Текст книги "Безжалостный Орфей"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Стало быть, одно к одному, – сказал Лебедев и потряс жестянкой монпансье, словно собирался бросить кости. – Игры заканчиваем, на этом все.

– Как все?! – ошалело спросил Коля.

– Как и не было. Сдавайте мой реквизит и выметайтесь домой. Костюм и прическу можете оставить себе. Утешительным призом.

Николя кусал губу и часто-часто моргал, чтобы совсем не разреветься:

– Это из-за… из-за моей раны?

– Из-за драного уха тоже. Ну посмотрите на себя: какой вы наследник? Гном драный, да и только.

– Это нечестно! – сказал Коля с таким бесконечным отчаянием, что и Лебедева проняло. Великий криминалист отбросил конфеты и сказал:

– Мы с вами не в штосс режемся, чтобы о честности говорить. Вы по малолетству не думаете. Но мне такое счастье непозволительно. Это не игра в шпионов и разбойников. Дело касается жизни. Вашей жизни. Я не могу рисковать таким бесполезным, но все же живым существом. Ванзаров меня живьем съест. И кровь выпьет, как вампир. Он теперь все может.

– Если я не приду, она поймет и исчезнет.

– Никуда она не денется… – пробурчал Лебедев, который думал примерно так же. – Ну, сбежит от «Неметти», появится в другом месте. Выследим, поймаем и допросим. И без вашей помощи. Настоящие профессионалы возьмутся. Хоть Курочкин, например. Отличный филер.

– Она слишком умная… Я… хорошо ее понял. Искра почувствует угрозу и сбежит.

– Дальше России не убежит, везде найдем.

Аполлону Григорьевичу явно не хватало уверенности. Он это и сам знал. Коля обострившимся чутьем напал на слабину:

– Значит, вы отпустите убийцу, на которой четыре жертвы? Что ж… Вам виднее, у вас опыт. Только она приедет в Москву или Нижний и там опять развернется. Сколько надо жертв, чтобы ее там остановить? Ни вас, ни Ванзарова туда не позовут. Спишут на самоубийство… И все…

Коля тяжело дышал. Вложив в тираду все силы, он забыл про боль. Разгоряченный мальчишка с красным ухом выглядел так умилительно героически, что Аполлон Григорьевич не выдержал:

– И что предлагаете вы?

– Я пойду сегодня на свидание к ней…

– Это исключено.

– Ну пожалуйста, ну давайте рассуждать логически… Можно?

– Валяйте, коллега.

– В «Неметти», среди народа, она сможет меня убить?

Лебедев промолчал.

– Вот! – оживился Коля. – А сегодня у нас только первое свидание. Я же еще как следует в нее не влюблен, как она считает. Ей надо, чтобы наследник поглубже заглотнул наживку. Понимаете? А мы тем временем сами ее подсечем. Я уже совсем в роль вошел. Так легко дается быть хамом, не поверите…

– Верю. Допустим, вы правы и сегодня она будет вас окучивать, как капусту с денежными лепестками…

– Так точно!

– Подождите, Гривцов, со своим энтузиазмом. Значит, какая ее цель? Убедиться, что у вас денег куры не клюют. Вчера она только пыль в глаза пустила. А сегодня должна вас как следует околдовать. Чтобы потом… Но это будет потом.

– И я о том же! Сегодня – совершенно безопасно. А там посмотрим. Ну пожалуйста, Аполлон Григорьевич… Ну последний разочек! Столько денег уже угрохали…

– Сегодня безопасно, говорите… – сказал Лебедев в задумчивости. – Еще разочек, говорите… Последний… А там видно будет…

– Ну так же! Вам и дожидаться в трактире не надо. Искра наверняка хвостом вильнет. Я сам справлюсь. Ведь первое свидание! Ну пожалуйста…

Уговоры были столь искренни, а порыв так горяч, что Лебедев сдался. Жалко стало бросать, раз затеяли. Он еще раз предупредил, что сегодня идут на дело в последний раз. Никаких попыток поймать убийцу с поличным не предпринимать. Напустить туману и выйти из игры. Шампанского не глотать, за словами и манерами следить, денег не жалеть. Каждую секунду быть начеку и помнить, что имеет дело не с женщиной, а с ядовитой коброй. Безжалостной отравительницей.

