Текст книги "Пьяная Паучиха (СИ)"
Автор книги: Аноним Эйта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Саю представила, что об этом поведении сказала бы Лелле. Строчкой из учебника этики для благопристойных девиц? Или цитатой великого древнего? «Женщина есть смущение мужчины, ненасытное животное, постоянное беспокойство, непрерывная борьба, повседневный ущерб, буря в доме, препятствие к исполнению обязанностей»... Хотя нет, это была книга отца, храмовая книга. Лелле к ним не притрагивалась, да и Саю было строго-настрого запрещено, но она все равно однажды проскользнула в кабинет и сунула нос в первую попавшуюся.
И до сих пор помнила то острое, жгучее чувство вины, что испытала, когда ее застукал за чтением Гаян. Он как раз тогда готовился к церемонии помазания на наследство, и ему-то было разрешено брать книги из кабинета отца...
Он ничего не сказал. Просто забрал книгу и вывел ее из кабинета за руку, как маленькую девочку.
Как будто она и слов не стоит.
И дверь закрыл.
И она осталась – за дверью.
Тогда она и усвоила урок: в мире есть границы, которые лучше не переступать.
Иногда о них не говорят. Ты должна понять сама, считать из воздуха, из обстановки, навострить ушки, держать нос по ветру, но голову при этом склонить благопристойно. Если ты ошиблась – это только твоя вина. Даже если тебя не предупреждали.
Ты все равно виновата.
Но когда она сбежала из дома с Жаннэй, она разом наплевала на столько правил, что совсем позабыла про эту простую истину. У Ланерье дома не было... ограничений. И Ланерье не склонен был кого-то в чем-то винить, принимая удары судьбы как должное. Еще в самые первые дни их с Саю знакомства он порезался об осколок чашки, который Саю не заметила во время уборки. Она даже не знала, что кто-то что-то разбил на этой кухне, и представить не могла, откуда он мог взяться. Она ведь отдраила тут каждый клочок пола!
Кровь хлестала так, что Саю была уверена, что Ланерье ее сейчас выгонит. Или наорет. Как она могла такое допустить? Но он просто попросил пластырь.
И сейчас, вспоминая, как Мара мягко отстранился, как отвернулся, выставил границы, Саю вдруг поняла, что не чувствует вины.
Раньше она нашла бы сотню причин, по которым должна ее чувствовать. Но сейчас в голове ее было пусто.
Только горечь, обида, растерянность... И гнев. Беспричинный такой, совершенно нерациональный гнев. Почему нет?
Мог бы и прямо отказать, зачем игнорировать?
Он и правда надеялся, что настойка отшибет ей память? Или ждет, что она будет так же, как он, притворяться, потому что так удобнее?
– Милая Саю?
Саю вынырнула из глубокой задумчивости и обнаружила, что долбит по клавишам изо всех сил. Выходило громко и до неприличия грубо. Она сложила руки на коленях и обернулась к мудрой Ашиде, замершей в проеме.
Скорее всего она уже успела покашлять и легонечко постучать пальцами о косяк, и стоит здесь довольно давно. Ашида не очень любила отвлекать учениц посреди самоподготовки и всегда старалась сделать это как можно тактичнее.
– Милая Саю, – вкрадчиво повторила мудрая Ашида, – это, по-твоему, фортепьяно или боксерская груша?
– Фортепьяно. – Саю потупилась.
– Ну так и хватит выбивать из него дух! Лучше вообще не заниматься, чем заниматься в таком состоянии. Иди домой.
– Но ведь...
– Иди. – Ашида подошла и закрыла крышку фортепьяно. – Хватит с тебя на сегодня.
Саю видела ее чуть подувядшую шею за высоким воротом строгого кашемирового платья. Ашида смотрелась очень молодо: следила за фигурой, за лицом, не позволяла серебру блеснуть в каштановых волосах, и руки ее, красивые руки с длинными, ловкими пальцами и аккуратно подпиленными под корень ухоженными ногтями, покрытыми бесцветным лаком, тоже не позволили бы дать ей больше сорока.
