Текст книги "Пьяная Паучиха (СИ)"
Автор книги: Аноним Эйта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
– Нет, – она машинально спрятала ладони за спину, ох и не вовремя она сняла перчатки! – Только попробуй, и я тоже попытаюсь кое-что узнать. Об отце. А я сильнее.
– То есть вы обе в курсе, – Селия села на высокий стул, положила голову на спинку и замерла, упершись босой пяткой в царгу, – и обе в этом участвовали. Жаннэй, от тебя я не ожидала. В отличие от Юлги, ты отлично знаешь цену.
– Это был выбор Саю, – Жаннэй отошла к окну и облокотилась на подоконник.
Она часто пыталась придать своему худому и негибкому телу позу, которая, по ее расчетам, выражала какую-то эмоцию. Сейчас она старательно копировала Варта, которого считала докой по беззаботному хамству. Обычно Юлге было довольно неловко наблюдать за такими попытками, она всегда старалась поправить, подсказать, в чем кроется неестественность... но сейчас она и сама закаменела, надеясь, что у нее получилось придать своему лицу выражение, хотя бы отдаленно похожее на недоумение.
– Юлга, – Селия строго посмотрела на дочь, словно забыв, что только что допрашивала Жаннэй, – мне почему-то казалось, что свадьба Нии тебя чему-то научила. В частности, тому, что водники просто так по любви не женятся.
– Она решила сбежать и сбежала, – сглотнув, объяснила Юлга.
– И опозорила род. Как думаешь, почему Жаннэй пришлось... избавиться от всех старших Есса, чтобы настоять на своем? Можно же было... решить сбежать и сбежать. Она достаточно красива, чтобы найти, где переночевать, а?
– Я не понимаю, к чему ты клонишь? – Юлга избегала смотреть на мать.
Как будто она в чем-то и правда провинилась. Будто не выучила какой-то важный урок.
– Это была самозащита, – проскрипела Жаннэй, – танцуй в храме, или опозоришь род. Никто бы меня не хватился. Я выиграла – поэтому никто не хватился их. Дела рода остаются в роду и судит их глава рода, так и есть, мудрая Селия, и я понимаю это, как никто другой. Но Саю отказалась от рода. Поэтому по крови ее не найти. Мудрая Лелле ведь пыталась?
– Лелле мне еще не звонила. – пожала плечами Селия, – мы с ней неплохо знакомы. Думаю, она зайдет на похороны с парой лилий и надлежащим сочувствием и поговорит лично, попросит меня о помощи... Это Рео молод и может пренебречь этикетом... Она и правда мудра: она попытается спасти дочь, уверена, ее муж еще ничего не знает. Она ведь нашла Саю отличную партию – почему она взбрыкнула? Вы насоветовали? Вы идиотки?
– Старика! Она нашла ей старика! – вмешалась Юлга.
– И Саю достаточно было потерпеть пару лет, чтобы вернуться домой свободной вдовой...
– Всего-то, – пробормотала Юлга.
– ...принесшей в род немало денег, – спокойно договорила Селия, – а теперь, когда случившееся дойдет до Онрена... Вопрос лишь в том, кто из троих старших братьев всадит ей обсидиановый нож в печень. Шелека, наверное. Ему проще дое...
– Шелека ей помог, – вмешалась Жаннэй, – и спрятался в лед.
– Тогда Энтан. Гаяна Онрен скорее всего предпочтет оставить при себе. Кто посылает старшего ради какой-то девчонки? А что не так с Шелекой?
– Мама, я не понимаю, что значит «не так»? Он ее спас, потому что она об этом просила...