Коля со всем соглашался безропотно. При каждой возможности клялся, что лучше его сыграть золотопромышленника никто не сможет. И только в последний раз. И ни глотка шампанского. И постоянная бдительность.

– Только мне нужна ваша помощь, – сказал он совершенно удрученно.

– Что еще?

– Спасите мое ухо…

Лебедев фыркнул и полез в волшебный чемоданчик. Надо же привести наследника в товарный вид. А то, чего доброго, убийца рискует умереть от смеха. И как тогда торжествовать справедливости?

* * *

Приказчик относился к любви как мужик к старой кляче. То есть давно забыл, кто его кормит, а только бранил, не жалея сил. Терлецкий искренно считал любовь отъявленной глупостью, которую к своей жизни близко не подпустит. Брак он заключил по расчету: жена принесла приданое, деньги были отданы в рост. Так же выбрал место службы. Не зная привязанности ни к чему, Терлецкий готов был торговать чем угодно: хоть пенькой, хоть столовым серебром. Подвернулся счастливый случай. Он прикинул, что торговать цветами – не бочки ворочать. Легко и выгодно. Надо иметь хорошие манеры и каждому клиенту улыбаться. Что далось ему на удивление легко: кто не умеет любить, тому все безразлично. Привередливость клиентов он сносил с милой улыбкой, что так нравилась владельцу.

Магазин рос в доходах, и Терлецкий вместе с ним. Он не задумывался, что своим благополучием обязан тому, что искренне презирает, – разнообразнейшим причинам любви. Терлецкий лишь замечал, что выручка в этом году отличная. Февраль – месяц для цветов трудный. Святки давно прошли, а Пасха и Красная Горка со свадебным переполохом еще не скоро. Но любовь, не думая о правилах, превратила столичных жителей в клиентов «Ремпена». В неурочный месяц всему городу понадобились букеты. Терлецкий не задумывался над причинами, а складывал костяшки на деревянных счетах. Оформляя дорогой букет, он гордился собой: какие глупости устраивают другие мужчины. Не то что он.

Закрыв еще один безумный заказ, гора роз в кольце пальмовых ветвей, Терлецкий подумал: как приятно жить за счет чужих глупостей. Он бы себе такую дурь никогда не позволил. Подарил жене свадебный букет – и хватит. Деньги надо экономить, раз они так тяжело даются, а не разбрасываться на траву да цветочки. В доме следует расти деньгам, а не цветам. Прямо как у него. От этих приятных мыслей отвлек дверной колокольчик.

Терлецкий нацепил дежурную улыбку. И очень вовремя. Гость оказался из тех редких личностей, что вызывали в правильном характере неосознанное чувство хаоса и разрушения. Словно нелогичная, вздорная сила, для которой ничего не значат выгода, деньги и порядок, то есть истинные ценности обывателей. Увидев его лишь раз, другого Терлецкий не желал. Но что поделать, приказчику приказано улыбаться.

– Что вам угодно? – спросил он так нежно, как и любого клиента.

В этот раз гостю была угодна полнейшая глупость: ознакомиться с журналом доставки букетов. Терлецкий хотел вежливо отказать, но добродушный взгляд напомнил: из него вынут все, что пожелают. Он извлек конторскую книгу, в которой отмечалось исполнение всех заказов. Малоприятный господин изучал строчки, написанные ровным и правильным почерком, перелистнул назад, снова вернулся и ткнул пальцем в 5 февраля:

– Здесь указано, что доставка в «Дворянское гнездо» должна быть «как можно раньше». Это в котором же часу?

– Не позже восьми утра… – ответил Терлецкий и пояснил: – Пока розы еще свежи.

– Заказ был выполнен в срок?

Приказчик знаменитой фирмы с безупречной репутацией оказался в трудном положении: и запятнать нельзя, и соврать опасно.

– К сожалению, доставка была задержана до девяти утра, – сказал он. – Уверяю вас, букет оказался по адресу не позже половины десятого. Мы готовы были компенсировать неудобство. Но жалоб не поступало.

– Розы не успели подвезти? – спросил Родион.

– У нас это невозможно. Посыльный натурально проспал.

– Нервный юноша Казаров любит поспать?

Терлецкий счел, что ему и магазину будет выгоднее отделаться от лентяя при помощи полиции. И отступных платить не надо.

