Текст книги "Катарсис (СИ)"

Автор книги: Аноним Vombat_13

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Что? Я – северянин, мне – жарко.

Хозяйки накрывают на стол и убегают в баню.

Мне у них – нравиться. Имеют понятие о гигиене. Эти двое – не воняют. Лила – тоже пахла сладко. Но, она – графиня. Это если переводить их Смотрителей-Наместников-Властителей на европейскую иерархию. Смотритель – барон. Властитель – граф. Князь – герцог. Великий Князь – король. Император – король королей.

А эти женщины? Просто барыни зажиточные? Дрова для разогрева воды тут – роскошь. Горячая вода – признак зажиточности. Оттого и вонь тут – повсеместно. Даже от женщин, что особенно бьёт по носу.

Не спеша, трапезничаем. Вино не виноградное, но вкусное и крепкое. Возвращаются распаренные хозяйки, чистые, сочные, мягкие, возбуждённые, присоединяются к трапезе.

За столом – легко и непринуждённо. Женщины пышут своей женской энергетикой, своей женской магией. Это очень приятно. Не только возбуждает, но и разом – успокаивает, умиротворяет, расслабляет. Мне – хорошо. Уютно. Чувствуется, что и с противоположной стороны вечного противостояния полов – млеют. От противоположных причин. От нашей мужской сущности. В постель не тащат, наслаждаются присутствием мужчин. Соскучились по мужикам? Прижались, как кошки, жмурятся. Молодка – тыкается в меня, как котёнок, вдыхает мой запах глубоко, никак не надышится. Вижу, то же – меж Клемом и Кумой. И так же, как те кошки, подставляют под ладони рук самые "ласковые" места. Не столько "постель" им нужна, сколько – мужская ласка. Как принято говорить – "скупая мужская ласка". Просто поднимаю руку, чтобы вдохнуть аромат её волос, а она всем телом ластится, ткнулась лицом в ладонь.

Вижу жадный взгляд Кумы. Обращённый не на Клема, на меня. Сама – Клема, блаженно зажмуренного, чуть не насилует прямо за столом, а смотрит – на меня. Голодным взглядом. Да что за напасть? Я что, конским возбудителем – облит? Меня это – начинает напрягать. Я вам не бык племенной!

Веду молодку в койку, благо – дорогу помню. Слышу шаги за спиной по лестнице. Через стенку тут же начинается – концерт мартовских котов. От этого глаза молодки ещё жарче пышут. Горячиться. Но, я не спешу, с наслаждением мну её, поглаживая, неспешно задираю её ночную рубашку.

– Не могу больше! – Кричит, – С ума схожу!

Её терпение лопается, шмотки летят в стороны, толкает меня, жадно набрасывается, исступлённо и жадно целует. Поцелуями покрывает моё тело. Блаженствую. Да, фактически не я сейчас – не первых ролях. Я не против. Трётся лицом, грудями, глубоко вдыхает, жадно целует, засасывает, страстно шепчет. Довела себя девонька до полупомешательства, зная, что мы назад поедем через Ямы. Через её постель. Проигрывала в уме то, до чего дорвалась сейчас. О том же и шепчет. Она – неумелая, но очень жадная. Научить? Стоит ли?

– Не могу больше! Горит всё! – горячечным шёпотом кричит, ползёт на меня.

– Э, нет! Моя очередь! – переворачиваю её, распластываю на постель.

Молодая, сочная, упругая. Чистая и сладкая. И мне – наслаждение. Плыву по волнам её удовольствия, играю на её наслаждении, как на гитаре, рождая мелодию – невыносимого наслаждения. Кричит протяжно и низко, раненным зверем. Бьётся в конвульсиях экстаза, питоном сжимая меня. Чуть не задушила.

Лег рядом, смотрю на неё. Глаза освоились с темнотой. Милое личико, ещё не утратившее девичьей свежести. Как же мне нравиться любоваться женщиной, которую я только что закинул на пик любви! Как бы она не была красива – становиться ещё краше. На мой взгляд. А эти глаза? Ошеломление. Не повод ли мне для гордости? Я для неё – "намба ван". Смотрит, как на бога.