– Юлга, и когда же ты это поймешь? Мне очень жаль, что ты до сих пор не. – Селия огорченно покачала головой, в уголках губ залегли скорбные складки, – Он воспитан так, что для него эта ситуация – в порядке вещей. Брак по любви для него должен быть девичьей блажью. Любовь – ничего не стоящей ерундой. Правильная женщина – ценность, неправильная, испорченная странными идеями – ничего не стоит. Он будущий хозяин в доме, женщина – обеспечивает комфорт. Для любви – любовницы; жена – для брака. Дочь надо выдать замуж за солидного человека, и критерии «солидности» вполне четкие и материальные. Он водник, Юлга. Даже не из Тьена водник, он в Орехене вырос. Это тебе не Хаш, милая, где у каждого второго рода нет, да и даром не надо, это Орехен, там куда не плюнь – войны кланов, земли кланов, род против рода в союзе с другим родом, кровавейший конфликт был лет шесть назад из-за права ловить рыбу в гребанном ручье! Мальчика там воспитывают так, чтобы он был сыном рода, мужчиной рода, воином рода! И тут мальчишка, младший сын, сопля-переросток, срывает семье выгоднейший брак! Ставит сестру выше рода! Сестру, девчонку! Ради чего ему это делать? Чего ему не хватает? Откуда он мог понабраться чужих взглядов на справедливость, с чего бы ему вообще задумываться, что с этой ситуацией что-то не так, если для водников это нормальная ситуация? И тут два варианта... Он общался когда-нибудь с Вартом?
– Варт его привел, – прошелестела Жаннэй.
– Ну вот и спросите у Варта, что он там унюхал в эмоциях Шелеки – сестринский комплекс или расставание с парнем, – Селия потерла виски, – в чем именно Шелека не нормальный... Боги, за что мне это. Раз Варта не смутило – скорее всего, дело в парне.
– В смысле... в парне?.. – не поняла Юлга, – ты имеешь в виду...
– Как мать я облажалась. – Селия резко встала. – Или была слишком хороша, защищая тебя от мира? Ты как новорожденная. Так, подожди, я пытаюсь вспомнить: ты вообще знаешь, откуда берутся дети?
– Мам! – Юлга тоже подскочила, – Я просто не ожидала...
– Когда вы найдете Саю на улице с ножом в боку, ты тоже так скажешь? – сухо спросила Селия. – Потому что этим все и кончится. Я очень надеюсь, что девочка успеет одуматься и вернется к матери до того, как это все дойдет до Орехена. И не надо так бледнеть, я не жестока – это просто факт. Такова жизнь. Это то, с чем тебе еще не раз придется столкнуться, пока ты работаешь в Ведомстве, Юли: видишь мертвого младенца с уродствами – ищи мать-зверозычку; видишь у мужика двадцать пять ножевых и рыдающую огневичку-вдову – ищи любовницу, если та тоже огневичка, то тут уже только считалочка поможет и дедукция, а если любовница еще и замужем, то это вообще детектив... – Селия бросила короткий взгляд на Жаннэй, но та молчала, видимо, не собираясь перечить опытной следящей-сопровождающей, – А если ты, Юлга, видишь мертвую незамужнюю водяницу – процентов семьдесят вероятности, что с кем-то она неудачно поцеловалась... Ха! Могла и за руки подержаться! И это видел кто-то из квартала... Знаешь, в чем будет заключаться твоя работа? Обойтись минимумом трупов. Не создавать повода для Окоса собрать свою жатву, понимаешь? Не усугублять. А вы с Жаннэй... Думаю, тут весь ваш Круг замешан, а? И как Ния может не понимать... Впрочем, отец ее слишком балует... Вы с Жаннэй создали Окосу отличное место для вечеринки. Сделали все возможное для кровавой распри между Тьенскими Улами и Орехенскими Ялами.
– Селия, – вмешалась Жаннэй, – я настаиваю, что она имела право выбрать тот путь, который хотела. Саю – не Юлга, Саю росла в Орехене. Саю отлично понимала, на что шла.
Селия вдруг топнула ногой. Сжала кулак здоровой левой руки, правой неловко провела по волосам.
Посмотрела Жаннэй в глаза.
Юлге казалось, что это длилось вечность. Она не знала, кто прав, но на всякий случай подошла к Жаннэй и встала рядом. Потому что, пусть аргументы матери и звучали как всегда логично, сердце ее все равно было на стороне Жаннэй.
– Тогда хотя бы убедись, что ее прикроют от поиска, – наконец сказала Селия. – Я не буду вмешиваться. Пока это не касается моего рода... и пока это не моя работа. Это все, что я могу обещать. Учитесь, котятки. Я еще помню, как опьяняет жажда справедливости. Чтобы все было правильно, чтобы любовь и красота, и никаких глупых замшелых традиций – мир сейчас кажется таким дружелюбным, таким открытым, да, девочки? Как жаль, что это все – до первой дохлой мышки... Я желаю удачи вам... и ей.