– Иван вообще странный, – сказал он, доверительно улыбаясь. – То ходит как сонная муха, то вдруг просыпается бурная деятельность. Берет все заказы, носится по городу как угорелый. Очень подозрительный тип. Мы уж сами хотели ему на дверь показать, но жалко юношу, думали: образумится. Но видно, не судьба…

– Давно Казаров так носится?

– Как вам сказать… Я особо не слежу. Быть может, месяц или два… Перепады настроения. Как женщина.

– Сколько он здесь служит?

– С полгода без малого.

– А раньше такое с ним случалось?

– Нет, раньше соблюдал дисциплину. Был примерным, можно сказать…

– Цветы ему запретили покупать тоже месяца два назад?

– Возможно… – ответил Терлецкий уклончиво и решил пошутить: – Я не веду этому учет.

– Как Казаров попал к вам в магазин?

– Самым обычным образом. Дали объявление на место, пришел он. Вид пристойный, на жалованье согласился, отчего не взять.

– Могу поспорить: его выгнали из университета, – сказал Ванзаров, приятно распушая усы. – Любовная история? Страсти? Измены?

– Вы правы… Отчислили с медицинского. Куда еще пойти недоучившемуся студенту? Он пришел к нам. Вот только причины отчисления не раскрывал. Я не настаивал. Лишь бы дело знал.

– Студент-медик стал посыльным?

– Сам бы не поверил! Скажу по секрету: Иван – личность оригинальная. Рта не открывает, все молчком. Думает о чем-то. В грезах пребывает. С нами не общается. Только поздоровается. Или в кладовке сидит, или по заказам бегает. Даже не знаем, где угол снимает. Друзей его никогда не видели, все время в одиночестве.

– Неужели совсем нет ни друзей, ни знакомых?

– Кажется, упоминал про дружка в городской управе, и только. Когда ему цветы покупать запретили, пригрозил: дескать, у него знакомства в градоначальстве. Но кто же в такую глупость поверит?!

– Разумно, – согласился Родион. – Хлороформ в хозяйстве держите?

Маска добродетели подернулась трещиной:

– Зачем нам хлороформ?!

– Чтобы цветы сохранять.

– У нас лед и проверенные средства.

– Казаров опять в кладовке спит?

И этот поворот Терлецкий успешно одолел.

– Представьте, привел себя в порядок, – сказал он, несколько смущаясь, словно в этом была его вина. – А то последнее время являлся в таком виде, что хуже дворника. Пальто в грязи, сам весь измятый, да и попахивало от него дурным душком. Я строго пригрозил: или берет себя в руки – или вон отсюда. Видимо, внял голосу разума. Боится потерять место.

– Похвально. Где его найти?

– Отправился с очередным заказом… Будет с минуты на минуту, если опять не пропадет… А вот и он…

Колокольчик обрадовал нежным звоном.

Казаров изменился в лучшую сторону. Пальто было вычищено, воротничок держался накрахмаленным блеском, галстук ровно и строго повязан. Лицо знаменитой фирмы, не иначе. Заметив Ванзарова, он подался назад, но дверь за ним уже закрылась. Иван остался на месте.

– Позвольте нам пройтись… – сказал Родион, указывая на посыльного.

Терлецкий был рад избавиться от обоих.

Ванзаров, вежливо, но крепко прихватив локоть Казарова, вывел его на улицу. И взял так, словно они давние друзья, прогуливаются вместе. Иван не оказывал сопротивления. Не пытался бежать. Не рвался на свободу. Покорно шел рядом, глядя перед собой. Даже пальто не застегнул.

– Вам стало лучше?

– Да, – ответил Иван.

– Что за недуг вас мучит? В прошлый раз были в таком нервном состоянии.

– Со мной такое бывает.

– Вы, как медик, знаете свой диагноз?

Иван покосился на спутника:

– Уже донесли… Да, я знаю свой диагноз.

– У меня есть друг, который хорошо разбирается в таких вопросах… – сказал Родион.

– Ваш друг не поможет. У меня случаются провалы в памяти. Внезапно.

– Не помните, где были всю ночь.

– Да.

– Только ночи забываются?

– И дни. Целые недели. Месяцы.

– Но потом память возвращается.

– Частично.

– Помните адреса, по которым бывали?

– Иногда.