Но деле она годилась Саю в матери, старше Лелле, почти ровесница ее отца. Она выделяла ее из всех учениц, заботилась – но тоже не переступала границ, оставаясь в первую очередь преподавательницей. Обычно Саю была благодарна за то, что Ашида никогда не лезла в ее жизнь и не задавала лишних вопросов, но сейчас она хотела бы... вроде как... вот бы она прочитала все вопросы по ее лицу и предложила какой-нибудь материнский совет или вроде того?
Но учительница Ашида лишь подала ей папку и указала на дверь.
И правда, чего Саю ждала? Она стала такой жадной.
Саю была в холле, когда зазвонил телефон. Она глянула на определитель: хозяйка одного из магазинов, куда Саю отдавала вещи на продажу.
– Алло?
– Шес? Слушай, заходила представительница Храма Улы, перевернула все вверх дном и сказала, что мы не имеем права реализовывать некоторые вещи... Боюсь, я вынуждена вернуть тебе...
Сердце Саю пропустило удар. Как так? Как вернуть? Саю рассчитывала на эти деньги.
– Что именно она сказала? Подождите, я сяду и запишу.
Саю остановилась, оглянулась по сторонам и решительно двинулась к скамейке, стоящей под портретами выдающихся учеников. Достала из папки нотную тетради и карандаш, открыла на последней странице.
– Сказала, что представительница Храма, я же с этого начала!
Ох, матушка. Саю качнула головой. Кто бы сомневался, конечно Лелле не может не приехать в город и не получить свое с права Храма на символы. В Орехене она так делала, так что ничего удивительного, что и здесь начала торговцев гонять. Значит, она все еще в городе?
Хорошо, что Саю перестраховалась.
– Простите... Вы уверены, что вас устраивает, – Саю замялась, подбирая слова, – то, что вы потеряете как минимум четверть ассортимента, представленного на сегодняшний день?
Насколько она помнила, этот магазин торговал именно атрибутикой. Причем атрибутикой совершенно светской. Просто похожей на храмовой, красивенькой, но не имеющей реальной силы. Сувенирами. Это был маленький магазинчик на первом этаже многоэтажки, и хозяйка-землевичка даже солярный знак землевиков от Колеса огневиков бы не отличила. Таких Лелле всегда оставляла на сладкое.
– Я не собираюсь цапаться...
– Простите... – Саю перебила кого-то чуть ли не впервые в жизни, и это было странное ощущение, – Во-первых, право Тьенского Храма Многогранной не распространяется на мои вещи. Я использовала символику Храма Многогранной в Альнеге. Верховный Жрец в Альнеге позволяет использовать символику, принадлежащую Храму, на любые нужды.
Она вспомнила, как говорила Лелле: «Принципиальный юноша, ну ничего – через пару лет на пожертвованиях оголодает, мозги на место встанут». Верховный Альнега всегда представлялся Саю худым, заморенным и очень-очень юным – несмотря на то, что говорила это Лелле еще лет десять назад.
Она пообещала себе пожертвовать Храму в Альнеге денег. Ну, когда у нее самой их станет хватать на самостоятельную жизнь.
Хотя там не Храм – так, маленькая часовенка, получившая статус только за счет уникальных фресок. Будь там побольше паствы, никто бы не дал Верховному жить бессребреником. А так блаженного просто оставили в покое.
– Но это вы скажете во вторую очередь. А пока попросите у нее список узоров, схем и символов, которые отныне запрещено использовать без одобрения Храма.
– Зачем? – спросила хозяйка, из голоса которой наконец пропали истеричные паникующие нотки, – Это поможет?
– Возможно, вы сможете потянуть время и распродать остатки за ту пару дней, которую потратят на составление списка. Скорее всего, – Саю вздохнула, – он уже готов, и вам предоставят его сразу же, но попытка не пытка?..
– Пожалуй, – скептически протянула хозяйка, – но новой партии пока не надо.
– Конечно. Позвоните, когда вопрос решится. До свидания.
Саю бросила трубку и проверила входящие. Судя по пропущенным, Лелле крепко взялась за мелкие сувенирные магазинчики. Если вариант с Альнегом не выгорит, то... Похоже, Саю останется без этого источника дохода.
