Текст книги "Пьяная Паучиха (СИ)"

Автор книги: Аноним Эйта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

  У него вообще ощущение, что он суть есть туман, вот-вот подхватит его – и унесет куда-то, он истает, и больше его никто и никогда не вспомнит. Он не принадлежит к компании друзей Фарна, он не такой, как они, и даже хотел бы, не смог бы скрыть, что ему нравятся девушки, и что мудрая Иланни до сих пор ему иногда снится; но другой компании мир ему не преподнес. Он старается держаться рядом, но он всегда на краю, лишний.

  И если он исчезнет, разве что сестра иногда будет морщиться от чьего-то чужого запаха сигарет и вспоминать смутно человека-невидимку.

  Анген гостил в доме Ялы, но до него никому не было дела; до Шелеки тоже никому не было дела, поэтому он взял гостя на себя, и повел его по обычному набору достопримечательностей: набережная, музей жемчуга, статуя Онрена Завоевателя... Статуя так себе, нос чуть сколот, но надо же почтить дальнего-дальнего предка... Потом достопримечательности кончились, и Шелека привел его в любимый бар. О том, что тьенский родич может увидеть лишнее, возмутиться и, может, даже рассказать отцу, в каких местах бывает его младший сын, он подумал уже слишком поздно. К счастью, Анген только скользнул по обжимавшейся за соседним столиком парочке безразличным взглядом и тут же уткнулся в меню. Может, вовсе не понял; Шелека уж точно не хотел испытывать судьбу и уточнять.

  Ангену очень понравились дешевые луковые колечки.

  – Ше-ле-ка.

  Анген как-то беспомощно скользнул по столу пальцами; незавершенное, нелепое движение. Мозолистые, мощные, короткие пальцы, широкое запястье: сильные руки.

  Так-то он инженер, но рассказал, что барабанит на досуге.

  – Имя не ударное. – сказал он, – забавно. Из всей вашей семьи – только Гаян удар по столу. Остальные – как трава на ветру, шелестят, совершенно не играются. Без обид.

  Шелека задумался: и правда, Саю, Шелека, Энтан... Хотя Энтан звонче, а еще...

  – Ты забыл про Лелле, – возразил он, – мама – она как колокол. Лел-ле.

  – И про Энтана, – улыбнувшись, согласился Анген, будто прочитав Шелекины мысли. – Он как я. Звучит, но непойми как.

  От этой улыбки – чуть рассеянной, теплой улыбки, – Шелекино сердце совершенно неприлично забарабанило о ребра.

  Он машинально прижал руку к груди, – нет, бред какой-то, ему всегда нравились только девушки, – но особого смысла врать себе не было. Видимо, не только.

  Может, это Фарн его так испортил, исподтишка, оставаясь рядом, какой-то своей неправильной энергетикой?

  Нет, бред, кто тогда испортил Фарна? Нет, Фарн тоже вполне себе нормален. Шелека знал Фарна и в начале осознания, и в конце – это просто позволило не мучиться так же долго. Фарн слишком многое для него сделал, чтобы валить на него вину за то, что от него никак не зависело, и старательно лелеять выдуманную обиду. Это Шелека здесь единственный испорченный – никак не может определиться и выбрать сторону. Не туда и не сюда. Везде лишний. Никому не нужный.

  Просто раньше он игнорировал одни удары и прислушивался к другим.

  Но Анген барабанит оглушительно.

  ...Анген уедет, а он здесь останется. Ненужный.

  ...Рядом сидел не Анген, его посадили ближе к главе стола, рядом сидела всего лишь сестра, очень прямая, очень серьезная. Нет-нет, косилась на маму, старалась есть, когда она не смотрит.

  Онрен почтил гостя присутствием. Он быстро напился, и, разгоряченный, начал пытать Ангена про его работу, про жизнь, про невесту. Когда Анген говорил про невесту, лицо у него становилось мечтательное и грубое; Шелека ничего не мог с собой поделать, от упоминания Нии рода Улы его корежило, как Окосовых сироток от солнечных лучей.

  И сестра это заметила, пододвинулась чуть поближе.

  – Шель, тебе плохо? – спросила, – Живот болит?

  – Да, – схватился за подсказку он, – нехорошо.

  – Надо дотерпеть до конца, – серьезно сказала сестра, – это же официальный ужин... Мама будет ругаться, если сейчас уйдешь. Разочаруешь гостя. И отца.