– Могу напомнить. Скажем, 6 февраля утром вы прибыли в гостиницу «Центральная».

– Возможно.

– А 1 февраля – в гостиницу «Эрмитаж».

– Наверное.

– 5 февраля вам полагалось букет доставить в «Дворянское гнездо».

– Я знаю.

– Почему опоздали?

– Проспал…

– Все заказы ранние, на восемь часов.

– Обычное дело.

– Кому букеты отдавали?

– Я не помню.

– Как же вы без часов: посыльный должен следить за временем.

– У меня их больше… – Казаров запнулся. – У меня их теперь нет.

– Не помните, где потеряли?

– Нет.

– Могу помочь. – Ванзаров улыбнулся на опасливый взгляд. С такого расстояния синие круги у Ивана под глазами заметны. Хотя и припудрены. Лицо усталое, почти изможденное.

– Как поможете? – наконец спросил Казаров.

– Скажу, где они сейчас.

– Вы не сможете.

– Нет ничего проще: часы в ломбарде. Заложены, чтобы иметь свободные деньги. Видите, я о вас много чего знаю.

– Вы ничего не знаете.

– Цветы где теперь покупаете?

– Нигде.

– Там же и ботинки стоптали?

– Я посыльный. Мне полагается.

Родион остановился и выпустил его руку:

– В прошлый раз вам не до того было. Могу теперь спросить?

Казаров стоял, опустив руки, ко всему безразличный. Вид его словно говорил: «Делайте, что хотите, мне все равно».

– Чего так испугались в «Дворянском гнезде»? Утро светлое, барышня без внешних дефектов. Отчего такая истерика?

– Я очень испугался, – ответил Иван.

– Чего именно?

– Мне надо идти. Меня ждут. Извините.

Казаров еле заметно кивнул и направился к магазину. Он шел, как бумажный солдатик, который боится шевельнуться – упадет и не встанет. Родион ждал, пока за ним закрылась стеклянная дверь в изгибах цветов, а Терлецкий выглянул и тут же отпрянул. Жаль, что букеты в витринах скрывают нутро магазина.

* * *

Криминалистика сгубила заодно и великого актера. В Лебедеве дремал, но порой просыпался провинциальный трагик, любитель шумных эффектов. Он потребовал полной свободы. Родион не возражал.

В окна салона он наблюдал, как Аполлон Григорьевич зашвырнул шляпу на вешалку, туда же отправил пальто и привлек всеобщее внимание широким жестом. Звуки улицы мешали разобрать, о чем он говорит, но все четыре мужских головы были повернуты к нему. Ножницы в руках мастеров замерли, клиенты в кульках белых простыней, не шелохнувшись, внимали. Лебедев рассказывал о чем-то, яростно жестикулируя, и довел зрителей до высшей точки напряжения. Тогда бросился к двери, широко распахнул, запустив поток холода, и провозгласил:

– Прошу!

Родион вошел, скромно потупился и снял шляпу.

– Ванзаров! – восторженно провозгласил Лебедев.

Господин в белом сюртучке с бабочкой на шее и черными кудряшками зашелся от восторга:

– О мой бог! Какой поворот! Тот, кого считали погибшим – жив и невредим. Это история в духе Монте-Кристо! Роскошно! Великолепно! Фантастически! Я буду рассказывать ее всем, чтобы каждый знал о таком беспримерном поступке! Самопожертвование! Таинственное исчезновение! Слезы друзей! Надежды больше нет! Колесо судьбы делает поворот. Но что это! О чудо, герой возвращается! Как это по-французски! Великолепно, господин Ванзаров. Позвольте назвать вас своим другом! Это такая честь для скромного куафера! Сам Ванзаров оказал честь моему скромному салону! Монфлери запомнит этот день навсегда! Прошу вас, будьте как дома… Какие роскошные усы! Сразу виден стиль!..