Жаль.
Саю еще раз вздохнула.
Дурацкий день, чем дальше, тем хуже.
Она встала, забрала из гардероба пальто, попрощалась с пожилой тетенькой-гардеробщицей. Та почему-то ей подмигнула: Саю слишком устала, чтобы выяснять, почему.
Зря.
Стоило спросить. Тогда она бы додумалась выскользнуть через пожарный выход.
А так наткнулась на того, кого ей сегодня уж точно видеть не хотелось.
Рео ждал ее у входа. В руках цветы, на лице – загадочная полуулыбка, взгляд насмешливый и чуть снисходительный.
Саю было сгорбилась, встретив этот взгляд, но вместо ощущения вины, так удобно пригибавшего плечи к земле, почему-то нашла в себе лишь гнев и брата его – раздражение.
А потому просто пошла мимо.
У нее не было никакого желания с ним общаться. Нет – и не будет. Пошел он...
Пошел он.
Она не обязана тратить на него свое время.
40.
– Что-что я должен сделать? – спросил Мара тихо.
Гарок побарабанил пальцами по столу.
– Слушай, ты же понимаешь, кризис, оптимизация...
– ...Семь, ой, уже шесть человек на десять участков... – ровно продолжил Мара.
Он просто за документами зашел. И форму заодно прихватил. Парадную. Он на похоронах мудрого Фесо мясо на штанину уронил и уже год то не успевал отнести в химчистку, то забывал. Вспоминал, когда приходилось надевать: пятно со стороны видно не было, удачное место, но Мара о нем знал и немного стыдился. Вот и решил разобраться, пока время есть.
А еще это был повод заглянуть в отдел. Он слишком давно там не был, это выбивало из колеи и заставляло нервничать, зудело где-то под кожей: он прогуливает работу, он ничем не занят, но он же должен что-то делать?
И вот он сидит в кабинете у начальника, как школьник, которого вызвали к директору: с рюкзаком, в котором форма.
Хорошо хоть не школьная.
Подрос мальчик, подрос. Добился успехов. Молодец.
– Ну вот, сам же все понимаешь.
– Нет. Не понимаю. – Мара качнул головой. – Я отстранен.
– Да знаю я! Но так хорошо совпало. Этот Вагго семьи Хейл, его вообще сюда практику отправили проходить, ему нужен куратор...
– Я отстранен.
– Слушай, ну войди в положение. Я тебе деньжат накину на следующий месяц. Если Лио придется еще и с кураторством возиться, он же мне все мозги выест. – Гарок помассировал виски, посмотрел устало и значительно.
Ого.
Мара дорос до выражения лица «начальник-тебе-доверяет». Можно еще немного поломаться, и тогда Гарок предложит пойти как-нибудь после работы выпить и с пацанами посмотреть, как эти косоногие из «Краснобога» мячик гоняют.
Из знакомых Мары никто тех пацанов не видел, да и пива с Гароком не пивал, это было просто такое невыполнимое обещание близости и преференций.
– Вы же первый меня уволите, если анонимка прилетит. – тоскливо протянул Мара, – а она прилетит. Даже если Лио проглотит, Тарек не удержится... Ну и зачем мне?.. Я отстранен и точка.
– Я тебя сто лет знаю, Мара, не ломайся ты. Ну по-братски... Я эту анонимку лично автору в горло затолкаю, клянусь.
Мара чуть не поперхнулся. Вот это повышение. Пацанов перепрыгнул со свистом, так далеко еще никто не заходил. Кому расскажешь – не поверят. Может, послышалось? «По-братски», бр-р-р.
– Он настолько безнадежен?
– У него отец шишка, – Гарок раздраженно дернул щекой, – Солнце отвернется, и кто-нибудь Вагго порежет по пьяни, вонью накроет весь отдел. За дитачками следить надо...
Мара машинально потер след от утреннего укуса. Всем хороша целительная магия, только вот новая кожа всегда жутко чешется. А расчесывать нельзя...
