Текст книги "Безжалостный Орфей"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Родион оглянулся. Лакированный паркет не оставил следов. Между чемоданами был заметен узкий проход, который заканчивался стенкой и крюком. Он прошел по нему до противоположного конца. И еще раз проверил стул.

Неясно только одно: как барышню заставили накачаться хлороформом так, что она не оказала даже слабого сопротивления. Никаких, даже мельчайших, следов борьбы нет. Раннего гостя впустили как своего. Кто же этот близкий друг? Или подруга?

Ответов было много, но каждый из них обладал маленьким недостатком: всего лишь предположение. Никаких доказательств. Ни один из ответов не подсказывал, как избежать следующей жертвы. Ванзаров был твердо уверен, что к этому все идет.

Прав Аполлон Григорьевич, уж слишком чисто работает убийца. Не оставляет следов. Что тут сделать? Не поднимать же всю полицию. Быть может, воспользоваться именем князя Юнусова? Дескать, требуется всеобщая тревога, иначе убийцу юноши не найти. И под этим прикрытием… И что? Поставить по филеру рядом с каждой любовницей?

Прикинув последствия, Родион отказался от соблазнительного обмана ради высокой цели. Сетью убийцу не поймать. Нужна тонкая наживка.

* * *

Оркестр гремел скрипками, трубы выдували фальшь. В сигаретном тумане никому до этого не было дела. Гости отдавались веселью. Было начало вечера.

Ленивой походкой в зал зашел молодой человек откровенно модного вида. Как будто спрыгнул с картинки журнала. Завитки его волос лежали особо изысканным образом. Лицо выражало ленивую презрительность, а заколка галстука поражала неприличным брильянтом. Перстень с тяжелым камнем и массивная цепочка на жилетке довершали оглушительный вид. Он оглядел ресторан, как осматривают сборище черни, недовольно хмыкнул и поманил официанта. Просить не пришлось. Сам собой возник лучший столик, то есть в первом ряду перед оркестром. На нем – ведерко с шампанским и хрустальный бокал.

Юноша небрежно закинул ногу на ногу и демонстративно швырнул червонец. Официант переломился в поклоне, пожелал приятного вечера и готов был явиться по мановению мизинца.

На юношу посматривали со всех столиков. Откровенно наглый богач в столь юном возрасте привлекал внимание. Его обсуждали и осуждали, завидовали и спрашивали: «Кто такой?» Молодой человек был новым лицом. Из постоянных гостей его никто не знал, но тут же выдумывал разные небылицы. Многие с ним желали познакомиться, но надменный вид и стиснутые губы отбивали желание. Чего доброго, позора не оберешься. Особое желание разгадать загадку мучило барышень. Женщины вообще падки на блеск брильянтов. А от этого юнца блеск исходил нестерпимый. Ему посылали томные, несмелые, откровенные и даже вызывающие улыбки. Его же взгляд небрежно проскакивал мимо. Словно обычными женщинами пресытился. Такой нежный возраст, а устал от жизни.

Между тем богач и прожигатель жизни вынул платок и промокнул лоб. Внимательный взгляд заметил бы, что воздушную материю он сжимает излишне сильно, словно не хочет показать дрожь в пальцах. Но кто бы посмел изучать его пристально или распознал, что вместо лиц он видит размытые пятна? Так действовало нервное возбуждение.

Положив руку на стол, он нашел ей занятие хрустальной ножкой бокала. Другая пряталась в кармане, чтобы впиться всей пятерней в лодыжку.

Он еще раз изучил зал, со всем равнодушием, на какое был сейчас способен, и уставился на оркестр. Там двигались разноцветные тени. Зрение не желало слушаться. Самое тяжелое – непредсказуемое ожидание. Пригубив бокал так, чтобы не хлебнуть шампанского, медленно и глубоко вздохнул, успокаивая нервы. «Надо терпеть и ждать», – сказал он себе. Быть может, сколько еще вечеров предстоит. Все хорошо, все идет как надо. Кажется, впечатление удалось. Осталось дождаться результата.

Оркестр отыграл номер и взял перерыв. Голоса стали громче, смех и звон сменили музыку. Он натужно зевнул. Что-то блеснуло с краю.