  «А ты часто так терпишь?» – чуть не вылетела резкость.

  Но он уткнулся вдруг взглядом в горку травы на тарелке Саю. К столу подали три вида мяса и рыбу; Саю упорно клевала салат.

  Она не ответит «всегда».

  Но Шелека это и сам вдруг понял.

  Саю оказалась где-то между; она уже видела сама, она уже не была Шелекой, но вокруг нее была только гулкая, тихая пустота.

  – И что? – спросила она у пустоты, – И это все? Это все причины? Какая мне к Окосу разница, в кого ты там был влюблен? Я тоже постоянно влюбляюсь! То в одного, то в другого, то в третьего! Мужчины бывают красивые, и что? Я вовсе не сильная, и я больше вообще ничего не терплю! – она топнула ногой, – ты должен был свалить из-за этого дурацкого стола, ясно тебе! Свалить на все четыре стороны! Если тебе неприятно! Ты же меня сам этому научил: если страшно, нет ничего позорного в том, чтобы сбежать! Но это же не значит, что надо вообще все бросить и не возвращаться! Было же и хорошее! Энтан решал тебе домашку по химии! Гаян подарил первые четки в День Посвящения! Мне вот никто четок не дарил! Ты пошел учиться, куда хотел, а не куда надо, как Энтан! Я мало знаю, кто такой Фарн, но он был рядом чаще, чем я! Вылезай из самокопаний, Шелека, ты нужен и ни в чем вообще не виноват, ясно тебе?! Если я больше не жую салат, то и ты не жуй! Только вылези отсюда, пожалуйста, вылези...

  Она будто ощутила на мгновение его присутствие; он будто встал за ее плечом, привлеченный криком.

  Она оглянулась...

  Ее подхватило, потащило, как волной о жесткую гальку, перекувырнуло и вытолкнуло, прочь, прочь, прочь...

  Не сказка, миф.

  Нельзя было оборачиваться.

  ...Прочь, прочь, обратно, в подвал дома Вио рода Улы, отбросило было к бочке, но Гаян поймал на лету, удержал. Не успела она испугаться, убрал руку.

  – Моя очередь? – спросил он у бледной Юлги.

  Та тяжело дышала, по лбу блестели капельки пота, чертили в толстом слое тональника бледные дорожки.

  – Он больше никого не хочет, – сказала она.

  – Что же, – Гаян хрустнул пальцами, упрямо, по-бычьи склонил голову, на секунду напомнив Саю отца, когда тот был пьян и агрессивен, – я хочу.

  Варт отнял руку от глыбы. Остался выплавленный след, от которого расходились в стороны едва заметные, тоньше волоса, трещины.

  – Прости, – сказал он, приобнимая обмякшую Юлгу за плечи, – на сегодня и правда лучше закончить.

  – Я жрец Многогранной, – ответил Гаян веско, – я в состоянии обойтись без твоей помощи.

  – Я заметил, – Варт дернул уголком рта, – ты подглядывал. Поэтому Юлга в таком состоянии.

  Он кипел едва сдерживаемым бешенством, и Саю впервые почувствовала, как эмоции эмпата могут заполонять мир вокруг; где-то на середине комнаты, у самой глыбы, они схлестнулись с упрямством Гаяна, и Саю на мгновение будто бы увидела бурлящие разноцветные волны... виденье мигнуло и пропало; Гаян шагнул вперед, отодвинув Варта плечом, и резко ударил в след от ладони кулаком, расширяя трещины.

  – Я в состоянии отследить, кто, и как, и на кого кипит, – рявкнул он, – хватит держать меня за идиота! Все!

  Второго удара не последовало.

  Он потер разбитые костяшки и сел, прислонившись к ледяной глыбе спиной.

  – Выйдите.

  Лелле шагнула вперед.

  – Могу я...

  – Прости, но сейчас не время со мной нянчиться. Я уже очень давно в состоянии контролировать свою силу, я почти женатый мужчина, в конце-то концов, – Гаян отмахнулся, – выйдите. Мне нужно помолиться.

  Он достал из кармана четки.

  – Подпиши Варту практику, мама. – уже мягче попросил он. – Этот упрямец заслужил – притащил меня сюда. А я разберусь. Положитесь на меня, мама, сестра... брат.