Может, согласиться? Поднатаскает парнишку... Ну не совсем же он дебил?.. Может, потом и на район выйдет, полегче станет... Восемь человек на десять участков – это ж почти комплект! Хотя, если отец шишка, то в районниках этот Вагго не засидится, но, может, запомнит наставника?
Ага, держи карман шире. Догонит и еще запомнит. Стажеры все одинаковы: как обнаруживают, что работа – не развлекуха с погонями, драками и прочими расследованиями, а развод домашних боксеров по углам ринга, помощь медикам с ловлей ловцов белочек и проверки приболевших на голову бабулек с дедульками, которым иномирцы чудятся, а еще сидение на заднице до полнейшего отупения и заполнение бумажек до туннелочки, так и сливаются. А если и нет, крайне редко потом питают теплые чувства к тем, кто заставлял их что-то делать.
Мара бы и сам давно слился, но ведь некуда... Да и привык как-то.
Куча народа с ним на улице здоровается... Половину этих рож он бы век не видел, но все-таки уважение, да? Какое-то уважение... Зарплата стабильно нищенская, но ведь стабильная?
– Мара, – Гарок пощелкал пальцами, – я ответа жду.
Мара набрал воздуха, чтобы сказать «да». Ну, ему все равно заняться нечем. И Гарок вроде неплохо наобещал. Не выполнит, конечно, он же не бог, из ничего выдоить дополнительное финансирование на прибавку, но помечтать приятно...
Опять же, сможет проконтролировать, чтобы этот зеленый товарищ к Ланерье не полез и Саюшку не засек. Хотя он и так не полезет. Мара еще полгода назад сначала потерял досье Ланерье, а потом сжег. Как раз, когда с Тареком разругался по поводу границ участка. Границы отстоял, а досье восстанавливать не спешил.
У следящих-сопровождающих все равно свой вариант, пополнее, а Тарек мог в жопу к Окосу идти с его ксенофобией и привычкой записывать всех воздушников в шпионы.
Рука зачесалась просто нестерпимо. У Саюшки что – слюна ядовитая? В детстве Мара слышал байку, что водники умеют в змей перекидываться, они дразнили пацана... куси-куси, гадюка. Он обижался, шипел...
Саюшка обиделась, наверное.
Но Мара знал, что потом будет. Вот ты с девушкой встречаешься, вот у тебя в голове места хватает запомнить цвет глаз мужика с фоторобота, а на ее день рождения уже нет, вот ты с девушкой расстаешься. Сопли, слезы, драма, и даже страдальчески уйти в красивый киношный запой с бутылкой вискаря и проращиванием бороды не получается, потому что мужика с фоторобота надо ловить, бумажки никуда не деваются, а иномирцы, если верить бабке из сто сорок пятой, все лезут и лезут мир захватывать. И облучают ее через стену посредством мясорубки... с антеннками...
Не лучше ли остановиться на взаимной симпатии? Мара мастер держать дистанцию, и тут справится. Не давать Саю пить и делов... Не так уж он ей и нравится. Просто ей одиноко, вот и все.
Может, она вообще помирится с... Окос его поглоти и выплюнь... Рео, и заживут они счастливой шишечной семьей. У Рео куда больше свободного времени, он может кружить около Саюшки до бесконечности, пока Мара будет обучать Вагго семьи Хейл, сына большой шишки, правильно заполнять бланк заявления на госпитализацию...
На коже выступила кровь. Расчесал все-таки.
А что потом? Ну научит он Вагго, ну поест на Саюшкиной свадьбе халявной еды, а потом-то что?
Мара вдруг с пугающей ясностью осознал, что отлично знает, что потом будет. Все то же самое. То же, что вчера. Позавчера. Завтра и послезавтра.
Он застрял.
Застрял.
Вспомнился другой кабинет, и завкафедры, который курил и курил, и дым заволакивал воздух. Мара не мог двинуться, не мог заговорить. Маре нечем было дышать.
У Мары не осталось попыток, и он понимал, что уже не сдаст. Не осталось справок, нечем было продлевать сессию, он выскреб себя до донышка, вывернулся наизнанку, но поздно, игра окончена, никто больше не будет тратить на него время, слушать... Все, конец. Он вылетел.