Когда мама вышла из комнаты, Юлга чуть не рухнула под свалившейся на ее плечи ответственностью. Хорошо хоть Жан была рядом.
Поддержала.
Взяла на себя большую часть.
13.
В квартире в одночасье стало людно, шумно и суматошно.
– Это просто Варт, – пояснил Ланерье недоумевающей Саю, только-только вернувшейся из школы, и беспомощно развел руками, – Варт рода Хин, который полон энтузиазма.
Услышав свое имя, худощавый кареглазый парень отвлекся от дирижирования командой грузчиков. Не похоже было, что им нужны были его указания, чтобы тащить фортепьяно, но парню, кажется, искренне нравилось на них орать.
– Привет, Саю! – сказал он и широко-широко улыбнулся. – Спасибо за возможность пристроить куда-нибудь подальше мамино пианино, оно половину гостиной занимало.
– Майя же обещала раздобыть фортепьяно... – зачем-то пробормотала Саю.
Людей, решивших ей помочь, становилось все больше и больше, и это немного пугало. Она не была уверена, что заслуживает... этого всего.
Прекрасного инструмента, хорошего отношения этого совершенно незнакомого парня, который за свой счет устроил доставку...
Помощи учительницы Ашиды, жертвы брата...
Варт вдруг резко посерьезнел.
– Юлга сказала, – начал он уже медленнее, и будто во что-то вслушиваясь, – что эта штука из ели, сосны и бука... Это же нормально, да? Подходит для серьезных занятий? Мама очень редко играла.
...Она ведь совершенно ничего не может предложить взамен. За нее, за Саю, платят другие – Ланерье, Шель... Ее кормят, поят, одевают, позволяют заниматься всем, чем хочется, гулять, где вздумается и читать все подряд. А она просто пользуется тем, что ей дают.
Она хотела бы отплатить, но у нее совсем ничего нет.
Ничегошеньки.
Саю кивнула, с трудом удерживая слезы.
– Это... Великолепно. Спасибо... вам.
– На ты, исключительно ты, не обижай меня, – хмыкнул Варт и отвернулся как раз тогда, когда Саю все-таки пришлось моргнуть, – Ланерье, глянь, так нормально?
– В ее комнате? – слегка резковато откликнулся тот, – судя по звуку, с которым вы его грохнули. Наверное.
– Давно бы лег и прооперировался, – Варт отмахнулся от его раздражения, как от назойливой мухи, – И чего ты боишься? Живешь, как в склепе, из универа на заочку ушел... – И прежде, чем Ланерье ответил, устремился мимо Саю в ее комнату, – Эйзен, разобрались?
– Ага.
– Не забудь выслать мне приглашение.
– Естественно. Второе пятнадцатое, и ты не забудь. – кряжистый широкоплечий парень, судя по комплекции, корня земли, сделал знак своей команде, и те заторопились к выходу.
Саю замерла около фортепьяно. Кончиками пальцев огладила лакированную крышку, приподняла, коснулась белых клавиш...
Брямц!
Понадобится еще и настройщик. Ей столько всего нужно...
– Второго пятнадцатого буду весь твой, вот, – Варт пожал Эйзену руку на прощание, – если не передумаешь, конечно. Если у твоей матери все вдруг развалится... Ты понимаешь. Никто не виноват, но ты отдал приглашение на помолвку, – Варт вздохнул – слишком громко и слишком грустно, чтобы правда поверить, что его это обстоятельство расстраивает.
Ланерье проводил Эйзена кивком и немало удивился, когда Варт закрыл дверь в квартиру и подал голос.
– Ох, вот бы его совесть оказалась пострашнее отчима, – протянул он, – так хочется свободные выходные...
Саю уже даже не пыталась понять, что Варт имеет в виду.
– И чего тебе здесь надо? – опомнившись, спросил Ланерье.
«Я надеялся, что ты свалишь», – было написано глубокими складками у породистых крыльев носа: Ланерье всегда его морщил, когда был чем-то недоволен.
