Текст книги "Замуж за светлого властелина (СИ)"
Автор книги: Анна Замосковная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Замерев, Октавиан наслаждается острым ощущением. Наклоняется, утыкается носом в спутанные пряди. К их травяному запаху примешались горько-гнилостные нотки, но даже это воспринимается, как перчинка в блюде – нюансом, подчёркивающим прелесть основного вкуса.
Шевельнувшись, Марьяна причмокивает. Октавиан склоняется к столешнице, заглядывает в сонное лицо. Густые тени залегли под её глазами.
«Устала…» – понимает Октавиан и проводит ладонью по волосам, снова прижимается к ним, вдыхая её запах.
Осторожно оттягивает Марьяну от стола, запрокидывая себе на руку, другой подхватывает под колени. Для Октавиана Марьяна легче пёрышка, совсем иная, томная тяжесть охватывает его тело, разливается огнём по жилам, заставляя зрачки распахнуться на всю ширину, а мысли путаться.
Эта путаница в мыслях вынуждает Октавиана отказаться от прокладывания короткого пути до спальни, он подниматься по длинному: через чёрный холл, по широкой лестнице. В спальню, туда, где по бокам удобного ложа алеют цветы – его собственный вызов белизне.
Опустив Марьяну на кровать, Октавиан не спешит выпрямляться. Он смотрит в безмятежное, но усталое лицо, ловит ощущение её дыхания на своих губах…
Закрыв глаза, Октавиан пытается усмирить частый стук сердца.
«Она слишком устала, не стоит её будить…»
Но разбудить хочется. Он борется с этим желанием, с этой жаждой.
«И спать в одежде неудобно, надо её раздеть», – мысли такие же алые, как цветы у постели.
Кончиками пальцев Октавиан проводит по кружевам у декольте, скользит по груди, и стук сердца в его ушах превращается в бешеный рёв разгоревшейся крови…
Глава 13. У каждого своя битва
Ощущения просто сумасшедшие, каждый вдох – пытка и счастье. Октавиана ведёт, он упирается ладонью о постель и снова вглядывается в лицо Марьяны. Кровь шумит в ушах, внутри всё трепещет, и трепет разбегается по всему телу, до самых кончиков пальцев.
Октавиан с трудом заставляет себя закрыть глаза, выпрямляется, восстанавливая дыхание из рваного поверхностного ритма.
Он отступает от кровати, оглушённый чувствами. Октавиану немного страшно от того, что он не может их контролировать, от того, что они вообще есть.
* * *
Когда Шутгар добирается до скрытого в лесах лагеря, свет горит лишь в одной избушке – его собственной.
Недовольно оскалившись, вздыбив на загривке шерсть, Шутгар широченными шагами направляется к двери. Он так раздосадован, что едва ощущает чужие взгляды, направленные на него из темноты и деревьев. Но всё же чувствует, что лагерь не спит, как это может показаться со стороны, и хотя бы эта всеобщая осторожность его радует: не расслабляются, молодцы, они – свои, в отличие от некоторых легкомысленных ведьм.
Старушки Арна и Верна, окутанные чёрными ведьминскими одеждами, попивают чай за добротным выскобленным столом, размачивают в отваре сухари из запасов негостеприимного хозяина. Красный свет очага и оранжевое пламя двух масляных светильников прокладывают на их морщинистых лицах замысловатые тени, придающие им сходство с лешими.
Шутгар, сорвав с пояса глиняный диск с вдавленными в него камушками и тремя кожаными подвесами с перьями на конце, швыряет на столешницу кажущийся игрушкой амулет тайных троп.
– Светлый властелин ей милее нас.
– Марьяна так и сказала? – Арна, сощурив подслеповатые глаза, изгибает блеклую бровь, потянувшую за собой морщины на широком лбу.
Плюхнувшись на лавку рядом с Верной, Шутгар хватает сухарь:
– На ней его защита.
Домик наполняется хрустом и ворчливым рычанием.
