Текст книги "Пьяная Паучиха (СИ)"
Автор книги: Аноним Эйта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Или что девушка может предпочесть сложную выматывающую и малооплачиваемую работу спокойному браку с безобидным стариком. Последнюю концепцию Лелле и сама с трудом воспринимала, но Селия вроде как убедила ее, что такое возможно.
– И содержал?
– Возможно, это богатый друг, который многим Шелеке обязан. Поймите: мне нет смысла прятать дочь. Если бы я не хотела этого брака, я бы просто не повезла ее в Тьен, мудрый Рео. Это была очень выгодная договоренность для наших семей. И я искренне надеюсь, что все еще разрешится к взаимному удовлетворению.
– Ваш род нанес моему роду оскорбление, Лелле. – Рео раздул крылья крючковатого носа и вообще сделал такое лицо, какое делал маленький Гаян, когда ел кислое. – О каком удовлетворении может идти речь? Нас удовлетворит лишь должное наказание для Саю.
Этого она проглотить не могла.
– Как вы смеете со мной так говорить?! – Лелле обогнала его и встала, перегораживая путь, – Я старше! Будьте добры, не позорьтесь неуважением. Я вам не девчонка, чтобы звать меня по имени! Вам нужен конфликт? Будьте уверены, я объясню Верховному Жрецу, как именно вы его спровоцировали.
– Ваша дочь всю жизнь росла в тепличных условиях, – уже тише и вежливее ответил Рео.
Может, на него отрезвляюще подействовала изморозь на этих его нелепых широких штанах, Лелле не знала. Вкус к обычной, не ритуальной одежде у него отсутствовал напрочь, и если свитер просто был немного странного кроя, и достаточно дорого выглядел, чтобы смотреться прилично, то штаны-пароходные-трубы были тем самым писком Тьенской моды, которого Лелле предпочла бы не видеть никогда. Хотелось искренне и от всего сердца пожелать Рео больше в жизни не вылезать из жреческих одеяний.
– Ваша дочь не смогла бы выжить одна.
– Ну так что же вы, – взвыла было Лелле, но тут же опомнилась и взяла себя в руки, понизив голос, – тогда никак не можете найти, кто ее прячет?
– Я найду, не сомневайтесь. Это как-то связано с Кругом Нии – только с ними Саю общалась, кроме брата.
Неожиданно здравая мысль. Может, все-таки удастся достучаться?
– Слушайте, моя подруга Селия, – у Рео почему-то дернулся глаз, – занимает не последний пост в Ведомстве. Она рекомендовала мне одного из лучших поисковиков людей в Тьене – Ланерье рода Ферре. Я уже говорила об этом, но умоляю вас, прислушайтесь к интуиции покинутой матери: сходите к нему! – Лелле чуть склонилась.
Она была готова еще не так унизиться, лишь бы Рео взял на себя эти расходы. Жрецы Лаллей известны своим демократичным поведением, но и дерут они за услуги очень много. Рео, конечно, талант, но хоть со жрецом-то сможет найти хоть что-то общее?
– Ни один из поисковиков ранее не помог, я лишь зря потратил деньги...
– У него другая методика. Ему не нужна ни кровь, ни имя рода.
– Что же. – сказал Рео, коротко поклонился и обошел Лелле, как дерево, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Лелле очень, очень надеялась, что хоть в этот раз этот упрямец к ней прислушается.
Впрочем, от этого разговора все-таки был толк: он натолкнул Лелле на одну очень простую мысль, которая позволит ей применить все то, чему она научилась в Орехене, и заодно добиться расположения Вио. И, быть может, даже дочь найти. Если повезет.
Разумный человек, привыкший вкладывать деньги и растить деньги всегда рад, когда человек, умеющий делать деньги из дыма, предлагает хорошую идею. А Вио – разумный человек.
Она незамедлительно достала из сумочки телефон и быстро набрала номер.
– Алло, Селия? Ты не одолжишь мне свое имя? Хочу заказать кое-что на черном рынке... Да, как обычно – хочу посмотреть, кто здесь знаки Улы Милостливой вышивает мимо Храма, а то непуганые все, продают чуть ли не на соседней улице... Ты сейчас в Хаше? Да, ты права, нет смысла делать это под твоим именем. Угу... А к кому можно обратиться?