  Саю осторожно взяла Лелле за руку, и вывела к лестнице наверх: она не сопротивлялась.

  – Он правда такое может? – опомнившись, спросила она у Варта, который вел за ними Юлгу.

  – Вы вообще представляете, насколько силен ваш сын? – буркнул Варт, – Не удивлюсь, если он может обеспечить Тьену выход к морю, просто позвав сюда море.

  – Я никогда об этом не задумывалась, – тихо сказала Лелле. – Он родился очень слабеньким.

  – Угу.

  – Знала бы, сэкономила бы на оплате билетов. – добавила она, будто опомнившись, выдернула у Саю руку и решительно выдвинулась вверх по лестнице.

  – Варт, – сказала Саю, прежде чем последовать за ней, – я, кажется, поняла, почему вы вечно с Ланерье ссоритесь. Ты же соврал, да? Обещал ключ, а притащил лом.

  – Я обещал вытащить твоего брата изо льда, – хмыкнул Варт, – и что-то мне подсказывает, что результаты ты увидишь.

  Юлга положила голову ему на плечо.

  – Хватит, а? Домой хочу.

  Варт кивнул и сказал Саю:

  – Я кинул Маре смску, он ждет тебя у входа. – Варт ткнул рукой в сторону лестницы, – Иди вперед.

  И Саю пошла.

  Вперед.

  Ей многое нужно было обдумать.

  48.

  – У меня две вести, – сказал Гаян, поравнявшись с ней по пути из музыкалки.

  Саю прибавила было шагу, чуть не побежала, но обнаружила вдруг, что сколько бы не перебирала ногами, остается на месте. Отец однажды Энтана до слез довел подобной шуткой: какое-то бесконечное количество сил на маленькое гадкое издевательство.

  Саю, сама того не ожидая, разозлилась. То ли на брата, то ли на себя и свою беспомощность. Даже уйти не может.

  – У меня же... еще полдня? – пискнула она.

  – Первая: глыба поддается, – сказал Гаян таким тоном, будто зачитывает прогноз погоды.

  Тут Саю впервые за долгие годы захотелось не броситься от брата прочь, прочь, подальше – а наоборот, обнять и завизжать ему в ухо.

  Хотя у нее бы все равно не получилось: он все еще ее держал.

  – Вот как, – сказала она как могла сдержанно.

  – Вторая, – вздохнул Гаян, – боюсь, я пришел тебя убить.

  – Прямо здесь? – удивилась Саю.

  Страшно ей почему-то не было. Гаян сказал это таким будничным тоном, что сама идея не осознавалась во всей полноте.

  – Можем отойти в скверик.

  Он кивнул в сторону одиноко торчащей под голым деревом беседки.

  Да, там явно удобнее провернуть убийство чести. Прохожие коситься не будут, все такое. Когда Мариного стажера вызовут к трупу, он сможет просто громко покричать, и начальство из окошка услышит, опознает по-быстрому. Подмахнет документики...

  Оперативно, качественно, и останется от ее только заключение о смерти по неосторожности... Шла, упала на нож. Раза три. Случается.

  Может, самой пока покричать? А толку, Гаян разве что защитников за компанию притопит. Вокруг снег – сплошная вода. Зимой у Гаяна везде место силы.

  – Кстати, – сказала Саю, пытаясь отвлечься от грустных мыслей, – тебе идет повседневная одежда. Никогда тебя в ней не видела.

  – Мне не нравится, – откликнулся Гаян, – не нравится.

  – Что именно?

  – Не уверен. Пальто тесновато?

  – Лелле паковала?

  – Мама.

  – В талии? Не отвечай. Это она так мотивирует. – буркнула Саю, – Есть у нее привычка...

  – И как ты боролась?

  – Худела, – она поднялась по деревянным ступенькам в беседку, стараясь не наступать на разбросанные бычки, – здесь? Мне не очень нравится место... – она замялась, – Неопрятное...

  Гаян вытащил нож из внутреннего кармана пальто, взвесил в руке. Темный, блестящий нож. Тяжелый... хрупкая, острая кромка.

  Саю даже на секунду почувствовала себя польщенной. Надо же. Ради нее семейную реликвию из Орехена в Тьен привезли.

  – А что ма... мама? – спросила Саю, – она не... не против, да?..