Лицо Гарока сегодня лучится показным дружелюбием, потому что ему что-то от Мары надо. А вот завкафу от Мары ничего не было надо.
Завкаф устал.
Завкаф хотел, чтобы Мара ушел. Сколько можно отнимать его время? Чего ты вообще хочешь, парень, ты сам виноват, что не сдал вовремя, что прогуливал лекции, что проболел семинары, что поссорился с преподом, что оказался сначала в том кабинете, прокуренном, сером, а потом и в этом, светлом, перед начальником, который просит об одолжении за одолжением, но не собирается за это платить.
Потому что Мара ничего не стоит, потому что Мара вылетел на третьем курсе, потому что Мара-недоучка все равно кроме Гарока никому не нужен. Мара же так боится вылететь и из этого кабинета.
Мара поднял голову и взглянул Гароку в лицо.
Ну конечно Гарок знает, что Мара боится. Поэтому просит так уверенно. Он знает, что Мара согласится, да?
Мара согласится?
– Нет. – сказал Мара тихо. – Я отстранен.
В конце концов, на свете столько других мест. Не кабинетов.
На свете бывают крыши, на которых хрупкие девушки с теплыми карими глазами осторожно берут тебя за руку тонкими пальцами и делают вид, что нет на свете ничего интереснее рассказов про созвездие серьги Живицы, которое ты только выдумал. Почему бы не держаться за крыши? На крыше так легко дышится.
А еще он нужен Гароку. Потому что без него – шесть человек на десять участков. А с ним – семь. Он все еще ценен.
Не обязательно выворачиваться наизнанку на этой работе. На нее все равно нет других желающих. Он и так здесь подзадержался.
Какой был план? Подработать полгода и перепоступить в академию на криминалистику? И как так вышло, что подработка прекратилась в работу?.. Увлекся?
Забыл, чего хотел?
Надо же. Если выкинуть из головы сотни фотороботов, такое вспомнить можно!
А день рождения у Илы был третьего пятого... Хотя это уже и неважно.
– Ладно. – неожиданно легко согласился Гарок, – ты прав. Ты заслужил свой оплачиваемый отпуск, сопляк. Но то что этот стажер у тебя на участке наворотит, все равно потом тебе разгребать, ты ж осознаешь?
Внезапное появление планов на жизнь вдохновило Мару на ма-а-аленький подвиг. Он, в конце концов, не то что бы прямо ненавидел Вагго. Даже сочувствовал немного.
– Можете дать ему мой телефон. На самый крайний случай.
– А может, все-таки... – тоскливо протянул начальник, – ну, хотя б первую недельку... день... Покажешь, что да как...
– Нет, – с нескрываемым удовольствием ответил Мара, – я отстранен.
41.
Еще на стадии переговоров о практике Варту было крайне любопытно, кто же из многочисленных Саюшкиных родичей будет отвечать за него на месте. Вообще выходило интересно: платил-то ему Рео, деньги, судя по всему, брал из семейной копилки, так что теоретически отвечать ему стоило перед родом Улы. Форму для практики подписывал вообще Вио, чтобы оформить официальный запрос рода на содействие Ведомства.
Но детали обсуждались и координировались с Лелле. С ней Варт договаривался о звонках, она просила держать ее в курсе дела. Она же обещала обеспечить доступ в родовое гнездо и содействие прислуги.
А еще само собой разумелось, что Онреном рода Ялы Варту пересекаться не стоит ни в коем случае. Лелле в разговоре подчеркнула это условие не раз, и не два, а потом на всякий случай даже сказала прямо.
Судя по легкой зеленце в ее отчаянии, это далось ей очень нелегко. И это была очень характерная деталь. Если уж хозяйка дома разговаривает исключительно полунамеками даже с человеком, который должен быть в курсе ситуации, чтобы помочь, то и от прислуги не следует ждать излишней откровенности. Даже если кто-то из нянек и подозревает нехорошее, она трижды подумает, что ей важнее: благополучие молодого господина или работа, которую она потеряет, если слишком уж разоткровенничается про грязное хозяйское белье. Да и Варту не следует выказывать излишнего любопытства. Чтобы не спугнуть.