Откуда-то возникла дама в платье, отливающем блеском черных брильянтов. Она с интересом разглядывала юнца.

– Мы с вами не знакомы? – спросила она так заманчиво и уверенно, словно иначе и быть не могло.

Николя медленно и цинично осмотрел фигурку, волнующую изгибом упругих форм, которые вдруг разобрал отчетливо:

– Я бы вас запомнил.

Комплимент даме понравился, она улыбнулась таинственно и маняще. А может, показалось в сигаретной дымке.

– Так что же мешает это сделать теперь! – сказала она.

Николя подвинул соседний стул, даже не привстав. Как настоящий хамоватый барин. Дама не обиделась, а скользнула на самый краешек. Так чтобы изгиб полуоткрытой спины выгодно смотрелся. Из дыма соткался официант с другим бокалом, горкой пирожных и вазой невесть откуда взявшихся фруктов. Как видно, держали для особых гостей. Коля не думал заказывать столько. Он благосклонно кивнул, дескать, угадано верно, и наградил усердие другим червонцем.

Дама подняла бокал:

– За что выпьем, прекрасный незнакомец?

– За вас, прекрасная незнакомка, – ответил Коля, отгоняя мысль о пирожных. Не время сейчас для пирожных, не едят миллионщики пирожных, разве только с золотым песком.

Она опускала глаза, следя над краем бокала. Коля помнил, чего нельзя делать, но вынужден был пропустить большой глоток.

– Откуда вы, кто вы? – спросила дама, положив обнаженную руку в опасной близости от его пятерни.

– Из Иркутска, приехал осмотреть столицу, – сказал Коля, стаскивая пальцы со стола. – Николя Гривцов… А вы?

– Зовите меня Искра.

Действительно, в зрачках ее словно искорка блеснула. Такая, что…

Коля медленно и лениво перевел дух.

– Чем занимаетесь в Иркутске, Николя?

– Скука, тоска. Негде весело время провести…

– У вас собственное дело? – Она повела плечами.

Миллион солнечных иголок вонзились ему в глаза, жар открытого лифа обдал щеки.

– Не то чтобы дело… – Коля оторвался от горячего зрелища, сохранив присутствие духа. – Так, бездельничаю, жду наследства… Надеюсь хоть в столице тысчонок десять просадить. У нас, поверьте, совершенно негде…

Искра наивно и чисто улыбнулась:

– Как это скучно ждать наследства, наверное. Есть ради чего тратить самые лучшие годы юности?

– Не так чтобы очень… Ну, рудники золотые в Манчжурии, заводики всякие, пароход на Ангаре, леса там разные кедровые, еще кое-какие угольные шахты, так – всего понемножку. Скукота…

– Деньги не должны мешать радоваться жизни.

– Что поделать, никуда не денешься, надо нести эту ношу. – Коля изобразил тяжкий вздох хронически богатого человека. Хорошо его матушка не видит.

– Вам надо познать счастье, – сказала Искра и протянула ладонь: – Дайте мне руку…

Коля подчинился. Она повернула его кисть к свету, что-то изучая на коже. При этом невольно сжала тонкими пальчиками его ладонь. Гривцов ощутил удар тока, словно его засунули в розетку.

– Никогда не видела таких удивительных линий, – сказала она в задумчивости. – Знаете, что вам суждено?

Коля в общих чертах представлял свою карьеру до чина тайного советника.

– Вам суждена безумная страстная любовь, которая перевернет всю вашу жизнь… – пояснили ему. – Я уже завидую этой счастливице!

Надо что-то делать, буквально спасаться из западни! Коля убрал руку и наполнил бокалы:

– Быть может, я нашел ее.

Искра посмотрела сквозь шампанское, как сквозь волшебное стекло:

– У вас в Сибири все такие горячие?

– Мы умеем оценить редкий брильянт с первого взгляда.

– Вот как? – Она звякнула о край Колиного бокала и сделала большой глоток. – Что ж, все в руках судьбы… У меня появилась идея. Хотите, покажу столицу такой, какой никогда не увидите?

– К вашим услугам.

– Тогда встретимся завтрашним вечером здесь.

– Как прикажете. Может, за вами заехать?

– Увидимся здесь…

– Но почему? Я взял выезд, поедем в любое место.