– Мне нужно развеяться, а ничто так не успокаивает, как созерцание опадающих ленточек, вот! – Варт подмигнул, почему-то Саю, с трудом оторвавшейся от фортепьяно, чтобы проводить гостей. – Видишь? Бартер. Деньги студентам брать нельзя; тебе делают что-то хорошее, а ты в ответ должен. Жизнь-жизнь... С друзьями иначе. Друзья не считают, что отдают... Никаких расчетов между нами, Саю. Ты понимаешь?
– Нет, – честно ответила она, – ты слишком много говоришь. Причем здесь ленточки?
– Он чушь несет, – бросил Ланерье, – ты этого не сделаешь, Варт...
– Сейчас покажу, – улыбнулся Варт Саю, все так же не обращая на Ланерье ровным счетом никакого внимания, и рывком открыл дверь в комнату, где тот принимал... он называл их «просителями», но Саю – «клиентами», потому что они чаще требовали, чем просили.
И потому что Ланерье брал деньги.
Ланерье рванул за ним, но Варт ловко подставил ему подножку и тут же подхватил за шиворот, не давая упасть и расквасить нос. На его руке четче проступили мускулы.
По шкале от Ланерье до Эйзека Варт был куда ближе к Ланерье. Но теперь Саю поняла, что эта его худощавость и внешняя хлипкость, подчеркнутая растянутой футболкой, обнажающей трогательно-хрупкие ключицы, – кажущаяся.
Ланерье и не мог помешать. Он лишь обозначил негодование.
– Ты его откормила, – констатировал Варт, и Саю, рванувшаяся было на выручку, вдруг осознала, что ситуация эта происходит не в первый раз, – слушай, Ланерье, оно же все равно рано или поздно облетит, ага?
Ланерье покачал головой, нащупал рукой косяк и встал, резко выдернув ворот одеяния из пальцев то ли друга, то ли недруга.
– Не думаю, что от этого кому-то станет легче, – сказал он спокойно.
Клиенты частенько просили Ланерье связать узелочки; он брал две ленты и сплетал их вместе. Весь его... кабинет был увешан этими странными, слишком пестрыми украшениями, иногда совершенно не сочетающимися по цветам. Стены от пола до потолка были утыканы гвоздями, хаотично, бестолково, и почти на каждый гвоздь было накинуто по плетению.
Иногда узлы развязывались сами по себе и ленты тихо падали вниз, на пол. Ланерье просил Саю собирать такие и класть на специальный низкий столик, чтобы он мог их очистить и использовать еще раз.
Ланерье завязывал узелочки-встречи, узелочки-на-удачу, узелочки-вероятности. Никогда – принуждение, всегда – шанс. Они по природе своей были недолговечны, но Саю каждый раз было немного грустно убирать ленты.
– Мне все равно, – пожал плечами Варт, – хочешь, напомню тебе все те случаи, когда тебе казалось, что ты должен что-то сделать? Могу до завтрашнего утра напоминать.
– Это другое... Твоя богиня другая.
– И в нее мало веры. Но не суть. Напомнить? Однажды ты продиктовал шайке преступников код от сейфа. – хмыкнул Варт и переступил порог. – Потому что тебе вдруг показалось, что нужно срочно позвонить и назвать пару цифр, вот... Почему мне нельзя? Мне тоже иногда кажется, что станет легче, если сделать...
Он медленно вышел на середину комнаты, чуть не запнувшись по пути о столик с ароматическими свечами и демонстративно скрестил руки на груди.
– ...вот как.
Саю подошла к Ланерье, чтобы лучше видеть. Она не понимала, что такого страшного может случиться из-за того, что кто-то просто стоит в центре комнаты, но Ланерье даже открыл глаза и теперь взирал в сторону Варта мутным невидящим взглядом, напряженный, побледневший до синевы.
Сначала ничего не происходило. Варт просто стоял. Ни к чему не прикасался.
А потом Саю услышала шелест.
Шелест ткани.
Ланерье зашарил в воздухе длинной ладонью, нащупал Саю и больно вцепился в ее локоть.
– Они...
– Они опадают, – подтвердила Саю, – опадают, как листья.
