355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Антон Чижъ » Безжалостный Орфей » Текст книги (страница 19)
Безжалостный Орфей
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 15:21

Текст книги "Безжалостный Орфей"


Автор книги: Антон Чижъ



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– Хлороформом! – не выдержал Лебедев. – Вот же идиотизм!

– Наоборот: придумано умно и просто, – поправил Родион. – Барышни сами держат у лица полотенце, вдыхают, им хорошо, они засыпают. Остается только доливать хлороформ до полной остановки сердца и дыхания. Пока же господин парикмахер занят делом: отрезает шнур, освобождает крюк. Когда барышня затихает, он приступает к главному. Щипцы на спиртовке разогреты, и он аккуратно выпрямляет ее завитушки. Разглаживает волосы, делая их совершенно прямыми. Помните, говорил, что у Саблиной лицо было закрыто?

Лебедев кивнул.

– Дальше все просто. На шею накидывают петлю из шнура, волокут и подвешивают на крюк. После чего этот господин устраивается напротив и смотрит.

Коля даже жевать перестал:

– Но как догадались?

– Это не догадка, Николя, это выводы, – ответил Родион. – У всех барышень были кудряшки. Их находили с прямыми волосами. Парикмахеры считали, что волосы просто расчесаны. На самом деле это и была прическа. Свободная домашняя прическа.

– Ничего не понял, – заявил Лебедев. – Где факты?

– На полу я нашел опавшие волоски. Почему они упали, когда вешали аккуратно? Потому что их причесывали, наводили окончательный блеск. На диване и креслах были странные ожоги, я долго не мог понять от чего. Но когда увидел щипцы для завивки, все стало ясно. Щипцы применяли в обратном направлении: чтобы сделать волосы прямыми. Это было очень важно.

– Допустим. А с чего решили, что им накидывали большую простыню?

– Помните, что у Юлии Прокофьевой было мало крови? Это самое простое объяснение. Все брызги упали на простыню. Она же предохранила убийцу от ее ногтей. Сам пробовал выбраться из парикмахерской упаковки – ничего не получается. Барахтаешься, как рыба в сетях. Прокофьева узнала запах хлороформа, испугалась и попыталась спастись. Она начала сопротивляться. И разрушила весь ритуал. Господин пришел в бешенство, стал бить ее по лицу тем, что под руку попало. Щипцами.

– С Прокофьевой ясно, – сказал Лебедев. – Но почему их надо было так сложно убивать? Зачем усыплять и вешать?

– Это было самое трудное. – Родион отпил остывающий шоколад. – Я не мог найти четкой причины, пока не наткнулся на это…

На стол легла фотография 1875 года.

– Кто это? – спросил Коля.

– Главная причина четырех смертей. Напомните, Аполлон Григорьевич, что случилось в семействе Монфлери.

– Мне старик-швейцар, что у нас в департаменте сидит, рассказал, – пояснил Лебедев. – Оказывается, те времена хорошо помнит… Так вот. Господин Монфлери застукал свою жену с любовником. И так ему это не понравилось, что выхватил жену из постели еще спящей и потащил вешать в гостиную. Так ему стало обидно. Повесил на картинном крюке. Но как увидел дело рук своих, еще больше расстроился и отравился. Судить было некого, детей отдали родственникам. Любовника не нашли.

– Почти уверен: ныне милый старичок Жос, – подсказал Родион.

– Все, что помнил наш швейцар.

– Нет, не все. Страсть госпожи Монфлери, в девичестве Хеленская, через столько лет аукнулась.

– Хотите сказать, что это месть?

– Не месть, а незаживающая рана, которую пытались лечить, – сказал Ванзаров. – Нашему герою в 1875 году было четыре годика. Висящая мать, с распущенными волосами, словно заснувшая, врезалась в память. Все четыре раза он повторял ритуал: дарил жертве цветы, самый лучший букет, как знак уважения и признательности, после чего усыплял их, выпрямлял волосы и вешал на крюк. Он смотрел на жертву, и боль отпускала. До следующего раза. Быть может, испытывал своеобразное, ни с чем не сравнимое удовольствие.

– Каков фантазер, – с долей восхищения сказал Лебедев.

– Тихий, скромный человек, женился, имеет достаток и положение, завел любовницу. Внутри у него спит дракон, который иногда просыпается. Тогда дракон требует пищи. Дракон питается детскими воспоминаниями. Его мучает жажда. Чтобы его утихомирить, нужна жертва. Все происходит во сне, в больном сознании. Но кровь и жертвы – настоящие.

– Как же его нашли? Ведь Монфлери тщательно скрывал, что у него есть брат.

