Текст книги "Замуж за светлого властелина (СИ)"
Автор книги: Анна Замосковная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Вдали появляется кольцо. Я вздрагиваю от желания броситься к нему, сбежать. Но каменная лента движется так же мучительно медленно. Ещё немного, ещё чуть-чуть. Дома будто надвигаются на меня, а блеклый купол прижимает сверху. Они меня раздавят, этот мир меня раздавит.
Колени дрожат. Кольцо уже совсем близко. Движение замедляется. Гаснут символы. Нетвёрдым шагом я направляюсь вперёд, Октавиан так же медленно идёт рядом. Меня мутит всё сильнее.
На ободе вспыхивают белые символы, и по ту сторону кольца вместо очередных одинаковых домов появляется белая комната. Октавиан чуть задевает меня плечом, и это слабое прикосновение заставляет меня опомниться и не броситься вперёд, а чинно перешагнуть границу. Ещё несколько шагов, и я останавливаюсь. Оглядываюсь: сквозь кольцо просматривается стена комнаты.
Мы вернулись, мы больше не в Метрополии. К горлу опять подкатывает тошнота и голова идёт кругом. Октавиан протягивает ко мне руку, но я отступаю:
– В это вы собираетесь превратить мой Агерум? Такими хотите сделать людей?
– Да.
По его лицу, по тону голоса не чувствуется ничего – ни сожаления, ни раскаяния. Он шагает ко мне, но я выворачиваюсь и отступаю.
– Они за нами не наблюдают? – срывающимся шёпотом спрашиваю я.
– Нет, я бы это почувствовал.
По телу пробегает дрожь, снова, превращается в нервную судорогу, желудок опять скручивает. Попятившись, нащупываю дверь. Шагаю на лестницу и наступаю на что-то мягкое. Дом оглашается истошным воплем:
– А-а-а!
Жор кубарем скатывается по ступеням. Бука хватает его за прищемленный хвост и начинает на него дуть.
– Как ты могла? – причитает Жор. – Мой хвост!
После Метрополии всё это выглядит таким… странным, недосягаемым, ненастоящим, словно я всё ещё заперта в жутком белом городе.
– Марьяна…
Тёплые пальцы Октавиана обжигают запястье, я бросаюсь вниз. Подхватив подол, переступаю через фамильяров и бегу дальше – на улицу, за границу белой стены, подальше от выжженных просек – в лес, в зелень, в царство запахов и звуков. Пение птиц, стрекот насекомых, шелест листьев – как это прекрасно! Как невыразимо восхитительные многоликие цветы и сотни оттенков листьев. Ароматы с примесью терпкого запаха смолы иначе кружат голову – приятно, чарующе.
Как можно променять это всё на безликое однообразие? Как?
Наворачиваются слёзы. Пошатываясь, добредаю до ближайшего дерева, обхватываю мощный ствол и прижимаюсь к нему. Кора покалывает щёку, запах смолы здесь острее. Чёрный муравей упорно бежит вверх, а его собрат спускается, придерживая в лапах былинку. Жизнь кипит в этом лесу, в городах и деревнях, пусть с болезнями и убийствами, но она такая настоящая, такая насыщенная… правильная.
Метрополия в тысячу раз страшнее наших самых жутких фантазий о светлых властелинах.
Глава 26. Заговор
Октавиан останавливается шагах в двадцати от обнявшей ствол Марьяны. Не зная, как лучше поступить, просто стоит, оглушённый шелестом листьев, яркостью цветов и запахами, всегда особенно впечатляющими после Метрополии – ни один из её учебных полигонов не может подготовить к многообразию животного и растительного мира, и каждый раз возвращаясь сюда Октавиан вспоминает первое соприкосновение с Агерумом. Тогда ему было страшно, но в то же время разум жаждал всё понять, разобраться в немыслимом многообразии окружающего.
Так же и башня не могла в полной мере подготовить Марьяну к встрече с Метрополией. Не тот масштаб – башня не даёт такого ощущения, что тебя поглощает, растворяет в себе бескрайняя белизна. Глядя на вздрагивающую Марьяну, Октавиан думает: «Метрополия не вызвала у неё ни капли любопытства или удивления, только испугала… И что с этим делать?»
Позади него разламывается ветка. Марьяна оборачивается, и в её глазах Октавиан видит лишь страх.
