Текст книги "Пьяная Паучиха (СИ)"
Автор книги: Аноним Эйта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
В свою только не заглядывала.
Как-то недосуг было.
Нет, не так.
В свою было смотреть – страшно.
– Да, – сказала Майя, сама себя не слыша: с перрона уходил далеко-далеко поезд, Майя не успела разглядеть таблички, и знать не знала, куда он отправлялся; но она уже знала, куда следовало бы отправиться ей, – я трусиха.
34.
– Саюшка, скажи пожалуйста, на этой книге нет следов крови?
Ночь, темнота, юная дева на кровати, часы только-только пробили полночь. Еще бы грозу за окном, и Саю бы решила, что попала в старый черно-белый фильм про призраков и девиц.
Правда, в фильмах призраки жаждали крови, или хотя бы хорошенько налюбоваться на юную и трепетную плоть, а этому парню до ее плоти, да и до плотских желаний вообще, явно не было никакого дела. Куда больше его в последнее время беспокоила бесплотная богиня, которая на все молитвы молчала, как героический кеттский воин на допросе у злобного захватчика из Валлоу, так что захватчику волей-неволей пришлось переквалифицироваться в сыщика-гадалку.
Когда Саю пришла из школы, он как раз раскладывал карты.
А вот сейчас Ланерье протягивал ей книжку.
Саю включила ночник, протерла глаза и приняла у Ланерье из рук тонкий томик «Приключений бравого реррея в царстве Окоса». Мягкая обложка, светлая полоска от небрежного сгиба по переплету, загнутые уголки страниц. Книгу долго и много читали, и читали небрежно.
Саю рассеянно перелистнула страничку, и книжка будто сама раскрылась на том месте, куда ее хозяин, видимо, уронил яичницу. Или блин. Что-то такое, масляное, местами чуть присохшее.
Но крови не было.
– Нет.
– А ей можно кого-то убить? – жалобно спросил Ланерье.
Саю взвесила книгу в руке. Легкая.
– Вряд ли, – пожала плечами она.
– Думаешь, эта книга – свидетель преступления? – почему-то громким шепотом спросил Ланерье, и Саю захотелось снова померить ему температуру.
Танцы на морозе вроде обошлись небольшой простудой и несколькими глубокими царапинами на ногах, но мало ли, инфекция дремала в мозгу и теперь пробудилась, желая захватить и без того порядком помутившийся разум.
– Что у тебя за вопросы среди ночи? – не выдержала Саю, – Я начинаю беспокоиться...
– Я тоже, – Ланерье надоело нависать, поэтому он плюхнулся на кровать Саю, заставив ту поджать ноги, – Мару залили соседи, и он попросил переночевать...
– О, я не знала, – воскликнула Саю, которая в последнее время пристрастилась спать в одной длинной футболке, Ланерье-то ведь как-то все равно было, в чем именно Саю доползала до ванной, и теперь судорожно вспоминала, куда сунула пижамные шорты, – очень неожиданно, а почему ты...
– Ну да, спит у меня, как убитый. Его сморило до твоего прихода, так что не сердись, что он не поприветствовал тебя, как полагается...
Саю вовсе не собиралась сердиться. Она вообще не думала, что у нее есть право как-то влиять на решения Ланерье по поводу гостей, но ей было приятно, что тот предполагал такую возможность. Хотя предупредить мог бы и пораньше.
– Я не сержусь, – на всякий случай сказала она очевидное.
Ланерье в последнее время был на взводе, слишком нервный, слишком возбужденный. Он так старательно вслушивался, что его успокаивал любой голос, даже голос Саю. Она это заметила, и старалась не оставлять без ответа ничего, что бы он не сказал.
Если ему для того, чтобы снова почувствовать под ногами пол, а не ту зыбь, из-за которой он в последнее время начал натыкаться на стены, нужно будить ее среди ночи – пусть.
– Я обшарил его рюкзак...
А вот это уже было странно.
– Это же чужой...
– Просто обшарил, – с ликованием в голосе сказал Ланерье, – мне показалось, так будет правильно!
– Но это не так. Даже если Лаллей тебе так сказала...