Любуюсь, поглаживаю, наслаждаюсь молодой мягкой и гладкой кожей, упругими формами. Завожу её опять. Я помню, что тебе от меня надо. Генетики доморощенные. Немного стрёмно от того, что я используюсь как племенной жеребец. Но, возьму – своим удовольствием. Эстетическое наслаждение видом взорвавшейся женщины я уже получил. И ещё увижу. Девочка очень податливая. Лёгкая. Чувственная.

Сам рычу. И узкая. Но, я – не в обиде. В таких случаях – на тесноту не обижаются. За это дарят любовь. И я её сегодня – наполню любовью. До полна. До полного изнеможения.

Всё пристойно, как меж влюблёнными советскими пионерами. Без изысков Камасутры. Не требуется. Довольны друг другом. Я – её молодостью и нежностью, она – моим, хм, достоинством и умением.

Она как нежная, податливая, хорошо настроенная гитара. Все струны натянуты. Играю её и наслаждаюсь получаемой мелодией любви. Она – поёт. Песню любви без слов. Поёт сначала скромно, пытаясь соблюсти тишину, но – не надолго. Поёт с полной самоотдачей, растворившись в мелодии любви. Так, девочка, так! Поёт до полного изнеможения. Завершив очередную песню, сворачивается клубком, как котёнок, тихо стонет. И – плачет.

– Не плачь, девочка, – глажу её по бархатной спине. По бархатной выпуклости спины, что ближе всего ко мне, – разве тебе плохо? Я обидел тебя?

Я же не позволил себе лишнего. Всё по заказу – нужное место заполнено любовью.

– Я люблю тебя! – и ещё горше плачет.

– Нет, девочка. Не меня ты любишь. А то, что я с тобой сделал.

– Я люблю, что ты со мной сделал! А завтра ты уйдёшь! И – всё!

И что ей сказать? Наврать – три короба лжи? Или успокоить древним надёжным способом? Пожалуй, второе. Ласкаю её. Мне не в лом. Мне – в кайф.

Споём?

*****

Услышав шаги за стеной, проснулся. Осторожно освободил себя от удава объятий девочки, накрыл её, натянул портки. Тревога была ложной. Я узнал шаги хозяйки дома.

Но, захотел до ветру. Деревянные шлёпки не одеваю – грохоту будет, как от подкованного коня. Иду до удобств. В оконце бани, затянутом какой-то органической плёнкой, трепещет свет. Иду босиком до уборной. И жду там, пока хозяйка не закончит с гигиеной и не зайдёт в дом.

Потом тоже иду в баню. С той же надобностью. Во дворе, у колодца, под кроной старой вишни – лавка. Присел, привалившись спиной к стволу дерева. Хорошо!

Две луны разом – дают довольно много света. Звёзды всё никак не хотят складываться в знакомые созвездия. Другой мир. И я в нём. Для улучшения генотипа. Пока, других надобностей местных ко мне не возникало. Да и я, вроде, не против. Пока, всё было довольно приятно, местами пикантно. Местами – остро. Вспомнил – решившую гульнуть от мужа – Лилу.

Мир этот для меня – сплошная карамель. Все носятся со мной, как с наместником бога. С хера ли? Я достаточно пожил, знаю, что сладкий мёд, без последствий, бывает только у второй мышки. За всё расплатилась первая мышка. А у меня – сплошь мёд. Бабы на шею вешаются, разные, весьма влиятельные и значимые люди – не тащат меня в пыточную, не отбирают несправедливо нажитое, а выкупают у меня ценности, делают вид, что не знают об интрижке с их женой, общаются, как с равным, в местный бомонд вытаскивают. Зачем? Бонус-левел? Ну, не верю я! Где – подлянка? Где – ложка горького дёгтя?

Тихо скрипит дверь. Идёт навстречу нимфа. Волосы распущены, ночная рубашка в свете лун – прозрачна. Ничего не скрывает, лишь наоборот, дразнит. Да что такое? И ты?

Но, голова, от ночной свежести, уже включилась. Кума. В этом мире нет православия. Кумовство – наше. Не слышал о таком в других культурах. Кума – неверный перевод. А что? Кто она Клему? Он – кузнец. Не простой, согласен, с изюминкой, но секретик его – ещё увидеть надо, а с виду – обычный городской ремесленник. А вот ты, кумушка – не проста.