Варт пришел в дом Верховного Жреца Орехена один. Они с напарником поделили работу: Хако отправился в школу, по-быстрому опросить учителей и раздобыть список школьных приятелей, а Варту достался дом. Если работа Варта в доме затянется, Хако пойдет опрашивать преподавателей и одногруппников Шелеки в универе. А уже по списку приятелей они отработают вместе, потому что там важно и расположить к себе, и отловить эмоциональный фон, и отследить реакции, и вытянуть по максимуму одновременно, а Варт все-таки не легендарный Ыхтыш из рода Дафла, делать четыре дела за раз и все великолепно.
Но с семьей Варту следовало действовать осторожнее всего: так как Лелле панически боялась, что вести о срыве сына и побеге дочери дойдут до мужа, она настаивала на минимизации присутствия Варта в доме.
Варт не очень представлял, как это можно организовать без содействия хоть кого-нибудь из членов семьи, и Лелле пришлось согласиться с его доводами.
Было у отца три сына... И который из них мамочкин?
Оказалось – Энтан.
Второй сын. Жаль, когда Варту довелось встретиться с Саю, он не задумывался, что и правда сможет поработать над размораживанием ее брата, и потому не удосужился расспросить ее о тонкостях взаимоотношений внутри семьи. Она бы и не ответила, наверное. У Ланерье Варта встретило такое забитое, запуганное и затравленное существо, что Варт лишний раз дохнуть на нее боялся, чтобы не сломать ненароком. Так, кинул пару пробных камешков, но всерьез за нее не брался... Да и ему тогда было немного не до того, чего уж там.
Изначально они с Энтаном договорились встретиться сегодня с утра, затем Варт собирался опросить няньку и осмотреть комнату Шелеки. Но когда он уже подъезжал к дому, Энтан позвонил и, сославшись на форс-мажор, попросил начать пока с комнаты, а сам он подъедет к обеду.
Варт бросил в трубку свое «конечно, не волнуйтесь», надеясь, что у него получилось изобразить сожаление. Потому что на деле все упростилось невероятно. Куда проще копаться в личных вещах младшего брата, когда старший где-то далеко, разбирается с форс-мажором, а не стоит над душой и не пытается заглянуть в личный дневничок. Благо у Варта были все основания предполагать, что о содержимом дневничка лучше не знать вообще никому из семьи. А то, может, Варт и найдет ключ – вещь или человека, способных вытянуть Шелеку из ледяной глыбы, – но первопричина-то никуда не денется. На Шелеку явно давила семья, и Варт понимал, что ему не следует давать им еще больше рычагов для этого давления.
У Варта был и другой знакомый водник с даром Олы, и у него тоже была дурная привычка вымораживать пространство вокруг. И проблемы в семье, управляемой авторитарным дедом. И отбитая самооценка. Хорошо хоть уровень дара не позволял выморозить и себя тоже – а то Шелека стал бы второй ледяной глыбой в практике Варта.
Он подозревал, что проблема-то системная. Но, естественно, никто не вел учета таких случаев среди водников с даром льда, а если и вел, не дал бы Варту сунуть в них нос.
То, что в слова Варта про ключи вообще поверили было... внезапно. Он теорию-то эту выдал почти случайно, брякнул, не особо задумываясь. Хотелось, чтобы у маленькой девочки с огромными глазами в ее уютной норке была какая-то надежда, какое-то утешение, чтобы у нее была мысль, за которую можно уцепиться лапками и выплыть из того горькослезного моря вины, в котором она так и норовила утонуть с головой. И Варт съездил посмотреть на ледяной куб, ухватился покрепче за первую же пришедшую в голову идею и даже сам почти в нее поверил, пока уверенно говорил всем, кому пришло в голову спросить: дело житейское, главное – правильно позвать паренька обратно.
