Текст книги "Пьяная Паучиха (СИ)"
Автор книги: Аноним Эйта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
– Как Рео не полезет, Лаллей сбережет? Как выяснилось, не гарантия. – Майя отвернулась, уставилась прямо Саю в глаза, сказала как-то по-особому, – Неси.
Она не могла противиться, не имела права, она обязана была это сделать. Ноги сами шагнули к выходу, солнце вдруг стало далеко-далеко, а голоса приглушены, будто голову набили ватой, нанизали на крючок, и теперь тянули вперед – а с ней и тело, и она потянулась...
Сильные руки перехватили ее на полпути, она лягнула их обладателя по ноге, раз, другой, третий, укусила, как могла сжала челюсти, до вкуса крови на языке, рванулась – но держали крепко.
– Майя, твою ж, сними с нее воздействие!
– Прости, прости! Саю, хватит!
Мара держал ее, и от него пахло немного шампунем, немного кожей, не очень свежей футболкой, блинами...
Она еще разок лягнула его – хотела высвободиться скорее от смущения, а не потому, что ей нужно было выполнить приказ, но он не понял, и на всякий случай отпускать не стал.
– Я в порядке, – буркнула Саю.
Они стояли в коридоре, у самой двери. Еще никогда еще ее так долго не удерживал мужчина, так близко и осязаемо. Разве что, может, Ярек? Нет, Ярек лез целоваться, а этот просто – держал, очень как-то дежурно, умудряясь не пересекать границу.
Как вчера ночью. Что-то такое, обидное для пьяной Саюшки вчера ночью случилось – но она не запомнила, что именно, и только сейчас, в ведомственном захвате, частично вспомнила только это ощущение: границы, стены. Отстраненности.
– Отпусти меня.
Мара отпустил, и даже отступил на шаг, поднимая руки.
– Извини, я это на автомате. Ничего не болит? Синяка не будет?
Он склонил голову, будто силясь разглядеть следы своих пальцев под широкими рукавами толстовки Саю, которые она тут же натянула пониже.
Ничего не болело. Скорее... горело. Ощущением прикосновения. Мара всегда соизмерял силу.
– Я ж не знала, что ты такая слабовольная, – пристыженно буркнула Майя, – я случайно.
Саю, как завороженная, смотрела на след своих зубов у Мары на руке.
– Это я, что ли?
– Да что мне будет, – отмахнулся Мара. – сам виноват. Слушай, тебе не пора в...
Саю подошла, взяла его за руку и повернула укусом к себе. Нахмурилась, подула – долго-долго, присоединяя свое маленькое целительное воздействие к бесчисленному множеству следов от других. Думала, ее сил не хватит, но откликнулись остатки чужих, и вспухающий было отек сошел, затянулся тонкой кожицей – розовые пятнышки на остатках летнего огородного загара. Саю хотела было отпустить его, но почему-то замерла, сосредоточенно рассматривая заживленное место. Мара расслабил руку, и большая кисть расслабленно повисла... будто эти пальцы только что не удерживали Саю легко, будто котенка. И синие вены, оплетающие запястье...
– А что это вы тут делаете? – спросил вдруг Ларенье, высунув голову из своей комнаты, и голос его заставил увлекшуюся Саю отшатнуться. Майя хмыкнула.
– Ничего. Разбираемся, кто у кого украл невинность. Ты спи себе.
– Ты расплела мои косички! – возмущенно воскликнула Саю, радостная, что ей есть, на что отвлечься, – Ты!
На самом деле Ланерье с волнистыми волосами вызывал у нее скорее смешок, чем возмущение, но хотелось укрепить то преимущество, которое Майя подарила ей своей случайной магической атакой.
– Опасная я женщина, – Майя почесала нос, – И рецидивистка. Саю – в школу, Мара, найди уже нормальную работу, свою, раз уж все равно пока без работы сидишь... На что ты будешь содержать семью, спрашивается? За эту тебе не платят. Ну и с Вагго перестрахуйся, раз обещал. Ланерье, спать. И я тоже, пожалуй. А то Варт обещал скоро вернуться, чую, там не отоспаться будет.
И захлопнула дверь в комнату Ланерье – как в свою. Или теперь в свою?