Ах, чертовка, хороша! Имея взрослую дочь, так выглядеть в этом суровом мире – дорого стоит. Подворье, слуги, стол затавлен снедью Властителей, дров – вволю, дочь не имеет развитой мускулатуры – не работает физически, жалеешь её. Значит – есть возможность так жить. Ты – очень зажиточна. И при этом – рядом нет мужика. Кидаешься на х... хороших знакомых, как кошка голодная. Значит, постоянного партнёра – нет, а кого попало в свою постель – не затащишь. Гордость и рассудительность не позволяют. Не хочешь никого над собой? А как иначе, если мир принадлежит мужикам? Но, как ты выкручиваешься? Как вся твоя собственность не оказалась захапана никем? Имеется покровитель, который не делит с тобой постель? Кто это? И почему – без расплаты "натурой"?

Вот она подошла. Глаза бл... похабные. Лезет ко мне. Поднимаю её и усаживаю на лавку рядом со мной. И начинаю разговоры разговаривать. За что был обозван – старым мерзавцем и подлецом.

Но, моё затруднение – она частично решила. Объяснил ей, что плохо владею языком, потому не понял в какой степени родства она приходиться кузнецу. Явно, не кровного. Её лукавый ответ заставил ненадолго зависнуть дешифратор, следом – головной мозг. Она ответила, что её сын – отец ребёнка Клема. Загадка. Но, я уже знаю немного генеалогическое древо семьи Клема.

– Рыжая или белая? – спрашиваю.

– Белая, – улыбается, но растерянно, слегка. Думала, дольше зависать буду?

– Ты мать Смотрителя Виламедиала. Как тесен мир! Ох, и Клем! Лорд пялит его жену, кузнец – мать лорда!

Смеётся, хватает меня, бесстыдница, за штаны, тянет в баню.

– Испугался? Вот-вот! А ты постарайся! Не буду кричать, как дочь – пожалуюсь сыну, что – оскорбил ты меня и обесчестил.

– Знаешь что? Пошла ты! – рассердился я, отталкивая её, – шантажировать будешь – кого угодно. А мне – начхать!

– Ах, ты ещё и с гонором! – Она встала руки в боки. Как в том анекдоте про тюбетейку, – по палачу соскучился?

Я – уже у двери. Оборачиваюсь.

– Ты меня с кем перепутала? А, женщина? Ты! Мне! Смеешь угрожать?

Отшатнулась. Поздно. Наматываю волосы на кулак. Пробует кричать. Давлю, ставлю на колени, затыкаю рот.

– Я вас всех, благородных...! – рычу со всей пролетарской ненавистью к зажравшимся буржуям.

Разворачиваю, укладываю на полати, закидываю полы ночнушки на голову, вставляю... палочки в нужные графы её анкеты. Ох, ты какая... радушная и гостеприимная, наша хозяйка! Да, не девочка уже. Широкая... душа у тебя! И Клем – время не зря потерял. Разработал заготовку со всем своим молотобойным умением. А после полного опорожнения с твоей же дочерью – маловато мне будет. Нет у меня сил на часовые марафоны. Старый я уже. Ленивый.

Ну, это у нас – уже было. Проходили, на днях, мы этот урок. Рецепт свежий. Тоже – властная. Угрожала. Тоже кричала. Кричи. Хотела – громче дочери? Не знала? Я – джин. Я исполняю все твои желания. И понимаю я их – буквально. Трудности перевода. Бойся своих желаний – они могут исполниться!

Тут же меня ждёт горячий приём и тесные объятия, а ты – вырваться? Ну, давай. Так даже интереснее. А что же ты изменила тональность? Не так кричишь? Не по Станиславскому. Не верю! Уже не убиваешь меня? Кончились, в твоей фантазии, пытки? Что значит "ещё"? Быстро слишком ты сменила гнев на милость. Вот, так бы и сразу. Ласково. Просить надо. Да, так. С придыханием. С полным осознанием своей покорности. Знай своё место, женщина!

Проще надо быть и ор... организм на полати и вытянется в бессилии.

Она лежит, всхлипывает. Не осталось никаких классовых противоречий во мне. Да и не было. Так, юмор это из времён моей молодости. Когда мы забрались в женскую общагу мединститута и неделю "вели воспитательные беседы с бл... интеллигенцией, жаркие и страстные дебаты о непримиримости классовой борьбы". Когда нас, дембелей, отловили, и, со скандалом, выгнали из общаги, позади нас была "покорённая и оттр... униженная, но удовлетворённая" общага. Тогда и стали мы применять термин "со всей пролетарской непримиримостью", завязший на зубах с часов политинформации, несколько в ином аспекте.