– Да что такое? – ворчит Жор, перебираясь через заросший мхом старый ствол. – Мы за вас переживали, а вы…
– …просто убежали, ничего не сказав, – поддерживает его растрёпанный Бука и топает лапой. – А перед нами отчитаться?
– Вон, – приказывает Октавиан.
Бука раздувает щёки, и сразу видно, что шерсть у него ещё редкая. Жор выгибает спину.
– Вон!
Подскочив, Жор отступает на несколько шагов. Бука делает обиженную мордочку, глаза наполняются слезами.
Отшвырнуть их магией было бы проще всего, Октавиану хочется разрешить эту ситуацию быстро и резко, снова повернуться к Марьяне, но он сдерживает порыв.
– Ушли. Немедленно. Нам надо поговорить наедине.
Фамильяры, посверкивая глазами, пятятся. Октавиан снова разворачивается к Марьяне: бледная, чуть подрагивающая, она смотрит на него. Понимая, что надо что-то сказать, но не зная, что именно, Октавиан медленно приближается. Мох гасит звук его шагов, совсем рядом заливается трелью птица.
Отступив на шаг, Марьяна сглатывает и встряхивает головой, будто избавляясь от наваждения. Октавиан останавливается перед ней:
– Ты в порядке?
Он снова протягивает руку, но Марьяна отступает, её голос звучит глухо:
– Не надо.
– Почему?
Она обжигает Октавиана странным, полным непонятных эмоций взглядом. Снова сглатывает.
– Мне… нужно успокоиться. Эта Метрополия… страшная. Все вы страшные.
Холодок разливается в его груди, наполняя её тяжестью, сковывая сердце и дыхание.
– Я не причиню тебе вреда, – тихо обещает Октавиан.
– Но ты… ты ведь должен… превратить Агерум в такое вот… А людей? Разве можно людей сделать такими вот одинаковыми… такими…
Она задыхается, и Октавиану тоже словно нечем дышать, но и лгать он не хочет и не может:
– Путём отбора и воздействием на их тела особых веществ. Они не будут внешне повторять нас, но со временем останется несколько наиболее усреднённых типажей. И это будет не скоро, очень не скоро. За пределом наших жизней.
Нервно засмеявшаяся Марьяна снова отступает, когда Октавиан протягивает руку, и он застывает, пытаясь понять, что сейчас делать: всё же обнять её или отпустить?
– Мне нужно развеяться, – шепчет Марьяна бледными губами. – Прогуляться, проехаться. Я… я не могу войти в этот белый дом, просто не заставляй, не сейчас.
– Хорошо.
Она приседает и закрывает лицо руками.
– Приведи коня, пожалуйста.
– Марьяна…
– Пожалуйста.
Её голос дрожит. Октавиан прикрывает глаза, снова пытается решить, что же делать.
– Пожалуйста, – повторяет Марьяна. – Мне нужно побыть одной. Подумать.
Октавиан не может заставить себя уйти, не может найти слов, чтобы выразить переполняющие его чувства.
– Я понимаю, что тебе страшно…
Марьяна молчит.
– …Метрополия… пугает. Она… её трудно понять и принять, не всё, что они делают…
– Перестань, перестань, пожалуйста! Я не хочу думать о Метрополии! Я хочу о ней забыть!
Это Октавиан понимает. Он и сам иногда мечтает забыть Метрополию, но это невозможно: его сила, его облик, его белый дом и обязательства каждое мгновение напоминают о ней. И Октавиан знает, что, в отличие от Марьяны, ему от этого никуда не убежать, как невозможно убежать от себя.
– Ты могла бы употреблять питательную смесь, она помогает успокоиться.
– Я не хочу становиться как вы! – Отдышавшись, Марьяна нервно спрашивает: – Ты приведёшь коня или мне идти пешком?
– Приведу.
Развернувшись, Октавиан направляется к невидимому за деревьями белому дому.
* * *
Поля, леса, река – невозможно насмотреться на них, на синее бескрайнее небо, на буйство цветов. Ветер треплет волосы, гладит кожу, будто приветствуя меня после возвращения из застывшего мира светлых.