Селия была из тех, кто легко заводит связи, поэтому связью с этой женщиной Лелле дорожила.
Кроме того, она слишком уж быстро примчалась поддерживать и утешать, когда случилось несчастье, да и дочь ее входит в Круг Нии...
Лучше было держать ее поближе. Она что-то точно знала. И потому не даст плохого совета, в котором Лелле могла бы ее обвинить.
Лелле убрала телефон.
Никто не будет перебиваться с хлеба на воду, если умеет что-то, за что платят больше. Лелле бы вот точно не стала.
А Саю умеет многое лишь потому, что Лелле ее этому научила. Пусть мать не может найти дочь, но учитель сможет найти ученицу.
Лелле узнает работы своей дочери даже с закрытыми глазами. На ощупь.
21.
– Ты уверен, что все будет нормально?
– Абсолютно. – кивнул Мара.
Девушка все порывалась развернуться и шагать домой. Он не был уверен, беспокоится она за Ланерье, или просто боится идти с ним.
Хотя его отроду девушки не пугались. Но и всерьез не воспринимали.
«Ты такой... безобидный».
Мара качнул головой, отгоняя непрошеное воспоминание.
Саю вела себя очень скованно, очень робко, никогда не заговаривала при нем первой – но Мара ведь не делал ровным счетом ничего страшного, чтобы его бояться.
Она казалась еще меньше и хрупче, когда вот так ежилась, втягивая криво-косо стриженную голову в ворот пальто, как черепашка.
Мара присмотрелся: она уже отстирала от темных рукавов ржавые потеки, даже не спросив, что это. Исчезли со случайно прихваченного вместо куртки пальтишка и пятна глины: Ланерье по пути умудрился навернуться со скользкого берега... Мара бы все рассказал, но она молчала. Не потому, что ей было неинтересно: Мара видел, как она проглатывает рвущиеся из нее вопросы, сжимает губы, склоняет голову...
...И никогда не смотрит в глаза. Будто он дикий зверь, которого страшно спровоцировать.
– А может, я все-таки чуть попозже схожу?
– Все нормально. Ланерье уже навязал мне десять возможных задержаний в награду, если мы вернемся, куча лент впустую пропадет. Ланерье расстроится.
Он сказал это ей мягко, как ребенку.
Саю выдохнула в холодный воздух облачко пара побольше и еще сильнее поникла. Опять не угадал. Да что же это такое!
На том, чтобы Мара пошел с ней, Ланерье настаивал неожиданно жестко. Саю попыталась доказать, что справится и одна, началось было долгое препирательство, бессмысленное, как все семейные споры, но тут Маре надоело это слушать, и он предложил Саю поведать присутствующим, как надлежит пользоваться автобусом.
Саю молчала, склонив голову. Характерным жестом пыталась коснуться кончиков пальцев и тут же разжимала руки, убирала за спину, как провинившаяся школьница – по рукам ее что ли били за привычку расковыривать заусенцы? Затем поспешно выпрямлялась, поднимала подбородок, руки повисали вдоль тела, неприкаянные. А потом, стоило ей встретиться случайно взглядом с Марой, вновь опускала голову, и так по кругу.
Простейший вопрос превратился в пытку; Мара чувствовал себя виноватым, видя, как мучается это непонятное создание, но он же не знал! Подозревал, но не был уверен.
А даже если и был прав, все равно, чего трястись-то – не съест же он ее за неправильный ответ!
– К... контролер?.. – наконец выдавила из себя Саю и закусила губу.
– Мара тебе поможет добраться. – Ланерье повернул к Саю голову; та задрожала губами и тихонько взяла его за рукав халата двумя пальцами, робко подергала.
Маре хотелось под землю провалиться – чем он ей так не угодил-то?
– Ладно, – тем временем смягчился Ланерье, – но сделаем хотя вот как... Саюшка, пожалуйста, мне так будет спокойнее. Хотя бы в первые пару дней. По самым дальним адресам. Окрестные ателье обойдешь сама чуть позже, как раз мудрая Ашида успеет справки навести. Мара научит тебя пользоваться общественным транспортом.