Я нежно мыл гостеприимности хозяйки, а сам вспоминал, что из той группы отчаянных десантников – не дожил, до моего возраста, никто. Кто-то жил – отчаянно и сложил голову – лихо. Кто-то – тихо и мирно, в больнице, под плач родных. Но, до пенсии – не дожил никто. Олежка, тот и до дембеля – не добрался. Да и я – ни разу пенсию не получил.

Мои ласки успокоили хозяйку.

– Ты страшный человек, – сказала она, встала на носочки, повисла на мне, целуя в губы.

– А ты – не бойся. Но и не зли. Будь честной со мной и я не буду для тебя опасен. Так что ты от меня хотела? Не этого же? – хлопнул её по... пониже спины.

Села на лавку, сдвинув шайку. Загорилась.

– Хотела, чтобы ты сыну моему помог. Но, теперь – уже не знаю. Ты не тот, за кого мы тебя приняли.

– Так! Для начала – за кого вы меня приняли?

Опять – трудности перевода. Как я представился? Именем своим. Не подумал, что раз дешифратор переводит для меня, априори непереводимые – имена собственные, то и наоборот – так же. Я ещё удивился, что меня называют Андр. Было бы логично, если бы я был Андрей. Но, я же – Александр. Сокращают имена – от начала, а не от конца. Подумал – другой мир, другая логика. Нет, логика – не при делах. Виноват дефектный дешифратор. Ал-экс-Андр. Бывший Властитель Андр. Вот так перевёл дешифратор. Так произнесло моё горло. Как у нас, на Земле, звучало – Рыцарь Лишённый Наследства. Было же такое. Я читал в детстве "Айвенго". "Ал" – обозначение благородства и властности. "Ал" перед именем "Большой Владелец", после имени – "Малый".

– А Светогор? – удивился я.

– Ал Светогор? – Переспросила женщина. И ждёт, что я продолжу.

Понятно. В общении равных "ал" опускается. Ко мне граф обращался, как к равному. Вспомнил разговор, когда я убеждал супружескую чету Медных, что я – простолюдин. С новой точки зрения ситуация становиться – ещё пикантнее. И особым смыслом наполнился мой вопрос к Клему – про самозванцев.

Понятно, приняли меня за благородного, шляющегося инкогнито. Мистер Икс, ёпта. Пролетарий! Вот тебе и пролетарская ненависть!

– А теперь – чего ты хочешь, женщина? – спрашиваю.

– Не губи! – просит она и падает на колени.

Что-то это, как-то – нелогично. Так и говорю. А оказалось – болтовню мою услышали, подозрение имелось, а тут и убедилась. Ибо – смерд с рождения воспитывается – в покорности. Воспитывается словом, плетью и дыбой. Простолюдин – не сможет так "поставить на колени", "унизить" и разом – "указать на место" такой Боярыне. У него – психика так не сработает. Убить – да. Причём, обязательно – с жестокостью. А жестокость – от преступления через устои. Но, не "указать на место". Важно, не что я сделал, а – как. И – при каких обстоятельствах. Буквально – расставил все точки над "ё", когда "оппонент" зарвался. А ещё страшнее, что не только унизил, но – довёл унижение до крайней противоположности, а потом – приласкал. Как и положено Властителю – остановить зарвавшегося, но позаботиться о вассалах.

Вот такие последствия моей половой расторможенности. Я схватился за голову.

– Властитель, я не выдам вашу тайну. Но, поясните нам, недостойным, что вас привело в наши земли.

Смотрю на неё с удивлением. Только сейчас понял, что "нас" это не речевой выкрутас, не ошибка перевода, а именно обозначение группы единомышленников.

– Я – с другого мира, – осторожно начинаю.

– Плохая легенда, – качает головой Кума, так и буду её так же и называть. Ассоциативный маркер уже прилип прочно. Кума продолжает, – Орден Чистоты сжигает всех прошедших через Разрыв. Всех без разбора.

– Я брат Клема. С Севера.

– Вот, это – лучше. Но, МЫ можем знать правду?

– Нет, – пожимаю плечами. Не мотаю головой, а пожимаю. Потому как – сами отвергли правду.

– Есть у Вас какая-то цель?