Поток речей лился неудержимо. Ему представили томного юношу Анри, который источал скромное обожание, а также личных друзей, чужих здесь не бывает, Огюста Монфлери. В дальнем кресле брился господин Серов. Григория Ивановича рекомендовали как чиновника, подающего самые большие надежды. Весь в белой пене, он моргнул приветливо. В кресле самого Монфлери оказался господин Дудкин, совладелец кредитной конторы. Огюст перечислял его достоинства, а ножницы носились, как стрижи над гнездом, если можно назвать гнездом скромную шевелюру тридцатилетнего мужчины. Перед Ванзаровым рассыпались в извинениях, что придется немного подождать. Но эту провинность было обещано искупить. И так далее…

Родион не успел рта открыть. Коварный Лебедев наслаждался. На такое стоило посмотреть: чиновник сыскной полиции терпеливо ждет, когда ему позволят слово вставить. Называется, получил, что хотел. Тебя ведь предупреждали.

Огюст и не думал затихнуть. Новый клиент вскрыл нескончаемые ресурсы болтовни.

– Вот все говорят – Андреев! – заявил он, хотя никто в салоне не произнес этой фамилии. – А что такое Андреев? [9]9
  Андреев Иван Андреевич – знаменитый русский парикмахер, держал салон в Москве на Кузнечном мосту, победитель парижских конкурсов причесок, обладатель Бриллиантовых академических пальм, Большой золотой медали и звания профессора парикмахерского искусства.


[Закрыть]Так я скажу вам, господа: раздутое ничтожество, и только. В салоне у него, говорят, отдельный мастер для завивки, отдельный для стрижки, и даже особый для каких-то особых целей. А сам-то он чем занят? Прически выдумывает! На самом деле – открыл новый журнал из Парижа и украл оттуда. Ничего сам не может выдумать оригинального. Уже и ножницы забыл как держать ваш хваленый Андреев. Дутая фигура. Миф, сон. Туман. Дунь – и нет его. Ничего не останется, никто и не вспомнит о нем. Нет, мастерство должно быть в твоих руках, иначе оно превращается в пустую славу. Что слава – дым!

– Андреев делает женские прически, – все-таки вставил Родион.

Монфлери засмеялся так презрительно, как умеет только истинный француз, с оттенком легкого сожаления над глупым вопросом, но такого сожаления, что не обидит друга:

– Женские прически! Да предложи мне мешок золота… – Он оглянулся, словно ожидая, что мешок уже несут. – …и я откажусь от этого мешка! Чтобы Монфлери прикоснулся к женским прическам? Никогда! Вы слышите, никогда этому не бывать!

– Вы не любите женщин? – опять влез Родион.

– Монфлери не любит женщин? Монфлери преклоняется перед женщиной! Но он никогда не прикоснется к их прическам. Что такое женская прическа? Торжество пошлости, бантики, завитушки, локоны. Как гора чепухи и чудовищной глупости! Чтобы сделать женскую прическу, не надо быть мастером. Любой цирюльник справится. А попробуйте сотворить мужскую прическу! Сколько надо такта, тонкости и глазомера, чтобы сотворить мужскую прическу. Тут бантиком не скроешь отсутствие таланта. Волосок к волоску должен лежать. Женская прическа – обтесанный булыжник. Мужская – тонко ограненный алмаз. Женская – взрыв хаоса. Мужская – торжество порядка и гармонии. Вот вам пример. На днях наш друг Лебедефф привел своего приятеля. Мальчик скромный, но милый. Вроде ничего особенного. Немного простоват. Ножницы Монфлери сделали из него настоящего красавца и героя! Аристократа и модника! Вот что такое мужская прическа!

Аполлона Григорьевича сильно заинтересовала утренняя газета. Настолько углубился в чтение, что закрылся ею, как занавесом. Даже страницы забыл перелистывать. Беспокоить друга неудобными вопросами Родион не стал.

– Неужели в столице нет хороших мастеров женских причесок? – спросил он. – Скажем, в Литейной части.

Монфлери печально и презрительно улыбнулся в зеркало. В хрустальном отражении улыбка его была особо утонченной:

– Не бывает мастеров женской прически! Мастера бывают только в мужской стрижке. Да и то на весь Петербург один. Господ, что называют себя парикмахерами и делают женские прически, я знать не желаю. Это не парикмахеры. Они не имеют ничего общего с высоким искусством куафера! Это ремесленники, маляры, а не художники. Мне незачем их знать. Я руки им не подам. Так и знайте! И не пытайтесь меня убедить!