– Но как же ты?..
– Все со мной будет в порядке, – вздохнул Ланерье, страдальчески вскинув белесые брови, – я уже ответил на молитву...
– Я позвоню Майе, – неожиданно твердо сказала Саю.
– У нее пересдача, – как-то слишком быстро брякнул Ланерье, и Саю подозрительно прищурилась, – а я совершенно здоров.
Они сидели в кабинете, среди бесчисленных подушек, и Ланерье зачем-то подгребал их к себе, выстраивая пирамидку. Только Саю стояла с тех самых пор, как вошла в комнату, хотя Мара уже давно предложил ей присесть тоже.
– Пересдача у нее была два дня назад. Зачли ей это, как его, – Саю подняла глаза к потолку, вспоминая, – гражданское право? Сейчас у нее разве что похмелье... Она звонила вчера ночью. Я не стала тебя будить.
– Не может быть, чтобы у нее уже кончились пересдачи, – упрямо возразил Ланерье.
В этом была определенная логика: Майя хвосты будто коллекционировала. Неудивительно. Мара видел ее всего пару раз, у Ланерье дома, и всегда в учебное время.
– Хорошо. – казалось бы, смирилась Саю, но тут же добавила тихо, но весомо. – Встань, пожалуйста.
Мара поднялся было, чтобы помочь Ланерье, но Саю положила ему руку на плечо, удерживая какое-то мгновенье, и тут же отдернула. Мара намек понял.
– Да легко! – лихо ответил Ланерье, и попытался нащупать стенку, снеся походя несколько свечей со столика. Мара бросился отгребать ленты и тушить то, что загорелось.
Тем временем, цепляясь на вбитые в стену гвозди, Ланерье восставал с упорством зомби. Зрелище было жалкое. Ну да, с Молитвы и трех дней не прошло. Обычно Ланерье отсыпался около недели, и его прекрасное состояние в этот раз Мара приписывал великолепному супу Саю и ее же выдумке с пианино, благодаря которой Ланерье поймал сигнал до того, как окончательно довел себя до истощения.
– Ланерье, – не выдержал Мара, дуя на обожженные пальцы, – ты мне, конечно, друг и поисковик года, но Саю права. Одного тебя оставлять на целый день вообще не вариант. Ты, может, и не помрешь, но вот квартиру спалишь.
Саю благодарно кивнула и прежде, чем Ланерье успел возмутиться, пошла искать телефон и договариваться с Майей.
Мара не был уверен, что это самый удачный выбор сиделки – насколько он знал Майю, та могла спалить квартиру не хуже Ланерье со сбитым внутренним зрением, – но зрелище, как Саю что-то делает решительно, было настолько экзотическим, что возражать он тогда не стал, боясь, что она опять замкнется.
Ну вот как сейчас. Они шли по улице, Мара тащил огроменный рюкзак – он бы сам не поверил, что такую кучу барахла можно нашить за три дня и три ночи без волшебного колечка, если бы Саю не делала это прямо при нем, – а Саю держалась поодаль. В окрестностях. Как будто Мара тащил рюкзак с совершенно не относящимся к ней портфолио.
– Слушай, – наконец не выдержал он, – я же не людоед. Да, я служу в Ведомстве, да, в следственном, но это не значит, что я сейчас сгребу тебя в охапку и понесу возвращать тебя твоим богатеньким родителям!
По дороге вихрились остатки высохших листьев; солнце тускло светило с неба, с трудом пробиваясь сквозь набухающие тучи – вечером обещали снег, и Мара ждал этого снега, как ребенок: наконец-то наметет белым поверх подтаявшей и вновь подмерзшей осенней грязи. Вокруг было пустынно, ни души.
Саю чуть не выронила стопку газетных вырезок, которую держала в руках.
– А...
– Рюкзак и так тяжелый, тебя еще тащить куда-то, – пробурчал Мара.
– Откуда вы знаете? Ланерье же сказал...