Загадочно улыбаюсь и качаю пальцем. А что я ей скажу? Что мне все эти ваши непонятки и эта ошибка перевода – на хутор не упали? Что хочу – просто прожить остаток отведённого мне времени? Как можно спокойнее. Никакой я не лорд. Даже не бывший. Я – простой советский детдомовец. Оттого – лихой и отмороженный. Что с детства знаю – нахрапом и буром переть надо, иначе – растопчут. Или сразу показал всем, что ты – крут неимоверно и с тобой надо считаться, или – терпи каждый день. Так и прожил всю жизнь, проламывая головой стены, подгребая под себя людей, средства и ресурсы, вскарабкиваясь на эту гору, чтобы быть самым верхним бабуином в местном стаде. Это уже – моя натура. Больше полувека – не исправить за пару месяцев. Как только выпадаю из равновесного состояния сознания и эмоций – натура прёт. Натура – оборзевшего хабала, гопника и дерзкого бандюка. Натура малинового пинджака из "лихих 90-х". Натура – хищника, отщепенца, выродка. Натура – бешенной собаки. А бешенных собак – отстреливают. Пока "бешенная собака" – ещё щенок и не успела стать Наполеоном, Гитлером.

Сказать? И завтра же – они будут меня убивать. Если – не сейчас же. А то я не слышал, как кузнец занял позицию за окошком, затянутым мутной плёнкой. Сам же меня и разделает. Чтобы не вводил в искушение и не измывался над его любовницей. Ибо, что позволено Юпитеру...

– А кто "МЫ"? Какая цель у вас?

Оказалось, что "мы" – это Тайный Совет Властителя Ал Светогора. Вот же хитрый тип! Уважаю! Ха, оказалось, жена его – не Послушник Совета. И этот любопытный взгляд. Я спалил Лилу этим вопросом? Ну, тебе – знать не положено, а Рыжий – сам допетрит, раз такой прошареный. Если не он всё это организовал. Тонко и незаметно. Уважаю ещё больше! Жена хочет левака – на тебе – по самые помидоры! Салом по губам, чтобы не отвисали! Чтобы налево – даже не смотрела. А Рыжему – все плюсы. Жена, проученная – обратно в постельке, слегка обученная некоторым фокусам, да ещё и "воспитанная", ибо – обжегшаяся на молоке. Ну, не рисковать же ему – словить что-либо неприятное от залётного гастролёра? А тут, вроде, такой весь бывший "АЛ". А, тут Кумушкой – проверили, не заразен. Клем пробил, что не амбициозен. Не придётся расхлёбывать заговор против Красной Армии... тьфу, Горы. Ох, и Рыжий!

А цель Совета проста – процветание Властителя и подвластных ему людей в подвластных землях. И преумножение. Людей, земель и материальных ценностей.

Теперь мне на правде о себе – не выгодно настаивать. Да здравствует Север!

– Помогу, чем смогу. Столько, сколько мне отпущено будет, – говорю я этому Штирлицу в юбке. Без юбки. А, была – не была! Двум смертям не бывать! Обнимаю мягкое тело. Без грубости. На расслабоне.

Делай легче, делай чётче, кайфуй, кайфуй!

Когда зарычал в унисон с протяжным стоном Кумы, подумал с усмешкой: "А будет Умывальников Начальник наезжать, так ему и скажу, что мать я его... видел... по-всякому". И вот так. Тоже! А как она после смотрела!

А сестра Мойдодыра... если понесёт... Блин, родственник! Ты мне рубь должен! Возвращаюсь под тёплый бок девушки. Сразу вцепляется кошкой, не просыпаясь, опутывает меня своими конечностями, улыбается, что-то бормочет.

Вздыхаю. Вот я попал! Прямо в центр политических раскладов и интриг. В самую глубину – этой тёплой и влажной интриги! Пока – со сплошными прикупами. А как сдавать надо будет? Вот тогда и разберёмся! Спать!

*****

Клем – сидит насупившийся. Типа – обижен. Заговорщик, хренов. Кембриджский пятёрочник. Ничего личного, «кузнец». Чисто, бизнес! Ты же к Куме приходишь – не на потрахушки. Они – приятный довесок. Так и – не дуйся. На жену твою я претендовать не буду. Мне этот половой марафон – уже вот где! Прямо под кадык подпёрло! Меня ещё и утром... возлюбили, как самого ближнего своего. Хорошо, хоть Кума обошлась страстным поцелуем и крепкими объятиями при прощании. Так можно и надорваться навсегда! Ха-ха! С моими годами по этому поводу расстраиваться – не стоит. Не стоит – и пусть. Стоит – хорошо.