Но Мара для нее чужой. Это Саю поняла. Она еще не очень разобралась, почему Майя ему так не доверяет, и что это вообще было... Вспышка ревности?
Саю никогда раньше не наблюдала за такими отношениями, поэтому не была до конца уверена, где здесь чьи права и обязанности. Но... Она же сама это все устроила?
Значит, как-нибудь разберется уж, что дальше.
– Императивисты, – вздохнул Мара, напоминая о себе. – Приказывают, как дышат.
Саю попятилась.
– Мне пора в школу, прости-прости. Помоешь посуду? Пожалуйста.
И унеслась к себе быстрее ветра.
Прошлой ночью изменилось многое. И Саю почему-то казалось, что не только в жизни Ланерье... Но полынная настойка напрочь отшибала память, так что если что-то и правда случилось...
Не только Саю этого не помнит.
И вспоминать не хочет.
И про Рео, кстати, тоже.
Авось, как-нибудь само рассосется. Ну, как-нибудь потом. А сейчас – в школу, нельзя опаздывать. Отчетный концерт на носу все-таки.
37.
Когда они чуть отошли от вокзала, Хако позволил себе вдохнуть морозный воздух полной грудью.... и тут же закашлялся.
– Провинциальный городок, мать его!
– ...Ула. – пробормотал Варт.
– Рыбоперерабатывающий завод.
– Мать его рыбоперерабатывающий завод?
– Он самый, ты только принюхайся!
Варт остановился, поднял голову, жадно вдохнул носом.
– Тишина и спокойствие. Люди спят. Хорошо-то как...
Хако не ответил. У него слезились глаза, а еще приходилось подавлять желание нестись на вкусный запах, а потом, отпустив контроль за трансформацией, хорошенько в нем вываляться, и стать невидимым охотником на рыбу в рыбном раю...
Не был бы он так голоден! Но они сорвались в этот путь слишком поспешно, а еда, продающаяся в вагоне-ресторане, пахла ну очень подозрительно. Не то что местная рыба, чей запах обволакивал город и навевал прекрасные мечтания...
В Тьене было куда больше запахов. Машинное масло, продукты горения нефти, сигаретный дым, переработка пластика, асфальт, резко пахнущие благовониями храмы и потные скопления людей: все это отпугивало пса, и проясняло человеческую голову.
Хако начал понимать, почему в Тьмаверсте терпят промзону и заливают дороги вонючим асфальтом.
Чтобы прогонять прочь обнаглевших зверей.
– Четыр-р-ре часа утра, еще б они не спали, – проворчал Хако.
– Ты чего рычишь, дружище? – Варт оглянулся, и в глазах его читалось беспокойство.
– Жр-р-рать хочу.
Хако пошел вперед. Сдерживать шаг стоило ему больших усилий, а потом он и вовсе сдался, ведомый опустевшей головой, которую захватил под свои нужды нос, и пустым же желудком... Мир выцвел до оттенков серого, и первые лучи солнца всего лишь сделали серый светлее.
Но тут ветер чуть сменил направление: во вкусный рыбный аромат вкралась вдруг вонь благовоний, и Хако чихнул, раз, другой, третий, и увидел зеленоватые стены деревянного дома, мимо которого как раз пробегал, крашеные синим оконные ставни...
Он остановился на перекрестке, оглянулся: Варт довольно сильно отстал, и теперь нагонял, свирепо сжав в кулаке карту. Похоже, стремление к потрошкам завело пса и его человека куда-то не в сторону гостиницы.
Хако отошел к столбу, прислонился к нему спиной и разве что не ухватился руками. У любого дара есть и обратная сторона, нет дара, который не несет с собой слабости, и слабость эта может обернуться смертью или болью, ибо дар – это оружие, а оружие одинаково остро, куда его не направь; и потому нет чести в том, чтобы отвергать помощь, когда ты не способен удержать оружие, и бесчестья – в том, чтобы помощи просить; нет бесчестья в том, что ты протянул руку, и славен тот, кто поможет тебе подняться...
Даже если это бешеный хорек-манипулятор вроде Варта.
Да.
Хако вздохнул.
