паскудности: старый лис все знал, виду не показал и провел его, как младенца на веревочке. Ай да любитель обедов! Хоть Лебедев был обижен, но оценил мастерство маскировки. И ведь виду не подал, что знает правду.

Полковник поздоровался с Родионом так, словно простились вчера.

– Вас уже ввели в курс дела? – торопливо начал он. – Я могу надеяться? Ничего, что с поезда? Если что нужно – обращайтесь напрямую. Для вас теперь все возможно. Вы меня понимаете… Только раскройте это дело! Честь семьи! Князья Юнусовы! Три века на службе престолу…

И тому подобное. Родион терпеливо выслушал и спросил разрешения пройти. Вендорф лично раскрыл перед ним двери, пропустил криминалиста и не поленился захлопнуть за ними, чтобы ничто не мешало талантам. Даже сыскная полиция, прибывшая с опозданием.

Лебедев позволил себе задержаться у порога, предоставляя развернуться давно оплаканному другу. Родион начал не с тела, все так же лежавшего на ковре, а с письменного стола. Осмотрев ящики, планшет для письма и чернильный прибор, он перебрал листки, лежавшие тонкой стопкой. Один украшали одинаковые закорючки чьей-то подписи. Этот листок был сложен и спрятан в карман пальто. После чего Родион полез под стол, пошуршал и достал обрывок с тонкой синей линией.

– Аполлон Григорьевич, не определите, что это?

Наконец-то ему дали заниматься своим делом! Лебедев извлек из желтого чемоданчика лупу, посопел над клочком и заявил: остаток банковской книжки. Какого именно банка – неизвестно. Их на Монетном дворе печатают, все одинаковые. Банки только печать ставят.

Родион кивнул, словно именно этого ожидал, и спросил:

– Те барышни записок не оставили?

– Это одна из ошибок убийцы.

– Но не в этот раз. – Ванзаров протянул лист, исписанный торопливым почерком.

Лебедев жадно схватил. В предсмертной записке молодой князь Юнусов просил никого не винить в своей смерти, он не может поступить по-другому, потому что дело касается чести. Он всех прощает.

– Где нашли? – спросил криминалист, вертя листок со всех сторон.

– На столе на самом видном месте лежал. Его рука?

– Определит экспертиза почерка… Но сомневаться трудно.

– Во всяком случае, подпись его.

– А вы откуда знаете?

– У меня в кармане ее образцы. Я пока займусь спальней…

Ванзаров пошел к постели, которая виднелась в открытом проеме. Провел по одеялу, глянул на подушки и вернулся в гостиную. И опять обошел тело стороной. Теперь его заинтересовал шкаф. Открыв створку, он что-то рассматривал, подвигал вешалки и бережно закрыл. После чего прямиком направился к столику с перевернутыми бокалами, понюхал и вернул на место. Но и этого показалось мало. Родион подошел к окну, осмотрел подоконник, открытую форточку и только тогда присел над телом и с особым вниманием изучил брюки.

– Аполлон Григорьевич, обыщите его карманы.

Просьбу Лебедев исполнил с радостью. Хоть друг его изменился внешне, похудев, возмужав и заматерев (именно это слово не мог подыскать Лебедев), но привычки остались прежними. Не любил Родион касаться трупов, и все тут. Не беда, для этого и нужны криминалисты.

Из вывернутых карманов появились смятый платок и горсть мелочи.

– Портсигара нет? – спросил Родион.

– Разве он курил?

– Не слышите запах от пиджака? И я не слышу. Но под столом свежий окурок валяется. Прибрать не успели – значит, его.

Лебедев только крякнул от удовольствия. Началось дело как надо!

– Что скажете об этом? – Ванзаров издалека указал на палец левой руки с еле заметным следом.

– Перстень или печатка, что тут сомневаться.

– А причина смерти Юнусова вам известна?

Отвыкнув от резвых скачков, Лебедев замешкался, но ответил твердо: по всем внешним признакам, применен хлороформ.

– Почему? – тут же последовал простой вопрос.

– На теле нет никаких признаков удушения, нет и следов применения мышьяка или прочих доступных ядов. В комнате нет никакой пищи, в которую могли подсыпать или влить другой яд. Все это я наблюдал последние дни.

– Но ведь там барышни, а здесь здоровый, физически крепкий юноша.

– Да какая разница! – сказал Лебедев и услышал словно эхо Вендорфа. – Я хотел сказать, что действие хлороформа от пола не зависит. Барышни могли умирать быстрее, вот и все.

– Почему же его не повесили, как тех?

– Это надо у убийцы спросить. Я думаю, элементарно не хватило сил. Вон какой здоровый князь… Был.

– Когда наступила смерть?