Лелле сказала, что его ей порекомендовала Селия. Юлгина предприимчивая матушка на раз-два просекла, что девчонки сделали, и по своему обыкновению превратила это в повод намыть себе крупиночек социального капитала чужими руками. Она могла сколько угодно считать Варта истеричным психом, – такие вещи Варт даже в браслетах чуял, по лицу читал, – но все это блекло перед возможностью его вовремя припахать.
Позволила бы Селия ему встречаться с ее дочерью, если бы он не был полуофициальным наследником своей ветви Хинов? Варт в этом сильно сомневался.
Она и не запретила бы. О, нет, она бы не запретила.
В каком-то смысле Лелле была гораздо честнее Селии: она просто приказала дочери, что делать. А до того четко давала понять, зачем Саю ей вообще нужна, и чего от нее ждут.
Когда Юлга делала что-то не так, как матушке нравилось, та начинала осаждать ее по телефону или заявлялась в дом, всячески укрепляла дочерне-материнские связи, напоминала, кто тут кого вырастил, а уже потом – просила о небольшом одолжении. Не всегда даже напрямую, иногда просто оставляла намеки висеть в воздухе, заставляя угадывать, что же ей не нравится сегодня. И Юлга угадывала. И всегда соглашалась.
Это Варта бесило невероятно. Как и его бессилие. Ему просто нечего было Селии предъявить, нечего противопоставить, ему опасно было с Селией спорить. Они с Юлгой не так долго встречались, чтобы она вдруг поставила его выше матери.
Знал бы он, что Селия потащит Юлгу в Хаш... А что бы он сделал?
Вернется ли она?
Вернется, обязательно вернется. Даже если Селии будет выгоднее скинуть на нее Есса вместо Яльсы... А Ярт долго такое терпеть не будет, нет, если Яльса не откажется, он пошлет Селию за нее... Юлга должна сама принять решение вернуться, как приняла когда-то решение бежать из дома в столицу поступать. Но в этот раз сознательно. Должна сама не согласиться. Сама перестать угадывать.
А может, Селия права на его счет, может, он излишне драматизирует по любому поводу. Может, она правда хотела, как лучше.
Варт сошел с автобуса, вдохнул полной грудью свежий зимний воздух. В такую рань никого рядом не было, никто не гудел раздражением, не благоухал влюбленностью и не горчил грустью. Восхитительно.
Снег скрипел под ногами, морозец пощипывал щеки, разгоняя последние остатки дорожной сонливости.
Не-е-ет, стоит Варту поверить, что Селия хочет, как лучше, она и его сожрет. Не дождется.
Где-то через полчаса ему впервые пришлось называть имя охране. Оказавшись у пропускного пункта, Варт вдруг с невероятной ясностью осознал, насколько эта семья влиятельна и богата. Лелле использовала понятие «дом», но больше подошло бы «дворцовый комплекс». Огромное здание вдали, двухэтажное, приземистое, торчащие из-под снега намеки на сад, система канавок, в которой замерзла вода, и там, дальше, кажется, фонтан? Варт бы не поручился. В это время фонтаны стоят без воды, с такого расстояния можно и толпой скульптур перепутать.
Домики поменьше – флигели для слуг?
А вот там из-за дома смутно голубеет в утренних сумерках... молельня?
Будочка охраны... Варта просили не ломиться через парадный ход, да и до калитки для прислуги от автобусной остановки было ближе, вот он и решил пройти здесь. Но все равно, пока огромный зверозык-охранник, Волк, судя по ушам, искал его имя в списках, Варт успел почувствовать всю свою жалкость и незначительность.
Ну, зато условие не попадаться на глаза Онрену выполнить будет проще простого, в этом доме можно войско прятать тайком от хозяина.
Варт как-то не рассчитывал, что от калитки до самого дома ему придется идти еще минут десять. А потом еще и обходить немаленькое здание в поисках не такого парадного входа, потому что перед той белой мраморной лестницей Варт, к стыду своему, слегка оробел.
К счастью, он не встретил по пути людей. Так, мелькнула у молельни чья-то тень, но Варт шмыгнул в маленькую неприметную дверцу до того, как тень успела бы его заметить.