Может, повторить вслух вот это все? Оно не звучало убедительно даже в младшей школе, когда это изречение неизвестного древнего философа еще только начинали вдалбливать в подкорку. Но всегда очень успокаивало, если пробормотать раз сто, как молитву.
И все же... Это огневики взрываются, а Хако всего лишь... заставил Варта прогуляться? Он может управлять псом! Иногда он... увлекается, как расшалившийся щенок, но никогда – надолго!
Но конфуз помнится едва ли не дольше, чем трагедия. Потому что это смешно.
Хако всегда был источником всяких забавных историй. Ничего не мог с собой поделать.
– Мы заблудились! – рявкнул Варт, подлетая к Хако и взмахнув у него перед носом путеводителем, – ты куда ломанул вообще?
Хако лениво щелкнул зубами, и только потом осознал, что стоит перед Вартом с полной пастью бумаги.
Нет. Сегодня не его день.
Он осторожно выплюнул обрывки листов себе в руку и протянул Варту, стараясь не смотреть ему в глаза.
– Р-р-рыба. – коротко пояснил он.
Челюсть застыла в той неудобной трансформации, с которой очень сложно было выговаривать хоть что-то.
Варт брезгливо убрал обслюнявленный комок в карман куртки Хако, обтер руку о его плечо и ласково потрепал его по голове.
– Рыба, да. – задумчиво сказал он, – повело тебя, дружок? Это что же, придется искать гостиницу, куда пускают с собаками?
– Хр-р-рам. Воняет. – Хако постучал себя по лбу рукой с укоротившимися пальцами – уже почти лапа, ее неудобно по-человечески сгибать в локте. – Пр-р-роясняет.
– И лучше подальше от рыбы... – пробормотал Варт, – и чтобы что-нибудь вонючее...
Он задумался.
Варт очень не любил храмы. Хако вообще не помнил, чтобы тот туда заходил – если речь, конечно, не шла о свадьбах, на которые его приглашали регулярно. Варт вообще старался обходить по широкой дуге публичные места и места, где люди испытывали сильные эмоции. Когда собиралась компания в кино, Варт всегда отказывался...
Помнится, давно, еще в школе, когда патронажный мясокомбинат предлагал желающим сходить на экскурсию, Хако тоже всегда отказывался, не желая терять себя посреди уймы копченостей...
Они оба многое чуяли, но опасны для них были разные запахи.
Не будь Хако зверозыком-полукровкой, он бы куда лучше мог такое контролировать... В общем-то, в этом и крылась причина, по которой он все еще не откусил Варту руки за его привычку тянуть их куда не следует, и не отгрыз нос, который тот вечно совал не в свое дело: Хвостатые должны держаться вместе.
Где-то там, в конце дороги, взметнулась белая стена. Она клубилась, надвигалась и пахла водой, пометом и грязью. И немного песком.
В Орехене зима наступала раньше, чем в других частях Кетта. Эту погодную аномалию традиционно связывали с большим количеством людей с даром Олы: люди силой льда ведь не могут не притягивать лед? Косвенно эту теорию подтверждало и то, что в остальные времена года здесь было влажно и дождливо. Даже слишком влажно и дождливо, Орехен задерживал воду, как губка.
Хако смутно помнил историю, как сын какого из их Верховных жрецов приручил облака, и пешком прошел через полстраны, чтобы избавить поля от засухи. Хотя это и был скорее миф, но в любой сказке есть доля правды.
Здесь стояло одно из крупнейших водохранилищ Кетта.
А еще здесь уже было полно снега.
И стена приближалась, приближалась, и Хако замер, зачарованный, и не думая предупредить Варта, пытавшегося найти хоть что-то полезное в остатках путеводителя.
Тот старичок, что дремал в повозке, в самом сердце белой стены, на самом деле таким образом очень эффективно расчищал тротуары от выпавшего за ночь снега, оставляя за собой аккуратные сугробы по двум сторонам дороги. Так эффективно, что сначала и Хако, и Варту прилетело комьями в спины и за шиворот. Это немного прояснило голову.
Челюсть с щелканьем встала на место.
– Эй! – прорычал Хако.
А старичок очнулся от дремы и коротким «ну», остановил ослика, впряженного в повозку. Тот, кажется, так и не проснулся, задрых уже стоя.