– Мне был знак, да... Знак! В общем, в последний раз Мара читал что-то, когда у него на районе старушку убили вторым томом какой-то древней классики, и ему в руки попался вещдок.
«Тебе что, заняться нечем?» – хотела было сказать Саю, но промолчала. Ланерье ведь правда было нечем заняться. Он даже узлы перестал вязать, говорил, сразу расплетаются. Вряд ли Мара сильно обидится на то, что его друг тиснул у него книжку ненадолго. Пусть себе развлекается.
– Спроси его об этом завтра, когда он проснется, – искренне посоветовала Саю, – думаю, он объяснит, что ему просто нечего читать в автобусе.
– В автобусе он читает документы, – обиженно сказал Ланерье.
«В моей поездке в Тьен мне показался удивительным ритм столичной жизни; я решил проехаться по обычному маршруту: мэрия, дом Правления, главное здание ТГУ... и везде в автобусах были люди, много занятых, хмурых, сосредоточенных людей, и люди эти работали, удерживая распечатанные листы на коленях, локтем; карандаши в карманах, ручки в руках, очки для чтения держатся на носу, как приклеенные, в давно продавленной в переносице ямке, даже когда автобус подпрыгивает на очередном ухабе; и я подумал – когда я вырасту, стану ли я так занят? Стану ли я занятым, хмурым, сосредоточенным и безразличным к миру за окном? К этой наскучившей мэрии железного века постройки, к шпилям университета, в который не ходил? У нас в Орехене автобусы старые, и иногда дует из дверей, которые уже лет сто не закрывались до конца, но люди хотя бы не вынуждены работать вне работы, отрывая у жизни еще по чуть-чуть, и читать под этим сквозняком – вот, почему я так люблю...»
– Саюшка? Саюшка, ты еще здесь? – жалобно спросил Ланерье, не дождавшись ответа, и даже подергал ее за рукав футболки двумя пальцами.
– А, извини, я просто... Вспомнила кое-что.
Шель как-то выиграл на школьном конкурсе сочинений, и Лелле зачитала его работу за общим столом. Даже отец похвалил, хотя и сказал, что для юноши Шелека слишком впечатлителен.
Шель раскраснелся от смущения и удовольствия, важно надул щеки... И почему это вспомнилось?
Не потому ли, что она сегодня тоже разбирала ноты в автобусе, по пути в Мир Вязания, где так охотно принимали ее шарфики и так неохотно за них платили?
Не потому ли, что она помнила о брате так мало, что даже это воспоминание показалось ей открытием – оказывается, Шель чувствовал все вот так, обостренно и ярко, был слишком чувствителен даже для юноши. Наверное, так люди и превращаются в лед? Устают чувствовать? Устают беспокоиться...
– Хочешь, я его спрошу, что случилось?
– Но тебе он тоже соврет. Как мне наврал про соседей и потопы.
– Почему ты решил, что...
– Я могу наощупь отличить бумагу, которая промокала. Даже ты можешь. Это очень сухая книга. И она всегда была сухой. А по словам Мары, у него там водопады.
– Ну вот пятно от кофе... Но ты прав. Если ты вдруг хочешь спросить... – Саю довольно сложно было это выговорить, потому что получалось, что она дает разрешение, а Саю раньше никогда не давала разрешений, и не была уверена, имеет ли право на такое в чужом доме, – ...то я не против, если ты его тут оставишь, что бы там не случилось с квартирой на самом деле. Ну, сколько нужно. Вот.
– Я не собирался тут оставаться, разве что денег одолжить, – буркнул Мара, босой, заспанный и всклокоченный и невесть сколько проторчавший в дверном проеме, – Ланерье, я очень ценю то, что ты позволил мне подслушивать, это очень затягивает.
– Ну что ты. В этот раз ты почти не топал, – отмахнулся Ланерье, – я тебя и не услышал. Молодец.
Он грациозно встал, обошел стоящий у кровати Саю стул, и даже без ошибки похлопал Мару именно по плечу, а не по голове или там по груди – в последнее время он довольно часто и тут промахивался. Вернувшаяся к нему координация вселяла бы надежду, если б в процессе он не запнулся бы пару раз о складки ковра, да и рукой в плечо скорее влетел, чем правда похлопал.