Ленты скользили, как живые, расплетались, падали грудами у стен. Варт все так же стоял.
Ничего не делал.
Саю знала, что они бы расплелись и сами, просто много позже.
Он не был причиной.
Он был катализатором.
– Что-нибудь осталось? – одними губами спросил Ланерье.
Саю окинула взглядом голые стены с сиротливо торчащими криво вбитыми гвоздями.
– Нет. Ничего.
Ланерье выдохнул раздраженно сквозь сжатые зубы, развернулся и ушел на кухню. Саю слушала, как он топает по скрипучему полу, как шумит закипающий чайник.
Она не двинулась с места. Как и Варт, замерший среди сотворенного бардака статуей самому себе.
– Ты не виноват, – вдруг сказала она.
– Знаю, – согласился Варт, – но все равно погано. Кстати...
Он подошел, брезгливо стараясь не наступать на разлетевшиеся ленты, смешно и высоко задирая ноги – узкие щиколотки болтаются в старых спортивках, носок на левой ноге серый, с маленькой дыркой около большого пальца, а на правой коричневый в зеленую полоску, – почему-то Саю не решалась посмотреть Варту в лицо...
– Забавный факт, – Варт положил руку ей на плечо, слегка похлопал, – ты тоже ни в чем не виновата.
Он ушел на кухню, а она осталась одна, на пороге.
Вот как.
Иногда все просто...
Просто...
Случается.
Не по твоей вине. Просто... с тобой.
14.
Селия знала Ярта уже очень-очень долго и примерно представляла, что начнется, если кто-то придет на похороны его матери не скорбеть, а просить помощи у рода Наль. Ярт всегда был циничен, и он был некромантом и медиком – что обуславливало его довольно специфичное отношение к смерти. Но кроме того он терпеть не мог, когда его родных использовали как предлог... Он мог выбирать довольно извращенные способы, чтобы показать семье любовь и заботу, но никогда особенно не заморачивался, демонстрируя свою неприязнь посторонним людям: умел он облить грязью тех, кто ему не нравился.
И состояние отца не прибавляло ему выдержки и спокойствия – Пекх наблюдался у специалиста по зависимостям уже несколько месяцев, чудом совмещая с работой, но не с домом.
Он сильно отдалился от сыновей. У него и раньше была привычка сбегать из дома в командировки, деменция жены была для него невыносима, а теперь он и вовсе перестал там появляться.
Варт шутил, что ему придется присылать отцу приглашение, если он хочет познакомить его с Юлгой – а они ведь жили вместе.
Селия была знакома с Пекхом достаточно давно, чтобы понимать, почему он так себя ведет: этот огромный и мощный мужчина не мог простить Ярту найденной в нем слабости, а Варту того, что он всецело поддержал старшего брата. В итоге Пекху пришлось признать себя жертвой приворота и обратиться к специалисту – а ему претило быть жертвой и обращаться за помощью. Он был из тех мужчин, что скорее клещами вырвут себе зуб, чем сходят лишний раз к стоматологу.
А тут даже не особо болело, пока сыновья не забили тревогу. Никому не нравится, когда тебя заставляют признать, что твоя счастливая жизнь на самом деле не слишком-то здоровая для психики.
Таким образом на похоронах Талины должна была собраться довольно мрачная и озлобленная компания: обманутый муж, который до сих пор любил покойницу, при этом понимая, но не принимая, что его когда-то полюбить заставили; старший сын, всю жизнь исповедовавший принцип «взрослые люди, сами разберутся, а потом я так и быть объясню, в чем именно они ошиблись, надеюсь, будет над чем посмеяться»; и младший – недолюбленный в детстве парнишка, любой ценой привыкший хранить вокруг себя чужой душевный покой.
Мальчишка, до последнего ухаживавший за матерью.
Мальчишка, так и не добившийся ее любви.
Ну и Юлга. Наименее скорбящая, а значит, наиболее адекватная, она как всегда попытается помочь Варту навести в доме красоту, благодать и позитивную атмосферу, и в итоге впряжется в это сильнее всех. Единственная невестка в скорбящем доме – так себе местечко в семейной иерархии, даже если учесть, что официально речь о свадьбе еще никогда не заходила.