– Живы-здоровы? – ворчливо спросил старичок, некрасиво кривя рот, – Ледышкой в бошку не прилетело? Чо стоим поперек дороги? Не видим, повозка едет?!
Разгорался скандал.
Хако прижал уши к голове и приподнял губу. Что он такого сделал? Больно!
Варт потер ушибленное плечо. На лице его, обращенном к Хако, читалась чистая ненависть пополам с раздражением. Но когда он повернулся к старику, его голос стал полон жизнерадостности и дружелюбия, и даже затылок изъявлял исключительно почтение к сединам.
– О мудрый, простите! Моему другу очень плохо, и я отвлекся. Вы не могли бы подсказать, как пройти к кварталу некромантов? Или... – здесь Варт замялся, – к какой-нибудь гостинице возле храма? Возможно, здесь где-нибудь ходят автобусы? Куда-нибудь... Мы не местные...
Старичок спрыгнул с повозки: маленький, сухонький, на голове шапка со смешным помпончиком, он вкусно пах копченой селедкой. Хако-человек еще помнил, как ему прилетело комом снега в живот, но Хако-пес испытывал доверие к вкуснопахнущим людям и редко держал на них зло.
Хако мыслил удивительно ясно для пса, но довольно путано для человека.
– А чо с ним? – спросил старичок, деловито ощупывая Хако шею.
Для этого ему пришлось приподняться на цыпочки.
– Это... не болезнь. – Варт улыбнулся и развел руками. – Просто его внутренний пес очень голоден и бежит на запах рыбы, а нам надо бы в другую сторону.
Хако что-то подтверждающе проворчал.
Ему было стыдно. Даже как псу – стыдно. Не щенок же, носиться без оглядки.
Хотелось бы сказать Варту, что они вполне справятся и сами. И что Хако вообще предпочел бы решить это все без помощи посторонних людей – подумаешь, челюсть заклинило, не мозги же! Но было поздно: напарничек уже увлекся очаровыванием аборигена, и отрывать его от этого занятия было бесполезно. Для Варта раскрутить человека на помощь однажды значило получать помощь всегда. И нет, Хако понятия не имел, как это работало, но на его памяти мало кто с крючка срывался.
– Садитесь в тележку, – ворчливо сказал старик, – подвезу до остановки. Вы туристы шоль?
– Типа того, – Варт толкнул Хако в спину, и тот пошел, полной грудью вдыхая тонкую струйку аромата благовоний, еще, еще, до щелчка – челюсть наконец вернулась в человеческое положение, – приехали город посмотреть. Слыхали, в Тьене дочка Верховного замуж вышла, мудрейший?..
Старик устроился на своем месте поудобнее, пригладил чуть зеленоватые волосы. Хмыкнул в обвислые усищи: «мудрейшим» Варт беззастенчиво ему польстил.
А усищи у него были длинные, как у сома.
– Цинх рода Янлы я. Как не слыхать, весь Орехен гудел. Яла в силу входит...
– Ну так я друг жениха, Ангена Ула-Яла. Варт рода Хин. А вот он – Хако... Анген мне так ваш город расписал, стало интересно ваши храмы посмотреть, и музей... – Варт рассеянно щелкнул пальцами.
– Кер-р-рамики, – глухо подсказал Хако.
Ему уже совсем полегчало среди мешков с химией и песком. Правда, ими явно не пользовались уже лет десять, и возили для порядка, но просрочка пахла еще резче.
– Керамики. И жемчуга. Где у вас можно прикупить девушке сережки? Что бы не на лоха сувенирные, а настоящих мастеров?
Варт примостился рядом с возницей и болтал так, будто этот злобный дед-дворник – его родной и любимый дедушка, лучший друг, и обожаемый наставник сразу. А его вера в то, что ему ответят взаимностью, сминала и не такие крепости.
И старик отвечал – сначала односложно, потом, когда речь зашла о политике, разговорился, и как оно часто бывает в такого рода беседах, быстро переключился сначала на город свой, а потом и вовсе на проблемы мелкие, околодомные; и как-то так вышло, что Варту рассказали и про местных некромантов, и где купить сережки – вплоть до номера кума, их продающего, – и о том, что жена лютует, а сын оболтус, а он-то чо? Виноватый? Вот у местного Верховного сыновья дар богини, умны и толковы, и дочка на выданье, а вот сам он по выходным квасит, и как Яла еще не покарала...