Верна прихлёбывает отвар и берёт ещё один сухарь, взмахивает им:
– Скотину тоже метят и защищают, но это не значит, что она с радостью принадлежит хозяину и сама это выбрала.
– Но ваша-то выбрала.
И снова в домике слышен лишь хруст да сопение. Утолив первый голод, Шутгар поднимается за спрятанным на верхних полках окороком, ворчит:
– Ведёт она себя больно нагло, меня не испугалась совсем. Знала, что светлый властелин её защитит.
– Не хватало нам ещё друг друга бояться, – Арна качает головой. – Нас и так мало, каждый тёмный на счету.
– Не доверяю я ей, – Шутгар стягивает тряпицу с окороком и упрямо исподлобья глядит на ведьм. – Слишком много он может ей дать, чтобы от такой милости отказываться. К тому же он её не любовницей взял, а женой, всё честь по чести.
– По людскому закону всё честь по чести, а по ведьминскому она ему любовница и есть, – кряхтя, Верна поднимается и направляется к низкой печи.
– И что? – вскидывает мощные руки Шутгар. – Мне её в ведьмин круг отволочь и в жёны взять, чтобы на нашу сторону склонить?
Открывая зев печи, Верна посмеивается:
– Забыл, что ли: в ведьмином кругу только голоса сердец имеют значение, и оба должны говорить правду.
– Да не разбираюсь я в этих ваших ведьминских штучках, – Шутгар бросает окорок на стол и, глянув на ведьм, неохотно вытаскивает из голенища нож, хотя предпочёл бы вгрызться в мясо зубами. – Это вам нужны проверки чувств, поручительства духов, а у нас всё проще и честнее. Но отволочь эту Марьяну в ведьмин круг и привязать её к себе я готов.
Он яростно втыкает в окорок нож: пробежка по лесу помогла ему обдумать прелести союза, который привяжет к нему жену самого светлого властелина. Только одно «но»: он не знает, как её завоёвывать.
– Может, ты и готов, да толку не будет, – Верна вытаскивает из печи горшок под плоской крышкой.
– Да и не просит тебя никто о такой жертве, – Арна отламывает себе ещё сухарь. – Есть кому ввести Марьяну в ведьмин круг и связать её судьбу.
– Кто этот тёмный?
– Он человек, – плюхая горшок на стол, отвечает Верна.
Шутгар презрительно фыркает.
– Но он не хочет отдавать Марьяну властелину, – Верна снимает крышку, и по избушке растекается сладкий запах печёной с мёдом и орехами тыквы. – И это нежелание делает Рейнала злейшим врагом светлого властелина и нашим преданным другом.
– Но человек, простой человек, – Шутгар качает головой и нарезает мясо ломтями. – Может, лучше я её…
Арна и Верна снисходительно улыбаются, последняя треплет Шутгара по косматой голове и объясняет ласково, точно несмышлёному малышу:
– Если жених не любит, ведьмин круг не даст ему подойти к невесте. Не пытайся взвалить на себя то, с чем точно не справишься.
Шутгар терпеть не может, когда сомневаются в его силах, но тут он признаёт правоту ведьм: любовь – это не то, чем он умеет управлять. Хотя, если потребуется, готов попробовать.
* * *
Слишком мягко, бельё гладкое и не хватает вездесущего запаха трав.
Распахиваю глаза: чёрные драпировки на стенах – это ужасно. В одежде чёрный прекрасно смотрится, но тряпки на стенах… мрачно, неестественно, даже когда на них падает золотистый свет. Куда лучше выглядела бы отделка из морёного дуба или более радостная – из орешника. Обои с узорами, образцы которых показывали в магазине мебели, тоже смотрелись бы чудесно.
Жаль, что я должна превращать дом в нежилой, иначе…
Вздохнув, приподнимаюсь на локтях.
Жор сидит в изножье. Жёлтые глаза вытаращены и такие стеклянные, что весь он напоминает чучело, я таких на базаре видела. Сердце ёкает: неужели светлый властелин его убил, выпотрошил и сделал чучело…
Так, стоп, фамильяры после смерти исчезают, чучело из них не сделать.