Дышать полной грудью, видеть всё вокруг – такое яркое, разнообразное, где ни одной одинаковой травиночки, ни единого похожего камушка. Я точно оголодавший зверь, который никак не может насытиться, смотрю на это всё, дышу, смеюсь… и плачу.
Конь подо мной нетерпеливо перебирает копытами, храпит – засиделся взаперти. Припускаю его, и он мчится вперёд, грива хлещет по рукам, ветер бьёт в лицо. Я здесь, я вырвалась из Метрополии, я никогда туда не вернусь, ни за что!
Бросаю взгляд в сторону – Окта лежит белым пятном. Она будет разрастаться, точно лишай, точно болезнь, захватывая всё больше земли, обесцвечивая, вытягивая из людей чувства, превращая их в марионеток. Постепенно. Пусть не при моей жизни, но это случится… Сердце ломит, грудь будто сдавливает тисками, невозможно вдохнуть.
«Я ничего не могу сделать, – убеждаю себя. – Я ничего не могу сделать, не могу помешать».
Но дышать от этого не легче. Склонив голову, я несусь дальше, содрогаясь в такт мощным скачкам коня.
– Я ничего не могу сделать, ничего не могу сделать, – беспрестанно шепчу я, но это не избавляет меня от ощущения, что я предаю Агерум, его жителей, себя, ведьм…
Зажмурившись, позволяю коню нести меня неведомо куда, но мысли уже приняли определённое направление. Распахнув глаза, я окидываю взглядом поле и тяну поводья, направляя коня в сторону ведьминской деревни.
И снова будто вымерли все. Цокот копыт неестественно громко звучит меж домиков, среди которых только один двухэтажный, почти роскошный – Саиры. Контрастом к нему – тёмный покосившийся мой. Спрыгнув на землю, поднимаюсь на крыльцо, прижимаю ладони к старому, рассыхающемуся дереву.
Лицензии у меня нет, но сейчас это кажется таким неважным, пустым. Буря чувств. Растревоженная, разросшаяся на них сила, сейчас невидимая, точно вода подо льдом, выплескивается из меня, наполняет брёвна и доски, каждую деталь дома, и он поскрипывает, стонет, кричит, выпрямляя сгорбленную крышу, выдирая из земли завалившийся угол.
Дом выравнивается, расширяется, поднимается выше, и крыльцо тянется за ним, обзаводится тремя новыми ступенями, резными подпорками для козырька, а невзрачная дверь перед глазами высветляется до свежеструганных досок. Магия вырывается из меня вместе со стоном отчаяния, и вокруг окон завиваются резные наличники, ручка выгибается, обретая форму вздыбившейся кошки, дерево обращается в медь, на крыше скрипит и пощёлкивает нарастающая вместо деревянного покрытия черепица.
Поток магии прерывается так же внезапно. Я прижимаюсь лбом к тёплому дереву, перевожу сбившееся дыхание и, отворив дверь, шагаю в зеленоватый свет. Единственная комнатка теперь большая, лавки и стол новые, печка солидная, выбеленная с растительными узорами, и на расширившемся потолке пучки трав теперь висят не так густо, как прежде. Весело перемигиваются болотные огоньки.
Бесшумно затворив за собой дверь, я неровной походкой добираюсь до стола и почти валюсь на лавку. Облокачиваюсь на столешницу и утыкаюсь лицом в ладони.
Этот всплеск силы такой бессмысленный, глупый, а душу и сердце разрывает желание сделать что-то серьёзное, нужное, правильное, что-нибудь, что навсегда избавит меня от жуткой белой Метрополии, снова захватывающей память, давящей на меня даже здесь, в моём доме, пропахшем травами и дымом, пропитанном тёмной магией, таким далёким от неё…
Напротив меня кто-то садится. Кто-то вошедший бесшумно. Не знаю, сколько времени прошло в полубредовых мыслях и воспоминаниях, от которых бросает в дрожь. Я не хочу отрывать руки от лица.
– Что случилось, Марьяна? – Арна, наша вторая по старшинству ведьма, касается моей руки. – Расскажи.
Вот она здесь, рядом, и меня тянет поделиться с ней. Я рассказываю всё от начала до конца. Срываясь на крик, выдавливая из себя шёпот, содрогаясь от ужаса, ненавидя своё бессилие. Отвечаю на вопросы, хотя не всегда понимаю их суть, скорее просто говоря, говоря – выговариваясь.