– Если я оставлю вас наедине, ты перестанешь играть в благородного идиота, стойко молчащего о своих проблемах? – спросил он с непередаваемой язвительностью, пойманный Марой за ворот жреческого халата уже почти носом в полу.
– Мне кажется, у тебя, Ланерье, проблемы покрупнее. Как давно ты перестал нормально ориентироваться в пространстве? Не следует ли мне сообщить вашим жрецам, чтобы те предоставили тебе лечение? – с неподдельным беспокойством спросил Мара, поставив Ланерье на ноги.
Он чуть придерживал его за руку, будто боялся, что любой сквозняк может Ланерье опрокинуть, как бумажную фигурку.
– Это пройдет.
– Не думаю, что это пройдет так просто.
Саю встала, рассудив, что парни слишком заняты перепалкой, чтобы вообще заметить, что она вообще что-то делает. Да и футболка была достаточно длинная все-таки, до середины бедра. Чего стесняться красивых ног?
Мара был прав – Ланерье был сам не свой. Уже довольно долго. Саю даже готова была предположить, почему. Богиня предала его уже в тот момент, когда привела к его порогу Рео, но ведь он неплохо держался до того самого злополучного букета! Саю не была сильна в математике, но у нее было предположение, чего и кого в этом уравнении не хватает.
А еще Ланерье дал ей понять, что она тоже может приглашать гостей.
Она взяла со стола телефон. Вообще-то это был телефон Ланерье, но он сам ей его отдал, попросив сбрасывать любые звонки от клиентов, чем она и занималась в последнее время.
А еще этим вечером пришло сообщение.
«Я могу зайти?»
После первого данного разрешения, у нее будто кандалы с рук сняли. Дать второе оказалось... так просто.
«Заходи», – напечатала Саю, – «Хоть сейчас».
35.
– Это ж ты написала? – спросила Майя хмуро, и сама удивилось, как это у нее вышло... претенциозно?
Или нет, там какое-то другое значение... С претензией?
С наездом, как говорили у нее на квартале. Не стоит изобретать велосипеды. Она с порога наехала на Саю.
А та отреагировала куда спокойнее, чем могла бы, хоть на дворе и было часа три ночи.
– Да, это было настолько очевидно?
Саю явно ее ждала. Она была одета, умыта, причесана – и, кажется, даже чуть накрашена. В три часа ночи – и на стиле, штаны эти желтые, Майя тоже б от таких не отказалась. Мистическая способность.
Или Саю еще не ложилась? Да нет, тогда бы хоть раз зевнула.
– Ланерье никогда не отвечает на сообщения... – зачем-то пояснила Майя.
Потому что, ясен Ярок, прочитать их не может. Надо было подумать об этом до того, как она сорвалась из дома. Вот правильно говорят, не бывает разумных и взвешенных решений среди ночи. Всегда – пожалеешь.
– А, так я купила ему балаболку. И установила. Она ему читает... хотя чаще он использует меня.
Как давно эта девочка перестала в этом доме скрываться и начала в нем жить? Майя невольно улыбнулась. Она была рада: с тех пор, как они с Ланерье поссорились, прошло не так уж много времени, но за это время Саю научилась наконец держать спину прямо.
То есть она и раньше не позволяла себе сутулиться, но было у нее какое-то почти мистическое свойство, сжиматься в маленький комочек, блюдя при этом пристойную фигуру. Но теперь она не сжималась в комочек. Не оправдывалась.
Майе всегда нравилась честность.
И никогда не нравились оправдания. И размазывать манную кашу по тарелке. И так довольно политесов.
– Он хоть в курсе?
– Сюрприз? – пискнула Саю, и шагнула назад, вжимая голову в плечи.
Ненадолго ж ее уверенности хватило.
Майя кинула куртку на вешалку.
– Ладно. Раз уж я все равно сюда приперлась... Заночую, как минимум. Рассказать тебе, как там Лелле?
На лицо Саю легла тень. Она еще чуть отступила.
– У меня осталась каша с вечера, если хочешь. Раз уж я тебя заманила, надо же накормить, да?