– Начнем здесь. Считайте это моим маленьким капризом.

– Ну, извольте… Хотя тут не очень-то…

– Дайте мне слово, что завтра встретимся здесь!

«Слово сыщика!» – чуть не ляпнул Коля, но вовремя исправил «сыщика» на «джентльмена».

– Ждите меня с нетерпением, мой славный Николя. – Искра поднялась, молниеносно коснулась его рта разгоряченно-мягкими губками и пропала в толчее. От нее остался след манящих искорок. Да и те растаяли в душной атмосфере.

Сгоняя легкое одурение, Коля потер виски.

Испытание потребовало значительно большего. Буквально мобилизации всех его сил. На такое он, признаться, не рассчитывал. Но обратно не повернуть. Главное сделано: рыбка заглотила наживку. Вот оно! Осталось подсечь. Лишь бы денег у Лебедева хватило. А не хватит – так он свои добавит. Ради такого дела ничего не жалко. Только бы не оплошать завтра, не испортить игру. Интересно, сколько его на веревочке будут водить? Хорошо бы дня два, не больше. Терпение ведь не железное, и так чуть было не проговорился.

Поразмыслив, Коля все же нашел, что держался молодцом и потому заслуживает маленькое поощрение. Наплевав на статус миллионера, он принялся за пирожные. В конце концов, наследник золотых рудников и не такое может себе позволить. Не пропадать же добру!

В трактире Горюнова, за два квартала отсюда, Аполлон Григорьевич терпеливо сносил загул ремесленников, сам же пил чай и трескал леденцы. Подмога держалась трезвой.

* * *

4-й Казанский участок встречал утро в напряженной тишине. Не было привычной болтовни за чашкой чая, пристав не распекал городовых, даже участковый доктор Синельников не показывался из медицинской. Чиновники Редер и Матько боялись нос поднять от бумаг. А коллежский секретарь Кручинский всей головой нырнул в давно закрытое дело. Только шорох перьев да осторожный скрип сапог нарушали священную тишину. Такого старания участок не видел никогда. Хуже, чем перед приемом высокого начальства. Каждый так усердно старался заниматься хоть каким-то делом, чтобы не смотреть в дальний угол. И все равно, как назло подмывало. Нет-нет, да и покосятся: как там этот, недавно как покойный…

А этотсловно не замечал, какой порядок воцарился в присутственном месте. Сидя за своим столом, оказавшимся вдруг таким уютным, если не сказать родным, Родион занимался делом, которое ненавидел от души, но поручить его было некому. Он писал запросы. Коллежскому секретарю Ванзарову требовалось получить сведения у паспортного стола: когда и где пребывали в столице барышни Кербель, Саблина и Лукина.

Закончив трудное дело и перемазав пальцы чернилами, Родион с ненавистью посмотрел на чистые бланки. Так отвык он от священной волокиты русского чиновничества. Как просто: спросил – получил ответ. Нет, надо, чтоб официальным образом, по почте или с курьером, да еще под грифом участка, да еще с печатью… О, какой ад! И всего-то надо узнать: не было ли в последнее время снято со счетов нескольких господ внезапно крупной суммы. Все они на службе государства, ныне или в отставке, и жалованья с пенсией хранились в соответствующем банке. Все на виду, так сказать.

Закончить столь интересное занятие было не суждено. В участок свежим ветром ворвался Лебедев, который грыз леденцы с веселым треском. Аполлон Григорьевич водрузил желтый чемоданчик прямо на бланки и озорно подмигнул:

– Как успехи, Орфей вы наш сыскной?

– Ищем, – кротко ответил Родион, безжалостно втыкая ручку в чернильницу.

– Ну конечно! Вы же у нас сыщик. Хоть и не любите это слово. Ищите, ищите…

– Удалось выполнить мою просьбу?

– Это какую? – спросил Лебедев, аппетитно хрустнув леденцом. – Ах да, страхи вздорных барышень… Нет, коллега, не успел, столько дел, руки пока не дошли. Но вы не переживайте, это не понадобится.

– Гривцов добился поразительных успехов?

– Что-то вроде того. Осталось совсем недолго, день или два.

Ванзаров вытащил из-под сундучка безнадежно смятый лист и тщательно расправил.