Такое бесполезное дело не стоило усилий. Ванзаров вдруг вспомнил, что забыл про чрезвычайно важную встречу. Время пролетело так приятно и незаметно, а он на часы не взглянул. Под удивленными взглядами Лебедева и причитаниями Монфлери Родион накинул пальто и взялся за шляпу:

– Прошу простить мою рассеянность! У вас чудесный салон. Обязательно вернусь на днях, если позволите. Как раз щетина отрастет. Всего доброго, господа.

Он выскочил, плотно закрыв дверь, словно за ним ожидалась погоня. Дойдя до угла, Родион сбавил шаг, неторопливо прогуливаясь и высматривая извозчика.

– Господин Ванзаров! – окликнули его.

Идеально выбритый господин спешил прямо к нему. Догнал и улыбнулся:

– Позвольте познакомиться лично. – Он протянул руку. – Мы с вами, кажется, ровесники. Можно без отчества?

Родион не возражал.

– Наш Монфлери – большой оригинал. Ему прощают некоторые странности. Он милый и по-своему занимательный, – сказал Григорий. – Вас интересуют мастера дамских причесок?

– Вам они знакомы?

– По служебной необходимости. Тружусь в торговой комиссии, выдаем лицензии лавкам, парикмахерским, трактирам и прочее.

– А я подумал, что вам известны маленькие секреты супруги.

Григорий оценил шутку и назвал двух самых популярных мастеров в Литейной части: господин Жос и господин Давос. Ни одна дама в округе не может пройти мимо этих заманчивых мест. Родион уточнил адреса, поблагодарил и спросил:

– Монфлери неплохо знаете?

– Уже года три к его салону приписан, – ответил Григорий.

– Найдется у вас время, чтобы рассказать подробнее о вашем замечательном друге?

– С удовольствием! Только таких друзей, как я, у Монфлери, наверное, полгорода.

– Он всегда столь…

– Болтлив? – Гриша подмигнул. – Перед вами устроил показательное выступление. Обычно он все больше слушает и переживает за беды клиентов. Чем заслужил всеобщую любовь. Кстати, знаю отличное место для ужина. Тут поблизости, на Моховой улице, трактир открылся, позвольте пригласить!

Ванзаров извинился за то, что вынужден прервать столь интересную беседу, уточнил место встречи и обещал быть непременно.

* * *

Леонид Самойлович приложил все усилия и добился своего. Теперь у него был крохотный, но свой кабинет. Прочие чиновники сидели в общем присутствии. А это значит, чужие глаза и уши следят за каждым вздохом. Лишнего слова не скажешь, не то что нужного посетителя принять. Теперь наслаждайся жизнью, не боясь, что кто-то узнает и донесет начальству. Хотя с начальством господин Пигварский находился в дружеских, то есть деловых отношениях, но зачем лишний раз пробуждать лихо. Пусть спит тихо.

Для счастья у него было все, что надо: стол, кресло, лампа с зеленым абажуром и даже самоварчик для чая. Но счастьем в кабинете не пахло. Леонид Самойлович сидел мрачный, уставившись в окно, а не в бумаги, что лежали неразобранной стопкой.

Дверь отворилась без стука. Он нахмурился, чтобы строго указать нарушителю приличий, но грозные слова остались на языке. Он растерянно пробормотал:

– Что ты здесь делаешь?

Дама затворила дверь и села на стул, предназначенный для просителей.

– Ты не рад мне, Леонид? – спросила она.

– Нет, конечно, рад… Так неожиданно… Ты никогда… Что-то случилось?

– Разве может еще что-то случиться? Я опять чего-то не знаю?

– Что ты… Конечно… Прости…

– Не стоит, ты прав. У нас случилась большая неприятность. Сегодня к нам приходил сыщик.

– Какой сыщик? – не понял Леонид Самойлович и тут же закусил губу.

– Чиновник сыскной полиции, если так тебе яснее. Некий Ванзаров. Случайно не твой приятель?

Миниатюрная дама рядом с лысеющим господином плотного сложения казалась особенно хрупкой. Но хрупкость эта обладала редкой силой. Елена Михайловна смотрела на мужа, как хозяин на провинившегося пса. И каждый знал отведенную роль.

– Зачем он приходил? – Чиновник внезапно охрип.

– А ты как думаешь? Напряги воображение…

– О господи… Опять…

– Нет, Леонид, в этот раз «не опять». Теперь все только начинается. Я хорошо поняла этого господина: юнец на вид простоват, но иметь с ним дело я бы не рискнула. Съест и не подавится. Тебе с ним не тягаться.