И, наконец, умолкаю. Арна тоже молчит. Странно, что она пришла без Верны.
Слёзы текут по моим рукам, капают на стол.
– Значит, достаточно… – у Арны срывается голос. – Получается, каждый из властелинов неотъемлемая часть связи с их миром?
– Я не смогу его убить, – всхлипываю я и, уронив руки на стол, склоняю на них голову. – Не просите, я не смогу. Не смогу…
– Тихо-тихо…
Тёплая ладно опускается на мою макушку, гладит так знакомо – так меня утешали все мои добрые ведьмы.
– Тебе и не надо, ты девочка добрая, это не для тебя.
– Не просите, – лихорадочно повторяю я, чтобы она точно запомнила, чтобы не попыталась уговорить позже, никто не пытался.
– Если он и впрямь привязался к тебе, можно обойтись без этого. Если ты для него важнее его мира, он сам поможет разрушить связь, сам уничтожит основу башни или убьёт одного из своих.
Слова эти укладываются в сознании, и на смену растерянности приходит удивление:
– Ради меня?
– Конечно. Ради любви чего только ни делают. Пригласи его в круг ведьм, он ведь этого хочет.
– Но зачем? – Я поднимаю голову, сквозь слёзы пытаюсь рассмотреть её морщинистое лицо. – Я же не люблю его, круг нас не пропустит.
– Возле круга мы сможем переговорить, не опасаясь за свою безопасность, мы сможем уйти оттуда, если светлый властелин не пожелает с нами договориться.
Утирая остатки слёз, я всё пытаюсь прочитать выражение её глаз, но в них лишь добродушная безмятежность. И снова узловатая рука гладит меня по голове.
– Марьяна, не думай, мы не жестоки, и не стремимся убивать, если можно решить дело миром. Хотя, признаю, у нас немалые счёты к нашему светлому властелину. Но мы готовы договориться. Попытаться договориться. В лесу ведьм сделать это надёжнее всего – там он ослабевает, а мы, наоборот, сильнее защищены собственной магией. Тебе просто нужно уговорить его явиться туда в назначенное время, и проще всего сделать это, если пообещать ему желанный брак по ведьминским законам.
– Но почему бы просто не пригласить для разговора?
– Потому что если он будет знать заранее, он может привести других властелинов, и тогда нас убьют. От одного мы сбежим, от восьми – нет. Ты же не хочешь, чтобы нас убили, Марьяна?
– Нет, нет… но… я бы могла сама предложить ему… попросить его, ведь если он откажется, я скажу, что это моя и только моя идея.
– Если он откажется, мы не сможем застать его врасплох.
– Врасплох? – я отодвигаюсь.
– Если он откажется, нам придётся принудить его к сотрудничеству.
– Убить его? – Внутри холодеет, я растерянно смотрю на Арну: и спина у неё сейчас ровнее обычного, и в голосе, взгляде непривычная сила.
Оборотень заходил ко мне после свадьбы и ушёл тайной тропой, словно ему помогали маги или ведьмы. Не от одной себя сейчас Арна говорит – от лица тех, кто борется за свободу Агерума.
– Мы помним доброту к нашим, а к тебе светлый властелин был добр, – Арна наклоняется над столом и касается моего плеча. Улыбнувшись, поглаживает по разметавшимся по нему волосам. – Если он откажется помочь, ты войдёшь к нам в круг, и мы будем угрожать ему твоей смертью, если он не уничтожит основу башни или не вызовет к себе другого светлого властелина. Ты же сама говорила, его мир ужасен, и мы должны спасти Агерум.
Опускаю взгляд. Она права, мы должны помешать им сотворить подобие Метрополии с нашим миром, помешать уничтожению нас, тёмных, превращению людей в кукол, но… но…
– Марьяна, ты понимаешь, чем обернётся твоё бездействие? Ты будешь помогать светлым?
Понимаю и помогать светлым не хочу. Дыхания не хватает. Мне страшно. И Октавиана жаль. Зажмуриваюсь. Снова накрывает видение Метрополии, белых одинаковых домов, белых, будто неживых существ. Октавиан ведь один из них, неотличим от них, он ломает наш Агерум, он выполняет задание Метрополии, он…
– Марьяна, мы должны это остановить, разве нет?