А еще Саю за это время наконец пришила петельки ко всем курткам и кофтам Ланерье, и теперь в прихожей на коробке с непоймичем больше не было той неопрятной груды шмотья, горой нависавшей над посетителями. И обувь была разобрана по парам и расставлена на специальных полочках. Саю меняла эту квартиру под себя медленно, почти незаметно, но большой перерыв во встречах позволил Майе увидеть разницу. Саю была как игуана, которая цапнет сегодня, а до цапнутого дойдет только через месяц. Когда уже поздно.
До Майи дошло: это теперь дом Саю, а не норка-убежище.
– Слушай, – Майя удержала ее за руку, – ты можешь сказать прямым текстом, чего ты от меня ждешь?
Зачем она в чужом доме?
– Он недавно плясал полуголым на морозе. – Саю пожала плечами, не поднимая головы, – я не знаю, чего я от тебя жду. Чтобы он больше не плясал полуголым на морозе?
– Я тебе что, нянька? Или, может, Лаллей? Ярок Пресветлый?
Саю пожала плечами.
– Я не знаю, что мне делать, – прошептала она, – и я почему-то надеюсь, что знает кто-то еще. До Жаннэй я дозвониться не могу. И до Варта не могу. Мара сам понятия не имеет. Помиритесь уже, а?
– В смысле осталась каша? – встрял Мара, тенью появившийся откуда-то у Саю из-за плеча. – А я не нашел...
– Ты уже спал, когда я ее варила.
– Привет, Майя. – Мара вяло махнул ей рукой, – Саю, не хочешь посмотреть на звезды? Расклад такой: я беру кастрюлю, ложку, полотенце и чайник, ты – пару одеял, и мы смотрим звезды. У меня есть ключ от крыши. Можно эту, можно соседнего дома.
– Прямо сейчас? – растерялась Саю.
– А что время терять? – Мара подмигнул, почему-то Майе.
Та хмыкнула. Она видела этого парня всего пару раз, но он всегда как-то располагал к доверию, что ли. Такой под звездами именно звезды и имеет в виду и приставать полезет, только если к нему прийти голой и несколько раз громко сказать, чего именно хочешь. И то, есть вероятность, что он решит, что ты попутала его с его другом, так что формулировать лучше почетче. Кем бы ни была та особа, что настолько растоптала парню самооценку, Майя ей была почти благодарна. За Саю можно было не волноваться – по крайней мере до тех пор, пока та не научится объяснять свои желания словами через рот, а не как обычно. «Помиритесь», ага. Легко сказать.
Майя и сама не до конца понимала, из-за чего они с Ланерье поссорились.
Пока Саю с Марой собирались, Майя успела пригубить чаю с капелькой того пахнущего полынью пойла, которое давным-давно нашла на дальней полке, за склянкой с черным перцем, и частенько стреляла, когда гостила у Ланерье. Оно придавало уверенности в себе и мире вокруг, когда Майе этого так не хватало. Вот как сейчас, когда Майя не была уверена, что ребята делают это только ради очень странной и внезапной идеи примирения – кажется, Саю реально впечатлилась предложением смотреть на звезды с крыши многоэтажного дома посреди зимы, – но даже если они и делали это ради нее, то она ничем не могла им помешать. Разве что развернуться и уйти – но денег на такси было жаль.
Она поймала себя на том, что беспокоится за Саю, как могла бы беспокоиться за младшую сестренку – если бы та у Майи, конечно, была. Вот тебе и еще одна мистическая Саюшкина сила: стоило с ней познакомиться, и ты тут же начинал за нее волноваться.
Закрывая за Марой дверь, она даже ткнула двумя пальцами себе в глаза, а потом в его сторону – смотри у меня! В ответ он только ухмыльнулся и чуть качнул головой.
– Хорошо вам провести время, – сказал он, и дверь закрылась.
Майя сползла к порогу и уткнулась лицом в ладони. Лицо пылало в совершенно буквальном смысле, она и заметить не успела, как рукава ее предпоследней более-менее приличной кофты начали обугливаться.
Пока рядом были Саю и Мара, ей как-то удавалось не думать о том, почему она приперлась сюда среди ночи по первой же смске, которая, ясен Ярок, просто не могла быть от Ланерье. И почему не развернула такси, когда поняла, что она не может быть от Ланерье.
