Текст книги "Безжалостный Орфей"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Судя по записи, которую Семен Иванович прекрасно помнил, но еще раз проверил, ближайшая клиентка ожидалась через час. Салон готов принимать гостей хоть сейчас. Чтобы не тревожить наведенный порядок, Семен Иванович аккуратно сел на краешек дивана, сложил руки на коленях, как прилежный школьник, зажмурился и стал ждать. Шло время, Семену Ивановичу было хорошо и спокойно сидеть вот так, в уютной тишине своего салона, где каждую вещь он знал на своем месте, и во всем его маленьком мире чистота и порядок. Куафер наслаждался покоем, не бездельем и ленью, а покоем в самом чистом смысле, когда не надо волноваться и тревожиться. Потому что сейчас будет как завтра и как было вчера.

Он услышал, как хлопнула дверь и колокольчик радостно взвизгнул. Семен Иванович знал, что для клиентки слишком рано. Не разжимая глаз, он ожидал, что гостья спросит, и он ласково пояснит: требуется предварительная запись. Если дама окажется настойчивой и будет требовать причесать, или подзавить локон, или прочую глупость, какую можно сделать, по ее мнению, за пять минут, ей мягко откажут. Нельзя ради вздорной прихоти нарушать порядок.

Дама нарочно громко кашлянула:

– Прошу прощения, господин Жос?

У нее оказался приятный, но мужской голос. Семен Иванович нехотя вынырнул из спокойной темноты. На его чистом, только что натертом полу стоял молодой господин, который не счел нужным вытереть ноги. Калошами, по молодости, брезговал. С улицы занес снежные разводы. Придется опять браться за швабру. Извиняли невоспитанность гостя вороненые усы отменного качества.

Семен Иванович милосердно простил грубое вторжение и со смиренной улыбкой спросил, что приятному юноше угодно.

Приятный юноша сообщил, что он не просто гость, а гость из сыскной полиции, и к тому же для особых поручений. На лице парикмахера эта новость не вызвала даже дрожи ресниц. Семен Иванович был само законопослушание. Он не счел нужным встать с диванчика. Молодой человек подошел сам.

– Взгляните на эти снимки. – Он раскинул веером три фотографии. – Не затруднит указать ваших клиенток?

Глаза Семена Ивановича были в таком же порядке, как и инструменты. Для куафера ясный взгляд важнее остроты лезвия. Лезвие наточить можно, а ясность взгляда надо беречь. Причем не только на прически. Жос презирал очки и не позволял себе щуриться.

– Конечно, две из них мои постоянные клиентки.

– Будьте добры указать точно.

Мизинчик с полированным ноготком нацелился на первый, затем на третий снимок.

– Помните их имена и фамилии?

Какой наивный юноша. Если бы пришел не из полиции, с ним следовало попрощаться. Семен Иванович помнил все, что ему было нужно.

– Вот эта Машенька Саблина, а это Зиночка Лукина.

– Давно стали вашими клиентками?

– Чуть меньше года назад.

– Когда видели их в последний раз? Проверьте по книге записей.

Вопросы юноши были скучны. Конечно, Семен Иванович мог изобразить забывчивость и потянуть время, полистав страницы. Но время истекало, а ему пол протирать. Скорей бы отвязаться.

– Машенька была записана на пятое февраля, а Зиночка – на шестое.

– Они не пришли. Не откажете им от салона?

Жос покорно улыбнулся:

– Барышням надо прощать маленькие капризы. Иначе они уйдут к другому мастеру.

– Что бы сказали об их прическах?

– Это нельзя назвать прической, молодой человек. Они всего лишь распустили и разгладили волосы.

– Какие у вас интересные щипцы! – сказал Родион с неподражаемой наивностью. – Для чего они?

«Полиция, полиция, когда же ты поумнеешь!» – подумал Семен Иванович, но выразил исключительное добродушие:

– Эти щипцы предназначены для горячей завивки. Иначе называемые марсельскими, по имени их изобретателя, господина Марселя, если вам угодно.

– Кстати, вам привет от Ильи Ильича.

– От Давоса?! – Господин парикмахер источал ровную душевную теплоту. – Как это мило. Мы так давно не виделись. И от меня ему большой поклон.