– Жор? – окликаю его.
Он не шевелится.
Может, светлый властелин его заколдовал. Перекинувшись на колени, сжимаю мохнатую тушку, и лишь тогда огромные, будто остекленевшие, глазищи обращаются на меня.
– Жор, что с тобой?
– Пытаюсь осознать.
– Что?! – от его вида внутри холодно-холодно.
– Что нам теперь жить со светлым властелином. – Он взвывает и обнимает меня за плечи. – Марьяна, прости, это была глупая затея – предлагать кому-то жениться, прости, это… а-а-а…
Он разражается истошными рыданиями. Похлопывая мохнатую спину, утешаю:
– Не плачь, выгонит нас светлый властелин.
– Он спать к тебе приходил, не выгонит…
– Выгонит, – бормочу я, косясь на вторую половину постели: она разглажена, и не скажешь, что ночью тут кто-то лежал.
– Нет, и ты мне этого никогда не простишь, – завывает Жор.
Рыдает так, что в ушах звенит.
– Прощу, – сдаюсь я, наглаживая Жора, – уже простила, с кем не бывает, все мы допускаем ошибки. Да и властелину предложение я сама сделала.
Всхлипнув, он отстраняется, растирает слегка подмокшие щёки и бодро заявляет:
– Отлично, рад, что ты не сердишься и понимаешь, что сама виновата.
Вот козёл шерстяной.
Сажаю его на кровать перед собой и строго спрашиваю:
– Где светлый властелин?
– На службу отправился, он там шесть дней в неделю проводит, до ужина можно не ждать.
До ужина… оглядываю задрапированные чёрным стены спальной…
– Почему я здесь? Я же вроде была на кухне, – с раздражением вспоминаю, как стены проклятого дома всасывали воздух, поглощая так нужную мне для отпугивания властелина вонь. Ну как с ним бороться, если здесь ему даже стены помогают?!
– Тебя принёс Он, – шепчет Жор. – Я не мог ему помешать, хотя, – он трагично прижимает лапку к груди, – я пытался, правда. Я встал на защиту твоей чести.
Сложно представить такое, но киваю:
– Спасибо, Жор…
Итак, властелин и его дом преподнесли намного больше сюрпризов, чем я ожидала, но это не повод отчаиваться! Надо изучить территорию. У всех есть слабые места, должны быть и у светлых властелинов. А то, что эти места никто за время войны и после неё не нашёл… так это потому, что властелины прежде никого близко не подпускали. Или просто ищущие старались плохо.
А я буду стараться хорошо!
* * *
Октавиан покладисто занимается налоговыми документами в одном из восьми зданий в центре Окты – с вывеской: «Светлый властелин восьмой провинции». В той самой резиденции, которую местные почему-то называют собором.
Шесть дней в неделю он по правилам должен весь день, кроме обеденного перерыва, находиться там, чтобы любой житель восьмой провинции мог к нему обратиться.
И хотя за последние десять лет никто с обращениями не приходил (лишь тёмные в регламентированные законом дни давали клятву не причинять вреда окружающим, да мэр передавал документы по управлению провинцией), Октавиан обязанностями не пренебрегает. Предписано являться на службу – значит, надо являться. Вдруг кто-нибудь не по расписанию заглянет.
Стол в рабочей резиденции в полтора раза больше, чем дома, но даже на этом монументальном сооружении не помещаются все необходимые документы. Последние разложены на стеллажах. Кабинет просто огромен: влево и вправо от квадрата, выделенного под рабочее пространство, на двадцать метров в каждую сторону, расходятся по восемь сдвоенных рядов стеллажей.
Куда больше накопившихся за годы владычества документов законсервированы в подвале: свидетельства рождения и смерти, семейные связи, все данные о собственности, уплаченных налогах, нарушениях. Нет в восьмой провинции семьи, о которой или о родственниках которой не было бы данных в этом упорядоченном архиве.