И почему не стала возражать против странной Мариной затеи.
«Мы – трусихи».
– Я – трусиха, – вздохнула Майя, – трусиха, да.
Еще можно просто уйти.
И все.
И не возвращаться больше.
Станет легче? Она думала, что станет легче. Но не становилось. Тихий, спокойный, всегда такой до зевоты логичный в своей странной мудрости Ланерье, с его мелодичным голосом и бледными, такими слабыми руками, просто не мог ей понравиться: с первого взгляда она когда-то поняла, этот безопасен, этого она никогда не захочет, а если не захочет, то и не полюбит. Слабак, умник и зануда – никак не мужчина мечты.
И, вычеркнув его из этого длинного списка, она перестала за ним следить, перестала думать, близок он, или далек. Было весело, было легко, было просто – до тех самых пор, пока они не поссорились, и она не поняла, насколько ей теперь его не хватает.
Он подобрался очень-очень-очень близко. Именно потому, что совсем ничего для этого не делал.
Майя всегда понимала, как неуклюжа она во всех этих штуках. Это на боевке ей не было равных, это на татами она всегда знала, куда сделать шаг и как уклониться. А тут она могла только портить, как уже испортила.
И встать на ноги, дойти до двери в кабинет, из-за которой лился мягкий свет зажженных свечей, было так страшно, что она не могла даже отнять от лица ладоней, и бессильно смотрела, как догорают рукава, превращая кофту в майку.
Чуть приоткрылась дверь, скрипнули доски пола. В щелочку между пальцами Майя увидела худые бледные щиколотки, белые же штаны – часть жреческого одеяния. Ланерье присел перед ней на корточки.
– Ты не могла бы объяснить цель своего визита? – ворчливо спросил он, – Вряд ли тебе просто нравится сидеть в луже в прихожей и жечь одежду.
– Нету тут лужи.
– Надо же. А я во что-то мокрое вляпался, – расстроенно сказал он. – но горит-то ткань? Я недавно дверь менял. Жалко, если дверь.
– Я надеялась, ты спишь.
– Как видишь, нет, – он вздохнул. – ты как обычно? Тебе завязать узелок?
Он спросил это так... обыденно. Как будто она всегда... впрочем, она и правда просила его об этом слишком уж часто. Чего уж – каждый раз, когда ей было нужно.
И он никогда не отказывал.
И если он думает, что она может прийти только за узелком, то кто здесь больший дурак, спрашивается? Может, так и лучше.
Потому что так он хотя бы думает, что она может приходить.
Она все еще может сделать так, как было. И все будет хорошо.
Она встала и привычно протянула ему ладонь. Он ухватился за нее, хотя мог бы встать и сам. Скорее по привычке, чем по необходимости.
Чуть звякнули бубенцы, вплетенные в косички. Совсем тихо, нетренированный слух бы и не уловил. Восемь хитро сплетенных тонких косиц змеились по плечам Ланерье, и раньше Майя бы обязательно дернула за одну из них. Несильно, просто чтобы справиться со смущением, и чтобы был повод расцепить руки.
Но теперь у нее не было никакого желания отпускать его.
– Всегда хотела спросить, кстати, – сказала Майя, пытаясь завязать хоть что-то похожее на непринужденную беседу, – почему ты никогда не падаешь, как я тебя учила?
Ланерье все-таки отнял горячую руку, чтобы ощупать надорванный ворот кэса. Майя видела, что кто-то, видимо, Саю, укрепил ткань белым лоскутом, – он был чуть светлее основного белого, не такой застиранный, – но это не помогло. На памяти Майи Ланерье вечно ловили за шиворот: она видела, как такое проделывал Варт, кое-как справлялась Жаннэй, да и ей самой приходилось; но она надеялась, что это прекратится, если он перестанет падать своим породистым носом прямо вниз, как оловянный солдатик.
А он не прекращал.
Хоть идею правильного падения схватил сразу. Не таким уж он и слабаком был: Майя после того раза поняла, как хорошо жреческие танцы тренируют тело.