  – Я не спрашивал, – Гаян задумчиво потрогал кончик ножа пальцем, сунул наколотую подушечку в рот, – ой. Я ве встрарвый.

  – Что?..

  – Я же старший. Кстати, предложение про мужа все еще в силе. Если Лане...

  – Простите, что прерываю, – в беседку, нисколько не колеблясь, вошел Рео.

  С букетом.

  Не иначе как караулил у подъезда, ворон глазастый. Его только тут не хватало.

  Саю вздохнула.

  – Рео рода Улы, – представила она, – э-э-э...

  – Жених.

  Саю опешила.

  – ...нет?.. – пискнула она.

  – Я ее возьму, мудрый Гаян. Я готов прикрыть ее позор.

  Рео лучился самодовольством. Саю сегодня целый день не могла заткнуть внутреннюю Шес, наверное, потому что не выспалась. И сейчас эта самая Шес – не Саю, Саю бы в жизни не осмелилась, – очень хотела отобрать у женишка его розовые розы и избить его шипами по лицу. Посмотрите, пришел, спаситель!.. Она уже и часы занятий стала менять, и дом обходить, чтобы зайти через другой подъезд, и даже подумывала рассказать Маре, что не справляется, что почему-то казалось самой тоскливой и унизительной вещью на свете, а он все лез и лез.

  Она сомневалась, что ухаживания должны приводить девушку в состояние злобного раздражения с легкими нотками страха, которые все усиливались от встречи к встрече. Он ведь в упор не слышал, что они не встречаются, что ей ничего не надо: то есть слышал, но каждый раз толковал это каким-то извращенным способом, который позволял любой ответ Саю отнести в категорию «флирт».

  Единственное, что ее удержало от того, чтобы отвести душу хотя бы сейчас, перед смертью, – Рео никогда не дарил роз с шипами. Майя как-то, смеясь, сказала, что у него, наверное, был уже печальный опыт.

  Сейчас вот Саю смеяться совершенно не хотелось.

  Вообще, она может хоть умереть спокойно? Чтобы Рео не лез?

  Гаян смерил Рео оценивающим взглядом.

  – Вот как? Я слышал, вы были против того, чтобы отпустить мою сестру. Организовали поиски?

  – Да, я ее нашел и вернул бы в семью, если бы...

  – Но вы не вернули.

  – Я не успел.

  – Простите, я хотел бы услышать мнение сестры. Сестра, это правда твой жених?

  Саю перевела взгляд с кинжала в руках Гаяна на сияющее лицо Рео. Обратно. Опять на Рео. На кинжал.

  – ...Нет. – сказала она наконец, и начала расстегивать пальто, – режь.

  – Ой, не советую, – донеслось насмешливое, и Мара перемахнул через перила, – извините, что рушу семейную атмосферу своим занудством... Саюшка, ты что-то задержалась очень, Ланерье волнуется... Так вот, не советую. Мара семьи Токк, местный районник. Когда убьете, я буду вынужден препроводить вас в Учреждение. Простите, что без значка, я не при исполнении, но мне это не помешает.

  – А раньше никак нельзя?.. – одними губами спросила Саю, на всякий случай отодвигаясь Маре за спину, точку, равноудаленную и от кинжала, и от букета.

  – Раньше не будет состава преступления, – пояснил Мара.

  Гаян сел на припорошенную снегом скамейку. Он... улыбался? Саю прижала руку ко рту, она ни разу в жизни не видела, чтобы Гаян улыбался.

  Это было какое-то мгновение, но она точно рассмотрела, это была самая настоящая улыбка!

  – Бред какой, – сказал он, уронив лицо в широкие ладони, дрогнул мощными плечами, – какой же бред.

  И засмеялся. Смех вышел странный, с какими-то визгливыми, истерическими подвсхлипами, которых не очень-то ожидаешь от мужчины такой комплекции... но настоящий смех.

  Он хохотал долго, до слез, до икоты, но прекратил так же неожиданно, как начал.

  – Если я тебя не убью, – сказал он, – отец меня... и-ик... не простит. Энтан был прав, пройдоха, все варианты идиотские. Но есть со звездочкой.

  – И какой... со звездочкой?..

  – Протяни руку.

  Саю оглянулась на Мару, тот пожал плечами. «Решай сама, но я здесь». Саю шагнула к Гаяну, протянула руку.