– Ну конечно же я ему поверил. А еще я верю, что к нему сейчас не пойдут чередой клиенты, которым нужен поиск, потому что это запрещено правилами вуза... И что Солнце-Ярока тащит по небу огненная кобылица, да-да. Ты же ведешь себя как затравленная беглянка, – прямо сказал Мара, – как будто ты в чем-то виновата. К тому же... Прямая спина, ухоженные ногти, фортепьяно и шитье, прическа... Узнаю руку слепого мастера, да и корни зеленые отросли... Ты никогда не заговариваешь первой, ты боишься меня, ты ведешь себя так, что я обратил на тебя внимание и сделал выводы.
– И как мне...
– Во-первых, на ты, пожалуйста, а то от этой официальщины мне все время кажется, что за мной начальник подглядывает из-за угла. Во-вторых, когда человек ведет себя так, будто ему есть, чего бояться, все начинают волей-неволей думать, а что же именно с ним не так. Будь наглее. Расслабься. Ты же отлично справлялась, когда думала, что на тебя никто не смотрит...
– ...что?
– Я видел в окно, как ты в школу шла. – пояснил Мара, – Вот и думай, что я – никто. А то мало ли, на следователя нарвешься, у которого есть с собой листовка с твоим семейным портретом – не дай гаду понять, что ты это ты!
Саю задумалась... и вдруг хихикнула.
Фух, вроде... оттаяла? По крайней мере перестала так четко выдерживать дистанцию и подозрительно коситься.
– Я все поняла, – сказала она наконец, – если я веду себя виновато, все думают, что я виновата.
– Так и есть.
– А если я веду себя, как будто меня нет, все думают, что меня нет.
Вот здесь уже Мара оказался сбит с толку.
– Я не очень понимаю...
– Нет, ты и не поймешь. Ты другой. Ты прислушиваешься к людям, даже когда они молчат. И смотришь, когда они прячутся. Будто дырки сверлишь.
– Не замечал. – смущенно хмыкнул Мара.
– Но есть люди... Они смотрят на тебя, а сами думают, какие же они великолепные и сколько... – Саю запнулась, но все-таки выговорила смущающий конец фразы, – сколько с тебя поимеют.
– О. – сказал Мара.
Не то чтобы он был альтруистом, Ланерье-то пообещал ему не только задержания, но и еще кое-какую удачу по мелочи. Не говоря уж о том, как помогали раскрываемости его «Ответы на Молитву». Но было приятно думать, что есть злые «некоторые» и Мара, которого таким не считают.
Правильной стратегией оказалась честность. И разговор на равных. Что же, он запомнит.
Он перевел тему.
– Ты говорила, Ланерье звонили...
– Он устал. Она пьяна. Она бы не запомнила, он бы не напомнил, и толку будить тогда? – туманно пояснила Саю.
– Резонно... – протянул Мара.
Он хотел было заговорить про пальто, но тут Саю остановилась, и остановила его, ухватив пальчиками за рукав.
– Спасибо, за беседу, – улыбнулась она и кивнула на вывеску «Мира Вязанья», – а сейчас...
– Удачи, – кивнул Мара, снимая рюкзак, – я тогда отойду, тут вроде где-то неподалеку кофе продавали. Вернусь через полчаса. Минут сорок максимум.
– Спасибо, что вообще решил помочь. Автобусы правда страшные...
– Обращайся.
Интересная девчонка.
Мара подышал на свои руки: он опять забыл окосовы перчатки, что ж такое. Ладно, для того и придумали карманы. В кафе отогреется.
22.
Ноги возмущенно гудели: за день Саю обошла столько мест, что начинала понимать, что за прелесть героини любовных романов находили в таскании на ручках.
Когда-то давным-давно Гаян поднимал ее на закорки и катал на спине. Он был слон, она была повозчик... слоноводитель?
Сейчас самый старший брат, этот важный мужчина в жреческих одеждах, даже руки ей не подаст. Он очень давно перестал ее замечать; но в такие вот снежные-снежные дни Саю вспоминала время, когда была совсем маленькой, и все ей было позволено, даже кататься на широкой спине будущего наследника Храма.
Она бросила еще один взгляд в окно предбанника и увидела Мару, ждавшего ее у выхода. Он дышал на покрасневшие пальцы, иногда тер уши. В этом году в Тьене зима очень долго боролась с осенью и сегодня вдруг победила: пока Саю разговаривала с мудрой Хиши, сугробы выросли на добрую ладонь.