– Наверное... – протянул он задумчиво, – я просто всегда знаю, что меня поймают?
– А если нет?
– На то воля Лаллей.
Захотелось толкнуть его – сильно, больно, чтобы он расквасил свой идеальный нос. Тогда это будет ее воля, воля Майи, а не Лаллей – чем не повод для религиозного диспута?
Почему он не боится? Так верит, что Лаллей ему поможет – или так верит в ее, Майи, добрую волю?
Отогнав злющие мысли, Майя покорно села на пол, на середину комнаты, куда садилась всегда, давая Ланерье время достать ленты из сундука.
Может, если он завяжет очередной узелок, он сможет заткнуть эту дыру, которая случилась у нее где-то под ложечкой. Может, она перестанет так скучать по нему, если Ланерье выберет правильную ленту.
– У меня может не получиться, – хрипло сказал Ланерье.
Он сел напротив, спиной откинувшись на стену, чудом не ударившись затылком о слишком низко вбитый гвоздь.
У него красивые ноги. Даже сейчас, когда кто-то прилепил ему на голень детский пластырь с пингвинчиками, это совершенно не портит линий; Майя поймала себя на том, что пялится на его босые ступни, но не стала отводить взгляда.
Не в первый раз.
Он все равно не заметит.
– У меня плохо получается в последнее время. – сказал он, резко вскидывая правую руку ладонью вверх.
Тонкие, сильные, паучьи пальцы замелькали быстро-быстро; он будто ткал из воздуха – полотно, перебирая бесчисленные нити.
Ленты в сундуке зашевелились, забурлили, зажили змеями, готовые взлететь. Забеспокоились узлы на гвоздях: связанные, они тоже хотели летать. Заколебались под ветром огоньки свечей, заплясала за плечами Ланерье тень – одна, другая, третья, единая.
– Если у меня не получится, ты же придешь?.. Еще... Раз?..
В зыбком свете свечей заблестели выступившие на гладком лбу капли пота. Он с усилием, будто прожимая воздух, выкинул в воздух вторую руку, и ленты взвились разноцветной стайкой, закружили под самым потолком. Теперь он шевелил пальцами обоих рук, выплетая что-то лишь ему известное. Подался телом вперед, глаза закрыты, чуть повернул голову, будто вслушивался – и тихий шелест лент усилился, превращаясь из сносного – в оглушительный.
Майя знала, которая из лент ее.
Она же уже столько раз видела, как Ланерье это делает. Она знала. Вон та, алая, кружит у провода из-под лампочки, в самой гуще. Вокруг нее медленно сжимается кольцо других, хищных, жаждущих, потолок бурлит, как кастрюля с супом, и какая-то из них сейчас сцепится хвостом с ее, завяжется. Вот и случайности, вот и узелок. Везение, встреча, шальная удача. Жаркая ночь, зачет или шажок прочь от травмы... Все, что она пожелает. Закрой глаза и жди, пока узелок сам спланирует в руки...
Так просто.
Закрой глаза и жди.
Майя следила. Подобралась, напрягая зудящие от нетерпения мышцы.
И прыгнула, выхватывая ленту из воздуха; Ланерье дернулся, как от удара, и наконец-то раскрыл глаза, повернул к ней голову.
– Ты забираешь свою ленту? – спросил он жалобно, – Я тебе больше не нужен? Но ты же хотела, хотела мириться!
Руки его упали безвольными плетями; Майя осторожно коснулась правой, перехватила за запястье. Обернула раз, другой, третий и завязала: она надеялась, подойдет и бантик.
Как шнурки.
Получилось... кривовато.
– Мне не нужна лента. – просто сказала она. – Я меняю ее на тебя. Мне не нужен узелок, мне не нужен жрец, мне не нужен благочестивый сын Лаллей или как вы там себя называете. Мне нужен Ланерье рода Ферре. Ты мне нужен. Ты можешь никогда больше не вязать мне узелки, но я буду к тебе приходить.
Он поднял левую руку, ощупал ленту на запястье, а потом вцепился в ее руки, как в якорь.
– То, что ты говоришь... Это правда?