  Тот быстро чиркнул по ладони крест-накрест кончиком кинжала, а потом еще раз крест-накрест.

  – Все.

  – Что – все?

  Саю уставилась на ладонь, уже зная ответ на этот свой вопрос.

  Было совсем не больно. Чуть зудели царапинки, выступали потихоньку маленькие капельки крови, пунктиром обозначая ту самую «звездочку». И все...

  – Нет Саю.

  ...как-то... пусто.

  – То есть ты от меня отрекся?

  – Я не могу тебя принять, – сказал Гаян, – это очевидно. Я почти женат. Мне наследовать Храм. Ты – позор. Твоя очередь.

  – Не хочу. – Саю упрямо выпятила губу, чувствуя себя совсем как в тот давний день, когда пятилетней отжимала у Гаяна конфеты, – Не буду и все.

  – Простите, а что насчет меня? – вмешался Рео.

  – Приезжайте на похороны, – Гаян встал, отряхнул штанины от снега, – умерла моя сестра. Тело не найдено. Но куклу будем жечь в свадебном наряде, так что, если очень хотите статус вдовца... Можете остричь волосы, – Гаян пожал плечами, – мне все равно.

  Саю шагнула вперед: нет, Рео не отвлечет Гаяна, когда внимание нужно ей!

  – Гаян, я не хочу от тебя отрекаться. От Шеля не хочу. Энтан мой брат...

  Гаян вздохнул.

  – Прости. Как хочешь, впрочем, от твоего решения ничего не зависит. Ты уже никто. Но разве ты не решила это раньше нас? Нельзя получать все, что хочешь.

  Он на мгновение задержался на пороге.

  – Почему?.. – спросила Саю, – Почему так просто?.. Почему... передумал?.. Ты ведь...

  Пришел ее убить. Не из-за Мары же передумал, на самом деле. Что ему свидетели.

  Из-за нее... самой? Саю мотнула головой. Быть не может. Она никогда не была ему важна.

  – Мама очень просила. Мы все-таки семьей... были. Прощай.

  И ушел, не оставив даже следов на снегу.

  Не оглядываясь.

  Никогда нельзя оглядываться, если не хочешь, чтобы тени прошлого к тебе привязались. Или наоборот? Хочешь, чтобы они остались с тобой?

  Саю совершенно запуталась, как именно работает этот дурацкий миф.

  49.

  Мара помогает ей выгрузить чемодан, молча катит его к серой коробке аэропорта. Он идет легко и как-то слишком быстро; Шес расплачивается с таксистом и бежит за ним.

  Вчера она спросила у Майи: она же так ненавидела саму мысль о том, что рано или поздно Ланерье придется выполнять обязательства перед старшими с Жаннэй; почему решилась вернуться тогда?

  Ей и правда хватило одной чужой смски?

  Майя широко улыбнулась тогда, пряча за улыбкой толику горечи.

  «До Ланерье моими самыми долгими отношениями были двухмесячные целовашки в летнем лагере», – сказала она, – «Мой девиз – брать то, что хочешь, и не думать о том, чего может никогда не случиться».

  «Но вы держитесь уже год».

  «Вот когда дело дойдет до его обязательств, тогда все и кончится, но это будет десять тысяч жизней потом, да?»

  Десять тысяч жизней потом.

  Эта фраза засела у Шес в мозгу и все крутится и крутится, как молитвенное колесо.

  Десять тысяч жизней потом.

  Она выиграла грант на обучение в Валлоу. Никто лучше воздушников не разбирается в звуке, огромное, бесконечное везение, за которым еще больше работы и усилий.

  Конечно, всего лишь на полгода, только курс музыкального анализа, за другие, более серьезные, ей придется доплачивать самой, но, как говорит мудрая Ашида, это все еще потрясающая возможность.

  Ей придется жить одной, в чужой стране – это как маленькая смерть здесь и маленькая, совсем другая жизнь там. Шес трепещет от испуга и от предвкушения одновременно.

  Она не хотела, чтобы ее провожали, но Мара просто ушел с занятий пораньше и вызвал ей такси. Она хотела бы думать, что он принес ради нее в жертву свою идеальную посещаемость, но у нее бы не вышло: он там все равно появлялся только под сессию, остальное время проводя на работе.

  Впрочем, ради вчерашних проводов он взял отгул на день вечер, а отбить его у работы было куда сложнее, чем у учебы.