Хако с трудом переваривал весь этот поток информации, его мутило от резких запахов и ровного хода ослика. Варт и сам разберется, в этом он профи.
Хако свернулся среди них клубочком, стараясь закутаться в слишком легкую осеннюю куртку, и лишь иногда поглядывал, как там Варт. Все-таки это была работа мастера, отточенное дружелюбие, идеальное внимание, живейшее участие в диалоге...
Хако как всегда не мог понять, изображает Варт заинтересованность или ему и впрямь хочется послушать про больное колено мудрого Цинха. Но главным все равно было то, что Варт расстался со стариком закадычными друзьями в пятнадцати минутах от заветного квартала некромантов, где их примут и накормят, хотя никто из них и некромантом никогда не был.
Он просто правильно улыбался людям, а те поворачивали осликов прочь с рабочего маршрута ради него.
Вот этому дару Хако по-настоящему завидовал.
И презирал себя за эту зависть.
Он же не брошенный пес, гоняться за крупицами чужой доброты. Хвост – и тот скорей поймаешь.
38.
Аласси – Юлга совсем недавно приметила у нее отличительную родинку на шее, – поудобнее перехватила клетку.
Другой рукой она сжимала руку Элесси, предоставляя более бойкой сестре-близняшке вести переговоры.
Дело-то было серьезное – зачем бы еще им тащить тяжеленную клетку на кухню? Атан, которому Яльса доверила чистить картошку, неодобрительно нахмурился и раздраженно дернул уголком рта. Он часто так делал, когда младшие Есса вели себя... как там он обычно себе под нос бормочет? «Как позорище»?
Но в этом доме детей воспитывала Яльса, и она не видела ровным счетом ничего позорного в душевных порывах, которые увлекали детей делиться с ней бедами. Она умела доносить свою позицию – и Атан смолчал.
Юлга отложила в сторону нож: она никак не могла привыкнуть, что этот мальчик теперь вроде как формально ее брат. И эти девочки тоже. Сестры. Хотя в какой-то мере это все упрощало: к стыду своему, Юлга никак не могла запомнить, кем все эти мелкие Есса приходились друг другу, а спрашивать каждый раз Жаннэй было неловко.
Близняшки были одновременно и похожи, и непохожи на Жаннэй. Белобрысые, бледнокожие девчонки, очень миленькие, хоть и довольно худые, да и высоковаты для своих девяти? Десяти лет? Юлга и дней рождений их не помнила... Овальные лица, тонкие губы, высокие лбы, серые, почти прозрачные, глаза – одноклассники в новой школе звали близняшек Есса «Близнепризраками».
И частенько бывали за это биты. В этом-то и была разница.
Аласси и Элесси были очень... живыми девочками. Они обижались, грустили, смеялись, никогда не таили обиды, предпочитая сразу вмазать обидчику по колену, а Элесси еще и влюблялась, каждую неделю в нового мальчишку, навеки и навсегда. И напрочь забывала о нем за выходные.
Яльса смеялась, когда рассказывала об этом Юлге.
Сейчас же на лице девочек отчетливо читалась искренняя грусть и беспокойство – не лица, открытые книги.
– Теть Ато, – сказала Элесси, – Кири приболел.
Их обожаемый хомячок лежал на боку среди стружек и подозрительно подергивал лапками.
Теть Ато... Яльса. Юлга теперь взрослая, надо привыкать звать по имени... отмахнулась.
– Сколько я вам говорила? Не таскайте животное на кухню. Покажите дядь Ярту.
Одной рукой она мешала суп, другой переворачивала страницы свежей подшивки Тьенского Сказочного Вестника.
Юлга как-то пыталась его читать. Ей тогда было лет восемь, и она-то думала, там и правда будут сказки.
Оказались разборы сказок.
«Ключ – это фаллос». Юлга бы точно не сказала такого учительнице, если бы знала, что такое фаллос. Тогда она думала, что это что-то вроде подсвечника.