Глаза его были открыты, но ничего не выражали, пустые белые бусины. Зато голос... Майе всегда нравился его голос. Иногда Ланерье не мог его контролировать, иногда в нем проскальзывало беспокойство, несвойственное жрецу; Майе нравился его голос, потому что он лгал им хорошо, но не идеально; а сейчас он даже не пытался.
Мягкий, мелодичный голос. И надежда в нем.
– Да. Я буду к тебе приходить. Как друг... Если ты не позволишь мне большего.
Она подняла его руку и медленно поцеловала ладонь, не отрывая взгляда от его мертвых белых глаз.
Несколько томительно долгих секунд... Нет, в этих глазах нет и не может быть огня – это лишь тусклое отражение свечей. Она ошиблась.
Она хотела разжать пальцы. Хотела его отпустить.
Но Ланерье не позволил.
36.
Майя шваркнула листовку перед Марой и припечатала ее кулаком. Раскрасневшаяся, тяжело дышащая – это от того, что только вернулась с пробежки?
– Эй! Я к тебе обращаюсь! – рявкнула Майя.
Не, тут не пробежка. Это она так злится.
Довольная своим заключением, Саю отхлебнула из кружки еще чаю. Отказываться от такого интересного зрелища ради мытья посуды? Да сейчас, со всех ног бежит.
В окно било яркое зимнее солнце, освещая кухню, ставшую сценой. Вот кухонный стол, тяжелый, основательный, четыре ножки и валлоу-кеттский словарь как опора. Вот некрасивая царапина на столешнице, оставшаяся от борьбы Варта с коварным зеленым змием из бутылки – он таки проткнул змеюку ножом, а та оказалась иллюзией, воздушники и не такое умеют. Одно время Саю пыталась прикрывать царапину... царапины, всю эту раздражающую компанию царапин от разных ножей, рукотворный памятник знаменитому лечению адреналином, скатертью. Однако скатерти тоже долго не выдерживали – горели, рвались, покрывались непонятными пятнами и дырами от случайно пролитых Ланерье ядреных благовоний, и Саю сдалась.
Теперь она иногда вытирала стол.
Когда он вонял.
Или становился липким.
Или крошки начинали неудобно колоть локти.
Или когда Мара обещал зайти на обед.
Все равно кроме него, Майи или нежданных гостей вроде Варта за столом почти никто не ел. У Ланерье был переносной прикроватный столик, и в последнее время он редко выбирался из своей комнаты дальше коридора, а сама Саю ела за письменным столом у себя.
Дома ей всегда запрещали выносить еду из столовой в жилые помещения, а здесь Ланерье было все равно. В первый раз это был настоящий вызов, видела бы Лелле, как она безо всяких сантиментов ставит горяченную чашку прямо на беззащитную лакированную столешницу! А потом Саю как-то привыкла.
Яркое зимнее солнце вообще освещало малейшие недостатки маленькой кухоньки Ланерье с беспощадностью злющей свекрови: вот обои от стены чуть отошли, вот рассохшийся скрипучий пол и трещина меж досками, вот холодильник, любовно отмытый, но немножко облупленный, вот паутина в углу.
Ланерье очень просил когда-то Саю Наничку не трогать, и Саю не трогала. Она вообще про нее забыла, а потом Мара зачем-то раздвинул шторы, ну и...
Вот, вспомнила.
Когда Саю готовит, Наничка, должно быть, смотрит ей прямо в спину, бр-р-р! Саю поежилась, и поставила пустую чашку рядом с разделочной доской.
Виновник приступа арахнофобии встретил разгневанную Майю бесстрашным взглядом и абсолютным спокойствием.
– Вас понял, реррей Ере. Разрешите доложить по ситуации? Пока вы не сожгли улику.
– Сам такой. – Майя чуть успокоилась, села за стол, с грохотом отодвинув скамью, в досаде побарабанила пальцами, – я серьезно, это тебе не детский сериальчик.
– Если серьезно, новый районник расклеил визитки. Может, зайдет на неделе, – Мара пожал плечами и чуть улыбнулся, самыми уголками губ. – Я его не знаю, он совсем новенький. Смотри, как аккуратненько все напечатано.
– А что случилось со старым? – вкрадчиво спросила Майя, – А, Мара?