Селия все успокаивала себя мыслью, что не так уж долго эти двое встречаются, и вероятность этой самой свадьбы чересчур преувеличена. Но она помнила, что Юлгу в дом привела Талина – а Талина в свое время считалась одной из самых талантливых красных свах своего поколения. И этот факт капитально подламывал крылья надеждам Селии на зятя без детских травм, проблем с чужими эмоциями и нормальным самоконтролем.
Талина могла быть плохой матерью, но с задачей привести сыну подходящую девушку она, увы, справилась, как хорошая сваха.
Про это знали все. Так что свадьба считалась делом почти решенным – пусть молодые и не торопились.
Так что не стоило забывать, что море, просто море надоедливых родственников и друзей Талины обязательно придут поплакать, пожрать и посмотреть, как справляется невеста младшенького Хина.
Селия посмотрела на круги под глазами у Юлги – для той это был первый опыт организации семейных сборищ, и ей приходилось нелегко, пусть Варт многое и взял на себя, – в который раз пожалела, что Яльсе до сих пор нельзя выезжать из Хаша, а значит, некому будет подтирать за Яртом его яд и напоминать мужу, что он тут не единственный скорбящий. Да и обязанности невестки Хинов тогда бы не падали на одну Юлгу... Поглядела, как широко улыбается Варт, радуясь, что пристроил куда-то материнское пианино, и оно больше не будет стоять без дела, – у этого парня и в лучшие времена с психикой все было довольно печально... И решила, что хотя бы с Лелле разберется подальше от семейного гнезда.
Не то чтобы Лелле вообще была заботой Селии – девчонки сами в это ввязались, им бы, по-хорошему, и разгребать. Даже если бы не справились, ничего фатального им не грозило. Но Юлга была ее дочерью, а Жаннэй Селия официально удочерила – а значит, несла за них ответственность.
Как несла ответственность за целую поросль мелочи из рода Есса. Как хорошо, что Ярт все еще не накопил им с Яльсой на собственный дом! Как хорошо, что Живица ниспослала Селии двоюродную сестрицу, которая просто обожает нянчить чужих детей!
Как хорошо, что Яльса умеет окружать таким теплом и заботой, что даже ледышки-Есса потихоньку оттаивают. Когда Селия только приняла их, на них было смотреть страшно. Никогда она еще не видела настолько послушных и тихих детей...
А если Жаннэй сейчас попадет в переделку, то ее птенцам может грозить опасность. Вероятность мала, но...
Да и долгое сотрудничество в Орехене позволило Селии немного разобраться, что Лелле за человек и что для нее семья, так что...
Селия вздохнула.
Конечно, она привыкла обосновывать для себя целесообразность своих действий, но иногда правильнее было просто признать очевидное.
Она волновалась за своих девочек.
И немножко за ту девушку, что сбежала из дома в неизвестность.
В Храм Улы пускали всех. А потом главное знать, куда идти. Двадцать семь шагов от входа вглубь до колонны, направо от витража Улы Милостивой, по коридору, вверх по лестнице, переход, вниз по лестнице, и вот он – заветный прудик с кувшинками, запертый в восьми каменных стенах. Восемь – число Лаллей, а не Улы: создание этого места когда-то потребовало кооперации жрецов четырех Храмов.
Живица и Окос тоже участвовали.
Пруд ушедших. Жив или мертв человек? Здоров или болен? Пруд давал ответ.
Селия с трудом поборола искушение снять сапоги и ступить с деревянного настила на голую землю босыми ногами. Здесь росла трава – жухлая, желтоватая, ее ежедневно вытаптывали десятки людей, ей не хватало света из маленьких тусклых окон...
Но пруд этот славился вовсе не травой на берегу.
А цветами.
Которые распускались... или гнили.
Лелле стояла, бледная и величественная, и смотрела на прекрасный белый цветок, расцветший в неурочное время посреди пруда.
Одна-одинешенька на самом краю. Тонкая, хрупкая фигурка отражалась на поверхности воды: ни малейшей ряби.
Но и льда нет. Потрясающий самоконтроль... или опустошающее бессилие.
Хорошо, когда у тебя достаточно власти, чтобы освободить себе место для одиночества.