На нашу колонну два раза нападали какие-то твари, но далеко позади. Охрана отбилась легко и без потерь. Я хотел сходить посмотреть, но Клем так глянул, что мне сразу – стало лень идти. Потом голову колонны нагонять! Увижу ещё.

Когда вошли в зачуханный после вида Красной Горы Медвил, выдохнул с облегчением. Устал.

Не думал, что буду рад видеть семью кузнеца. Рад был, как родным племянникам. А их восторги подаркам – приятно погрели душу. Где-то мне были рады, меня ждали. Как дома. Дом? Нет, к сожалению. Черная кошка, пробежавшая меж кузнецом и мной, ещё и – нагадила на тропинку.

Залез на сеновал, даже без бани. Зае... притомился я. Спать!

Клем пытался вытащить меня на доклад к Наместнику, был вежливо послан. С надеждой, что без меня, как-нибудь.

Пока Клема не было, попросил Молота проводить меня до плотника или краснодеревщика. Пришлось пояснить, чего хочу – человека, что делает мебель. Тут – во двор вполз ворох веток. И мальчишка под ним. Вот этот Пятый меня и повёл. А я его – плюшкой угостил.

А заказал я у мастера – колыбельку для будущего ребёнка кузнеца. Пупок Ромашки – до носа достаёт. Со дня на день решиться этот вопрос. Чтобы было проще, рисовал палочкой на песке чертёж в изометрии. Видя, как смотрит мастер краснодеревщик, понял, что опять – напортачил. Не знает этот мастер объёмных конструкций. Недостаёт образности и абстрактности мышления. Конкретно этому или многим? Сошлись на том, что он мне объяснил устройство стандартной колыбели, напольной, а я внёс изменения. Главное изменение – колыбель не напольная, а подвесная. Уж крюк – сделаем, мы же – кузнецы, в стропилу – вкручу. Придумаю чего нибудь. Ударили по рукам.

Вернулся в кузню и стал делать крюк с винтом для вворачивания в балку. На чём и был пойман с поличным. Пришлось во всём сознаться. После допроса с жутким пристрастием со стороны кузнеца. Он чуть не плакал от обиды. Я его убеждал, что отношение у меня к его Ромашке чисто братские, но он не верил.

В общем, подрались мы. Прямо в кузне. Как не покалечились? Не понятно.

А потом – напились. Вместе. Всем заныканным вином, что кузнец берёг с самого Красногорска и планировал распить после рождения сына. Перед тем, как отрубится, Клем согласился поделиться женой, но не чаще раза в неделю. Ибо "после тебя – ловить там дня два – нечего". Я его убеждаю, что не способен на такую подлость, а он – убеждает меня, что Ромашка – "знаешь какая сладкая?" Сумасшедший! Озабоченный сумасшедший! Да вы меня все – так за... замучили, что у меня все мысли только об работе, о молоте и наковальне! Месяца на два – точно! Если не на полгода!

Психанул, пошёл прочь из этого дурдома. Погрозил пальцем детям, что подслушивать не хорошо, велел отца отвести спать, чтобы не простыл. А сам пошёл – проветриться.

Ко мне пристроился кто-то. Как собачка идёт сзади. Остановился, чуть не упал. Схватился за что-то. Посвистел собачке, но тут же – устыдился. Пьяный слепой дурак! Ну и что, что ночь! Два таких фонаря над головой. Да ещё один – под глазом! Светло же! Как мог парнишку под номером 5 принять за собаку? Но, совсем как собаку, почесал ему за ухом.

– Хороший мальчик, хороший, – убеждаю я его, – ты знаешь, куда я иду?

Кивает.

– А я вот – нет. В этом озабоченном похотью дурдоме – больше не могу. А куда мне ещё податься – не знаю.

Парнишка меня тащит. Иду за ним. И совсем ничего, что говорю с ним на чистом пьяном русском. Пёсик умный. Он всё понял.