– Втравили романтического мальчишку в авантюру? – спросил он.

– Как могли такое подумать! Чтобы я?.. Чтобы втравил?.. Это вообще не мое дело, вы сыском занимаетесь. А мы так, тут ковырнем, там надрежем.

– Аполлон Григорьевич, прошу отнестись серьезно. Не вздумайте сделать из Гривцова наживку. Это плохо кончится.

Лебедев с досады выплюнул леденец, не заботясь о приличиях:

– С чего взяли?

– Это можно прочесть по вашим глазам, – ответил Родион.

– Ничего вы там читать не можете… И вообще я же сказал: все будет хорошо. Надо подождать.

– Повторю: копать в деле князя Юнусова – бесполезно. Там все кристально ясно.

– Не надо мне повторять, я еще не выжил из ума.

– Куда делся ваш перстень, позвольте узнать?

Криминалист выдержал удар с блеском, только закусил свежей конфеткой:

– Это, как его… Отдал ювелиру камень отшлифовать.

– А часы сегодня дома забыли? – спросил Родион.

– При чем тут часы? Ну, сломались, отдал в починку, через три дня вернут…

– Позвольте узнать: ваша заколка для галстука с брильянтом случайно не попала к антиквару?

– О, как замучил! Цела и невредима. Что мне ее, на службу надевать?!

– Не хочу вас обидеть…

– И так уже обидели, дальше некуда!

– …но не стоит играть жизнью почти еще ребенка.

– Никем я не играю! – крикнул Лебедев так, что чиновники пуще зарылись в бумаги. – Была бы охота грех на душу брать.

– Крайне признателен. Я вам верю… Надо опросить как можно больше ваших друзей. Кто еще, кроме господина Пигварского, может быть в этом списке?

– Всех не сосчитать… – Аполлон Григорьевич принялся загибать пальцы, бормоча под нос. – Человек пятнадцать наберется, не меньше.

– Вот и займитесь. Если, конечно, нет более важных дел.

Ванзарову погрозили пальцем:

– О, какая ехидна! Жулик, и есть жулик. Вот чего добились за вчерашний день без моей неоценимой помощи?

– Узнал возможного убийцу, – сказал Родион.

От неожиданности Лебедев перестал жевать:

– Вот даже как. И кто же это?

– Фамилию назвать не могу. Зато понимаю, кто им не мог быть.

– Ах, это… – Лебедев расцвел благодушной улыбкой. – Игры логики. Что ж, результат, можно сказать, приблизительный. А можно и нулевой.

– Какой есть. Могу попросить о помощи?

Родиону распахнули широчайшие объятия:

– Давно бы так! Сколько угодно! Просите чего хотите.

– Где располагается салон Монфлери?

– Располагается в конце Гагаринской улицы, но соваться туда бесполезно.

– Просто хотел подстричься, освежиться, так сказать…

– Знаем мы вас, освежительных! – Лебедев погрозил все тем же мощным пальцем. – Разнюхать что-то хотите. Но ничего не выйдет. Без моей помощи, конечно.

– Салон глубоко секретный?

– Нет, даже вывеска имеется. Но зайдете с улицы, вами и заниматься не станут. Вернее, назовут цену в пятьдесят или сто рублей.

– Это неразумно дорого для стрижки.

– Не то слово. Лично мне она обходится в червонец.

– Но это просто грабеж! – оскорбился чиновник полиции.

– Такую цену могут предложить только постоянным клиентам. Или новым, которых приводит постоянный клиент. Все строго. Ну так как, пригодится вам еще старик Лебедев?

Родиону было ужасно жалко десяти рублей. С тех пор как вернулся издалека, жалованье ему выплатить не успели, а своих денег оставалось в обрез.

Аполлон Григорьевич широким жестом хлопнул по плечу:

– Ладно, угощаю на первый раз. В два часа и без опозданий. Месье Монфлери не терпит опозданий.

– Парадный мундир надевать? – скромно спросил Родион.

– И шпагу пристегните. Все-таки в священный храм куаферного искусства приглашены.

– Если не заржавела – обязательно пристегну…

– Как же мне вас не хватало, дорогой вы мой! – вскричал Аполлон Григорьевич, но от бурного выражения чувств удержался. Только спросил: – Как собираетесь убить время?