  Мара держит дистанцию. Тогда, на крыше; потом, по жизни; да и сейчас его трудновато догнать, она чуть не теряет его в толпе людей.

  Но все же умудряется уцепиться за ручку своего чемодана.

  – Куда ты так несешься?

  – По пробкам ехали, опоздаешь еще.

  – Так не терпится выпроводить? – улыбается Шес.

  – Зона контроля. Дальше мне нельзя. – хмуро говорит Мара.

  Самое неловкое объятие года.

  Может, в какой-нибудь другой жизни, взрослая и твердо знающая, чего хочет, Шес сможет сократить эту дистанцию, но пока она даже не уверена, до того ли ей. Она привычно чмокает его в колючую щеку и берется за ручку чемодана.

  Паспортный контроль, таможенный: первые испытания в новой жизни – или последние в старой? Как Майя вообще насчитала эти десять тысяч жизней, где кончается оборот, и где начинается новый?..

  ...Рейс задерживают.

  Помучившись в зале ожидания, Шес идет в кафешку, просит капнуть в кофе немного коньяка. Совсем чуть-чуть, да, вот столько.

  Она очень устала нервничать.

  За столик подсаживается женщина необычайной красоты; Саю смотрит на ее ассиметричное каре и тянется к своим волосам, отросшим до плеч и уже больше года не знавшим приличной стрижки. Джинсовый комбинезон больше не кажется ей креативным и модным, скорее мятым и дешевым на вид. Макияжа она могла бы нанести и побольше.

  Она поправилась?

  Лелле смотрит с интересом, внимательно.

  – Пьете? – спрашивает она, чуть улыбаясь уголками губ.

  Саю сжимается в комочек – пить при матери! Шес отвечает:

  – Немного коньяка. Долгий перелет. Никогда не летала. – добавляет зачем-то, – Выиграла грант на обучение. В Валлоу.

  – Вот как. А я вот в Ялен лечу, посмотреть на достопримечательности.

  – А... Семья?

  Последние полгода Шес жила вместе с Шелем. Остаток академа ему пришлось копить на свою платку, чтобы все-таки не вылететь после того, как Лелле забрала деньги, уже было внесенные за осенний семестр. Оказывается, неугодных мальчиков из семьи точно так же легко вычеркнуть. Кровавая звездочка на ладони, и нет его.

  Ни денег, ни обеспечения, ничего. И, конечно, никто не дал ему забрать барабанную установку.

  Семья отторгла их двоих, но они не очень расстроились. Он были живы и свободны, верно? И им было вполне уютно переживать свое изгнание вместе.

  Только вот про Орехенских Ял они уже ничего не знали. Никаких вестей им, никаких от них.

  И тут вот так вот встретить Лелле в аэропорту!

  – Что семья? Взрослые мальчики, и без меня справятся. Нельзя же опекать их вечно.

  – И сколько у вас мальчиков?

  – Трое. – едва ощутимая заминка, – И один умер. Но я бы с удовольствием услышала его голос...

  Шес пишет на салфетке номер и подвигает его Лелле; сердце бьется быстро-быстро, и больше всего она боится, что она сейчас его порвет, рассмеется... Скажет, что на самом деле ей это не нужно...

  Лелле аккуратно складывает салфетку и кладет в сумочку. Смотрит на наручные часики.

  – Двадцать минут. Мне, наверное, пора...

  – Подождите! – Шес говорит это как-то слишком громко, – Я все-таки уезжаю надолго... Хотелось бы, ну... совет от... старшей?

  – Совет от старшей?

  Она уже встала, взялась за ручку сумки, висящей на спинке стула. Застигнутая просьбой, замирает, рассматривает Шес чуть насмешливо.

  – От старшей... подруги... по аэропорту?

  Лелле смеется.

  – Как старшая подруга могу дать тебе три совета, милая. Первый: закусывай. Хоть плюшку какую к кофе возьми... Второе: не понижай градус. Третье – чем больше крепкого сладкого чая после, тем меньше наутро похмелье.

  – И это все?

  – И это все. С остальным, я знаю, ты и сама справишься. Это твоя жизнь.

  Эта маленькая жизнь кончилась вместе с кофе. Вот в чем преимущество концепции десяти тысяч маленьких жизней, думает Шес.

  Сам решаешь, когда начинается новая.