Нет, на сегодня хватит. Уже стемнело. У Мары уши отвалятся.
И зачем Ланерье навязал ей этого странного парня? Саю куда больше боялась идти с ним, чем идти в одиночестве.
На первый взгляд Мара не нес в себе ровным счетом никакой опасности. Он был худощав, как студент, хоть до болезненной худобы Ланерье ему и было далеко, и не слишком высок. Волосы были самого обычного для землевиков коричневого цвета с легкой прозеленью на электрическом свету. Получается... зеленоватый шатен? Саю не была уверена, что этот оттенок так называется, но Мара явно был не из тех парней, у которых можно было бы это уточнить. Скорее, для него существовал коричневый, коричневый и еще другой коричневый. И серый.
Потому что в таких тонах он подбирал одежду. Это всегда была одна и та же старая куртка, что-то под ней невнятного фасона и цвета, чаще футболочное, протертые на коленях штаны, и замызганные туристические ботинки устрашающе мощного вида, рожденные преодолевать грязь и бурелом.
Хотя слово «подбирать», кажется, было не слишком верное. Что схватил, то и надел. Лишь бы пережило буреломы и прочие Тьенские ужасы.
В общем, обычный, даже слишком обычный парень совершенно безобидного вида. Но если присмотреться... Саю насчитала штук двадцать мелких шрамиков: под глазом, на скуле, на шее, с десяток светлых черточек на смуглых руках – левой Мара вообще владел не очень хорошо, слишком сильно сжимал вилку, и ладонь его пересекала еще одна красноватая черта.
Он явно был не из тех, кто легко подхватывает простуду и обожает лечиться, но от него так и фонило мелкими и крупными целительскими воздействиями: микроскопического целительского дара Саю только на такое и хватало.
А пальто, которое ей вернули, было все в грязи и, кажется, даже крови. И запах... Что-то было такое, неуловимое, страшное, чуть пороховое?
А самым пугающим в Маре был его взгляд. Она думала, после белых глаз-бусин Ланерье ей больше ничего не страшно: но самые обычные серые глаза Мары ее разубедили.
Он все время смотрел – не сквозь нее, не мимо нее, не вскользь, куда-то в точку над ухом, как обычно смотрели мужчины; не на грудь и не на задницу, как обычно смотрели мальчишки; он смотрел на нее. Он вглядывался. Он подмечал. Он хотел знать, что она за человек.
И он расколол ее так просто и походя. Узнал, кто она. Если бы захотел – уже бы сдал матери. Но он не хотел, и Саю боялась, что причина, по которой он не хотел, вдруг исчезнет.
И тогда он ее вернет.
Потому что вот она, правда, и ее видит каждый, кто захочет увидеть: Саю маленькая глупая беглянка, которая понятия не имеет, что делать со своей жизнью и как жить дальше. И даже работа этого не изменит.
Если она будет, эта работа.
Ей обещали перезвонить уже местах в пяти, но мудрая Ашида предупреждала, что на такое не стоит сильно рассчитывать.
Конечно, это был только первый день, но она все-таки надеялась...
– Что, не вышло? – спросил Мара, протягивая руку за рюкзаком.
– У тебя руки красные, – буркнула Саю.
После их утреннего разговора она не то чтобы перестала его опасаться... просто смирилась с тем, что ее жизнь – и в его власти тоже. И прекратила попытки спрятаться. Все равно бесполезно: он явно не собирался отворачиваться и считать до десяти.
– Перчатки забыл, – Мара вскинул рюкзак на плечи, – сегодня все?
– Да. Наверное, пора домой.
Снег сыпал и сыпал, оседая на ресницах, попадая в рот. Саю пожалела, что и сама не захватила шапки. Накинула капюшон.
– Тогда можем заглянуть ко мне на работу? Меня просили передать Ланерье файлы на малый поиск, только звонили, что собрали. Тут рядом... Было бы проще сейчас перехватить, но если ты очень устала, я зайду завтра, а сейчас отведу тебя домой.
– Я могла бы сама дойди до дома...
– А как же богиня Экономия, которой служит мой служебный проездной? – хмыкнул Мара. – Нет, Ланерье мне тебя поручил, я тебя и верну.