– Должны, но…
– Ты можешь это сделать, весь Агерум, жизни всех тёмных сейчас зависят от тебя.
* * *
Арна закрывает за собой дверь своей избушки, отрезая затухающий перестук копыт. Останавливается, в зеленоватом сиянии болотных огоньков разглядывая морщинистую ладонь.
– Что у неё случилось? – Верна ссыпает из ступки в миску порошок и закладывает новую порцию сухих корешков для перетирания.
– Она была в мире светлых.
Из скрученных пальцев Верны выпадает каменный пестик, глухо ударяется о столешницу.
– Что?
– Марьяна была в мире светлых, узнала, чего они добиваются. Узнала, как избавиться от них. Я помогла ей рассказать, – Арна потирает ладонь, через которую незаметно, аккуратно касалась Марьяны заклинанием развязывания языка, а потом и убеждения. – Девочка совсем запуталась.
Пальцы Верны дрожат, она приподнимается на лавке, снова плюхается на неё.
– Как от них избавиться? – В глазах старой ведьмы поблёскивают слёзы. – Что надо сделать?
– Надо убрать одного. Любого – и связь с их миром разрушится, они останутся одни, без поддержки, без цели в жизни. Таких врагов побеждать легче.
– Да что там?! – Верна выходит из-за стола. – Что у них за мир? Зачем они здесь? И как мы от них избавимся?
– Завтра Марьяна приведёт своего светлого властелина к ведьминому кругу. Надо собрать остальных, тогда и расскажу.
– Но… зачем? Что? – Верна ухватывает Арну за ладонь. – Что мы будем делать?
Переведя спёртое волнением дыхание, Арна поясняет:
– Завтра светлый властелин Окты будет возле круга ведьм, будет в наиболее уязвимом положении, нам надо решить, убьём ли мы его сразу, пользуясь тем, что он не ожидает с нами столкнуться, или попытаемся договориться. Нужно собрать всех, немедленно.
– Но почему завтра? Почему так скоро?
– Пока Марьяна согласна его привести, пока она не обдумала всё спокойно, пока не передумала.
– Ты ей не доверяешь? Думаешь, Марьяна может нас предать? – Верна заглядывает в лицо Арны, и та хмурится:
– Она добрая. Я боюсь, что она может просто его пожалеть.
– Его?! – Верну перекашивает, в глазах вспыхивают зеленоватые отсветы, она стучит пальцем по лбу, по восьмигранной печати лицензии. – Того, кто велел клеймить нас, как скот? Того, кто разрушил наш мир?
– Иногда ты забываешь, что Марьяна нашего мира не знала, она знает только тот, в котором есть светлый властелин, их порядок, он сам. – Арна чуть снисходительно улыбается. – Не надо требовать от девочки больше, чем она может сделать.
– Хорошо, тогда не будем тратить время на пререкания. – На лицо Верны находит выражение надменного величия, она накрывает печать на своём лбу ладонью, второй очерчивает круг, и прямо перед старыми ведьмами, вспоров пространство, выстраивается тайная тропа в лесную деревушку.
* * *
Тяжело до тошноты, словно я опять заперта в Метрополии, гонюсь по бесконечным улицам, но не могу вырваться. Предложение Арны разумно: говорить с Октавианом там, где она сможет защититься от него, а я должна скрыть истинную цель путешествия в круг ведьм, чтобы он не привёл подмогу, не приготовился заранее схватить её.
Может, мне всё же попытаться с ним договориться? Но Арна права, если он откажется, больше выманить его к кругу ведьм не получится, а лишь там Октавиана можно шантажировать моей жизнью. План ведь в целом хорош: я вхожу в круг, Арна и Верна приставляют к моей шее нож и требуют уничтожить основу башни – связь с его миром – в обмен на мою жизнь. Круг должен удержать светлую магию и Октавиана на расстоянии, поставить его в безвыходное положение…
Вот только после знакомства с Метрополией я сильно сомневаюсь, что кто-то может быть настолько дорог Октавиану, что он способен испытывать эмоции хотя бы близкие к нашим. Но попытаться нужно – и просьбой, и шантажом. Только если из этого ничего не получится, потребуются более решительные меры, и тогда…
Думать не хочется, что начнётся, если Октавиан откажется нам помогать, но и стоять в стороне, когда могу повлиять, могу что-то сделать – нельзя, нельзя бездействовать!