Взор Октавиана устремлён на столбцы цифр, но мысли… с Марьяной.
«Рабочее время не закончилось», – напоминает себе Октавиан.
Но соблазн слишком велик, и он пятый раз за предобеденное время смыкает ладони, а когда разводит их в стороны, между ними разрастается белая сфера, почти мгновенно наполняясь изображением: Марьяна задумчиво стоит у основания лестницы на третий этаж – к башне телепорта.
До этого она обходила дом.
Осматривала кабинет.
Ощупывала стены в поисках тайных дверей.
Из окна наблюдала за домиками насекомых, грызунов и земноводных.
Теперь думает, посетить или нет почти запрещённое небезопасное место.
* * *
Говорят, по дому можно определить характер его хозяина.
Что можно сказать о светлом властелине по его жилищу?
Что о лишнем он не думает.
Красоту не любит.
Намёков на что-то весёлое в доме тоже нет.
Всё пресно, чинно… ровно.
На фоне этого чёрные драпировки на стенах выглядят почти радостно.
Рабочее место властелина тоже впечатляет: таких огромных столов раньше не встречала. Порядок идеальный. Может, на этой роскошной столешнице зелья готовить? Прожечь её в паре… десятков мест, закапать въедливыми ингредиентами. Или просто потребовать этот стол и комнату себе. Может, это властелина проймёт?
Шерстяной поросёнок где-то бегает, и посоветоваться не с кем.
Останавливаюсь перед тележкой со стопками папок. Открываю несколько наугад: имена, цифры… доходы, расходы, проценты… это же отчёты провинции по налогам. Не думала, что светлый властелин занимается ими лично…
Собственно, никогда не думала, чем он занимается, кроме того, что пугает всех своей силой, принимает клятвы тёмных в верности принципам света да карает мятежников.
А он, оказывается, занимается таким обыденным делом, как изучение налоговых отчётов.
Помедлив, обшариваю ящики: запасы чернил, бумаги, перьев… белая пластина с чёрным отпечатком изящной ладони и подписью: «Марьяна Тёмная, ведьма Окты». С обратной стороны пластины выбита клятва не вредить никому своей магией, служить благим делам, соблюдать законы провинции и всего светлого Агерума.
Клятва, которую я давала властелину в соборе несколько лет назад…
Как-то тревожно на душе. Уронив пластинку на папку на дне ящика, отступаю от стола. Подрагивающие пальцы прижимаются к шее в невольном защитном жесте…
Зачем светлый властелин держит мою клятву здесь, у себя? Разве не должны они храниться в соборе?
Да и просто зачем её здесь держать?
Пройдясь вдоль стола и чуть успокоившись, снова присаживаюсь перед ящиком и, стараясь не касаться пластины, вытаскиваю из-под неё папку.
Внутри – документы по делу, из-за которого мэр лишил меня лицензии.
Сначала накатывает холод: властелин поверил ему и накажет меня.
Потом душу охватывает жар гнева: это ведь ложь! Подлог!
Зашвыриваю папку с мерзкими документами обратно в ящик и задвигаю его ногой.
Если обвиню мэра во лжи, на чьей стороне будет светлый властелин?
И если светлый властелин знает об обвинениях, почему со мной это не обсудил? Что собирается делать? Если знает о проделках мэра, почему его не остановил, не наказал? Или не знает?
Слишком много вопросов. Слишком мало я знаю светлого властелина, чтобы предположить, почему папка лежит в его столе без дела, и никаких последствий ни для кого не было.
В конце концов, разве не должен светлый властелин насторожиться, узнав, что меня обвиняют в привороте?
Стою я возле стола и пытаюсь понять, что делать. Ещё и странное ощущение, будто за мной наблюдают, отдаётся мурашками по спине.
Так ничего и не надумав, отправляюсь дальше изучать жилище: надо всё тщательно ощупать, вдруг найду тайные переходы, по которым светлый властелин перемещается по дому.