Самообладание Пигварского растаяло, как мороженое в жару.

– Что же делать? – придушенным шепотом вскрикнул он.

– Трезво взглянем на вещи, – предложила Елена Михайловна так, что отказа быть не могло. – Я тебе верю. Я обязана это делать, потому что я твоя жена. Но как посмотрит следствие?

– Но ведь дело закрыто!

– Если новый следователь задает вопросы, значит, его открыли вновь. Это хуже всего. Стали проверять и искать виноватых. Ты чиновник и лучше меня знаешь, что бывает, когда начинают проверку закрытых дел.

– О боже!

– Причитаниями делу не поможешь, Леонид. Пришла пора действовать.

Леонид Самойлович превратился в одну большую лужу.

– Что же делать? – повторил он.

– Ты должен думать о семье. Ради семьи ты должен сделать все.

– Конечно, Леночка, я готов… Приказывай.

– Ты должен уехать, скрыться. Пусть следствие идет без тебя. Авось найдут кого-нибудь. Твой отъезд всегда можно объяснить болезнью родственников или чем-то еще, не важно. Главное исчезнуть…

– Когда мне…

– Немедленно. Беги в банк, сними немного денег – и сразу на вокзал. Садись на первый поезд до Вологды, там отсидишься у тетки. Вещи тебе пришлю.

– Но как же так…

– Напиши прошение о срочном отпуске без содержания, я передам твоему начальнику. Надо действовать прямо сейчас… Помни о семье. И все образуется.

– Хорошо… Конечно… Я все сделаю… Раз я виноват… – Пигварский схватил перо, лихорадочно набросал прошение и отдал жене.

– Я останусь здесь, подожду… – сказала она, суша чернила легкими взмахами. – Нас не должны видеть вместе. Торопись…

Леонид Самойлович сорвался с места, подхватил пальто, хотел обнять жену, но строгий взгляд не позволил, и выскочил из кабинета. Он удачно проскользнул мимо присутствия, никто его не окликнул, и сбежал по лестнице. В воображении вставали страшные картины, как его везут в кандалах и цепях. Дверь манила свободой. Пигварский был в шаге от нее, когда его окликнули.

Чиновник замер на бегу.

– Куда-то спешите? – спросили его.

Незнакомый молодой человек смотрел с особым интересом, в котором мерещились и цепи, и кандалы. Пигварский понял все и сразу, похолодел до самых пяток и не нашелся что ответить.

– Так куда вы торопились?

«Все, теперь все кончено. Скрутят и повезут в тюрьму. Всему конец». Пигварский тонул среди страха, но не мог слова промолвить.

– Быть может, собираетесь удрать? Так это зря. Россия – страна маленькая. Везде сыщут. Забыл представиться, чиновник для особых поручений от сыскной полиции Ванзаров…

– Очень… очень… приятно… – кое-как выдавил он.

– У меня к вам несколько вопросов. Первый: почему решили скрыться? В чем причина?

– Я не… Я не скрыться, с чего взяли… Я так, подышать…

– Во время службы? И вам позволяют? Ну, раз такие свободные порядки, не будем тратить ваше время. Вы же торопились по важному делу, не так ли? Позвольте угадать ваше важное дело…

Пигварский издал неопределенный звук.

– Бежать вы решили оттого, что не находите себе места. Так вас потрясло событие, случившееся 1 февраля. Как обычно, утром заглянули в гостиницу «Эрмитаж». Постучали в номер, но дверь была открыта. И вы вошли. Что же увидели?

Леонид Самойлович закрыл глаза ладонью, словно зажгли яркую лампочку.

– Барышня Ольга Кербель висела вместо подсвечника. Даже не стали проверять, жива ли она. Так испугались, что бросились наутек. Думали только об одном: как бы вас не заметили. В суете большой гостиницы затеряться нетрудно. Неужели заранее место выбрали?

– Я не убивал ее… – проговорил Пигварский.

– Почему решили, что ее убили? Разве она не могла совершить самоубийство?

– Это невозможно… У Ольги… у нее… В тот день у нее была назначена премьера номера. Она готовилась…

– Почему убежали? Почему не вызвали полицию?