Надо быть жёстче, придушить сомнения, действовать, только… Октавиан лично мне ничего плохого не сделал, он… есть в нём что-то живое, но именно на это живое и надежда.
Направляю коня по просеке. Белая башня поднимается впереди. Мне надо обмануть Октавиана, выманить в круг ведьм так, чтобы он не догадался об истинной причине приглашения. Как его убедить в моём внезапном желании заключить брак? Или не обещать ему этого, а просто предложить проехаться до круга, посмотреть на него?
Цокот копыт гаснет среди шелестящих деревьев. Сердце всё тревожнее стучит в груди, будто с запинкой. Как начать разговор? Как убедить во внезапно вспыхнувших чувствах?
В стене раскрываются ворота, пропускают меня в пустой двор. Коня я оставляю прямо здесь. Поднимаюсь по ступеням крыльца.
– Смотри, она даже не подумала его в конюшню увести! – возмущённо фыркает из-под крыльца Бука.
– У неё печаль, погоди, так-то она работящая, – шепчет в ответ Жор.
Вот ведь… повезло им: никаких сложных решений, отдыхают себе, болтают, а я… Захлопываю за собой дверь. Эхо отдаётся под высоким сводом холла, я вскидываю взгляд – и натыкаюсь на выходящего со стороны кабинета и своей комнаты Октавиана. Белые волосы, бледная кожа, чёрные глаза, ничего не выражающее лицо. Мороз пробирает по коже.
– Проголодалась? – Октавиан подходит чуть ближе. – Поужинаем в Окте?
И кажется, что застывшие мышцы его лица всё же принимают какое-то чуть иное выражение. Или это самообман?
Есть не хочется, но совместный ужин – отличное начало для того, чтобы пригласить Октавиана в круг ведьм.
– Поужинаем, – обречённо соглашаюсь я.
– Ты не хочешь? – Октавиан опирается на перила. – Если не хочешь…
– Хочу. Я хочу с тобой поужинать, мне… мне очень одиноко сейчас, я хочу, чтобы ты был рядом.
* * *
Смятение Марьяны не остаётся для Октавиана тайной, но его причиной он считает только знакомство с Метрополией, и не знает, как подступиться, как ещё утешить её кроме известия, что полная трансформация Агерума случится не при их жизни.
Он смотрит на Марьяну, застывшую над тарелкой с остывающим ужином, и пытается подобрать слова утешения, но невозможно найти слова к тому, чего не знаешь. Самому Октавиану кусок в горло не лезет. За пределами отгородившей их кабинки кипит жизнь, внизу кто-то что-то празднует, сквозь стены доносятся радостные восклицания, смех, песни, а здесь, в этом замкнутом пространстве, озарённом сиянием масляных светильников, невыносимая, давящая тоска.
– Марьяна, – касается её ладони Октавиан, Марьяна вздрагивает, и он убирает руку, но, вспомнив высказанное дома желание, тут же снова накрывает её ладонь. – Марьяна, переход к такой жизни занимает много времени…
– Что ждёт нас с тобой? – Она не поднимает на него взгляд, так и смотрит в тарелку.
Вопрос, над ответом на который Октавиан и сам думать боится. Время тянется бесконечно долго. Октавиан ловит себя на том, что боится и того, что Марьяна поднимет на него взгляд, просто посмотрит с укором.
– Не знаю, – выдыхает он. – Такого никогда не было, никто из проконсулов не женился на местных жительницах, и…
– То есть, соглашаясь, ты не знал, позволят ли тебе это? Не представлял последствий?
Эмоции её голоса, её взгляд на миг выбивают Октавиана из колеи, но он почти сразу приходит к выводу, что Марьяна опасается за свою жизнь.
– Не надо думать, будто Метрополия только и ищет причины кого-нибудь уничтожить, самое тяжёлое из возможных последствий – запрет на совместную жизнь. Мы не нарушали законов.
– Это просто эксперимент. – Марьяна усмехается и отворачивается к окну.
– Не для меня. Я… никогда не рассматривал это так. Экспериментом было позволить себе чувствовать больше остальных, всё остальное – последствие.
– Тогда… в этом случае нам следует…
Марьяна резко поднимается.