Он сунул покрасневшие руки в карманы, и Саю вдруг стало стыдно. Он целый день с ней возился – да, Ланерье ему что-то за это обещал, не просто так. Но возился же. И ждал. И вообще. И рюкзак брал на плечи, как что-то само собой разумеющееся. И Саю не задумывалась – отдавала. А он таскал.
А тут маленький крюк, а она ноет.
– Да, давай. – кивнула она как можно увереннее. – Такой красивый снежок. Я только рада буду погулять.
Мара улыбнулся.
– Спасибо.
Это и впрямь оказалось поблизости. Мара предложил ей зайти погреться, но Саю боялась, что в отделении Ведомства и впрямь могут оказаться листовки с ее лицом. Мара тоже, наверное, об этом подумал, поэтому настаивать не стал. Попросил ее подождать пять минуточек в соседнем переулочке у телефонной будки, и спешно ушел.
Оказывается, он мог ходить очень быстро, когда ему не приходилось подстраиваться под Саю.
Глядя, как он скрывается в метели, Саю почему-то вспомнила Шелеку. В детстве они много играли вместе, особенно когда было снежно: брат, оказавшись в родной стихии, любил поднять маленькие буранчики и завернуться в них, как в плащ. Саю он ткал платье из блестящих снежинок – она в этой игре была принцесса.
В переулке никого не было. Тихо падал снег, неярко светил фонарь, и в пятачке света была Саю, телефонная будочка и огоньками мерцающие снежинки, из которых ей когда-то шили самые роскошные в ее жизни наряды.
Саю, поколебавшись, открыла дверцу будочки и перелистнула страницы лежащей на полке у телефона книжищи. У отделения Ведомства, даже такого вот, на окраине, никто не осмеливался драть из нее листы. Или, может, ее просто часто меняли.
Саю не знала.
Она легко нашла домашний телефон Вио. Кинула монетку, набрала, слушала, как бьется сердце и идут длинные гудки.
– Алло?
– Простите, вы не могли бы позвать к телефону Нию рода Улы? Я ее подруга из... института. Хотела кое-что спросить.
Еще дольше она стояла, слушая шорохи в трубке. Наконец Нию разыскали: Саю с облегчением услышала знакомый голос.
– Да?
– Передай Шелю, что я... нашла работу, пожа...
Дверь распахнули, Мара выдрал у нее из рук трубку и с силой опустил на рычаг. За локоть вытащил из будочки.
– Мозги отморозила?! Или хочешь сдаться?! – рявкнул он, недобро прищурив глаза.
– Я просто... – Саю замялась.
Мара смягчил тон.
– Если ты хотела передать весточку, то могла просто сделать это через Ланерье. Зачем сама-то? Это же опасно. Те, от кого ты бежишь, могут...
– Прости.
Мара разжал стиснувшие локоть Саю пальцы, отнял руку, нервно хрустнул костяшками.
– Да за что ты извиняешься? Я же никто тебе. Просто... это глупо, понимаешь? – он потер виски, и сразу стало видно, что он очень устал сегодня. – Ладно. Прости. Я не должен был... Не больно локоть?.. Правда прости. Дело твое.
– Я просто подумала, что будет правильнее, – Саю подняла глаза, – сделать это самой. И...
...хоть чем-нибудь самой рискнуть.
Но этого она не договорила.
Это звучало как глупость даже у нее в голове.
23.
Ния ни за что бы не заговорила с Лелле.
А когда та пыталась заговорить с ней, Ния всегда находила срочные дела.
Она смотрела на эту уставшую, угасающую женщину, тенью скользившую по дому, но ей не было ее жалко.
Совсем, казалось бы, недавно Ния стояла около двери в отцовский кабинет. Было темно, свет не горел. Отец частенько засиживался за работой допоздна, но в тот день пораньше ушел спать: разболелась на погоду голова.
Ния достала из кармана шпильку...
И тут увидела на той стороне коридора Ангена.
Она бы не смогла ничего сделать, даже если бы он тогда ее не поймал; она понятия не имела, как вскрывать замки шпильками, лишь смутно подозревала, что это возможно. Но она хотела попытаться.