Оттуда позвонил доверенной Энтановой девице. По крайней мере, Варт думал, что этой девице Энтан особенно доверяет, раз уж дал ему ее телефон и пообещал, что она отведет его сразу к Шелеке. Очень предусмотрительно с его стороны, потому что Варт еще снаружи чуть не заблудился, хотя, казалось бы, чего проще, дом кругом обойти.
Девица оказалась не только доверенной, но еще и на диво неразговорчивой. Жестами показала, куда сложить верхнюю одежду, так же молча повела куда-то вглубь дома. Варт не чуял от нее даже намека на любопытство.
Дом ощущался нежилым. В окна заглядывали зимние сумерки, и коридор вдали терялся в этом тусклом сером свете; с едва слышным щелчком над ними загорались лампы и гасли, когда они проходили мимо. Звуки шагов глохли в мягком ворсе ковров.
Варт чуял отголоски эмоций, но такие давние, такие тусклые, будто пришел в заброшенный замок, а не в чье-то жилище.
– Простите... А здесь вообще кто-то живет? – спросил он.
Девица пожала плечами и ответила неохотно:
– Нет. Это было гостевое крыло, пока младший юный господин не освоил барабанную установку. Теперь здесь живет младший юный господин.
Живет, а не жил. Не настолько доверенная, значит, девица, чтобы знать, что Шелека перевелся в Тьен. Да и по имени она его звать не решается...
– Здесь. – уронила девица так, будто каждое ее слово – величайшая и редчайшая драгоценность, которую следовало бы экономить.
Она сняла с пояса связку ключей и открыла одну из дверей. Немного поколебалась, и сунула связку Варту.
– Репетиционная дальше по коридору. Мне нужно работать.
И поспешно удалилась.
Варт открыл дверь.
Подышал немного.
Закрыл.
Подышал немного сухим и бесцветным воздухом коридора, чтобы разложить первое впечатление на составляющие и проанализировать. Еще успеет зайти и притерпеться.
Да уж, отвык он от комнат одиноких юношей. Сладковатый душок – где-то под кроватью точно припрятан журнальчик; оттенок усталости – видимо, парень серьезно учился; а все остальные мелкие оттенки ароматов на корню рубит основной – одиночество и тоска, пропорция один к трем, от такой как раз начинает щекотать в носу и глаза слезятся.
Нёбо характерно горчило. И вина, куда же без вины, конечно же. Это у них, наверное, семейное.
Он чуть поколебался и зашел, стараясь дышать ртом.
Здесь-то жили. Воздух был тяжелый, вязкий, Варт полуприкрыл глаза, силясь разглядеть, где ярче всего проявятся следы воспоминаний. Так он привык искать тайники.
Он не особенно надеялся, что и правда найдет сейчас дневник Шелеки с сотней-другой страниц пространного самоанализа, но мало ли.
Заваленный макулатурой стол, полки, книги, кровать. На первый взгляд более-менее чисто, тут когда-то убирались, но довольно давно: Варт провел пальцем по широкому подоконнику, рисуя в пыли волну.
Кто-то поднял с пола и осторожно положил на вершину горы конспектов барабанную палочку.
Ага! Вон ту книгу Шелека явно любил больше прочих. Может, заложил туда какие-нибудь фотографии?
Варт потянулся достать потрепанный томик.
За спиной кашлянули.
Варт вздрогнул от неожиданности. До сего дня к нему еще никто и никогда не подкрадывался, кроме Жаннэй, но Жаннэй по мнению Варта вообще была ходячей аномалией, созданной для неожиданных убийств из темноты. У Хако почти получалось, но и его выдавал шлейф эмоций...
Варт обернулся.
И его чуть не снесло волной... моря? Запахи моря: водоросли, чайки, соль. И немного реки: тина, водоросли. Рыба.
Люди так не пахли.
Мороз? Зимнее утро? Снег? Стоящий перед Вартом человек пах водой. И, если смотреть на него с помощью дара, – Варт просто не успел переключиться на обычное человеческое зрение, – был совершенно прозрачен.
Стало понятно, почему он почти ничего не чувствовал в коридорах: там ежедневно прокатывалось цунами, вымывая запахи до полнейшей нечитаемости.