– Буду искать убийцу. Других развлечений нет.

– Молодец! А мне можно с вами?

– Был бы рад, но боюсь, что дама может испугаться такого количества блестящих мужчин из полиции.

– Что за дама? – спросил Лебедев с явным интересом.

– Жена одного из ваших знакомых.

– Смотрите там, не особо перья распускайте. И не опаздывать, как договорились!

Смахнув чемоданчиком стопку бланков, Лебедев покинул участок, чрезвычайно довольный собой.

* * *

Коля погибал от скуки. Он испробовал все развлечения, какие можно найти в номере дорогого отеля. Заказал себе завтрак. Приказал почистить обувь и костюм. Повисел на подоконнике, разглядывая набережную реки Мойки. Покидал подушки в потолок. Повалялся вверх ногами на всех креслах и диване. Измерил шагами длину и ширину гостиной. Затем провел измерения при помощи растянутых пальцев. Испробовал кидание бумажным шариком в фарфоровую вазу. Попинал шарик по паркету. На этом развлечения кончились. Осталось только валяться и смотреть в потолок. Ну не спать же. Даже представить сложно, как тяжело дается безделье.

И вдруг светлая мысль осенила его юную голову. Почему бы ему не пройтись в новом облике по Невскому проспекту? Проветрится, а заодно тренировка перед вечерним боем. Отработать на живых людях повадки наследника рудников. Взгляд ленивый, манеры деспотичные, осанка вызывающая. Ну и все в таком роде. Он ведь не просто будет гулять, а оттачивать мастерство перевоплощения. Искра – дама с тонким чутьем. Только дай слабину – сразу смотает удочки. Тренировка и еще раз тренировка!

Не теряя драгоценного времени, он тщательно оделся, взбил новые кудри, нацепил золотые побрякушки и был готов.

Выход из гостиницы получился как нельзя лучше. Швейцар не только распахнул парадную дверь, но и сник в глубоком поклоне. Коля сунул ему трешку. Как принято у миллионеров. Он пошел к Невскому, купаясь в женских взглядах. Как все-таки мало надо, чтобы замухрышка в ношеном пальто стал притягивать их внимание. О женщины… Бросаетесь на блеск и мишуру! И не замечаете истинных достоинств. Ну ладно…

Коля лениво переставлял до блеска начищенные ботинки, высокомерно вертел головой и всячески изображал презрение к серой толпе. Солнце слепило глаза, он не разбирал лиц, только силуэты. Вдруг что-то впилось в плечо и впечатало в мостовую. Он чуть не грохнулся спиной. За подобное поведение с важной персоной полагается немедленное возмездие. Гривцов развернулся, занеся язык для гневного слова, как язык его застрял в горле.

Пристав Бранденбург стоял перед ним, уперев руку в бок.

– Вот, значит, как, прохлаждаемся, – сказал Адольф Александрович.

От звука этого голоса нахлынули горькие воспоминания. Наследник рудников ощутил предательскую слабость в животе.

– Я… Это… – пропищал он.

– Службу прогуливаем, в участок вторые сутки не являемся. А все почему? А потому, что господин Гривцов изволят прогуливаться на солнышке… Чудесно…

– Это… значит… задание… – кое-как выдавил Коля.

– У вас задание бездельничать? Так теперь называется «предоставить для особых поручений»? Такие у вас особые поручения – на солнышке нежиться?

Приставу явно не давало покоя весеннее светило. Коля хотел объяснить, что это совсем не то, что можно подумать. Он на ответственном задании, можно сказать – рискует жизнью. И даже сейчас напрягает все силы, чтобы войти в образ. Но из горла раздался жалкий хрип. Наследник буквально потерял голос от расстройства.

– Вам и сказать нечего? – обрадовался пристав. – Каков герой! Молчать будете в другом месте. А у меня разговор с такими господами короток – за ушко и на солнышко!

Железная лапа сжала ухо и вздернула. Коля взвизгнул, вырвался что было сил и бросился наутек.

Роскошный наследник несся, не разбирая дороги, толкая прохожих. На него оборачивались и высказывали замечания о дурном воспитании. Но ему было все равно. Он не оглядывался, преследует Бранденбург или отстал. Какая теперь разница.