Семен Иванович выразительно посмотрел на маятник. Украдено столько бесценных минут утреннего покоя.

– Господин Ванзаров, если ничем более не могу быть полезен вам…

– Вы дружили с семейством Монфлери?

Вопрос был столь неожиданным, что Жос потерял на мгновение отточенное добродушие. Хуже того: растерялся и не знал, что ответить сразу. Замешательство не продлилось долго.

– Это было слишком давно, – сказал он.

– Меня интересует трагедия, что произошла в их семействе.

Таких моментов Семен Иванович старательно избегал. Ужасно, когда в упроченный мирок врывается необузданная сила. Потом долго и трудно приходишь в себя. Неприятно, как расческа с чужими волосами.

– К сожалению, ничем не смогу вам помочь.

– Не помните, что случилось?

– Прошло больше двадцати лет. Прошлое для меня в тумане. И я не хочу его ворошить.

– Как странно. Трагические происшествия помнят куда отчетливее радостных. Плохое не забывается.

– Ко мне это не относится.

– Как звали господина Монфлери, вы помните?

Семен Иванович поколебался, но ответил:

– Жан.

– А его супругу?

– Кажется… Ядвига или Зося.

– Какая у нее была девичья фамилия?

– Что-то польское. Она из поляков.

– Для меня исключительная загадка: что же могло случиться в благополучном семействе такого, о чем выне хотите вспоминать?

Гость становился несносным. Семен Иванович сдерживался от негодования, что случалось крайне редко. Его спокойствие подверглось серьезному испытанию. Он медленно закрыл глаза, чтобы оградить себя от неприятностей, и ответил:

– Это было так давно, что деталей я не помню.

– А в целом?

– Они… погибли.

– Муж и жена?

– Прошу вас, оставим эту тему.

– Можно сделать вывод, что они трагически погибли?

– Если вам угодно.

– Что стало с детьми?

– Были отданы на воспитание родственникам. Огюст по достижении совершеннолетия наследовал дело отца. И добился больших успехов.

– Вы с ним общаетесь?

– Я бы с удовольствием. Огюст сторонится. Быть может, не хочет напоминаний о прошлом в моем лице. Это все, что я могу вам сказать.

– А что стало с другими детьми?

– Гражина вышла замуж и уехала в Варшаву. Про судьбу младшего мне ничего не известно.

– Но имя наверняка не забыли.

– Кажется… Теодор.

– Для чего используете хлороформ?

Господин Жос терпеливо улыбался:

– Я не использую хлороформ, с чего вы взяли?

– Но как-то же он применяется в парикмахерском искусстве.

– Раньше кое-кто чистил ножницы, но от этого быстро отказались. Есть куда более простые и безопасные средства. Чтобы голова не болела потом.

Гладкий старичок оказался на удивление твердым. Куда прочнее преданий семейства Монфлери. Следовало с ним повозиться подольше, но Родиона манила занятная вещица на стене. Просить ее бесполезно. Старик упрется и не отдаст. Из жадности или вредности. Очень вредный старикашка, в сущности.

Ванзаров оглянулся в тревоге:

– Вы только посмотрите, что делается! Семен Иванович, хулиганы вашу вывеску ломают, зовите городового.

С неожиданной прытью Жос побежал к дверям и высунулся. Вывеска мирно и чисто сверкала на всю улицу. И никаких разбойников. Кажется, сегодня его терпению досталось редкое испытание.

Семен Иванович собрался высказать гневное замечание и вообще намекнуть, что подобные шуточки недостойны полиции, но молодой человек смотрел глубоко наивными глазами:

– Ой, простите, мне показалось, что безобразие совершают.

Он наговорил вежливых глупостей, быстро попрощался и выскочил из салона. На полу осталась черная лужица. Семен Иванович печально вздохнул и осмотрелся. Оказалось, что его маленький и уютный мирок пострадал куда больше. На стене, где висели портреты дам в модных прическах, зияло пустое место. Одной фотографии не хватало. Жос испугался не того, что пропал старый снимок. Тревожило, что исчез именно этот снимок.