Не потому, что была несчастна, и не потому, что хотела убежать. Просто она... хотела большего.
Даже если это значило – украсть собственный аттестат из кабинета родного отца; даже если это значило – врать всем.
И Ангену тоже.
Но Ангену врать никогда не получалось.
Он простил ей то неловкое объяснение во тьме. Он всегда ей все прощал, принимая ее жадность за детские шалости.
Когда-то двенадцатилетнего мальчишку познакомили с его новорожденной невестой, и он воспринял это абсолютно спокойно: так, по крайней мере, рассказывала Ние мама.
Сколько Ния себя помнила, он всегда был рядом. Ей даже ни разу не удалось с ним толком поссориться. Капризы ее выполнялись, слезки утирались, а поддразнивал он ее едва ли сильнее, чем своих младших сестер, хоть и по другим поводам. Никогда – обидно.
Разве что до свадьбы они не зашли дальше поцелуев – Ния была готова, но Анген не позволил ей торопиться, единственное, в чем он ей отказывал. Впрочем, они наверстали после.
Ния всегда была любима и не представляла, что может быть как-то иначе – поэтому любовь никогда не была ее главным жизненным приоритетом. Она не сталкивалась на этом пути с трудностями страшнее предсвадебного мандража, который, впрочем, легко разогнали подруги, и поэтому болтовня о чужих проблемах горячила ей кровь и придавала жизни пикантности.
И когда Саю собиралась сбегать, Ния зашла к ней в комнату. Там был еще Шелека – мерял шагами пол, от угла до угла, наблюдая, как спешно собирается сестра.
– Ты уверена, что хочешь это сделать? – спросила тогда Ния.
– Спасибо тебе за гостеприимство, Ния, – Саю склонилась в глубоком церемониальном поклоне.
– Я спросила.
Ния была младшей хозяйкой этого дома, и могла настаивать. Прикрывая Саю, она тоже рисковала – и хотела получить хоть что-то взамен.
Шелека замер в темном углу: руки стиснуты в кулаки, глаза лихорадочно блестят, дышит холодом – он тоже вслушивался. Ошибся? Поступил правильно?
«Что гонит тебя из теплого дома, Саю? Ты отказываешься от жениха, от рода, от имени – ради чего?»
Ния не спросила об этом вслух, но Саю поняла.
– Ты же... – она замялась, чуть ссутулила плечи, – учишься в Ведомственном. У тебя подруги... У тебя пары. Жених... Предначертанный, не выгодный... У меня... – она покосилась на стоящие у окна сундуки, в которых пылилось ее приданое, – нет. И здесь... – она моргнула, прогоняя слезы, сказала тверже, – и здесь у меня этого не будет. В этом разница. Тебе – разрешают. Тебя очень любят, поэтому... И дядя Вио – дядя Вио добрый. Мне – не разрешат. И я не могу больше, не вынесу. Тяжело.
И Ния склонила голову, принимая этот ответ.
...Однажды Анген принес Ние огромный букет цветов. Она терпеть не могла такие цветы, дурацкие розовые розы. Но в конвертике вместо записки был ее аттестат – и Ния никогда не спрашивала, как Анген его достал. Украл? Договорился с Вио?
Ее поступление действительно стало для отца сюрпризом, или мудрый Вио закрыл на это глаза?
Она тогда прижимала к груди этот конвертик и долго-долго плакала – так она была горько-счастлива. Готовность Ангена так просто отпустить ее учиться казалась ей проявлением его безразличия.
Разве не должен возлюбленный схватить ее – и никогда-никогда не отпускать? Так показывали любовь книги и фильмы, и такой любви шептались в школе девчонки, и раньше она не задумывалась, что у нее выходит как-то иначе. Ведомственный – опасное место, и Анген ей об этом говорил. Тогда, застав ее у двери, он был не слишком-то доволен происходящим, но вот – сам отдает ей в руки документы. Он хочет от нее избавиться?
Ведь она будет мешать ему разъезжать по свету и строить мосты – а Анген больше всего на свете любит разъезжать по свету и просаживать последнее здоровье на какой-нибудь стройке.
Ния никогда не ревновала Ангена к девушкам, но частенько ревновала к работе.