С тех пор Яльса хранила подшивки у себя в комнате, и Юлга подозревала, что попроси она у тети одну из них сейчас, она все равно ни за что ей не дала бы. Хотя Юлга уже давно совершеннолетняя.
– Теть Юли, – Элесси незамедлительно переключилась на Юлгу, которая не успела придать лицу спасительное выражение «я так занята, поиграйте лучше с братиком Кальеном и заодно заберите его подальше от кипящих кастрюль», и поплатилась за это, – Теть Юли, ну теть Юли!
– Да?
– Теть Юли, мы боимся Ярта будить.
Юлга никогда не слышала от мелких Есса родственного «дядь» по отношению к Ярту, сколько бы Яльса не пыталась их к этому приучить. Да что там – Юлга и сама никак не могла привыкнуть, что этот желчный мужчина ей тоже вроде как... родственник.
Яльса взмахнула поварешкой, будто отгоняла голубей.
– Юли, забери их. Атан, ты там как с картошкой?..
Юлга по пути все-таки ухватила братика Кальена за пухлое плечо и вывела в гостиную.
– Сидите здесь, – сказала она близняшкам, – следите за братом.
Ей возня с детьми давалась нелегко, поэтому, когда рядом не было Яльсы, она всегда старалась перепоручить их друг другу.
Ярт вернулся вчера, и с тех пор из комнаты вроде не выходил. Но Яльса носила ему завтрак, да и Юлгу отправила без колебаний – наверное, он все-таки проснулся?
Юлга поежилась.
Жаннэй ушла в магазин за укропом. Вечно зелень кончается в самый неподходящий момент!
А так бы Юлга напустила их друг на друга, и они бы нейтрализовались... Хорошая же стратегия, всегда работала.
Она постучала в дверь.
– Ну? – Ярт распахнул ее, будто специально стоял и ждал, когда же его позовут, – Чего тебе?
В этих трениках он был очень похож на Варта. На постаревшего Варта с желчными складками в уголках рта и слишком длинным носом.
– Там хомячок.
– И?
– Приболел.
– Дохнет, – поправил Ярт, – это я почуял. В муках, я бы сказал. И?
Юлга развела руками.
– Близняшки его любят? Может, ты поможешь?
К ее удивлению, Ярт кивнул.
– Пойдем.
Ярт делал своими длиннющими ногами очень много шагов и очень быстро, и Юлгу ждать явно не собирался. На бегу Юлга успела подумать, что как-то он подозрительно легко согласился, но в чем именно подвох она поняла слишком поздно: она только влетела в комнату, когда под любопытными взглядами трех пар детских глаз Ярт достал хомячка из клетки и провел над ним рукой. Зверек вытянулся и затих.
– Все. – сказал он. – Лесси, – Юлга подозревала, что эту форму имени Ярт выдумал исключительно потому, что не только не различал близняшек, но и не собирался этому учиться, – принеси из моего шкафа коробку из-под обуви какую-нибудь.
И вручил обмякшего зверька Алесси.
– Зачем? – спросила Элесси.
Ответом ей мог бы послужить и визг Алесси, которая разглядела трупик в своих ладонях. Но Ярт все-таки прояснил:
– Он умер.
В дверь позвонили.
– Разберись тут, – Ярт чуть поморщился, будто трое ревущих детей – а ведь вот-вот еще и малышка Малена проснется, и прибежит узнавать, что это такое случилось, – так вот, будто трое ревущих детей – это такая досадная неприятность.
Кальен гудел на низких, басовых нотах, Алесси всхлипывала тоненько-тоненько, как мышка, а Элесси еще колебалась – рыдать ей, или сначала сходить за коробкой, или все сразу; и Юлга застыла в эпицентре статуей, надеясь, что оно как-нибудь само рассосется.
Когда Юлга готова была отдать Живице последнюю коробку туши, лишь бы та явила какое-нибудь чудо, дверь кухни приоткрылась, и вместо чуда явился Атан.
Он сунул Кальену очищенную морковку, вытер слезы Элесси, отобрал у Алесси дохлого хомяка, и все это время не переставая повторял «позорище-позорище», как какое-то волшебное заклинание. Оно ли сработало, еще что-то, Юлга не была уверена – она сбежала вслед за Яртом, и только слышала, как рев мало-помалу превратился в шмыганье носов.