* * *

Затерявшись в толпе Невского проспекта, Ванзаров извлек краденое. На него смотрела молодая женщина с чуть пухловатыми щеками, неброской красоты, но гордого и независимого вида. На черно-белом портрете не узнать живой цвет волос. Скорее всего – темненькая, брюнетка. Причесана просто, волосы завернуты в тугой локон, который прилегал к голове свернутым крылом. Никаких украшений, даже серег нет. Платье строгое, с высоким воротом, закрывающим горло. Снимок сделан в 1875 году, судя по надписи. Мутность старой фотографии не мешала разглядеть много интересного в ее лице.

Родион вовремя спрятал снимок. Иначе фонарному столбу был бы нанесен большой вред. Обогнув препятствие, сыщик ускорил шаг, чтобы попасть в участок как можно скорей.

У дверей стояла полицейская пролетка. Городовой не слезал с козел. Незнакомый чиновник замахал и бросился навстречу:

– Господин Ванзаров, меня за вами послали. Господин Лебедев просил явиться, как только сможете…

Бесполезно задавать вопрос «что случилось?». Залезая на подножку, Родион только спросил:

– Где?

– В меблированных комнатах Петроковкина, – сказал чиновник, устраиваясь рядом с кучером, он же городовой, и добавил на всякий случай: – На улице Жуковского.

Адрес известный. Дом находился в ведении 1-го Литейного участка. Недалеко от «Дворянского гнезда».

Пристава было не узнать. Роберт Онуфриевич ходил из угла в угол, заложив руки за спину, и мрачно зыркал на своих чиновников, не смевших не то что шутить, и рта раскрыть. Бублик балансировал между гневом и отчаянием. Такого в его участке давненько не случалось. Чтобы за неделю два происшествия со смертельным исходом – и припомнить нельзя. Что с этим делать, было решительно непонятно. Первый случай кое-как удалось замять, даже тот дерзкий мальчишка про него забыл. Но нынче попал, так попал. Деваться некуда.

Больше всего пристава злило, что на своей территории опять оказался на вторых ролях. Честно говоря – на ролях прислуги. Опять распоряжается господин из Департамента полиции, да еще приказы отдает высоким именем Вендорфа. Против такого нечего возразить. Бублик выполнил все, что от него потребовали: вывел чиновников в прихожую, закрыл двери в комнату и задержал свидетеля, хоть свидетель не мог убежать. Но все это словно из-под палки. Господина Лебедева уважал, но всему же есть предел. Опять указания раздает. И кто только догадался сообщить ему. С этим умником он отдельно разберется.

Аполлон Григорьевич с полным безразличием курил сигару, выпуская дым на лестницу. Желтый чемоданчик был при нем. Торопливые шаги по ступенькам оторвали от созерцания обоев. Лебедев затушил окурок о случайную вазу и воспрянул.

Городовой посторонился. Ванзаров оказался в прихожей. Первым делом он поздоровался с приставом. Всегда милый Бублик буркнул что-то сквозь зубы и отвернулся. Господа участковые чиновники нестройно закивали.

– Еще одна? – спросил он, снизив голос.

– Скоро узнаете. – Лебедев подмигнул и громко сказал: – Роберт Онуфриевич, введите в курс дела господина чиновника для особых поручений.

– Семерчук, доложить! – прорычал пристав.

Из ряда шагнул вперед чиновник невысокого роста и чина, откровенно робея. Он с трепетом раскрыл папку заведенного дела.

Около девяти утра в снимаемую квартиру постучалась прачка. Ей никто не открыл. Она заметила, что дверь не заперта, и вошла. Уж больно не хотелось приходить во второй раз. Вскоре от ее криков была разбужена вся лестница. Прибежал швейцар, заглянул в квартиру и сразу кинулся за полицией. Прачке стало дурно, сидит в дворницкой, ее отпаивают каплями.

– Та самая, подружка швейцара из «Дворянского гнезда». – Лебедев многозначительно нахмурился. – Помните ее?

Родион помнил.

Швейцар показал, что около восьми утра приходил посыльный из магазина цветов. Пробыл недолго и сразу ушел. Других гостей не заметил. К жиличке обычно приходил один и тот же господин, но прятал лицо под шляпой и даже не здоровался. Вот и вчера был. Соседи по площадке никого не заметили и ничего не слышали. Кроме криков прачки.

Семерчук закрыл дело и ждал в тревоге. Не оплошал ли. Родион поблагодарил.

– А теперь маленький сюрприз. – Аполлон Григорьевич подхватил под локоть и подвел к двери. Он гостеприимно распахнул створку, пропуская вперед.

В комнате хорошая, но недорогая мебель. Обстановка не отличалась богатством или модными новинками. Обычное жилище с некоторым достатком. В помещении сильный цветочный дух от множества домашних растений в горшках. Молодая пальма развесила лапищи около изразцовой печи. Шторы темно-зеленого плюша украшали окна высокими волнами. Одна штора висела совершенно прямо. В стене напротив входных дверей торчал массивный крюк. Морской пейзаж, снятый с него, стоял на полу.

Из-под ножки дивана виднелись голые ступни. Родион обошел вокруг.

На паркете скрючилась девушка в домашнем платье. Волосы соломенного оттенка разметались в беспорядке широкими кольцами. Руки вывернула неудобно. Шея перекосилась так, что подбородок задирался торчком.

Ванзаров отвернулся. Смотреть на это зрелище было мучительно. Такого зверства еще не попадалось.

– Ну, прозорливый Орфей наш, как подарочек? – Лебедев был в приподнятом настроении. – Сможете раскусить, что здесь произошло?

– Шнур нашли? – спросил Родион, повернувшись спиной к телу. Так было легче и запах крови казался слабее.

– Лежит, в двух шагах. – Палец криминалиста нацелился на картину. – Отрезан, как положено. Нож, бритва или ножницы.

– Кто она такая?

– Вы не увиливайте от вопроса… По домовой книге, некая Юлия Прокофьева. Въехала сюда полгода назад.

– Чья любовница?

– Понятия не имею. Никогда не видел. А теперь и узнать невозможно… Так что тут стряслось, как думаете?

– Известно, чем зарабатывала на жизнь? – вместо ответа спросил Родион.

– Об этом сведений нет. Какая-нибудь учительница. Хоть рисования.

– Она была сестрой милосердия.

Аполлон Григорьевич всем видом выразил недоверие:

– С чего вдруг решили? Загрубелые подушечки пальцев еще ни о чем не говорят.

– Она узнала запах эфира. Испугалась. Попыталась спастись. Может быть, оказала сопротивление. Убийца растерялся и… Чем это ее?

– Чтобы устроить из лица подобную кровавую кашу, нужно что-то вроде тупого ножа, отвертки, топорика для колки льда или подобного… – Лебедев нарисовал в воздухе острый конус и полез в карман. – Вот вам приз за сообразительность.

Родион взял бутылочку темного стекла. От нее шел неприятный, давящий запах.

– Где лежала?

– Закатилась под диван. Осталось понять, как ее заставили нюхать хлороформ.

– Это не так важно, – сказал Родион, возвращая улику. – Сейчас важнее другое…

– Чья любовница?

– Убийце сорвали его план. И при этом… Могли остаться следы.

– Очень вероятно, – согласился Лебедев. – Свежие царапины на лице или руках. Как любая женщина, она защищалась ногтями.

Ванзаров заставил себя обернуться.

– Аполлон Григорьевич, может, ошибаюсь, но почему так мало брызг на полу? Если били острым предметом по лицу, кругом должны остаться брызги. Но лужа только под головой, как она упала.

– Расчетливый, подстелил что-то заранее, – неуверенно ответил криминалист. Этот факт его тоже смущал. Но объяснения не находилось.

Родион вернулся к диванчику и провел по обивке. Ладонь была чиста.

– Что ищете? – встревожился Лебедев, беспокоясь о репутации, и так подмоченной.

– Нет, ничего. Я осмотрюсь.

Он подошел к дамской конторке. Альбом в сафьяновом переплете занимал почти всю столешницу.

– Госпожа Прокофьева находилась на содержании вашего знакомого, господина Дудникова.

Лебедев сразу же подошел:

– Это как же узнали?

– Трудно предположить, что барышня по доброй воле будет зачитываться такой занимательной книгой.

Буквы гордо топорщились золотом: «10 лет кредитного общества Дудников, Каравайкин и партнеры». Юбилейный альбом на добрую память сотрудникам и важным клиентам. Издано в этом году. Бумага не затасканная.

– Ах ты, ёшь… – как всегда изящно, выразился Аполлон Григорьевич.

Родион не стал делать того, что ему советовали, а открыл обложку. Под ней хранились две маленькие фотографии, снятые в ателье Смирнова. Дородный господин, завсегдатай салона Монфлери, смотрел вдаль, как положено. И пухленькая симпатичная барышня в мелких завитушках улыбалась чему-то известному ей одной.

– Господин Дудников неосторожен, – сказал Ванзаров. – Забыл, что с негатива можно сделать несколько отпечатков. Любящему сердцу трудно без портрета любимого. Вот и выпросила копию.

Оба снимка перекочевали из альбома в карман сыскной полиции. Под ним пряталась толстая тетрадка в муаровом переплете. Родион полистал страницы.

– Госпожу Прокофьеву беспокоил страх преследования, – сказал он.

– Теперь уже все равно. Не описала своего филера?

Ничего похожего в сумбурных записях не нашлось. Ванзаров сунул дневник на место и подошел к вазе, в которой распускался пук роз, окутанных бумагой с золотыми вензелями.

– Опять от Ремпена? – спросил Лебедев. – Роскошный подарок.

– От кого же еще ждать. Считайте мою вчерашнюю просьбу отмененной. Не тратьте время.

– Ага, стыдно старика Лебедева гонять, как мальчишку.

– Нет. После этого убийства не имеет смысла.

– Вот как? А прачку допрашивать будете?

– Незачем. Надо торопиться. Может быть, счет пошел на минуты.

– Ну, уж вы тоже не горячитесь… А куда собрались?

– Постараюсь понять убийцу, – сказал Родион, натягивая перчатки. – Через час встречаемся у Монфлери. Ждите на улице в сторонке, чтобы вас не заметили из салона.

Он тут же вышел, оставив Лебедева в полном недоумении.

В комнату заглянул растерянный Бублик. Только что мимо него пролетел Ванзаров, ничего не объясняя. И как теперь поступать? Искать убийцу или подождать, пока другие справятся? Ничего не известно. Вот эта неизвестность больше всего донимала Роберта Онуфриевича. Увидев мрачного криминалиста, не думавшего помогать следствию, а застегивавшего пальто, пристав совершенно пал духом.

И за что на его участок такое наказание?

* * *

Кредитная контора зря время не тратила. Клерки зарабатывали себе и акционерам на спокойную старость. Выдавались кредиты, подписывались чеки, открывались чековые книжки, велись переговоры с будущими клиентами и доставлялись в хранилища стопки ассигнаций. Среди деловой суеты Ванзаров кое-как нашел клерка, который согласился проводить к председателю правления. Родион признался, что ему не было назначено, отказался сообщать, по какому вопросу, но просил передать: вопрос срочнейший и наиважнейший. По иному не стал бы беспокоить. Заинтригованный клерк убежал и вскоре вернулся, приглашая на второй этаж.

Прикрыв пасьянс бухгалтерской ведомостью, Николай Иванович старался показать, как занят и буквально вырывает бесценную минуту. На гладком лице начавшего лысеть мужчины читалось усталое раздражение. В самом деле: еще обеда не было, а просители уже надоедают. Он взглянул на Ванзарова и не узнал его. И потому позволил себе ледяную вежливость. Ему напомнили о встрече у Монфлери. Николай Иванович не придал этому большого значения и не потрудился вспомнить, где служит юноша с пошлыми, на его вкус, усами. Все так же подчеркнуто холодно он спросил, чего угодно.

– Мне угодно поговорить о госпоже Прокофьевой, – сказал Родион.

Этой минуты Николай Иванович давно опасался. Заявятся на службу и будут шантажировать. Припрут к стене, и деваться некуда.

– Вы кто? – спросил он испуганно.

– Сыскная полиция, чиновник для особых поручений.

Ах да, ну конечно! Дудников вспомнил восторженное лепетание Монфлери и басни этого глупого Лебедева. От сердца отлегло, денег с него точно не потребует. Но другая тревога возникла сама собой.

– Что с Юлией? – спросил он и не узнал своего голоса. Всегда такой уверенный и вальяжный баритон дал предательскую осечку.

– Почему решили, что с ней что-то случилось?

– Но ведь вы из полиции… И к тому же… Я могу быть с вами совершенно откровенен, по-дружески?

– Протоколов не ведем. – Родион показал руки, чистые от бумажек. И когда они успели стать друзьями?

Николай Иванович тут же предложил садиться, сбегал поплотнее закрыть дверь и узнал, не желает ли гость коньяку или сигар. Гость ничего не желал.

– Тут такое дело… Ну понимаете, между нами… – Дудников жестикулировал холеными ручками, будто тесто перемешивал. – В последнее время Юличка стала совершенно несносна. Твердит про какие-то страхи, сны зловещие и тому подобное.

– Что-нибудь более материальное ее пугает? Например, ей кажется, что за ней следят.

– Вы правы! – Дудников даже хлопнул по столу. Гроссбух съехал, обнажив разложенные карты. – Вот что значит полиция! Что об этом думаете?

– Думать об этом поздно. Сегодня утром госпожу Прокофьеву нашли убитой в номере, который вы снимали у Петроковкина.

Надо было подождать, пока новость дойдет до сознания банкира. Родион ждал.

Николай Иванович открыл было рот, нервно потер лоб и только тогда проговорил:

– Как?

– Вас интересуют подробности? Они довольно неприятны.

– Как это возможно… – Он схватился за голову и уперся локтями в край стола. – Боже мой! Что же это… Как же я… Я же просил быть осторожной… Какой ужас…

– Дошли слухи о судьбе некоторых барышень?

– Что?.. Ах да… Петя и полковник плакались, я предупреждал Юлю как мог, но, видно, не слушала…

– Что советовали госпоже Прокофьевой?

– Да что там советовать! – Дудников закрылся ладонями. – Просил никому не открывать, кроме меня, без нужды не выходить… Все без толку, ох, барышни-барышни…

– Сейчас важно вспомнить: Юлия рассказывала что-то конкретное о слежке? Она видела того, кто за ней следит? Может, описывала? Мужчина, женщина, юноша… Любые подробности.

– Что? – Николай Иванович с трудом понимал, что ему говорят. – Нет… Не знаю… Может и говорила, но я не слушал… Почему они никогда не слушают советов? Почему думают, что самые умные? И вот результат…

– Она была сестрой милосердия?

– Вы и это знаете… Да, окончила курсы, хотела служить в хирургии… У нее был талант к лечению. Как положит руки на голову, любая боль проходила. И уже говорю о ней в прошедшем времени! Немыслимо… Чудовищно… Кто ее убийца?

– Это и я хотел бы знать, – сказал Родион. – Ваша супруга знала об этой интрижке?

– Как возможно! У меня дети… Я бы ни за что не посмел так оскорбить Нину Петровну.

– Сколько ей?

– Двадцать два… Цветущая, нежная, веселая, взбалмошная…

– Я спросил о вашей супруге.

– Ах, это… – Дудников скривился. – Тридцать пять…

– Она поддерживает отношения с госпожой Пигварской?

– Нет, только мы с Леней… Леонидом Самойловичем общаемся.

– В салоне Монфлери?

– И там тоже…

– Николай Иванович, подумайте, кто мог знать о вашей связи? Это очень важно.

Дудников растер лицо, так чтобы не заметна была влага на глазах.

– От своих я секрета не делал… Сами понимаете: мужская компания, разговоры… Но дальше имени дело не шло. Так у нас было принято. Про других – ничего не знаю толком.

– В разговорах упоминали, где сняли ей квартиру?

– Так далеко я не заходил.

– Визиты к Прокофьевой были регулярными? В основном по утрам?

– У меня служба, семья… Как-то надо планировать… Юличка не обижалась, она все понимала.

– Сегодня планировали устроить маленький праздник. Поездка в загородный ресторан?

Николай Иванович сквозь страдания выказал удивление:

– С чего взяли?

– Букет с утра прислали роскошный.

– Какой букет?

– От Ремпена.

– Вот еще глупость! У нее от цветов в комнату было не войти. Никаких букетов Юле не дарил… Во всяком случае, сегодня.

Родион поднялся слишком быстро. Дудников замешкался, но тоже встал.

– Что же теперь делать? – спросил он.

– Жить, как жили прежде. – Ванзаров бросил на стол маленький снимок. – Наверное, не знали, что это фото Прокофьева припрятала. Считайте это подарком от нее. Чтобы вас лишний раз не таскали в участок.

Глаза Николая Ивановича сами подернулись сыростью, он засопел, губа, украшенная холеными усами, задрожала:

– Я могу… что-нибудь сделать… для вас…

– Только одно: никому не рассказывайте о нашей встрече. Во всяком случае, в ближайшие два дня. Гибель барышни Прокофьевой вам придется переживать в одиночестве. Никому ни ползвука. Вы меня поняли?

Дудников согласно кивнул. Слеза слетела на лацкан и растворилась в шерстяной материи.

– Найдите убийцу, – попросил он срывающимся голосом.

Родион ничего не обещал. Он молча поклонился и закрыл за собой дверь. Кажется, успешный банкир не совладал с рыданиями. Или просто послышалось.

* * *

Терлецкий едва не опозорился бранным словом. Тренированная добродетель не выдержала. Сколько можно! Опять этот неприятный юнец. И ведь все уже вынюхал, так снова явился. Приказчик натянул улыбку, дырявую от натуги.

– Рад вас видеть, – кое-как проговорил он.

– Господин Дудников кому вчера доставку цветов заказал?

Тон вопроса не терпел отказа, проволочек или пустых раздумий. Однако Терлецкий задумался.

– Фамилия знакомая, но не из наших постоянных клиентов, – ответил он.

– Логично, – согласился Ванзаров, словно этого ответа и ждал. – Прошу открыть книгу заказов…

Терлецкий попытался защитить честь своей блестящей памяти, но с него потребовали книгу. Что ж, извольте. Приказчик вынул святая святых магазина – список доставок.

– Кто заказал букет в меблированные комнаты Петроковкина сегодня на восемь утра?

Палец поводил по строчкам и уткнулся.

– Господин Хеленский, – доложил приказчик.

– Крайне признателен… Теперь проверяем заказы на тридцать первое января в «Эрмитаж»… Четвертое января в «Дворянское гнездо»… И пятого в гостиницу «Центральная»…

Страницы летали, палец находил нужную строчку. Один и тот же щедрый господин дарил букеты разным барышням.

– Что ж вы сказали, что доставку на пятое господин Основин заказал? – еле сдержался Ванзаров. – Как посмели так легкомысленно поступить?

Вопрос казался столь пугающим, такие жуткие последствия для карьеры в цветах и доходного места службы расцвели, что Терлецкий не смог выдавить и звука.

– Я жду, – напомнил Родион.

– Но позвольте…

– Нет, не позволю. Слишком дорого обошлась ваша забывчивость.

– Разве преступление дарить женщине цветы? Кто угодно может подарить. В чем тут претензия…

– В том, что вы, не посмотрев запись, ляпнули первое, что пришло на ум. Основин часто заказывал букеты в «Дворянское гнедо», вот и решили: зачем проверять, и так понятно. В тот день заказчик был совсем другой. Знаете, что полагается за введение следствия в заблуждение?

У Терлецкого язык и губы пересохли.

– Господин… полицейский… ваше высоко… ваше превосходитель… Не погубите… Я ведь не со зла, ну правда, так был уверен… Прошу вас… поймите… У меня жена, детки… Кормить надо… Не губите…

Тоскливо и противно. Захотелось вымыть руки. Из-за одного напыщенного дурака потеряно столько времени. Нет, это не Терлецкий, это кое-кто другой заслуживает хорошего тумака. Как мог не проверить?!

– Можете искупить вину, указав адрес господина Хеленского, – строго сказал Родион.

– Откуда же нам знать! – Терлецкий теребил страницу. – Нам не докладывают адресов клиентов… Да мы и не спрашиваем. Цветами торгуем, а не оружием…

– Опишите его внешность.

– Да как же можно… Видел его один раз, месяца два назад…

– Как он выглядел?

– Обыкновенно. Господин прилично одетый, средних лет, среднего возраста, приятный в общении… Ничего примечательного.

– Как заказы делает?

– Посыльного с деньгами присылал.

– Что за посыльный?

– Да кто их знает! – в отчаянии вскрикнул Терлецкий. – Обычные посыльные, все на одно лицо.

Родион набрался смелости и, надеясь на чудо, спросил:

– Часто цветы заказывает?

– На утро – изредка… Последние три раза.

– Он что же, еще и на другое время заказы делает?!

– Что в этом такого?

Кажется, начиналось самое худшее. Сколько еще барышень висит по квартирам и номерам отелей? Не хочется думать.

– В какие дни? Адреса? Быстро! – Родион пугал не приказчика, а свой страх.

– Довольно часто… Адрес один: театр «Неметти».

– Кому именно?

– Нет фамилии… Так и приказывает: в «Неметти». Видно, они там знают.

– Заказы доблестный Казаров исполняет?

– Само собой. – Терлецкий перевел дух. – Трудолюбивый стал… Вот и сегодня с утра бегал… Потом другой взял, говорит: хочу трудиться… Скоро за следующим вернется…

– На завтра господин Хеленский сделал заказ?

Приказчик для верности перевернул лист и провел по всем строчкам. Заказа не было.

– Сегодня в «Неметти» будет посылка?

И ее не было. Не так уж и плохо. Появилась небольшая фора.

– Слушайте, господин Терлецкий, и тщательно запоминайте. Как только Хеленский пришлет очередного посыльного, берите записку с адресом и со всех ног бегите ко мне в 4-й Казанский участок. И не дай вам бог задержаться где-нибудь. Если меня нет, оставите сообщение: куда и когда. А посыльного задержите любой ценой, хоть веревками вяжите.

– Слушаюсь, – по-военному ответил Терлецкий. – С букетом что прикажете делать?

– Каким букетом?

– Который заказан будет…

– Доставлять в целости и сохранности.

– Слушаюсь… Казарова не желаете обождать? Я вам креслице предоставлю, чаек-с или чего покрепче…

– Передайте от меня Ивану привет, – сказал Ванзаров.

Он хотел было в отместку шибануть дверью. Но створка шла плавно и нежно, как жизнь растений. Или приказчика Терлецкого до сего дня.

* * *

Аполлон Григорьевич изъявил замерзшее радушие. Тело его не боялось холода, а душа согревалась крепчайшей сигаркой, от облака которой сворачивали в сторону прохожие, а извозчики погоняли лошадей. Но бесцельная прогулка по мокрому снегу кого хочешь заморозит. На тротуаре виднелась ровная дорожка, протоптанная могучим шагом.

Он демонстративно вынул часы и сказал:

– Наверное, спешат? Господин Ванзаров всегда приходит вовремя. Особенно если назначил встречу бедному старику, оставленному погибать на морозе.

– Слышали когда-нибудь фамилию Хеленский? – спросил Ванзаров, не замечая попреков.

Лебедев задумчиво выпустил дым, от которого шарахнулся на лету голубь.

– Впервые слышу, – торжественно сообщил он. – А кто это?

– Некий господин, кто присылал нашим барышням цветы в день их убийства.

Сигара полетела в снежную лужу. Лебедев совершенно забыл про обиды и опоздание. На лице его расцвела чистая улыбка восхищения.

– Вы нашли убийцу?

– Радоваться рано. Скорее всего, это псевдоним. Миф. Призрак. Кто будет называть свою фамилию в таких делах? Чтобы отправить даме букет, не нужен паспорт. Под этой фамилией может оказаться кто угодно.

– Цветочник видел его?

– Приказчик видел. Описывает как половину мужчин столицы. Например, я похож.

– Очень может быть…

– Крайне признателен. У меня алиби.

– Ах да. Какая досада… – Лебедев шмыгнул носом, кажется, и его пробрало февральским ознобом. – Что дальше прикажете?

– Я пойду один, – сказал Родион.

– А мне снег месить?

– Ждите поблизости.

– Сколько ждать? Какой будет сигнал? Запустите три красных ракеты?

– Если что-то пойдет не так, не забудьте сбегать за городовым.

Лебедев только подивился: и откуда такие наглецы берутся? Неужели его на том свете обучили? Вопрос этот так и повис в сыром воздухе. Криминалист поднял воротник, не хуже филера, и принялся за свежую сигарку.