– Что? – Октавиан тоже встаёт, обходит стол, чтобы оказаться к ней вплотную. – Что ты хотела сказать?
Накрыв лоб ладонью, Марьяна почти шепчет:
– Ничего, ничего. Просто есть не хочу, давай… уйдём отсюда.
Помедлив, Октавиан обнимает её за плечи и прижимает к себе:
– Прости, что не защитил от посещения Метрополии, я надеялся подготовить тебя к этому, надеялся, что они дадут больше времени.
Плечи Марьяны вздрагивают, глухой всхлип едва слышен во взрыве внезапного смеха внизу. Сердце Октавиана стынет, он крепче обнимает Марьяну, надеясь успокоить, согреть, защитить.
– Марьяна, – шепчет он. – Марьяна, я… позабочусь о тебе, сделаю всё возможное, чтобы защитить.
Октавиан крепче обнимает вздрогнувшую Марьяну, запутывается пальцами в её волосах, зажмуривается, стараясь не думать о будущем.
* * *
Когда не надо, время так быстро летит, мчится, будто нарочно приближая страшный момент. Вот и сейчас оно быстрее стрелы просвистывает мимо: минует и полный неловкости ужин, и напряжённая вечерняя прогулка с Октавианом, во время которой мы почти не говорим, и попытки Жора меня разговорить, и купание, и ночь – уже ночь сходит на нет, небо в окне медленно светлеет, а в оживающем лесу звенят трели, я не пригласила Октавиана в круг ведьм, хотя скоро настанет уговоренное с Арной время.
Вновь я переворачиваюсь на другой бок и пытаюсь обдумать её предложение, но мысли тянутся вяло, путаются от усталости и беспрестанного напряжения. Предложение Арны такое простое и может навсегда избавить наш мир от связи с Метрополией, почему мне так страшно? Страшно, что Октавиан откажется исполнить мою просьбу, страшно, что даже когда Арна и Верна приставят нож к моему горлу, он скажет «нет», и тогда старушек ждёт жестокая расплата за покушение на меня, ведь они не смогут вечно прятаться в круге ведьм. Или смогут? Арна сказала, что они готовы пойти на риск ради Агерума, а я… чего опасаюсь я? Того, что Октавиан захочет меня убить или сослать на рудники за такую выходку – нет, не боюсь, потому что не верю, что он так поступит. Боюсь за Арну и Верну – да, но дело ведь не только в этом.
Опять переворачиваюсь на другой бок и сжимаюсь калачиком. Я боюсь, что Октавиан тоже от меня откажется, как отказался неведомый мне отец, как едва не отказались ведьмы, почувствовав, что я испытываю симпатию к светлому властелину, как практически отказался Рейнал своим предательством. Пусть мне не нужны чувства Октавиана, но я не хочу, чтобы от меня отказался ещё и он…
– Не спится? – Голос Октавиана раздаётся совсем рядом.
Вздрогнув, откидываюсь на кровати. Октавиан в белом халате на фоне раскрашенной стены похож на призрака из легенд. Смотрит на меня не мигая.
– Не спится, – сипло соглашаюсь я. В мыслях противно зудит: «Самое время предложить ему войти в круг ведьм, уже пора». Но я молча утыкаюсь в подушку.
Октавиан садится на постель. Подождав немного, вытягивается рядом со мной, обнимает, придвигаясь ближе, прижимаясь к виску губами. Я чуть поворачиваюсь, собираясь отодвинуться, но вдруг оказываюсь притиснута к его груди. Сердце Октавиана стучит, как сумасшедшее.
– Я не хочу тебя терять, Марьяна, – шепчет он, покрывает поцелуями скулу, шею, от его горячего дыхания по телу бегут мурашки, жарко.
Я должна ответить «Я тоже не хочу тебя терять» и пригласить его в круг ведьм.
– Ты мне дорога как никто и ничто другое…
Надо ответить «Ты мне тоже» и пригласить его в круг ведьм.
– Марьяна… – Его дыхание опаляет мои губы, и я сама тянуть, сама ныряю в поцелуй, чтобы не говорить «Октавиан, пойдём со мной к кругу ведьм».