Просыпаюсь от давления в некотором месте, сел и удивлённо понял, что не знаю, где нахожусь. И куда идти по нужде. Благо, сирена боевой тревоги увяла, как увидел свои вещи и ножи рядом с моим ложем, на лавке. Я опять голый. Да что за дежа вю! Что я, через день – буду изнасилованным просыпаться? Тогда совсем пить не буду! Закодируюсь! К знахарке Спасёне схожу – закодирует. Ну, не к кузнецу же идти? Тем более, что кузнец – Клем. Он как закодирует, так и раскодирует. Собутыльник, заговорщик и шпион. Решено, к Спасёне!

Дверь открывается. Истинно – бойся своих желаний – входит знахарка. С блюдом и чашками-пьялушками. Я застонал. Опять! Хватит! Не могу больше! Натягиваю покрывало на чресла. Девушка смущается и отворачивается. А, то я не видел этой лисьей мордочки под маской смущения! Напяливаю штаны и бегу. Из комнаты. Попадаю на улицу. Под смех прохожих, залетаю обратно. Спасёна показывает на другую дверь. Вылетаю во двор. Как всё захламлено! Но, по тропинке, нахожу – искомое.

Вернувшись, смущаясь от стеснения, прошу прощения, пытаюсь как-то оправдаться. Она с любопытством слушает.

– Как интересно, – говорит, – вот не пойму, за что кланяешься. За то, что ко мне пришёл, что не смог ничего сделать, или – что не помнишь, что сделал?

– Я не смог! – выдохнул я. Облегчённо.

– Мне опять обидеться? Только вчера вымолил прощения, а сегодня заявляешь, что я... что на меня не...

– Так-так! Погоди, не усложняй сущности! – попытался я её остановить. Но, понял, что лавина уже набрала ход. Я застонал и схватился за голову.

Блин, сработало. Поток обвинений прервался. Я был напоен жутко лечебными и жутко противными отварами, уложен на лежак и в жестокой форме... отмассирован. Массаж. Просто массаж.

– Ты – прелесть, – стонал я, – я почти люблю тебя, Спасёна! Ты просто возвращаешь меня к жизни!

– То-то! Старый, похотливый развратник! Все мысли у тебя только вокруг...

– Неправда! Я докажу!

– Докажи!

– Ты, не отвлекайся, кудесница! Да-а-а! Эй, сломаешь!

– Тебя сломаешь! Лежи уже, Северная Башня!

Похоже, совсем прилипло.

*****

Жизнь потекла размеренно и неторопливо. Но, скучать – было некогда. Я «съехал» от Клема к Спасёне. Но, каждое утро – как штык – в кузне. Работы – не разгрести!

Отожгли проволоку, чтобы была мягче. Дочери кузнеца на специальном станке наматывали проволоку в спирали пружинок, благо станок позволял это сделать даже не имея физической мощи молотобойца. Потом спирали разрезал на кольца Молот. Клещами. Мы с Горном плели кольчужное полотно. Работа кропотливая, нудная и тяжёлая. Стальные кольца были довольно жёсткими, не имея силы – не замкнёшь. Кольца просто замыкали. Нет тут электросварки. И пайки.

Намучившись с инструментом Клема, уговорил его сделать пассатижи. Они же плоскогубцы. Мне так ловчее и привычнее. Одно дело – захотеть, другое – сделать на той технологической базе, что имелась у Клема. Долго ли, коротко ли – сделали. Клем поддался азарту изобретателя, а когда, с третьего раза, получилось хоть что-то похожее, наотрез отказался сделать ещё одни плоскогубцы. Жалел потраченного времени. На его взгляд – никакой разницы с тем, что было, только – возни больше.

Тем более, что родился малыш. Роды прошли нормально, малыш родился здоровым, чистым от Скверны и Тьмы. Клем полтора дня пил, потом полтора дня – отходил. Ещё и сам хотел повитуху возвращать на место её постоянной дислокации, но Вил Ал был сильно против. Сам всё организовал.

Ввиду временной нетрудоспособности нашего мастера, у нас – выдался выходной. Один. Потом явилась стража и, с прибаутками, усадила всех подмастерьев кузнеца за рабочие места. И остались "охранять". Чтобы не скучали, включили их в "техпроцесс". Горн их озадачил вальцовкой колец. Некоторое количество колец Клем решил – чуть подплющить. Говорит, что получившаяся грань придаст дополнительную крепость кольцам. Как ребро жёсткости. Из-за новизны дела у стражи шли весело, но медленно.