И она спросила его перед самой свадьбой. Не выдержала, взорвалась, едва не расцарапала его беззаботное, чуть насмешливое лицо. Как он может воспринимать все так спокойно? Неужели он не волнуется – как будто они завтра не свяжут судьбы, а пойдут прогуляются?
«Но ты ведь не будешь счастлива, просто сидя дома», – удивился Анген, не понимая ее вспышки, – «а я люблю тебя, и хочу, чтобы ты была счастлива. Наши судьбы связаны – но разве это значит, что ты должна жить только моей жизнью? Такого никто не выдержит – так что я поддержал тебя, когда ты выбрала свой путь. Ты же моя спутница жизни, а не лошадь, в конце-то концов».
И, глядя, как Саю кидает в рюкзачок вещи, Ния поняла, как страшно быть загнанной лошадью.
Ния бы ни за что ничего не рассказала Лелле. Получив звонок, она пошла к Шелеке, чтобы передать то, что Саю попросила. И, похоже, Шелека услышал – Ние показалось, что лед чуть треснул. Или она просто хотела в это верить?
Лелле же... не могла навещать сына в тот момент? Заслышав Ниины шаги, спрятаться за прикрытой дверью, за шкафом с вареньями, да мало ли темных углов в подвале? Нет. Ния не хотела, чтобы такое случилось – это было бы слишком глупой ошибкой. Она не могла быть так невнимательна, не могла.
То, что Лелле нашла в бывшей комнате Саю, которую так и не удосужились убрать, тот злосчастный пояс с инициалами на следующий же день...
Это же просто... совпадение? Ния хотела думать так.
Ния ничего не рассказывала Лелле, и уж точно не собиралась чувствовать себя виноватой без четких доказательств. Она любила посплетничать, и отлично знала: рано или поздно любые секреты всплывают кверху брюшком, только хватай.
А у Лелле были очень цепкие руки...
К счастью, Ния молчала как рыба – и имела право молчать в своем доме хоть до скончания времен. А Майя... Майю попробуй, поймай!
Майя верткая.
24.
Был у Саю один кошмар.
Он уже почти перестал ей сниться, но случались ночи...
Она заходит в лифт, а там старый Мерн на инвалидной коляске, она узнает его затылок. Она отступает, но двери закрываются – их заклинивает.
Что-то дребезжит. Лифт рывками несется вверх.
Воняет мочой и тленом. Сырой землей. Мерн оборачивается, только головой, как шарнирная кукла, человеческого в нем – ниточка слюны на подбородке. Улыбается беззубо и беспомощно – как ты могла мной пренебречь? Как ты могла меня бросить?
Смотрит...
Мигает лампочка.
Со стоном лопается канат: вниз, вниз, вниз, удар. Боль. Тьма.
Пробуждение.
Всегда – пробуждение.
И вот Саю вошла в лифт – и поспешно ущипнула себя за руку. Раз, другой, третий – всегда должно быть пробуждение, верно? Ей это снится?
Глазами Рео пошел в деда. Ярко-синие, они еще не успели выцвести и остекленеть. Саю отвела взгляд, шагнула назад – и тут в нее врезался Мара, впихнув обратно. Он зачем-то задержался в подъезде, вроде бы, придерживал бабульке дверь, и теперь отчаянно спешил. Чуть не сбил Саю с ног, но привычно ухватил за локоть.
Теплое, бытовое прикосновение. Она не одна. Ей вернули равновесие.
Мара отпустил ее, чтобы нажать на кнопку, но та оказалась уже нажата.
Двери захлопнулись, как капкан.
Саю юркнула за Мару, спряталась. Рео молчал, и она всей душой надеялась, что он не узнал в девчонке в пальто не по фигуре и аляповатой вязаной шапке с помпоном юную и утонченную Саю рода Ялы.
Мара покосился на Рео, оценил дороговизну одежды и породистость профиля, чуть дернул уголком рта, заметив натуральный мех на капюшоне куртки, пересчитал взглядом кольца на пальцах и отвернулся, сделав вид, что ничего, кроме свежего матерного стишка на стенке лифта его в этой жизни не интересует, аккуратно заслонив и без того сжавшуюся в комочек Саю плечом.