* * *
Судя по положению солнца, близится полдень, а есть мне, как и обещал властелин, не хочется. Тайных ходов в доме я не нашла, как не отыскала ничего интересного: белые стены, белые полы, белая скудная мебель, расположенная зеркально моей гостиная с выходом в спальню, ванную и комнату с одеждой: белыми одинаковыми балахонами, белыми халатами, белым нижним бельём…
Если не считать вещей, полное ощущение, что я в нежилой части дома.
Может, всё самое ценное властелин прячет наверху, в башне? Недаром же он против того, чтобы я туда заходила.
Несколько раз обхожу подъём на третий этаж, оглядываю лестницу, пытаюсь высмотреть, что же там, но видно лишь белые ступени.
Что там такое?
И Жор пропал, уже как-то тревожно за него.
Может, он забрался туда, наверх, и с ним что-то случилось?
Волнение сбивает дыхание, учащает пульс.
Не выдержав, подхватываю чёрную юбку и бросаюсь наверх…
…и врезаюсь в широкую белую грудь.
Сильные руки обхватывают меня за плечи и прижимают, бесстрастное лицо светлого властелина вдруг оказывается перед моим.
– Марьяна, я же говорил не ходить сюда одной.
– Жор пропал!
– Он спит в саду под кустами.
– Точно?
– Да, я знаю.
Облегчённо выдыхаю и только после этого соображаю, что это вполне в духе фамильяра!
Только теперь из-за собственной неосторожности я в объятиях властелина, из которых отпускать меня явно не собираются.
– Зачем пришёл? – мрачно уточняю я.
Он же вроде был в Окте, как оказался в башне?
– Скоро ты проголодаешься, – светлый властелин лёгким движением поднимает меня и, развернувшись, ставит на несколько ступеней выше. – Какую еду выбираешь?
– Свою! – теперь я выше властелина, а он по-прежнему держит меня в объятиях, только руки почти неприлично низко.
Привычная еда мало того, что вкусная, она же не такая, как у светлого властелина, значит, обедать будем раздельно, и он совсем быстро расправится со своим стаканчиком жижи.
– Тогда пойдём пообедаем в Окту, – заявляет светлый властелин и, снова приподняв, несёт меня наверх.
В Окту? Ни разу не слышала, чтобы он там ел… получается, обедаем мы вместе? Или он только посидит рядом? Или он может есть нашу еду?
Властелин всё поднимается и поднимается по лестнице, и, похоже, ему ничуть не тяжело меня нести. Это сколько же в нём силищи?
Наверное, у меня глаза такие же круглые и остекленевшие, как у Жора этим утром, потому что светлый властелин останавливается:
– Что-то не так?
Всё.
– Это нормально, что мы пойдём в Окту обедать?
– Что ненормального в том, что муж и жена отобедают вместе в городе?
Нет, ну если так посмотреть…
Властелин шагает дальше, и я, вцепившись в его плечи, уточняю:
– Почему мы поднимаемся наверх, разве мы не на коляске поедем?
– На коляске долго, а у меня короткий обеденный перерыв. И думаю, ты уже готова к такому виду путешествий.
Если он хотел напугать, у него получилось.
Властелин вносит меня в квадратную (естественно белую) комнату без окон и ламп, но удивительным образом наполненную мягким светом, и ставит на пол. Посередине вертикально возвышается белое кольцо с оттисками незнакомых знаков на ободе.
– Что это? – скольжу взглядом по идеально ровному ободу, взгляд затягивает, крутит по кругу, будто затягивает в водоворот…
– Телепорт, – светлый властелин мягко-твёрдым движением руки поворачивает мою голову чуть в сторону, и головокружение отступает. – Он связывает домашние и рабочие резиденции проконсулов и Агерум с Метрополией.
Связывают мой мир с их светлой Метрополией? Так дело в этих… телепортах?
Светлый властелин взмахивает рукой, оттиснутые на ободе знаки наполняются ярким светом. Внутри круга будто перетекает вода, и через миг всё снова выравнивается.