Пряди светлых волос щекочут лицо, Октавиан легко отдаёт мне право вести в этом безумном поцелуе, но его руки… они скользят по спине, бёдрам, я не замечаю, как оказываюсь верхом, полностью открытая для прикосновений, и теперь уже мои чёрные волосы скользят по лицу Октавиана, и он целует мой подбородок, шею, ключицу…
– Хватит-хватит-хватит, – судорожно шепчу я, накрывая губы Октавиана ладонью, и поспешно соскальзываю на кровать рядом с ним. Меня лихорадит от переизбытка чувств и ощущений. – Хватит…
Перехватив мою ладонь, Октавиан целует её и перекладывает с губ на грудь. Как же безумно быстро стучит его сердце, просто вырывается. Вздохнув, я поворачиваюсь на бок и прижимаюсь лбом к его плечу. Моё сердце тоже колотится, как сумасшедшее.
Сейчас самое время предложить посетить круг ведьм, но это значит дать надежду, а потом безжалостно разбить сердце. Сердце Октавиана я разбивать не хочу. Он нежно касается моей щеки, тоже поворачивается на бок, так что теперь мой лоб упирается ему в грудь, прямо там, где сердце. Он гладит меня по волосам, он… мне доверяет. И ценит. Если он откажется от своего мира, предаст Метрополию ради меня, я останусь с ним навсегда, я буду уверять его, что люблю, я собой заплачу за это предательство.
Да, именно так и сделаю, если он выберет меня, а не свой мир. Так будет почти честно, почти не отвратительно, ведь я его практически не обману приглашением в круг, он действительно сможет получить меня всю. Если я на самом деле ему дорога, а не просто эксперимент.
– Октавиан, давай… Октавиан, давай съездим к кругу ведьм.
Как же быстро, неистово стучит его сердце, и голос непривычно срывается:
– Ты правда этого хочешь?
– Да.
Сбивчиво вдохнув, Октавиан крепко-крепко меня обнимает.
* * *
Ни единого звука не слышно в предрассветном лесу, кроны деревьев неподвижны, сквозь них с трудом просачивается серый свет, и в царящем под ними полумраке группу сорока вооружённых тёмных можно различить лишь потому, что все они двигаются: две ведьмы, восемнадцать магов, четверо леших и шестнадцать полуобернувшихся оборотней с арбалетами.
– Долго ещё идти? – голос оборотня Шутгара больше похож на рык. – Вы должны были открыть тропу прямо к кругу.
– Лес ведьм сам решает, кого, когда и как пускать, он сильнее любого из нас, – Арна тяжело опирается на магический посох, – именно поэтому мы выманиваем светлого властелина сюда.
– Будь почтительнее, Шутгар, – скрипит перешагивающий через корягу громадный леший.
– Но он прав, – тёмный маг из седьмой провинции тревожно оглядывается по сторонам. – Странно, что нас не пускает к кругу сразу. Как бы чего не вышло: здесь таится своенравная сила.
– Какой бы своенравной сила ни была, – уверенно смотрит вперёд Арна, – круг никогда не примет светлого, а значит, будет на нашей стороне, даже если кто-то из нас ему пришёлся не по нраву своим характером, настроем или неуважением.
Она бросает многозначительный взгляд на Шутгара, и тот скалится:
– Я особенно буду уважать лес ведьм, если он порвёт этого проклятого властелина за дерзкое появление здесь. Вот это будет дело так дело!
* * *
Коня Октавиан выводит неосёдланного, в первых лучах восходящего солнца шкура у того лоснится розовым.
– Ты знаешь традиции? – спрашиваю я, поглаживая тёплую морду животного.
– Да, я читал о круге ведьм и ритуалах.
Плохо, значит, когда всё закончится, его не удастся обмануть, сымитировав ритуал, чтобы он считал мою любовь искренней.
– Почему вы не уничтожили круги ведьм?
– Это сложно. В основе их очень мощные и не вполне понятные силы, но они ограничены местом существования, проще их оставить как есть, всё равно не мешают.
– Получается круг ведьм сильнее тебя?
– Да.
Хорошо, это значит, Арна и Верна в круге будут в безопасности, и Октавиан не сможет войти в него и «освободить» меня, ему придётся или помогать отвязать Метрополию от нашего мира, или отказаться от меня.
Он запрыгивает на спину коня и протягивает мне руку, но смотрит так внимательно, словно догадывается об обмане.
– Марьяна, ты можешь передумать в любой момент.