– Таинственно ушел в отпуск? – предположил тот, глядя почему-то в потолок. – Или перевелся... м-м-м... в другой район?
Он перевел невиннейший взгляд на Майю, но та явно не собиралась сдаваться.
В виденных Саю сериалах девушки, одолжившие на утро мужской халат, тонули в нем до самого подбородка, и способны были лишь ворковать что-то несуразное и ласковое откуда-то из глубины.
Нижнее жреческое одеяние Ланерье, которое Майя позаимствовала вместо спортивного костюма, едва ли сходилось на бедрах, ощутимо натягивалось на Майиных широких плечах и из последних сил сдерживало грудь. И уж точно Майя не собиралась ворковать: она для этого была слишком возмущена.
– И что же он тогда блинчики-то трескает на кухне подопечного... – Майя скосила глаза на листовку, – ну и шрифт... Вагго из семьи Хейл? Тебя вот очень кстати залило, да?
– Так вкусно же, – Мара, недолго думая, сунул в рот сразу целый блин, – офень. Вот и трескаю. Комплимент повару! – он повернулся к Саю и улыбнулся, и та невольно улыбнулась в ответ, – Где хочу, там отпуск и провожу... Кфати, дай, я его телефончик гляну, – он отложил следующий блин и потянулся за листовкой, – как раз хотел позвонить в следственный.
– За обещанными двумя окладами? – спросила Майя, отдергивая бумажку подальше от масляных пальцев.
Нет, Саю не понимала этого диалога. Абсолютно. Вот как упомянули какого-то реррея Ере, так и перестала понимать. Наверное, какой-то общий знакомый?
– Кто ж мне их выплатит, если я не уволен? – хмыкнул Мара, – Майя, я не уволен, поверь, Вагго здесь надолго не задержится... Но, знаешь, тут какая-то таинственная личность пробралась в квартиру, подпалила одежду на вешалке, в том числе мой шарф, а потом еще и украла у моего друга невинность. Моя ведомственная кровь кипит от одной мысли о таком ужасающем преступлении. Думаю вызвать кого-нибудь, чтобы разыскали воровку, пока входная дверь не остыла. Вдруг вернет. Или хотя бы купит мне новый шарф.
Вот это Саю уже поняла, и тихонько прыснула в кулачок, за что была вознаграждена испепеляющим взглядом от Майи.
– Вот куда-то ты не туда полез, – сказала она чуть насмешливо, – завидуешь, что ли? Что взяла, то мое, уж прости.
– А это моя работа, – неожиданно серьезно ответил Мара, сминая листовку – и как только успел ее отобрать? – За что взялся, то сделаю.
– Не надорвешься ли? Да еще во время отпуска. Ты слишком много берешь, и это... опасно. Ты ведь не обязан сам расследовать дела на участке и бегать с Ланерье во время Молитвы, твое дело – обходы небуйных, шумные соседи, первичное протоколирование, опрос свидетелей, понятые, бумажки и передача в отдел... Скукотища и бытовуха, согласна. Сколько я вас с Ланерье помню, я ни разу не слышала, чтобы ты вовремя позвал подкрепление. Да и сейчас... Вагго из семьи Хейл получил все документы?
– Я слышал, ты четыре раза пересдавала гражданское право? Никогда бы не сказал... – Мара взял салфетку и медленно стер с щек сметану и масло, – шпаришь, как по писанному. Или как писательница. Конечно, я передал все. Я что, похож на трудоголика, который берет висяки на дом в собственный отпуск?
– Бах! – Майя сдула с пальцев настоящие искры, – в яблочко. Именно на такого идиота. А нам тут только новенького районника-энтузиаста не хватало, с незанятыми руками. На Ланерье-то после его танцев могли и стукануть, как на буйного, обход, пятое-десятое. Хватит нам гостей. Саюшка, принеси его рюкзак, вернем Вагго его заботы.
Саю кивнула было, зачарованная уверенным тоном, но замерла.
– Майя, хватит. – сказала она, – хорошее утро. Не ссорьтесь, пожалуйста.
– Слушай, Майя, не полезет он сюда, я-то свой... – попытался возразить Мара, – не вмешивай...