– Как бы я объяснил, что делаю рано утром в номере актрисы? У меня семья, положение… И потом эти расспросы… Подозрения… Нельзя, невозможно… Наша связь должна была остаться в тайне.

– Но друзьям рассказали.

– Это другое… Надо было кому-то излить душу. Что я еще мог сделать?

– Кому рассказывали о вашей любовнице?

Пигварский скривился, как от укуса пчелы:

– Как вы прямолинейны… В своему кругу я не делал из этого тайны.

– Свой круг – это кто? – спросил Родион.

– Приятели… друзья…

– Мне нужны их фамилии.

– Они тут ни при чем.

– Именно поэтому необходимо их знать…

С некоторым трудом прозвучали фамилии Милягина и Основина. Других он не мог вспомнить.

– Все эти дни, что провели в печали о погибшей Ольге Кербель, наверняка думали, кто же мог ее убить, – сказал Ванзаров. – К каким выводам пришли?

– Это чудовищно и бессмысленно… Ольга никому и никогда не делала зла… Она была простодушна, как птичка.

– Успели заметить в ней что-то необычное?

– Кажется, нет, платье накануне купила, волосы распущены, как утром ходила… Нет, не могу вспоминать. Такой ужас!

– Отчего же все-таки сейчас решили бежать?

Леонид Самойлович собирался с ответом, как вдруг наверху лестницы появилась миниатюрная дама. Она слишком поздно заметила двух мужчин и сделала попытку исчезнуть. Родион весело замахал ей, призывая не делать глупостей. Елена Михайловна спустилась и без страха посмотрела ему в лицо.

– Как трогательно, – сказал Ванзаров. – Приносите мужу обед на службу? Супчик и котлетки?

Ответом его не удостоили. Зато супруга одарили таким взглядом, что и Родиона обдало холодом.

– Молчание на троих довольно утомительно, – сказал он. – У меня нет более вопросов.

– Что же мне делать? – растерянно спросил Пигварский, попав меж двух огней: любящей жены и сыскной полиции.

– Возвращайтесь на службу и служите обществу честно, насколько сможете. – Родион обратился к даме: – А вы, госпожа Пигварская, более не выходите из дома. Считайте себя под домашним арестом. За вами будет установлено филерское наблюдение. Не пытайтесь его обмануть.

Ванзаров одарил счастливых супругов самой приятной из улыбок и оставил их ворковать о насущном.

* * *

Госпожа Основина не могла совладать с дрожью. Получив безобидную записку, она занервничала и не находила себе места. Пока наконец не пробил час. Екатерина Семеновна так боялась опоздать, что прибежала на пятнадцать минут раньше. Она заняла самый дальний столик в заведении, заказала шоколад и стала осматривать зал. В вечерний час посетителей было не так много, несколько пар в разных концах зала. Внимание Екатерины Семеновны невольно привлекла фигура у окна. В желтом свете было трудно разобрать, показалось что-то знакомое.

Основина вглядывалась в обширные формы силуэта и вдруг поняла, что это не кто иная, как госпожа Милягина. Причем Серафима Павловна удивлена не меньше и вовсе не рада случайной встрече с подругой.

Екатерина Семеновна отвела глаза и стала рассматривать пленку на горячем шоколаде. В записке было точно указано: «Только мы вдвоем, важно, чтобы никто не узнал». Получается, что секретная встреча раскрыта и нет смысла ждать. Надо встать и уйти, сделав вид, что никого не заметила. И встречу отложить.

Она глотком выпила крохотную чашку, совсем не ощутив вкуса, а только ошпарив рот, бросила на тарелочку мелочь и, пряча глаза, выбежала из кафе.

Серафима Павловна проводила подругу недобрым взглядом. Только собственная неповторимость не позволила ей броситься в погоню, поймать за шкирку и выведать, чего тут понадобилось подруге. Госпожа полковничиха устала ждать. Прошло больше часа, как ей назначили встречу. Она потратила столько сил, чтобы выбраться, чтобы доехать на извозчике и занять удобное место. Уходить было тяжко. Она все еще надеялась, что тот, кто назначил встречу, придет, ну задержали срочные дела. Милягина смотрела то в окно, то на дверь. И дверь открылась. На пороге стоял совсем не тот, кого ждала. Даже совсем не тот! Встречаться с этим господином Серафима Павловна категорически не желала. И отвернулась к окну.