Пока мы плели стальные свитера, Клем – оклемался, опять вернулся к работе, ковал оружие. Было ему тяжко, но и сверхспособности ему не требовались. Ковал не для качества, для количества. Мечи из стальных заготовок, просто полосы заточенной стали под размер руки одного из дружинников, наконечники копий – без примерки, гнал потоком. Топоры и секиры. Когда шла ковка – молотобойцами были мы с Горном поочерёдно с присланными Смотрителем помощниками. Всё это закалялось – самим Клемом. А точилось – Горном. Паренёк – почти готовый кузнец.

Мы с младшим сыном кузнеца – плели кольчуги, когда не махали молотами. Потому как, с бронёй было – совсем тоскливо у воинства Смотрителя Вила. Как гордо носили кольчугу получившие её! Избранные. Естественно, что Смотритель награждал бронёй своих дружинников в порядке значимости для себя. Так кольчуга – быстро стала в Медвиле знаком отличия.

Для упрощения процесса – не изготавливали полную кольчужную рубаху, а делали полотна нужных размеров, мастера бронники, спецы по коже и стёганным защитным наборам – закрепляли кольчужные сегменты на своих изделиях. Получалось чёрте-что, но – быстро. С использованием конвейерных методов разделения труда.

Клем и меня послал к Кожемяке – мерки снимать. Видимо, Совет Тайных решил, что та бронь, что выдали мне раньше – не подходит.

С попутным караваном пришли наши заказы. И я переоделся в новую экипировку. По моим лекалам, но из местных материалов. Хэбе – уже порядком поизносился. Теперь, я мог, издали, сойти за местного. Пристукнутого, но местного. Этакий местный – неформал. Потому как, не возлюбились мне полы курток до колен. А большое количество карманов на одежде – уже переставало становиться диковинкой. Практичные штуки – очень быстро перенимаются. Мешочек на поясе всё же уступает в удобстве внутреннему карману. А моя шляпа с поднятыми полями, как у мушкетёра? Ну, каких только головных уборов тут нет!

После кузни, я шёл к Спасёне, как к жене. Со всеми вытекающими. Т.е. ремонт всего, с чем могут справиться мои руки по хозяйству, приведение к какому-то порядку заброшенного подворья знахарки. И супружеское ложе. Где мы больше спали и разговаривали. Ну, когда насыщались друг другом. Ажиотаж новизны прошёл быстро, хотя, её не зря звали – Сластёной. Но, я не ушёл от девушки, когда новизна подувяда. С ней было интересно. А ей – со мной. Любви никакой быть не могло, с моей стороны – точно. Чисто партнёрские отношения. Сожительство. Обоюдовыгодное соглашение. К девушке я испытывал дружескую симпатию, конечно же, половое влечение, и – интерес, как к личности. Всё это и могло бы привести к браку, если бы не такая существенная разница в возрасте и мировоззрениях. Но, мы – не заморачивались по этому поводу. Было хорошо быть рядом, приятно в общей постели, интересно общаться. Чего ещё надо?

Незаметно для нас, кузнецов, прошла уборочная. Так же, как и у меня на Родине, доблестная армия помогала крестьянам убирать урожай. И, точно так же – иногда вместо крестьян его убирая и перерабатывая. Потому как на земле Медвила сложился определённый милитаристический перекос. Более того, население Пограничья в первую очередь были воины, а потом – крестьяне и ремесленники. В следствии очевидной близости опасных территорий и постоянной угрозы от всяких опасных сущностей. И не всегда – не разумных.

Соседи не дремали. Их бронепоезда тоже стояли под парами на запасных путях. Потому нам, кузнецам, было запрещено участвовать в чём либо, кроме работ на благо военно-промышленного комплекса Медвила.

А мне, персонально, было запрещено ходить со Сластёной "по грибы, по ягоды". Ну, сопровождать её в её выходы на сборы лекарственных трав, кореньев, жучков и паучков. Настоящая ведьма. Нет, ради страсти – пожалуйста, не звери же, понимаем, дело молодожённое. Но, на сборы лекарственных ингредиентов со Спасёной ходили дружинники из самых умелых Егерей и... Пятый – мальчишка доходяга. Потому как дело знахарское – тоже стратегическое. А сама Спасёна – входила в комплекс ВПК. Как единственный профессиональный лекарь в городе.