Ухо жгло раскаленным углем, на глаза навернулись слезы. Хуже всего был позор, в который его окунули, как паршивого котенка в лужу. Это же надо: чиновника полиции прилюдно оттаскали за ухо. Чего доброго в газетах опишут: занятный случай на проспекте – пристав оттаскал за ухо барчука. Будет смеху. Лишь бы никто не видел. Лишь бы пронесло. Этого Бранденбургу никогда не забудет. И не простит. Между ними – кровная месть и кровавое ухо.

Коля влетел в отель, чуть не вышибив дверь, швейцар еле успел отскочить, и закрылся в номере.

Честь растоптана, надо спасать ухо. Где это видано: наследник миллионов – а ухо красное! Полная катастрофа.

* * *

Елена Михайловна гордилась своей фигуркой. Такой миниатюрной и стройной женщины она нигде не встречала. Во всяком случае, в обществе, в которое она входила с мужем. Не самое аристократическое, но все люди с положением, умеющие ценить женскую красоту. Так вот. Она имела твердую репутацию самой изящной из супруг. Это изящество не испортили ни рождение двух очаровательных малышей, ни семейные хлопоты, ни домашние заботы. Она сохранила юную талию, и бедра ее до сих пор вызывали восхищение. Елена Михайловна прекрасно знала, какой огонек блестел в мужском взгляде, когда она в облегающем, по моде, платье входила в гостиную или бальную залу. Этот взгляд, тревожащий и волнующий, был ей приятен и даже необходим. Этого взгляда она ждала и от каждого мужчины как подтверждение, что и в тридцать лет свежа и стройна.

Однако молодой человек, вызывающе симпатичный, особенно в части вороненых усов, не думал выразить хозяйке ничтожный комплимент. В голубых глазах его Елена Михайловна не нашла ни восхищения, ни задора, ни соблазна. Он смотрел так… Она не могла объяснить, что было в этом взгляде. Как будто юноша видел ее насквозь, до самых глухих закутков души, при этом не сомневался в своем превосходстве. Было еще в этом взгляде что-то совсем уж циничное, но Елена Михайловна не разобрала, что именно, и только обиделась проявленным невниманием. Она взглянула в зеркало – может, с одеждой непорядок. Нет, новое платье с нежным отливом сидело отлично. И фигуру ничто не портило.

Елена Михайловна успокоилась, решив, что юноша подслеповат или совершенный чурбан, раз его не тронула такая красота. Когда же узнала, что гость из полиции, даже обрадовалась. Вот в чем дело! Ну конечно, у них там, в полиции, нет приличных мужчин, одни олухи. И все-таки не похож он на законченного дикаря. Есть в нем что-то притягательное, словно искорки вспыхивают. Она посчитала, что молодой человек заслуживает ласки. И предложила ему садиться.

Пока его разглядывали, Ванзаров успел оценить потуги хозяйки на аристократический стиль. Потуги были серьезные, бронза и портьеры на нужных местах. Но вот легкость настоящего стиля пока не давалась. Ничего, и это придет к ее детям. Если, конечно, отец семейства на скромной должности поддержит достаток.

– Прошу простить за беспокойство… – сказал он, поигрывая усами. – Занимаемся проверкой одного дела. Потребуется задать некоторые вопросы. Без протокола, разумеется.

Изящную даму совершенно не волновал приход полиции и дело, за которым пришли. Она предложила чаю. Сама безмятежность, да и только.

– Вам знакомы госпожи Основина или Милягина?

– Конечно, знакомы… Мы что-то вроде подруг. – Елена Михайловна похлопала ресницами, густыми и длинными. – Они очаровательны. Несмотря на различия и кое-какие сложности, мило проводим время. В конце концов, мы – женщины, супруги. У всех нас дети, нам есть о чем поговорить. Идем в кафе, пьем шоколад, угощаемся пирожными. Вам, мужчинам, не понять этих мирных радостей.

– Откройте секрет: что за сложности такие у дам? Возраст вам не помеха.

– Извольте. Екатерина Семеновна…

– Основина? Дама высокого и крепкого сложения? – вставил Родион.