Отличное место для приватного разговора: только Лелле, Селия и бронзовая статуя матери ушедшего солдата на другом берегу.
– Как я вижу, с твоей дочерью все в порядке, – мягко заметила Селия, кивнув на кувшинку, у которой даже листья не пожухли, – зачем Рео мне звонил?
– Селия? – Лелле неохотно обернулась. – Я не знаю. Кто я такая, чтобы указывать ему, что делать? Почему ты...
– Я приехала на похороны... давней знакомой, – пояснила Селия, – узнав о твоей беде, решила немного прогуляться... И действительно нашла тебя здесь. Я рада, что все в порядке. Это же ее цветок?
– Да, я обратилась к Уле, и цветок распустился, – вздохнула Лелле, – она жива, здорова, счастлива? Но... Я не понимаю, просто не понимаю, что произошло. Почему это случилось. И Шелека...
– Ей хорошо живется. Цветок очень красивый.
Как надо жить дома, чтобы так расцвести, сбежав? Поймав себя на этой мысли, Селия украдкой прикусила себя за щеку. Сейчас ей стоило контролировать эмоции.
Она здесь островок спокойствия, на который можно положиться.
– Богиня... – Лелле вдруг дрогнула лицом, провела по лбу ладонью, – это...
И уткнулась вдруг носом Селии в плечо, уцепилась руками за локоть здоровой руки, вздрогнула телом. Лелле Ола-Яла плакала.
Селия не ожидала такого от той ледяной королевы, с которой общалась в Орехене.
– Я так устала, – пробормотала Лелле, – так устала. Онрен, он... играет, ты знаешь? Играет. И проигрывает. Всегда играл. И проигрывал. Я прятала приданое... Отдельные счета... Он же убьет ее, убьет ее, Селия! Найдет и убьет, если узнает! Где я ошиблась? Где? Скажи мне, где я ошиблась? Что я не так сделала? Ты всегда все понимала, ты никогда не теряла головы, я воспитывала ее правильно, так скажи же, чего этой неблагодарной девчонке не хватало!
Она выпрямилась, резко вытирая слезы ладонью – о истерике, предшествовавшей вспышке гнева, теперь напоминало только мокрое пятно у Селии на рукаве.
Селия немного опешила: она ожидала... Она не знала, чего.
Чего-то другого.
– У меня дочь, у них с Саю разница пара лет, ты знаешь, – сказала она осторожно, – и я ей всю жизнь твердила: не ходи в Ведомственный, нет там ничего хорошего. А она все равно пошла. И парня я ее не одобряю, малахольный, себе на уме... Он психует, у других мозги всмятку. Ты говоришь им одно, но они всегда набивают свои собственные шишки. Ты просто не успела. Не успела отдать свою дочь замуж еще ребенком. Она выросла настолько, чтобы принять решение... И отказаться от рода, верно? Иначе бы ты уже нашла ее... И вернула.
– Скажи, что это гнусно, – Лелле поджала губы, – у тебя такой тон, что...
Белый локон выбился из аккуратно заплетенной косы, уложенной вокруг головы короной, – единственное свидетельство ее расстроенных чувств.
И глаза покраснели.
А тушь водостойкая. Предусмотрительно.
– Это логично. Я понимаю, почему ты это сделала. Я понимаю тебя, Лелле. Но и ее понимаю.
Селия старательно рассматривала вышивку у Лелле на воротнике блузки, кончик уха, подчеркнутую косметикой скулу – ей было сложно так просто все... замалчивать, глядя Лелле в глаза, и она берегла силы.
Она не ожидала, что Лелле так... больно.
Она ведь тоже мать. И у нее есть совесть. Хорошо, что всю свою сознательную жизнь Селия училась ее вовремя затыкать.
– Ты не собираешься ее искать, – фыркнула Лелле, – ты пришла посмеяться. Нос задрать: надо же, как у тебя все хорошо, дочка подцепила некроманта! А моя не способна даже о семье подумать!
Селия запустила пальцы мертвой руки в короткие волосы. Она решилась сказать правду – строго дозированную, логичную правду. Удобную. Во имя безопасности своего рода и девочек. Еще секунду назад ей было бы противно это говорить, но вспышка Лелле немного помогла вспомнить, на чьей она сегодня стороне.