– Не только он. Родственники постарались, чтобы ребенок забыл о пережитом кошмаре. Дали ему свою фамилию, дали православное имя и постарались, чтобы он навсегда забыл о семье. Он и забыл. Но фамильные черты никуда не денешь. Посмотрите на фотографию его матери…

Лебедев присмотрелся к старому снимку, Коля заглядывал ему через плечо.

– Да, есть общее с… Огюстом, – согласился он. – Монфлери узнал братца?

– Я бы сильно удивился, если бы братья не узнали друг друга. Не зря врал мне, что у него нет брата.

– Вот как! – Лебедев вздохнул. – Вам все равно, а меня Огюст теперь на порог не пустит. Или заломит сто рублей за стрижку. Ладно, не жалко…

– Брат Огюста настолько не скрывал свои намерения, вернее, не понимал, что он убийца, что делал заказы у Ремпена под девичьей фамилией своей матери, – сказал Родион.

– Но как его нашли? Какая же тут изощренная логика должна быть!

– Да! – согласился Коля.

Ванзаров нагло улыбнулся:

– Никакой логики, только справки. Было два кандидата. У одного биография видна с детства. Другой – усыновлен, сменил фамилию и веру. К тому же господин Хеленский в столице не зарегистрирован, фамилия редкая, польская.

– Как же этот ваш отмороженный выбирал жертв? Почему так не повезло моим приятелям? Почему на меня охотился?

– С вами, Аполлон Григорьевич, отдельная история, – сказал Ванзаров. – Только он не отмороженный, а глубоко больной человек. С вывернутым представлением о себе. По сути – невиновный в той беде, что исказила его детскую психику. Огюст отделался ненавистью к женским прическам. Его брату повезло меньше. А барышень ему помогали искать ваши приятели. Сидя у Монфлери, они хвастались любовницами. Надо было слушать внимательно, наверняка называли адреса снятых квартир. Дальше оставалось проследить их жизненные привычки. И выбрать день, когда прислать букет.

– Хотите сказать, чиновник бегал по улицам, как филер?

– Для этого и нужен приятель Казаров. У посыльного сколько угодно времени бродить по улицам. Наверняка ему платил какие-то деньги, Казаров же все время нуждался – такие расходы на букеты, даже часы заложил. К тому же оказывал Казарову небольшую услугу. Когда Ивану отказались продавать букеты у Ремпена, он попросил приятеля, и тот заказывал от своего имени. И для своих барышень, и для Казарова. Господин Хеленский очень любил дарить букеты. А Иван разносил.

– Как выяснили, что посыльный слежкой занимался?

– Его страх. Почему Казаров так испугался, когда увидел тело Саблиной? Потому что следил за ней. И вдруг – она повешена. Всякое можно подумать.

– Но почему же его дружка никто не видел?

– Особенность бытового зрения, – сказал Родион. – Обычный господин с обычным саквояжем растворяется в памяти. Даже приказчик Терлецкий его не запомнил. Кто заметит такого в гостиничной суете? В «Дворянском гнезде» и того лучше – отдельный вход. А вот с Прокофьевой немного повезло.

Лебедев отшвырнул сигару и сказал:

– Что же получается, нам теперь раскапывать горы удушенных барышень? Сколько же он успел? С другой стороны, я знаю статистику. Даже если оформляли самоубийствами, в Петербурге столько не наберется. Чем же дракон питался?

* * *

Чиновник. Хорошо, я согласен.

Ванзаров. В левом кармане у вас горелая спичка. Положили ее, когда зажигали подсвечник в номере гостиницы «Центральная». Заметил у вас эту маленькую привычку: прятать в карман всякие мелочи.

Чиновник. Что ж, слово надо держать. Так даже лучше. Позвольте вопрос: кто вам открыл?

Ванзаров. Портрет вашей матери.

Чиновник. Но ведь сходства маловато.

Ванзаров. Конечно, господин Монфлери, позвольте вас так называть. Не Хеленский же?

Чиновник. Не стоит.

Ванзаров. Когда сунул вам стопку снимков, вы долго и тщательно разглядывали своих жертв. А снимок матери быстро убрали, словно испугались.

Чиновник. Умно.

Ванзаров. Обнаружили его в салоне Жоса?

Чиновник. Как-то в декабре заглянул к нему, и вдруг вижу – она. Такая красивая… Со мной что-то случилось. Вам не понять, каково это. Мне надо было ее видеть, как тогда… А еще этот колокольчик, эти голоса, что шепчутся. Хорошо, что ничего не слышите, а у меня теперь мозг разрывается. Как когтями рвут. Словно живу и сплю. Сам себя боюсь…

Ванзаров. В трактире случился приступ?

Чиновник. Еле убежать успел. А то бы совсем пропал. Да и так пропал. Если бы не это фото.

Ванзаров. Опишите ваш… недуг.