– Если говорить так откровенно… Она слишком все принимает близко к сердцу. Слишком нервная и, я бы сказала, истеричная натура. Может разрыдаться из-за любого пустяка. Вечно ее гложут страхи, вечно переживает за карьеру мужа и что его обойдут с очередным чином. Темы ее разговоров печально однообразны…

– Любопытно… А госпожа Милягина?

– Серафима Павловна… Такая… – Дама подыскивала дипломатичный эпитет. – Такая толстушка, настоящая полковничиха, командир. Совершенно не умеет спорить. Все должно быть по ее. Иногда даже грубости допускает. Совершенно вздорный характер. И мужа своего под каблуком держит. И детей – в ежовых рукавицах. Диктатор в юбке. Даже мною порой берется руководить. Это так забавно.

– Когда последний раз виделись все вместе?

– Наверное, с неделю назад. А это так важно?

– В своих беседах вы касаетесь деликатных тем?

Елена Михайловна удивленно подняла бровки:

– Это каких же?

– Скажем, любовницы ваших мужей.

– Вы уверены, что имеете право задавать такой вопрос даме?

– Иначе не стал бы вас беспокоить, – ответил Родион.

– Раз таковы наши законы… Не скрою: Катя и Серафима частенько жаловались, что их благоверные то и дело смотрят налево.

– Какие предлагались методы воспитания?

– О чем вы! – Елена Михайловна очаровательно, как умела, улыбнулась. – Как мы можем воспитывать наших мужей? Мы же от них во всем зависим. Тем более дети…

– Значит, к любовнице вашего мужа вы относитесь с терпимостью.

Она погладила юбку и ответила без намека на кокетство:

– Мой супруг отдает все силы и средства нашей семье. Ему чуть больше тридцати, молодой мужчина, страсти кипят. На некоторые вещи умная жена смотрит снисходительно или не замечает их вовсе.

– Знаете эту барышню?

– Вот еще! Не в дом же ее приглашать.

– Но вы ее видели. Видели их вместе.

Госпожа Пигварская не удержалась от вздоха:

– Это было случайно. На Невском… Я приложила много усилий, чтобы Леонид Самойлович об этом не узнал. Он чудесно заботится обо мне и нашей семье. Надо уметь прощать чужие слабости. Я всего лишь слабая женщина.

В гостиную, откуда ни возьмись, влетела зимняя муха. Одурев от раннего пробуждения, жирная, как шмель, она металась от окна к двери. Елена Михайловна извинилась, взяла с ближнего кресла клубок пряжи, прицелилась и бросила. Удар был такой силы, что муха пала на ковер, сраженная клубком. Хозяйка не поленилась встать, раздавила шелковым носочком бьющееся на спине насекомое, кружевным платочком собрала останки и выбросила его в форточку. Сев на диванчик, она улыбнулась игриво-невинной улыбкой, словно приглашая продолжить допрос.

Спокойствие хрупкой женщины было поразительным. Куда более поразительно – равнодушие к расспросам полиции.

– Позвольте небольшую историю… – сказал Родион, рассматривая пальчики, запятнавшие себя убийством мухи. – Надеюсь, она останется исключительно между нами.

– Можете не сомневаться.

– Крайне признателен. За последние несколько дней полиция обнаружила трех барышень, которые были убиты хладнокровно. Так случилось, что две из них – любовницы господина Основина и Милягина.

Елена Михайловна не отвела прекрасных глаз:

– И вы полагаете, что Катя и Серафима имеют к этому отношение?

Для скромной домохозяйки она соображала слишком шустро. Если опять не сказать – поразительно.

– А как выполагаете? – спросил он.

– Чего ждете от меня, господин Ванзаров?

– Всего лишь опровержения. Как от подруги.

Она задумалась о чем-то, Родион не тревожил.

– Это было, наверное, до Нового года… – вдруг сказала она. – Ну конечно, тогда еще был снегопад. Мы сидели в нашем кафе, пили самый лучший в столице шоколад, и вдруг Катя…

– Основина?