– Я понимаю, ты шокирована... – Селия положила руки Лелле на плечи и заглянула в глаза, – и слишком напугана. Поэтому я прощаю тебе твои слова. Но послушай меня, прислушайся! Ее никто не будет искать. Она совершеннолетняя. Ты можешь подать заявление, но тебе откажут, Лелле. Послушай, я отлично знаю, чем свадьба в полнолуние отличается от свадьбы в новолуние, но тебе уже не удастся это провернуть, даже если луна исчезнет вовсе. Ты не сможешь держать ее под курениями, блокирующими магию, вечно. Девочка явно не хочет замуж, и слишком опасно искать ее для тебя – она ведь может и взорваться. Она слишком взрослая для безболезненного кризиса. Она уже взорвалась и сбежала. Ведомство откажет тебе в запросе, Лелле. И я откажу.
– Это моя дочь! Ты понимаешь?..
– Знаешь, у меня ведь появилось... пятеро детей. Шестеро Есса. – тихо сказала Селия. – Это был достаточно... специфический род воздушников. Взрослые отсылали Валлоу материалы, шпионили... и детей тоже. Храмовое воспитание досталось всем, хоть и по чуть-чуть. Жить во имя Лаллей, не во имя себя... Но четверо еще мелкие, гибкие. Близняшки, Кальен с Мальеной – они быстро восстановились. А вот Атан как раз на пороге подросткового кризиса. Он такой спокойный. В новой школе были какие-то проблемы, но он никогда не плакал. Его бьют – а он не плачет, даже не защищается. И всегда делает все, что ему говорят.
– Причем здесь твои Есса! Укрепила род? Молодец, но у меня дочь...
– ...жива и здорова. Вот цветок. – резко перебила Селия. – Слушай! Мы с сестрой опасались... что Атан сгорит. Понимаешь? Если все запирать в себе, если молчать и подчиняться – выгораешь. Я видела такое... Как часто Саю перечила? Как часто ты спрашивала ее мнения? Может, она хотя бы иногда выбирала себе платье?
Лелле молчала, и молчание это было тяжелым, болезненным. Чуть передавишь – и она бросится в атаку, чтобы хоть как-то защититься.
– Я знаю, как воспитываются девочки в Орехене, – Селия слегка улыбнулась, нет-нет, она ни в чем не винит Лелле, совершенно ни в чем не винит! – они очень послушные. Очень верующие. Очень чистые, невинные и целомудренные. Ты ведь берегла ее, Лелле, я знаю. Уверена, Саю не знала ни о ваших долгах, ни об отцовском пристрастии к игральным костям.
Лелле склонила голову.
– Если ты хотела, чтобы она пошла на жертву, надо было хотя бы объяснить, во имя чего, – Селия отошла к кромке воды, скрестила на груди руки, – во имя чего она отдает жизнь старику. Что семья нуждается в этой жертве. Что род нуждается... В юности кажется, что пара лет – это вечность. Ты обрекала ее на вечность со стариком, но не объяснила, что это жертва, а не наказание. И я бы на твоем месте радовалась, что она взбунтовалась и сбежала, а не молча согласилась. Потому что молчание плохо кончается.
– Поэтому тебе пришлось принять сироток Есса? Это очень мутная история, – заметила Лелле, – я интересовалась сокружницами Нии.
– Тебе всегда надо быть в курсе сплетен? Да, мутная. Жаннэй взорвалась. И... все кончилось не очень хорошо, скажу тебе по секрету как давней подруге. И мы с Яльсой очень боялись, что Атан тоже взорвется.
– Боялись?
– Он все-таки набил морду обидчику. Просто и безыскусно набил морду и попался учителю. Доставил новой семье неприятности. Сделал это ради себя. Было много слез и соплей, конечно... – Селия вздохнула с искренним облегчением: воспоминание о фингале под глазом у того мелкого уродца до сих пор неимоверно грело ей душу, – но он не выгорел, не взорвался, не превратился в чудовище, а просто выплеснул лишнее. Сейчас он дерется, очень много, очень часто, но это лучше, чем... – она осеклась и поправилась, – в общем, к лучшему.