Ярт как раз говорил Зеноку, замершему в дверях с букетом цветов:
– Селия? Уехала еще утром. Что, тебя все-таки бросили?
Но с этим Юлга справляться умела куда лучше. С такими ситуациями она сталкивалась постоянно, менялись только мужчины и букеты, по которым Юлга научилась толковать не хуже заправской гадалки. В этот раз Зенок выбрал классические алые розы, что в его случае выдавало нехватку времени. Значит, особенно докапываться не будет, можно спровадить под любым предлогом. И Юлга без колебаний бросилась спасать положение.
– Не слушайте вы его, господин Тье... тфу! В общем, экстренный вызов у нее, в Аяксу. Выдернули, она даже позавтракать не успела. Давайте цветочки, я поставлю... зайдете?
Из дома раздалось запоздалое «Киричка-а-а!!!» – Малена все-таки проснулась. Зенок отшатнулся.
– Простите. Мне нужно в управу...
– До свидания!
Юлга закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Свирепо взглянула на Ярта: тот пожал плечами и зевнул.
– Что?
Юлга сунула букет ему в руки.
– Ничего. – буркнула она.
Объяснять ему было бесполезно именно потому, что он и без нее все отлично понимал. Просто делал назло... вообще всем.
Ничто так не раздражало, как его самодовольная рожа, так что Юлга не удержалась от ребячества:
– Я все тете Ато расскажу.
– Угу. А я расскажу, что ты решила бросить универ.
– Что?!
– Ты вторую неделю здесь торчишь. – пожал плечами Ярт, – оно очевидно.
– Я уже купила обратные билеты!
Вранье. Ей не хотелось возвращаться, и она выторговала у Жаннэй еще одну недельку. И Ярт смотрел так, будто отлично все понимал. Сверху вниз.
Как обычно.
Ну, он был выше. Ничего удивительного, что у него только так и получалось. Если бы не это снисходительное выражение лица, Юлга бы давно привыкла и смирилась. А так... раздражало.
– На какие числа?
Он повертел головой и после недолгих колебаний кинул букет на стойку для обуви.
Юлга вздохнула.
– Не твое дело.
– Хм, – Ярт скрестил руки на груди, – пожалуй. Но можешь по старой дружбе оказать услугу? Когда будешь бросать Варта по телефону, позови меня – хочу позлорадствовать.
– Слушай, я не понимаю, с чего это ты взял...
– Ну как же? Дочери похожи на матерей. Что Хаш, что Аякса: какая разница, куда сбегать, главное побыстрее и подальше. А еще у Селии есть характерная привычка выковыривать у людей мозги десертной ложечкой через ухо и ездить у них на шеях, а ты мне точно так же сейчас морали читаешь... Хотя, прости меня, я не понимаю, какое отношение Наль, Есса и Наль-Есса имеют к роду Хин и почему я должен щадить чувства любовника твоей матери, которые даже твоя мать не щадила... О! – Ярт поднял палец, – Понял. Это та часть, где ездят на шее.
– Это та часть, где ты не платишь маме аренду, – ангельским голоском поправила Юлга.
– Мы говорим о той же женщине, которая вручила моей жене на воспитание сначала одного ребенка, а потом, когда ребенок подрос и жена немножко выдохнула, еще пятерых новых детей, а сама запросила политического убежища в Аяксе? Она должна Яльсе куда больше... Слушай, Юлга, – Ярт посерьезнел, – ты мне... э-э-э... в общем, ты человек-то... с мозгами. Иногда. Хотя иногда мне кажется, что Селия все давно доела... В общем, я не знаю, и мне и не интересно, вы с Вартом поссорились или еще что, и если тебе не нравится Ведомственный – дело твое. Но я-то через пару месяцев накоплю на депозит, и перееду вместе с Яльсой из этого Учреждения... А вот если ты останешься, то угадай, кто будет разъезжать по командировкам, а кто – хоронить хомячков? Хотя я тоже не сразу понял, какая катастрофа эти младшие братья. Эту тайну узнаешь позже: когда родители заняты, старшие воспитывают младших. Закон жизни.