Чиновник. Зачем? А впрочем… Как хотите… Если вам так любопытно. Это начинается неожиданно. Совсем не там, где надо. Приходится спешить, чтобы спрятаться в укромном месте. Как вам описать это состояние?.. Словно окружающий мир замер, мягко вздрогнув, подернулся зыбью. В нем извиваются, струясь и волнуясь, улицы, лица, дома, тротуары, как отражения в ртутном зеркале, перемешиваясь мазками и пятнами. Длится это не дольше мгновения, яркого и глубокого. А когда возвращаются прежние обличья, когда свет и тьма разделяются, когда твердь под ногами встает тяготением, властный зов тянет за собой. Шутит и ласкает, шепчет и обманывает. Нет мочи ослушаться его. Хрустальным звоном манит. А потом взмывает до пронзительного свиста. И на пике, на пронзительной ноте подступает тишина, ватной глухотой окутывает и поглощает до последнего ноготка, до озноба, до кровинки. Целиком и навсегда. Вам этого не понять…

Ванзаров. Спасение одно: послать цветы и увидеть мать, как тогда.

Чиновник не отвечает, трет виски и часто дышит.

Ванзаров. Саквояж с принадлежностями при вас?

Чиновник швыряет кожаный баул. Ванзаров вынимает окровавленную простыню и парикмахерские щипцы в бурых пятнах. Слышен слабый запах хлороформа.

Чиновник. Полотенце и прочее там найдете… Говорите: спасение! Что вы знаете о спасении? Разве сможете понять, что, кроме муки, я таким наслаждением владел, какого вам никогда не понять.

Ванзаров. Расскажите.

Чиновник ( с горечью). Расскажите! Это не рассказать, это пережить надо. Чтобы всеми чувствами испытать сладкий миг, когда она засыпает в твоих руках. А потом зовет за собой. Куда вам, среднему человечку, подняться до таких высот! Это удел и кара только нас, избранных. Нет наслаждения на земле сильнее моего страдания. После такого ни на жену, ни на прочих женщин смотреть не хочется… А знаете, что мне наибольшее удовольствие доставляло?

Ванзаров. Даже представить не могу.

Чиновник. Играть с вами, подманивать и отпускать. Словно мышку на веревочке дергать. Жаль, мало поиграли…

* * *

– Понимаю, что господин пострадал в детстве, – сказал Аполлон Григорьевич. – Но какого рожна мне было записки слать? Что, совсем слабоумный?

– Фа, зафем?! – согласился Коля, дожевывая эклер.

Пришлось долго прочищать горло, чтобы скрыть смущение.

– Может, в другой раз? – спросил Родион с невинным видом.

– Нет уж, не выкручивайтесь! – потребовал Лебедев. – Говорите прямо, как есть.

– Хорошо. Вы неправильно прочитали записки. Вам приказывали отказаться не от расследования убийств.

– А от чего же?

– От Антонины… Извините, коллега. Казаров был безумно и безнадежно влюблен в актрису Лазурскую. Тратил все жалованье на букеты для нее. Но Антонина Павловна не обращала на мальчишку никакого внимания. Зачем, когда рядом гений криминалистики. Жизнь Ивана стала адом. Весь день он филерил за барышнями, а вечером бежал в театр и дарил дорогущие букеты. Ночь напролет стоял под ее окнами на Офицерской. Но его попросту не замечали. Тогда Иван принял решение отделаться от вас… Страшными записками… Не так смешно, как печально. Когда и это не помогло, решился на последний шаг. Купил хлороформа для нее и мышьяк для себя. Стащил букет, который должен был доставить по другому адресу, и отправился на квартиру Антонины. Он мечтал, что они умрут, как Ромео и Джульетта. Подозреваю, что в этой роли Антонина Павловна произвела на него неизгладимое впечатление. Ему почти удалось. Дама погрузилась в сон. Но убить себя Ивану духа не хватило. Тут подоспели ваши звонки в дверь. И он сбежал по черной лестнице.

Аполлон Григорьевич не показывал виду.

– Все к лучшему, – сказал он. – Это-то как разнюхали? Антонина молчала, сколько ее ни теребил.

– Букеты, – ответил Родион. – Вы дарили ей розы, Иван предпочитал лилии.

– А она предпочла нам третьего.

– Вот как? Не знал.

– Я тоже. Когда Антонина пришла в себя, заявила: кровавых трагедий ей хватает на сцене. А в жизни хочется семейного уюта и благополучия. В общем… Я вернул ключи.

– Извините…

– Вы тут ни при чем. Сам виноват. Какой из меня муж и отец. Так даже лучше…

Рюмка с ликером привычно исчезла в пасти криминалиста.