– Ориентировочно между четвертым и пятым часом ночи.

– Как же его заставили нюхать хлороформ?

– Этот вопрос для меня пока открыт, – признался Аполлон Григорьевич, слегка утомившись от допроса.

Но Родион и не думал останавливаться:

– Что за рвотная масса на ковре?

– Обычное дело: выпил, закусил, от действия хлороформа началась рвота. Такое часто на операциях случалось. Поэтому пациентов перестали привязывать к столу, пока не заснут, многие задыхались. Обычная реакция организма.

Кажется, справка удовлетворила. Ванзаров подошел к двери и попросил чиновника, ведшего протокол. В гостиную вытолкали Лесникова. Чиновник явно робел.

– Зачем форточку открыли? – последовал строгий вопрос.

Лесников совсем смутился:

– Так ведь запашок уже…

– Пригласите коридорного.

Чиновник с облегчением выскочил. Лебедев подумал, что с возвращением Родион изменился куда сильнее, чем показалось в первую минуту радости. К новому стилю еще надо привыкать. Да какая разница! Главное – жив и здоров. Мозги с логикой на месте, вон как чешет.

Пока Аполлон Григорьевич предавался размышлениям, была найдена и доставлена свежая жертва. Коридорный с веселой фамилией Походилко бегал глазками и нервно теребил отворот пиджака.

– Господин Юнусов снял этот номер вчера утром, – сказал ему Родион.

– Точно так-с. Ближе к обеду.

– Он вернулся вечером после полуночи.

– На часы не смотрел-с, но поздно уж было.

– С ним была дама.

– Это невозможно-с. Дамы по ночам у нас не положены.

– Но господин Юнусов был с другом.

– Да, они-с были с другом, – повторил Походилко.

– Друг был в глухом плаще и цилиндре?

– Точно так-с. Только со спины и видел.

– Заказов из номера к вам не поступало.

– Точно так-с.

– Крайне признателен, вы свободны.

Коридорный Походилко поклонился и был таков. А Лебедев ощутил холодок… Нет, не страха, а полной растерянности перед новыми способностями друга.

– Может, и убийц барышень укажете? – без шутки спросил он.

Ванзаров искренно удивился:

– Каким образом?

– Уж не знаю… Может, обладаете нечеловеческой прозорливостью. Может, вас наградили ею в мире мертвых. Вон как шпарите. А только с поезда. Откуда знали про распорядок Юнусова?

– Все же у вас на виду, – сказал Родион. – Постель застелена, как горничная только стелет, и конфетка на подушке не тронута. Значит, Юнусов в нее не ложился. Вернулся поздно – потому что не снял вечерний костюм.

– А про плащ и даму откуда узнали?

– В шкафу из одежды – его шуба и плащ глухой. Зачем в феврале плащ? Чтобы под ним кого-то прятать. Знаменитая студенческая шутка: провести в гостиницу даму под плащом и цилиндром. Не приходилось пробовать?

– Но почему именно дама?

– Разве не слышите стойкий аромат духов?

– Я как курить перестал, запахи не различаю, – признался Лебедев. – Ну, про заказ понятно: столик пустой.

– Они принесли бутылку шампанского. В бокалах остался запах. А вот то, что бутылки нет и бокалы тщательно вытерты, наводит на особое размышление.

– Не жадничайте, поделитесь с другом, который так страдал от вашей кончины…

– Надо найти, где Юнусов проводил вчерашний вечер, – сказал Родион и вышел в прихожую.

Лебедев приберег вопросы и сомнения до лучших времен. Все-таки человек с того света, устал, наверно.

А Вендорф вцепился в него мертвой хваткой.

– Ну, что удалось найти? – спрашивал он, глядя в глаза.

– Это не самоубийство, без сомнения, ему помогли, – сказал Родион.

– Слава богу! Честь семьи не пострадает… Да куда вы уже?

– Нам с Аполлоном Григорьевичем здесь делать больше нечего, – отвечал на ходу Ванзаров, прихватив ничего не понимающего криминалиста и утаскивая за собой. – Надо срочно проверить несколько версий.

– Но вы мне обещаете? – крикнул полковник вдогонку. – Убийца будет найден?

– Никаких сомнений, – ответило долгое эхо с лестницы.

Вендорф с гордым видом, будто это он лично напал на след, обернулся к молчаливой толпе чиновников:

– Так-то вот, господа!

Заметив понурые лица, которых не радовало явление мертвого сыщика, добавил:

– Прошу заканчивать осмотр и составлять протоколы. Ваши обязанности никто не отменял. Тело юноши доставить в медицинскую участка. Не ждем! За дело, господа, за дело…

Дельный господин Раковский, прибывший от сыскной полиции, с ироническим видом наблюдал за происходящим, демонстративно надел шляпу и сказал:

– Тут без меня есть кому разбираться, – и с гордой улыбочкой вышел вон.