– Мы с Вартом не поссорились! – горячо возразила Юлга.
Он просто уехал в Орехен, а она в Хаш, и у них никак не было времени созвониться. Ладно, она не очень хотела звонить, потому что ждала, что он ей позвонит, а он, кажется, слишком увлекся Орехеном.
Но они обменивались сообщениями! «Спокойной ночи», «доброе утро», все такое...
Это не ссора, это просто стихийно возникший перерыв в отношениях, и...
А еще это мелкие Жаннэй, а не ее, и если что Юлга просто... Хотя нет. Жаннэй – нет. Она просто не приспособлена к детям, а дети – к ней. Жаннэй... нет. Она в чем-то и сама большой, жестокий ребенок.
И Юлга не собиралась бросать универ! Просто... Ну подумаешь, пару недель пропустила. Что там догонять? Большую часть из того, что сейчас преподают, она еще в школе знала. Сдаст как-нибудь.
Ярт похлопал ее по плечу так, как будто все понимает. Это-то в нем и бесило больше всего: он всегда говорил правильные вещи. Иногда злые, иногда грубые, да. Но Юлга понимала, что он прав. Что Хаш, что Аякса...
– Пойду, схожу за лопатой, – сказал он, – помогу чужим детишкам похоронить хомячка.
– Только не под вишней. Там хоронили кошку... Мою... Давно... – машинально сказала Юлга, и, помедлив слишком уж долго, все-таки нашлась, что съязвить, – неужто совесть проснулась, жестокий убийца?
– Только дураки оставляют улики, – пожал плечами Ярт, – вот и все. Никаких сантиментов.
Юлга вздохнула.
Похоже, ей придется сейчас возвращаться в это мини-учреждение для мелких Есса и пытаться объяснить зареванным детям, зачем Ярт убил хомячка.
И, может, даже самой поверить, что иногда нужен кто-то вроде Ярта.
Без сантиментов.
Чтобы хомячок больше не мучился.
39.
Саю закусила губу и снова попыталась взять аккорд. У нее так хорошо получалось вчера, так почему же сегодня у нее вместо рук будто мороженые куриные лапки? Пальцы неуклюжие, негибкие, неловкие, скользят по клавишам, как по льду.
Скоро отчетный концерт, мудрая Ашида говорила, что если Саю постарается, то может и рекуртеру приглянуться... А это почти гарантированное поступление, стипендия, общежитие и прочие блага, которые казались Саю решением почти всех ее проблем. Нужно сосредоточиться...
Не получается.
Воздействие полынной настойки окончательно исчезло к обеду, после того как Саю плотно набила живот прихваченной из дома едой. Туман отступил, и за ним, как скалы посреди моря, выступили воспоминания.
Ничего особенного, ничего непоправимого, никаких катастроф, но лучше бы они все-таки сидели в своем тумане и не высовывались. Саю просто вела себя как дура. Она навязывалась. Она вешалась на шею. И, хоть она понимала, что Мара слишком хороший парень, чтобы ей напоминать... Ну, хотя бы о том моменте, где она изображала дурочку, упиваясь собственной хитростью, и все расспрашивала, где же эта звездочка, а вот ткни пальцем, а вот поверни голову... И уж тем более о том, как она полезла целоваться... Она не представляла, как ему теперь в глаза-то смотреть.
Он отвернулся. Сделал вид, что не заметил.
И она склонила голову низко-низко, комкая в пальцах постеленное одеяло, и мир внизу был таким маленьким, темным, приглушенным, и гавкала чья-то собака, и кто-то спешил с работы, и радио из чьего-то окна бормотало смутно знакомую песню, а потом заглохло, заткнули заспанные соседи, наверное, а у Саю горели уши, гулко билось сердце и ком в горле вставал от обиды.
А потом она поняла, что ей холодно... Или Мара заметил, что ее бьет дрожь? По жилам будто текла жидкая лава, ветер приятно остужал щеки, но кожа покрылась мурашками, и Саю после недолгих возражений все-таки признала, что замерзла, и пора домой.
Надо же было так... увлечься. Настойкой, конечно, увлечься. Настойка притворялась такой легкой, такой вкусной, а потом как превратила Саю в похотливую размазню, коварно и без предупреждений.