– Одной тебе сюда лучше не ходить, тут можно встретить тех, кто тебя не поймёт. – Светлый властелин, глядя на руки, переплетает наши пальцы, сжимает мою ладонь.
Что-то странное промелькивает на его холодном лице, прежде чем он шагает к кольцу. Мм, он хочет просто пройти сквозь дырку? И какой в этом смысл?
Едва рука оказывается в плоскости кольца, по коже разбегаются холодные иголочки от контакта со светлой магией, они окатывают всё тело, пока прохожу через круг.
Светлый властелин в обход кольца тянет меня к двери.
И? Что это мы сделали?
Вытащив из-за пояса ключ, светлый властелин отпирает дверь. Но она же была не заперта!
И лестницы непосредственно за дверью нет: тут площадка, лестница спускается уже от неё, а в окнах… в окнах – центральная площадь Окты.
С тихим щелчком светлый властелин запирает комнату с волшебным кольцом.
* * *
– А-а-а! – пронзительный вой наполняет дом проконсула Октавиана.
Пощипанный Бука наконец-то может свободно выразить отношение к происходящему.
– А-а-а! – вопит он, тараща глаза на чёрные драпировки. Конечно, он всё это видел, но тогда приходилось держать себя в лапах, а теперь… можно высказать всё откровенно. – А-а-а!
Прооравшись, он падает в обморок.
Тут же вскакивает.
И снова падает.
А драпировки так и висят на прежних местах.
– Чудовище! – Бука подскакивает, гневно присвистывает. – Она принесёт нам погибель! Дом, наш прекрасный белый дом, во что она его превратила?!
Прокатившись по полу несколько раз, Бука выскакивает на крыльцо и снова истошно, пронзительно, страшно орёт:
– Жо-о-ор!
Жор выглядывает из-за угла дома. Глаза у него по-прежнему очень большие, круглые, изумлённые.
Заметив врага, Бука кидается к нему, сгребает лапками шерсть на груди:
– Почему она всё ещё здесь? Почему он её не выгоняет?!
– Тебе лучше знать, – шипит Жор. – Твой хозяин глаз положил на мою Марьяночку.
И он тоже взвывает, а из огромных глазищ брызгают слёзы.
– Да она плохо старается его довести! – голосит Бука. – Да кто же так доводит?! Октавиан – он же светлый, он же возвышенный и одухотворённый, чтобы его довести надо очень стараться. А твоя ведьма ленится!
– Сам ты ленишься, – раздувается Жор. – Кто говорил, что и малейшей перестановки светлый властелин не выдержит и выставит её? А он сам стены чёрным красил!
– Потому что он благородный, – рыдает Бука и падает на грудь Жора, заливая её слезами. – А она пользуется, ведьма.
– Марьяна такая красивая, – взвывает Жор и, обхватив Буку лапами, рыдает ему в шею. – А он на неё глаз положил, изверг.
Запрокинув морды, они в один голос ревут:
– Бедненькие!
* * *
Планировка в соборе светлого властелина почти такая же, как в мэрии, но здесь совсем иной дух, и шаги отдаются гулким эхом, тревожно даже дышать – настолько всё белое, холодное, подавляющее.
Помню, как первый раз оказалась здесь: дрожащая, точно от холода, с путающимися в голове словами клятвы, слишком испуганная. Одинокая. Светлый властелин по протоколу спросил моё имя, ответить я не смогла, а когда, наконец, выдавила первые звуки, заикнулась.
Если бы мне тогда сказали, что стану женой этого жуткого, возвышающегося надо мной мужчины, я бы прямо на месте умерла от страха.
Сейчас совсем не страшно – мысли заняты поиском выхода из невероятной ситуации, удивлением и почти шальным любопытством: а как прогулку властелина на обед воспримут горожане?
Как самый настоящий влюблённый держа за руку, он выводит меня на крыльцо – на обозрение всему центру Окты.