* * *

Он уводил прочь от Невского. Мимо площади с трамвайным кольцом и музея императора Александра III. Ванзаров шел не быстрым, но уверенным шагом, не оглядываясь по сторонам, словно имел определенную цель. Аполлон Григорьевич поглядывал на него, стараясь угадать, что творится в этой загадочной голове и какой еще сюрприз она приготовила. На лице Родиона не отражалось никаких чувств, усы все такого же вороненого отлива летели по ветру, а непокорная челка выбивалась из-под края шляпы.

Лебедев старался нащупать точный рецепт, что же изменилось в старом друге, но приходил к выводу, что «заматерел» Родион лишь отчасти. Скорее он выглядит усталым и глубоко печальным юношей, что взвалил на себя груз не по силам. Под глазами залегли тени, и, кажется, появились ранние морщинки. Впрочем, заметные только придирчивому взгляду. Барышням подобная мужественность, несомненно, придется по вкусу. За это не стоит опасаться.

– Где же вас носило три месяца, друг мой? – аккуратно спросил Лебедев.

– Когда-нибудь расскажу. Только не спрашивайте когда.

– А рецепт вашего бессмертия?

– Это пара пустяков, – Родион улыбнулся, как прежде: наивно и светло.

– В логику по-прежнему верите?

– Это палочка-выручалочка. Куда без нее. Только одной логики маловато.

– Что же еще откопали в загробном царстве?

Родион хитро подмигнул и сказал:

– Что вы все обо мне да обо мне. Лучше скажите, для чего вам надо раскрыть убийства барышень.

– Не раскрыть, а не допустить новых. Не люблю, когда женщин, в общем невинных с точки зрения закона, режут, как кур на бойне. Считайте это личной неприязнью.

– Полагаете, юношу Юнусова отравили хлороформом?

– Вы мне верите? – с нажимом спросил Аполлон Григорьевич.

– Вам – верю. Но все равно прошу проверить. Не затруднит?

– О, какой вы! Ну, хорошо, получите все, что пожелаете. Сделаю вам подарок к возвращению. Так и быть. Потрачу зря время и химикаты. Кому какое дело до забот и трудов старика Лебедева. Кому он нужен. Конечно, мы теперь Орфеи, нам все по силам…

– Аполлон Григорьевич, как я скучал по вашему ворчанию! – сказал Родион так искренне, что у Лебедева растаяли обиды и сомнения. Для виду он тяжко вздохнул и сказал:

– Как думаете искать тройного убийцу? На Юнусове она допустила ошибку.

– Почему его не повесили? – спросил Ванзаров, пропуская мимо ушей неинтересный вопрос, прямо как раньше.

– Не справилась, силенок не хватило. Или крюка надежного не нашла.

– Почему же шнур от шторы не отрезан?

Лебедев не понял смысла вопроса.

– Представим себе действия убийцы: каким-то образом Юнусов накачан хлороформом. Номер убийца не знает и действует в простой последовательности: отрезать шнур, завязать на шее, подвесить на крюк. Иначе ведь тяжелое тело не затащить. С крюком понятно: висят картины. А шнур? Все на месте. Почему?

– Может, кто-то ее спугнул…

– Поздней ночью в номере, в который прислуга войти не посмеет?

– Ну не знаю! – фыркнул Лебедев. – Не смогла поднять. И бросила как есть.

– Говорили, что подозрения по последним двум убийствам падают на женщину или двух женщин, крупных форм, внешне довольно сильных.

– Это не я, это Гривцов теорию вывел.

– Как же крупная женщина могла не справиться с Юнусовым?

– Ну, значит, не смогла!

– А хлороформом отравила…

– Не сомневайтесь.

– Тем самым нарушив свою, в чем-то необходимую, логику преступления.

– Женщины! Никакой последовательности, один сумбур.

– Какой смысл видите в убийстве барышень Саблиной и Лукиной?

– Смысла – не вижу. Одна лишь ненависть, которой дали выход.

– Зачем их повесили?

– Вот на этот вопрос, дорогой коллега, найдите ответ! А мы, скромные криминалисты, можем только в потрохах жертв копаться. Хотелось бы этим не заниматься.

– Постараюсь, – согласился Родион и тут же спросил: – Юнусова нашла мать. Лукину – портниха, которую вы лично допрашивали. А где свидетель по Саблиной?

Аполлон Григорьевич встал как вкопанный и хлопнул себя по прекрасному лбу:

– Вот бестолочь! А я-то думал: что упустил? Срочно едем в 1-й Литейный!