– …да-да, сказала, что больше не может терпеть, как из нее делают дуру. Так и сказала. Серафима поддержала и сказала, что у нее давно руки чешутся. Не пора ли что-то делать с мерзавками. Я, конечно, потребовала прекратить подобные разговоры, но их было не остановить. Катя стала вслух фантазировать, что бы она сделала с… ну, с той барышней. А Серафима ей только поддакивала и подсказывала, как бы она расправилась. Они сошлись на том, что их следует крепко наказать. Так, чтобы не могли портить ничью жизнь…

– Чем же кончилось это совещание?

– Ничем. Мы разошлись… Но эта тема нет-нет, да и проскальзывала между ними. Как будто Катя с Серафимой о чем-то договорились и при мне стесняются обсуждать детали. Я делала вид, что не понимаю. Они объясняли все шуткой.

– Когда было назначено наказание?

– Ах, да поймите: при мне разговор заходил урывками и намеками. Будто уже все решено и осталось подождать подходящего момента.

– Он настал.

– Как? – Госпожа Пигварская вдруг поглупела.

– Их убили, – пояснил Родион.

– Нет, нет… Это невозможно. Чтобы Катя или Серафима своими руками…

– Для этого не надо пачкать свои ручки.

– Да поймите же: женщину не надо убивать, чтобы испортить ей жизнь. Достаточно отнять ее красоту. Навсегда… Вот это будет наказание.

Ванзаров показательно задумался, как будто перед ним раскрыли истину во всей наготе.

– Пожалуй, вы правы… – сказал он, выдержав паузу. – Но как быть с вашей… простите, с любовницей вашего мужа?

– А что с ней? – опять не поняла Елена Михайловна.

– Она в числе трех. Ее убили первой.

– Я не имею к этому никакого отношения… – быстро сказала она.

– Не сомневаюсь. У кого из ваших подруг медицинское образование?

– Кажется, у Кати… – Пигварская помедлила. – Нет, у Серафимы Павловны, точно! Она же была медсестрой. В госпитале с Милягиным познакомилась, когда он был простым ротмистром. Частенько рассказывала, каким был недотепой. А вырастила из него настоящего полковника.

– Она была знакома с хирургией?

– Ассистировала при операциях. Помогала вытаскивать осколок из ноги Милягина.

– Сильная женщина.

– О, вы не знаете насколько! Она телом расползлась, совсем за собой не следит, но кулак у нее совершенно мужицкий.

– Когда-нибудь слышали о Марии Саблиной?

– Ни разу… А кто это?

– У вас гувернантка?

– И не одна. – Заботливая мать не скрывала гордости. – У моих крошек есть все, что только можно представить. Это такое счастье для матери.

– У вас такой свежий цвет лица. Сразу заметно: много времени посвящаете прогулкам.

– Да что вы! – Она была польщена. – Только с детьми и выхожу. Сейчас и гулять-то можно только по утрам, пока светло.

– Быть может, знакомы: Зинаида Лукина или Ольга Кербель?

– Ничем не могу помочь… Право, уже так много времени. Мне пора кормить моих малышей…

Легким движением Ванзаров вынул снимки и развернул.

– Не узнаете, кто из них… – спросил он.

Елена Михайловна сморщила носик, сощурилась, что выдало ранние проблемы со зрением и упорное нежелание носить очки.

– Какие неприятные снимки… – сказала она.

– Полицейская фотография с места преступления. Так кто?

– Кажется, она…

Пальчик госпожи Пигварской указывал на Марию Саблину. Это было чрезвычайно интересно. Но тут гувернантка ввела в гостиную детей – девочки-погодки трех и четырех лет. Они бросились на мать и повисли на ней. И она растворилась в детях. Взгляд ее стал нежным и застенчивым. Хрупкая женщина давала понять, что посторонним следует иметь такт и проваливать как можно скорее.

Полиция не посмела отравлять семейный рай.

* * *

Аполлон Григорьевич рассматривал несчастье с профессиональным интересом:

– Повторили подвиг барона Мюнхгаузена? За неимением косички использовали ухо? Похвально. В ваши годы я тоже питал нездоровую страсть к экспериментам. Только все больше с порохом и ядами.

Коля прикрывал пострадавший орган ладошкой.

Чего только с ним не делал! И мокрое полотенце прикладывал, и лед приказал принести, даже растительным маслом растирал. Ничего не помогало. Ухо горело бордовым цветом и распухало. Боль еще можно было терпеть, но вот стыд…