– Я, конечно, понимаю… – Он мощно втянул ноздрями ванильный воздух кафе. – Вам, Родион Георгиевич, жаль этого полудурочного душителя. Но как же мой противник и кровный враг? Как же мое разрушенное счастье? Неужели этому хорьку простили? Это уж чересчур…

– Возможно, суд учтет его болезнь и провалы в памяти. Но Казаров совершил покушение на убийство и будет за это отвечать, – сказал Родион. – Наш доблестный Гривцов позаботился. Городового в кучера переодел, пролетку полицейскую предоставил к самому магазину Ремпена. Везде присматривал. А как Иван букет вручил кому следовало, так его на этой пролетке и повезли. Прямо в 3-й Казанский участок. По месту совершения нападения. Устраивает вас такой финал?

Коля жадно поглощал пирожные и смотрел во все глаза. Такого напряженного представления ему не доводилось видеть даже в театре. Он не замечал, что неприлично чавкает.

– Гривцов, что ж вы, почти герой, а позорите честь полиции, – сказал Родион, устав от аппетитных звуков. – Что о сыскной полиции подумают? Подумают, что в ней служат невоспитанные джентльмены.

Стараясь проглотить скорее, Николя подавился окончательно, схватился за чашку, обжег губу и уронил ее на стол.

– Ну разве можно поменять этот цирк… – Лебедев ткнул сигарой в измазанного шоколадом задыхающегося мальчишку, – …на семейный балаган? Да никогда!

И легким замахом шлепнул по спине.

Коля влетел в край стола и выдохнул застрявший кусок.

– Пстите… – еле слышно проговорил он, сгорая от стыда.

Родион сбил щелчком кусок булки, павший на пиджак:

– Не тушуйтесь, Гривцов. В каждом из нас сидит дракон.

– Что за дракон?

– У каждого – свой. Лучше его не будить. Справиться тяжко.

– В вас точно змей хитрости завелся, – сказал Лебедев, наслаждаясь Колиными слезами вперемешку с шоколадом. – Признавайтесь, как на тот свет затесались. Мы с Гривцовым никому не скажем. Верно, Николя?

Коля, и так еле живой, утирая слезы, пытался что-то сказать, но только открывал рот. Словно рыбка, выброшенная шоколадной бурей.

– Проще некуда, – ответил Родион. – Было объявлено, что Ванзаров заразился скоротечной холерой. Отчего и скончался. Похоронили закрытый пустой ящик. Поставили крест. Братец мой обо всем позаботился. Матушку на время отправили в Саратов к сестре, чтобы расспросами и соболезнованиями не мучили. Чиновник Ванзаров исчез с этого света.

– Где появился? Не скрытничайте, это неприлично перед нами!

– Да уж, – еле слышно сказал Коля.

Ванзаров отдал салют шоколадной чашкой:

– За то, чтобы драконы наши спали, а мы пробудились.

– Вы мне зубы не заговаривайте, да…

– Расскажу обязательно. Когда-нибудь.

Родион подозвал официанта и заказал еще по горячему шоколаду. Отличное средство от снов и печалей. Порой убаюкивает и дракона. Если он не слишком распушил хвост. С драконом никогда не знаешь, то ли он тебя водит за нос, то ли ты его. Никак не понять, где кончаешься ты и начинается хвост твоего дракона. Или наоборот.

Об этом Ванзаров не мог сказать наверняка. Логика тут бессильна. Только и остается шоколад.

* * *

Роль не зубрилась. Антонина мучила сложенную тетрадку, но слова не хотели лезть в мозги. Тогда решила насильно их запихнуть.

Она раскрыла где пришлось и прочла:

 
СЕХИСМУНДО
И спит обласканный успехом.
И обделенный – видит сон.
И грезит тот, кто оскорбляет.
И грезит тот, кто оскорблен.
И каждый видит сон о жизни
И о своем текущем дне,
Хотя никто не понимает,
Что существует он во сне.
И снится мне, что здесь цепями
В темнице я обременен,
Как снилось, будто в лучшем месте
Я, вольный, видел лучший сон.
Что жизнь? Безумие, ошибка.
Что жизнь? Обманность пелены.
И лучший миг есть заблужденье,
Раз жизнь есть только сновиденье,
А сновиденья только сны. [13]13
  Перевод Константина Бальмонта.


[Закрыть]

 

Ну и как это запомнить? В чем тут смысл? Где хоть какая-то зацепка? Нет, надо заканчивать с этой дурацкой классикой. То ли дело романсы, понятно и душевно.

Антонина швырнула тетрадку под стол и решила этим вечером отказаться от роли загадочного принца Сехисмундо, которому приснилась его жизнь. Куда лучше ей удается роль обольстительной женщины. Даже играть не надо.

Симпатичный зритель с каретой совсем заждался под окнами.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю