Текст книги "Безжалостный Орфей"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Бывают дни, когда самый жизнерадостный характер погружается в мрачную тоску. И вроде бы нет внешних причин, все идет как обычно, вот только тянет что-то внутри и хочется бросить все, уйти куда глаза глядят или наделать непоправимых глупостей, о которых потом придется жалеть. Подобный сумрачный настрой владел Огюстом. Час назад он выгнал Анри, чтобы не мешался под ногами, и сейчас раздумывал, что бы сделать такое ужасное.

Звякнул колокольчик. В салон бодро вошел молодой человек, которого Огюст сразу узнал. Лицо было новое, приятно усатое и, самое главное, – не успевшее надоесть куаферу одними и теми же жалобами. Монфлери приободрился и выпустил фейерверк приветствий. Он готов был показать чудеса своего мастерства, какие пожелает славный молодой господин.

Ванзаров пожелал бриться.

Его усадили в кресло на высоких ножках, которое приняло тело в упругие объятья. Монфлери взмахнул белым крылом, Родиона окутал саван. На шее затянулась тугая петля, чтобы никакая капля не испачкала воротник рубашки. Взбивая мыльную пену, Огюст старался угадать: любит молодой человек сам поговорить или надо развлекать его болтовней.

– Как поживаете? – осторожно спросил он. С вопроса этого можно повернуть куда угодно. Как клиент пожелает.

– Занимаюсь расследованием убийств, – сказал Родион, крутя шеей, которую сдавило плотное кольцо.

– О! Как мило! Кого же убили? – Огюст мазком художника нанес сноп пены и быстрым движением превратил его в бороду деда Мороза.

– В вашем салоне бывает некий господин Хеленский?

Бритва выскользнула из кожаных ножен, взлетела, нырнула по толстому ремню, чтобы снять мельчайшие неровности, и замерла. Блестящее лезвие нависло над шеей.

– Не имел чести, – ответил Монфлери.

Могло показаться, что веселый парикмахер чуть-чуть помрачнел, или так падал свет на его лицо, откладывая тени на глазах. Родион видел отражение с бритвой, застывшей в руке.

– Что ж, приступим, господин Ванзаров…

Монфлери чиркнул бритвой. Родион ничего не почувствовал. Так нежен и точен был взмах. Облачко пены осталось на лезвии. Резким броском она отправилась в раковину. Куафер был не очень расположен к разговору.

– Расследую убийство трех барышень, – сказал Родион, следя за отражением бритвы. – Точнее, уже четырех. Сегодня утром нашли новую жертву. Правда, ей пришлось несколько хуже. С остальными расправились тоже довольно жестоко. Сначала отравили, а затем повесили. Последней разбили лицо.

Монфлери лишь кивнул. Губы его были стиснуты. Бритва коснулась горла и пошла вверх, к скулам. Родион чувствовал натянутый край лезвия.

– Каждая из них была любовницей ваших гостей.

Лезвие двигалось быстро.

– Что вы говорите…

– Господин Основин, Пигварский и прочие часто рассказывали о своих барышнях.

Отточенный край шел по тонкой коже.

– Кресло парикмахера – исповедальня, – сказал Огюст безразлично. – Здесь все говорят обо всем. Всегда так было.

– Что интересно: перед смертью барышням посылали букет цветов от Ремпена.

– Вы только подумайте…

Бритва перелетела на левую сторону, пронзила пену и тронула нежным касанием.

– У них были длинные волосы, – сказал Родион.

– Женская прическа – это отвратительно.

– Они висели мертвыми на картинных крюках.

– Господин Ванзаров что-то хочет у меня спросить?

Острейший нож нырнул в белые хлопья и замер, изготовившись.

– Что случилось с вашими родителями? Какая трагедия произошла в вашей семье?

Бритва не шелохнулась. Монфлери смотрел через зеркало, как будто прятался в отражении.

– Что означает ваш вопрос?

– Ровно то, что спросил: как погибли ваши родители?

– Прошу простить, но это не ваше дело.

– Теперь уже мое. Давайте закончим с бритьем…

Лезвие ожило, стремительно собирая пену и оставляя за собой просеки чистой кожи.

– Я хотел бы забыть об этом, – сказал Монфлери. – Слишком тяжелые воспоминания.

– Все же я настаиваю.

Нож двигался быстро, чуть касаясь кожи и задевая волоски.

– Это была ужасная трагедия… – Огюст начал тихо. – Мы были совсем детьми. Мне только исполнилось шестнадцать. Отец сошел с ума, убил мать и покончил с собой. Безумство ревности.

– Как это произошло?

– Я не знаю… Нам ничего не говорили. Только сказали, что родителей больше нет. Меня взял к себе дядя.

– Кто занимался вашим братом и сестрой?

– У вас неверные сведения, господин Ванзаров. У меня была только сестра. Ее забрала тетка по линии матери в Варшаву. С тех пор мы не виделись. Мне надо было спасать наследство… – Монфлери разрезал бритвой воздух, очищая от пены. – Все это требовало столько сил и времени, что я забыл о страшных воспоминаниях. Если бы не вы, они бы никогда не вернулись. Но почему у вас такой интерес? При чем тут моя семья…

Остался сиротливый кустик пены. Ванзаров нетерпеливо дернул щекой, кустик шевельнулся. Бритва немедленно смахнула и его. В отражении на Родиона глядел идеально румяный субъект. Прямо хоть на вывеску.

– Используете хлороформ в салоне? – спросил он.

– О! Это секрет. – Монфлери изучил побритое отражение и остался доволен. – Но вам я скажу. Отец оставил рецепт идеально чистых зеркал. Смешать хлороформ со спиртом и еще кое-чем, третий ингредиент – секрет. Можно использовать эфир. Но я привык к хлороформу. И вот результат.

Результат сверкал. И в нем сверкал Родион.

– Горячий компресс?

Родион не возражал. Он погрузился в жаркую тьму полотенца. Пахло мятой и ванилью, кожа благодарно нежилась. Непередаваемое наслаждение. Монфлери держал крепко.

– Это чудесно, – сказал Родион, когда открылся белый свет, а кожа приятно нежилась теплом. – Позвольте один снимок.

Он полез в карман, но оказалось, что белая простыня не позволяет вытянуть руки. Ванзаров барахтался, как пойманный карась, шею душили завязки. Он попросил освободить. Монфлери дернул узел, белый кокон пал.

– Знаете эту женщину? – Родион показал снимок в отражении.

– Впервые вижу. – Огюст отвернулся, занявшись бритвой. – Желаете одеколон? Есть свежий сорт прямо из Парижа…

Не дождавшись согласия, он нырнул в глубины салона.

Родион легонько спрыгнул с высокого кресла и невольно глянул в зеркало. Хорош, красавец, выбрит, как огурец. В витрину заглядывал вконец продрогший Лебедев. Ему показали: терпение и только терпение. Аполлон Григорьевич пожелал много всякого добра побритым личностям. Но от окна скрылся.

Куафер вернулся с массивным флаконом.

– О, как жаль, уже уходите, – сказал он.

– Господин Монфлери, что вас так печалит? Может быть, могу чем-то помочь?

– Ах, молодой человек… Если б знали, как трудно бывает с женщинами. Какую бездну терпения надо иметь. Они стоят так дорого и так мало дают взамен. Как бы их ни любил.

– Что случилось? Поверьте, это может быть очень важно.

Огюст не привык открывать душу встречному юнцу. Но было в его взгляде что-то такое притягательное, словно отблеск бескорыстной доброты, что куафер неожиданно сказал:

– В последнее время она так изменилась.

– Стала обидчива, словно чего-то боится?

Порой мужчинам не надо лишних слов, чтобы понять, кого обсуждают. И так все понятно.

– Вы прозорливы… Все это объясняется возрастом. Когда женщине под тридцать, каждый день рождения она воспринимает как личную трагедию.

– День рождения сегодня, – уточнил Родион.

– Догадливы не по годам.

– Послали букет цветов.

– Это самое малое, чего ожидает дама в такой трудный день…

– Букет от Ремпена…

– Меньшего она не простит…

– Адрес! Где живет! – выкрикнул Родион. – Дело касается ее жизни и смерти.

Монфлери охнул. Флакон выскользнул. Салон накрыл взрыв аромата.

* * *

По дороге Ванзаров прихватил городовых, топтавшихся на своих постах. Четыре кованых каблука подняли на лестнице такой грохот, что двери понемногу открывались. Любопытные соседи выглядывали в щелочки.

Они вбежали на третий этаж. Родион дернул за шнурок. За дверями охнул колокольчик. Дальше – тишина. Он позвонил в другой и сразу третий раз и стал трезвонить не переставая. Напрасно.

– Госпожа Анюкова выходила из дома? – спросил Родион.

Дворник запыхался, но ответил:

– Вроде бы еще нет…

– У нее гости были?

– Так ведь это… Посыльный с букетом прибегал…

– Еще кто?

– Господин какой-то с большим саквояжем…

– Видел его раньше?

Дворник почесал облезлую шапку:

– Чего-то не припомню…

– Есть ключи запасные?

– Как не быть… Полагается… Квартиры сдаем, доходный дом все-таки…

– Открывай! – приказал Родион.

Из-под замызганного фартука появилась связка на широком кольце. Дворник неторопливо выбрал ключ и примерился к замочной скважине.

– Кажется, там возня какая-то… – сказал Лебедев.

Действительно, замок щелкнул с той стороны, створка отворилась. На пороге стояла высокая дама с прямыми и слишком резкими чертами лица. Голова ее была усеяна папильотками, как елка игрушками, а с шеи свешивалась длинная простыня.

Статую, вырубленную наполовину, лучше не видеть. Барышню, не дошедшую до стадии красоты, – тем более. Нет более жалкого зрелища, чем красота в черновике. Это не бутон, в котором виден цветок. Это несуразное существо, вызывающее неловкость. Так устроен мир. Несправедливо, но что поделать.

Мужчины как по команде отвели глаза. Даже дворник потупился. Их окатили взглядом горгоны Медузы, который обращал в камень. Если не вовремя взглянуть.

– В чем дело? – спросили Родиона таким тоном, что и городовым захотелось провалиться сквозь лестницу.

Кому-то надо было отдуваться. Все знали, кому именно.

– Госпожа Анюкова? – спросил Ванзаров, принимая удар и защищаясь лишь усами.

– Кто вы такой?

– Сыскная полиция, чиновник для особых поручений…

– И что хотите, чиновник?

Желания Родиона теперь не имели смысла. Любовница жива и здорова. Хотя жутко злилась. Но от этого не умирают.

– Кто у вас в гостях? – спросил он со всей отвагой.

– Это вас не касается… – Анюкова стала закрывать, но створка уперлась в ботинок.

– Мы расследуем убийство. Прошу разрешения увидеть вашего гостя. Пройду только я один.

Родион прекрасно знал, что не имеет права врываться в частное жилище. В этом деле полиция была сильно ограничена. Без разрешения прокурора такие фокусы лучше не исполнять. Оставалась маленькая надежда, что Анюкова об этом не догадывается.

Дама пребывала в той стадии раздражения, когда чем хуже, тем лучше. Она оттолкнула двери и с саркастической улыбкой заявила:

– Прошу…

Родион отважно переступил порог. Лебедев с городовыми только шеи вытянули, чтобы заглянуть внутрь. Но в темной прихожей ничего не разобрать.

Он разложил инструменты стройным порядком. За ножницами следовали расчески, дальше заколки, в самом конце столика на спиртовке грелись завивочные щипцы. Он ждал клиентку в обычном расположении духа, разглядывая себя в круглое зеркало, что упиралось в венский стул. Домашний вариант салона.

– Какая приятная неожиданность, – сказал Ванзаров, заглянув в гостиную.

Настроение Жоса сразу и резко испортилось. Семен Иванович скривил вынужденную улыбку.

– Что здесь делаете? – спросили его.

– Завивку. Разве это преступление?

– Вовсе нет. Не представляете, как я рад вас видеть.

– Благодарю за честь.

– Никакой чести. То есть благодарностей. Лучше вы, чем… – Родион не стал договаривать и свернул на другое: – Не вспомнили давнишнюю историю?

– Никак нет, – ответил Жос.

– Мне кажется, я знаю, почему ваша память так однобока.

– Не извольте беспокоиться.

– Никаких беспокойств. Двадцать лет назад вы были мужчиной в полном расцвете. Следы былой красоты до сих пор заметны. Ничто не мешало вам устроить роман с женой друга. Разве не так?

– Не обязан ни в чем оправдываться… Тем более перед вами. – Семен Иванович демонстративно отвернулся.

– Оправдания не требуются.

– Вот и хорошо. Всего вам доброго.

– И вам хочу пожелать успешной завивки… – Родион даже поклонился. – Только один вопрос позвольте. Отчего же Монфлери так не любит женские прически?

Господин Жос не ответил, а только скрестил руки на груди. Прямо император Наполеон.

– Удовлетворили любопытство?

Взгляд барышни Анюковой обрел нечто похожее на гнев легендарной Медузы. Родион не стал испытывать судьбу. Когда дверь закрылась за ним с отменным грохотом, подошел к Лебедеву и тихо, так чтобы слышал только друг, сказал:

– Я совершил ошибку.

Аполлон Григорьевич похлопал по плечу, желая утешить:

– С кем не бывает…

– Нет, не бывает. Расчет был верный. Но оказался неверным.

– Нечего сказать, такой театр устроили…

– Что вы сказали? – Ванзаров схватил железной хваткой его локоть.

– Монфлери вас точно не пустит после такого… – проговорил Лебедев, осторожно отводя руку.

– Театр. И письмо с угрозами. Где живет ваша… Антонина?

– На Офицерской. Вам-то зачем?

– Она может быть в такой час дома?

– В такой час Антонина Павловна только пробуждаются. Не собираетесь же вы…

Родион сдержался и сказал:

– Оставляю решение за вами. Можем пойти по своим делам. Или поедем проверить.

– Почему вдруг Антонина? – Аполлон Григорьевич сердился не на шутку. – С чего вы взяли?

– Утром у него сорвалось. Сейчас он – голодный дракон. Ему нужна жертва.

– Чего рты раззявили? – гаркнул Лебедев на городовых. – Бегом!

И первым кинулся вниз по лестнице.

* * *

Звонок не отвечал. Аполлон Григорьевич оглянулся. Всегда уверенное выражение его лица сменилось жалким и каким-то напуганным. Совершенно не похожим на великого криминалиста. И вообще ни на что не похожим. Даже городовые переглянулись.

– Что делать-то? – спросил он, словно у Ванзарова искал защиты.

– Есть шанс, что ушла на прогулку?

– Антонина раньше часу дня и носу не покажет.

– Посылаем к дворнику за ключами или ломом…

– Нет, стойте… – Лебедев стал рыться в карманах. – Хоть последнее время между нами кошка пробежала, но ключи остались у меня… Вот они…

Он вставил английский ключик, помедлил, словно собираясь с духом, и прокрутил три раза. Родион предоставил ему право войти первым.

Лебедев оставил чемоданчик у порога и словно нырнул в ледяную прорубь.

Началось ожидание. И тут же закончилось. Из глубин долетел отчаянный крик:

– Сюда! Скорей!

Родион вбежал в гостиную и наткнулся на удивительное зрелище. Лебедев держал на руке женское тело, другой хлестал по щекам и приговаривал:

– Ну же… Ну же… Давай…

Опоздали. С горя криминалист маленько тронулся умом.

– Аполлон Григорьевич, что вы делаете? – осторожно спросил Родион.

– Она жива, дыхание есть и пульс, глубокий обморок, а скорее всего – сон, ее накачали хлороформом… Принесите мой чемоданчик… Ёш вашу…

Городовой кинулся выполнять. Второго Родион отправил на осмотр квартиры. Сам встал на коленях рядом.

– Чем помочь?

Лебедев переложил ему Антонину, приказал держать голову высоко и разорвал ночную сорочку. Родион отвернулся. Как любой истинный джентльмен.

Аполлон Григорьевич применил все мастерство и содержимое чемоданчика. Вскоре Антонина приоткрыла веки и посмотрела мутным взглядом. Лебедев тормошил ее, целовал и громко задавал вопросы, но актриса плыла в дурмане, язык еле ворочался. Ее переложили на диван. Лебедев посчитал, что опасность миновала, но отходить нельзя еще часов шесть. Раньше все равно ничего сказать не сможет.

– Пусть только проснется, пусть только расскажет, кто это сделал… Я его… – Страшный кулак грозил неизвестному врагу.

– Не беспокойте Антонину Павловну, пусть придет в себя, – сказал Родион.

– Спасибо, друг вы мой дорогой. Дважды спасибо, что спасли ее. Теперь я ваш должник навеки.

– Аполлон Григорьевич, вы слишком разнервничались, мелете чепуху. Спасли ее вы, а мне следовало раньше понять.

– Не скромничайте…

– Была бы охота. Теперь почти все ясно. Хотя не так уж и просто.

– Тогда я с ней пока посижу…

Родион занялся тем, чем и должен был: осмотром места неслучившегося преступления. Все было очевидно. Пузырек с запахом хлороформа закатился под кресло. Свежий букет от Ремпена валялся в углу. Подвявшие – украшали вазы. Городовой доложил, что в комнатах пусто, а дверь на черную лестницу – настежь. Убийца тривиально сбежал, услышав звонки в дверь. И не успел закончить дело. Все было как полагается. Только одна деталь не вписывалась в правильную картину. Родион отложил ее в карман. Баночке с мышьяком там будет самое место.

Антонина Павловна дышала ровно, на щеках появился румянец. Она глубоко и мирно спала. Сделав уколы, Лебедев обтирал ее лицо бинтом, пахнущим едко и остро. Он был поглощен целиком.

– Отвлеку вас на секундочку, – прошептал Родион, словно боялся разбудить.

– Все что угодно… И говорите в голос, только лучше.

– Какие букеты дарили?

– Антонина розы любила… И любит, – строго добавил он. – А что такое?

– Пустяки. – Ванзаров невинно улыбнулся.

После таких потрясений не стоило обращать внимание Лебедева на букеты лилий, что украшали квартиру актрисы. Мало ли что. Занят исцелением – пусть не отвлекается.

– Могу быть чем-то полезен? – спросил Аполлон Григорьевич, не отрываясь от исцеления.

– Это всегда в ваших силах.

– Приказывайте!

– Только попрошу. Одолжите мне фотографию Антонины Павловны. Только не в роли, а обычный салонный снимок. Найдется?

Лебедеву очень хотелось узнать, для чего понадобился портрет. Но чувство благодарности наложило печать. Он сходил в спальню, вернулся со снимком, который очень любил.

– Это поможет найти убийцу? – сказал он, протягивая карточку.

– Не сомневайтесь.

– Определили, кто это?

– Скажем так: совершенно очевидно, каким образом барышень одуряли хлороформом.

– А с повешением?

– Здесь тоже довольно логично выходит, – уклончиво ответил Родион.

– Бедная моя Тошка! – воскликнул Аполлон Григорьевич. – Если бы опоздали, висела сейчас… Где бы повесили?.. Ну, хоть там, вместо этого подсвечника… Удобно и хорошо…

Место для трупа Лебедев выбрал удачное. Лучше не придумаешь. Оставалось только полностью согласиться с его выбором. Зачем раньше времени смущать друга разнообразием вариантов.

* * *

От обеда остались воспоминания. Чиновники торговой комиссии трудились не покладая перьев который час. И служебному дню скоро конец. Бумаги шуршали, наводились справки, подшивались прошения, заверялись копии. Деловая суета кипела за каждым столом. И кто бы сказал, что чиновник не умеет трудиться? Вон как трудятся, дым столбом. Нигде не заметить бюрократии. Ну разве предложат наивному просителю собрать десяток подписей, сотню справок да заверить ворох прошений. И все. А так – никакой волокиты.

Коллежский секретарь Серов размял пальцы и взялся за прошение, которое надо было протолкнуть без всякой очереди, быстро и сразу. Бывают такие волшебные прошения. Он так углубился в работу, что не заметил гостя. Что-то большое заслонило свет.

Григорий скривил губы.

– Позвольте… – начал он недовольно, но, разглядев, кто перед ним, обрадовался: – Ванзаров! Вот это сюрприз! Очень рад! Как меня нашли?.. Ах да, полиции все известно.

Они обменялись рукопожатием. Родиону предложили стул, протертый просителями. Других в присутствии не бывает.

– Куда же из трактира делись? – спросил Григорий с легкой интонацией обиды, потирая чистые и гладкие руки, какие должны быть у настоящего чиновника. – Возвращаюсь, а вас нет. Трактирщик чуть не умер с испугу. Пришлось ему на чай оставить.

– Возникли срочные дела. – Родион вынул толстую пачку снимков. – Буквально на минуточку заглянул…

– Ну зачем же на минуточку! Мне так приятно! Пойдемте чаю выпьем?

– …с одной маленькой просьбой.

– Сколько угодно.

– Помните, показывал вам снимки?

– Да-да, конечно… Несчастные барышни.

– Прошу взглянуть еще раз. Быть может, что-то заметите новое, необычное или на первый раз упущенное. – Он протянул стопку, перевернув обратной стороной. – Не спешите, смотрите внимательно. Ненужные под низ складывайте.

Григорий взял колоду и стал разглядывать верхний снимок. Повертев головой, словно от угла зрения что-то менялось, пожал плечами и перешел к следующему. Этот был изучен тщательно. Как и последующий. Третий по счету поднес к свету и пристально посмотрел. Убрав его, взглянул на новую фотографию и спрятал вниз. Следующую, самую маленькую, поскоблил ногтем, но и только. Последнюю подержал перед собой и отложил в конец стопки. Сверху оказалась первая фотография. Он вернул все.

– Ну как? – спросил Родион, проявляя тревожный интерес. – Что-нибудь нашли?

Григорий задумчиво катал шарик из обрывка, сплющил и спрятал в карман.

– К сожалению, они мне не знакомы, – наконец сказал он.

– И никогда их не видели?

– Не имел чести.

– Может, что-то знаете об этой даме? – Родион выставил портрет.

– Какая-то старая фотография. Никогда ее не видел.

– Жаль. – Снимки спрятались в пиджак. – Кстати, о вашем друге Монфлери. Когда он салон открывает?

– Когда как. То Анри отпирает в девять, а Огюст появляется не раньше одиннадцати. То наоборот. Как ему настроение подскажет. Большой оригинал.

– Это вы их избаловали! – Родион шутливо погрозил пальцем. – Червонец за стрижку! С ума сойти. Кстати, сегодня двух барышень убили. Одной лицо в кровавое месиво превратили. А другую мы спасли.

– Какой ужас! Но хорошо, что спасли. Кто они?

– Лицо разбили любовнице Дудникова из кредитной конторы. Да вы знаете…

– Николая Ивановича? Знакомы, у Огюста часто видимся. Кто же другая?

– Господина Лебедева дама сердца.

– Ну, уж это… – Григорий даже задохнулся от возмущения. – Если Аполлон Григорьевич пострадал, я прямо не знаю, что и говорить… Надо найти преступника.

– Обязательно, – сказал Родион, вставая. – Если что-то вспомните об этих барышнях, дайте знать. И еще: поспрашивайте об истории семейства Монфлери.

– Сделаю все, что смогу, – обещал Григорий, подавая руку. – Приглашаю отужинать. Открылось новое заведение. Меня приглашают, а я – вас.

– В следующий раз – обязательно.

Выйдя из комиссии, Ванзаров взглянул на башенные часы городской думы. Еще можно успеть. И он отправился в Публичную библиотеку. Куда же еще идти, если хочешь разворошить прошлое.

Он просидел за книгами полчаса. Этого оказалось достаточно. Поймав извозчика, Родион приказал в Мучной переулок, к своему участку. Ему понадобились срочные справки. И сыщику порой без справок никуда.