– Так вот же он, – с невинной улыбкой сказал Ванзаров, указывая на вывеску.

Лебедев так и не понял: чистая случайность или его заранее вели сюда.

Ох, Родион, Родион…

* * *

Роберт Онуфриевич был приставом не из робкого десятка, а из очень боевого, несмотря на мягкий характер. Но и он незаметно перекрестился, когда в кабинет вошел недавно как почивший чиновник полиции. Если бы за ним не возвышался сам Лебедев, пристав, чего доброго, заорал бы: «Изыди!» или сиганул в окно, благо невысоко, второй этаж, а во дворе сугроб не успел растаять. Столь экстравагантные поступки не потребовались.

Родион признался, что не призрак, и крепко пожал ладонь Бублика, слегка напряженную.

– Мы к вам за помощью. Разрешите небольшой вопрос? – поинтересовался он.

Бублик не возражал, но на всякий случай прижался к спинке кресла.

– Пятого февраля вы завели дело об убийстве барышни Саблиной, – сказал Родион.

Пристав смущенно кашлянул и поправил:

– О самоубийстве… И собственно, закрыто оно уже. И это, понимаете… Ну, сами понимаете, господа… – Добрейший Бублик глазки потупил. Так ему было неуютно под карающим взглядом Лебедева. Что поделать: он мелкая пешка, как начальство прикажет, так и поступит. И закон, и справедливость, и возмездие тихонько отойдут в сторонку.

– Но вы помните тех, кого опрашивали по делу? – ласково спросил Родион.

– Отчего же! Как же не помнить. Все показания как полагается.

– Позвольте взглянуть на показания посыльного.

– Какого посыльного? – насторожился Бублик.

– Из цветочной лавки. Того, что тело обнаружил…

Пристав опять изобразил саму полицейскую невинность:

– Так ведь не застали его, ушел прежде, чем…

Следовало понимать: его не допрашивали и даже не знают, кто он.

– Эх, Роберт Онуфриевич, думал, хоть вы… А вы… – Лебедев угрожающе пыхтел.

Родион вежливо поблагодарил и чуть не силой вытолкал криминалиста из участка. Только скандала с приставом не хватало. На улице, когда Аполлон Григорьевич остыл, он спросил адрес «Дворянского гнезда».

– Сам отведу, – ответил Лебедев. – Нечего скрытничать.

– Вам разве не надо на службу в департамент?

– Да ну их, устал от дураков разнообразного масштаба…

– Кстати, заметил, что за нами слежка? – улыбнулся Родион.

Действительно, за углом дома спряталась подозрительно худая тень.

– Ничего, пусть побегает. Ума наберется… Ну пошли, чего встали, тут рядом…

И Лебедев решительно взмахнул чемоданчиком.

* * *

Медников безмятежно наблюдал за сосулькой. Его крайне занимал вопрос: ежели эта глыба вся целиком свалится, пробьет козырек лавки колониальных товаров или застрянет? А ежели не пробьет, соскочит с крыши кому-нибудь на голову или пронесет? А вдруг по лошади вмажет, что с пролеткой стоит? Или какое другое происшествие усочинит? Вот ведь любопытно! Находясь в безопасном отдалении, швейцар готов был делать ставку на коварную льдину. От этого развлечения его отвлек приятный голос:

– Любезный, вы здесь служите?

Молодой человек плотного сложения с пышными усами смотрел в упор, но без нахальства. Медников степенно поклонился.

– Госпожу Саблину из третьего номера знаете?

Швейцар принял самый строгий вид, готовясь ответить грозно: «Кто такие, чтобы вопросы задавать?», но тут заметил высокого господина с желтым чемоданчиком. Того важного, из самого Департамента полиции. Медников совершил в лице переворот к почтительности и вежливо ответил:

– Как не знать, ваше благородие. Так ведь…

– Да-да, мы знаем, что ее убили.

Такая прямота сразила швейцара. Как мог, он придерживался версии пристава о скучном самоубийстве. Разве знакомым немного намекнул. Дескать… Ну, не важно.

– Утром в день убийства к ней посыльный прибегал с букетом.

– Было дело, – согласился Медников.

– Знаете его? Из какой лавки?

Швейцар уже открыл рот, чтобы уважить господ из полиции, но тут, к ужасу своему, понял, что в лицо-то парнишку знает, а как зовут и откуда – никогда не спрашивал. Вот ведь незадача! Что же теперь делать? Молчать или выкручиваться? Вон как этот глазами-то буравит.

– Надо понимать: лично с ним незнакомы, – сказал Ванзаров. – И откуда цветочки – тоже. Букеты часто доставлялись?