Текст книги "Замуж за светлого властелина (СИ)"
Автор книги: Анна Замосковная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Глава 24. Благоденствие Метрополии
Это «что вам здесь нужно?» такое холодное, отрезвляющее и отдаляющее, несмотря на то, что мой голос подрагивает от волнения, и сейчас я совсем не хочу проводить между нами черту, нарушать налаживающееся понимание.
– Ты думаешь, мы лжём о своих целях? – Октавиан переводит взгляд на средоточие света в колонне над ним, зрачки его сужаются, давая место ярко-голубым радужкам.
– Принести нашему миру благоденствие – это немного неправдоподобно, прости за откровенность, – усмехаюсь. – Но поверить в то, что вы пришли сюда и завоевали нас только ради нашего счастья, невозможно.
– Это правда. Нас так воспитывают: что мы должны помочь другим мирам обрести благоденствие, познать счастье высшей жизни. Никакого обмана. С самого детства мы, проконсулы, встаём с этой мыслью, учимся с этой мыслью, тренируемся с этой мыслью, засыпаем с ней. Убиваем с ней. Завоёвываем. Разрушаем старое. Всё ради будущего благоденствия очередного мира.
Замираю, так и не качнувшись с пяток обратно на носки.
– Серьёзно? – переспрашиваю недоверчиво.
– Да. Это официальная политика моего мира последние несколько столетий. Следующий этап развития общества: от эгоистичного, как у вас сейчас, к общественному и после этого – к альтруистическому, цель которого не только благоденствие собственных граждан, но и всех иных обществ, встречающихся на пути.
Наконец опускаюсь на стопы.
– Зачем? И в каком смысле – встречающихся на пути? Где встречающихся? Как? Как можно додуматься до такого?
Свет угасает. Пелены сияния, отделявшей Октавиана от меня, больше нет, и мне теперь кажется, что мы слишком близко друг к другу.
– Я слишком молод, чтобы знать, как до этого додумались. Но это доктрина моего мира. К ней пришли после того, как наше общество стабилизировалось и исследователи открыли иные миры и возможность прокладывать между ними каналы связи.
Во все глаза смотрю на Октавиана, пытаюсь осмыслить.
– И вы решили приходить в эти миры и устанавливать свой порядок?
– Приходить в эти миры и помогать им быстро достичь высшей стадии развития. Пройти коротким путём от хаоса и жестокости к порядку, процветанию и милосердию.
– То есть все ваши разрушения и убийства – это было милосердие?
Октавиан садится. Макушкой он почти касается среза колонны. Наши лица на одном уровне, и он внимательно на меня смотрит.
– Прежде, чем наш мир стал таким, какой он сейчас, он несколько раз чуть не был уничтожен войнами. Учёные, наблюдая за развитием других цивилизаций, пришли к выводу, что подобные войны ждут всех, и не всегда заканчиваются выживанием разумных существ. Поэтому милосерднее брать миры под контроль и проводить их вперёд малыми жертвами. Это одна из основополагающих доктрин, мы не имеем права сомневаться в ней или оспаривать её. – Помедлив, Октавиан поднимается с целебного алтаря и, наклонившись ко мне, тихо добавляет: – Сомнения в этом наказуемы. И если кто-нибудь из проконсулов спросит тебя, что ты об этом думаешь, ты должна будешь сказать, что мы несём вам благо, помогаем и спасаем от самих себя.
Отступив, снова заглядываю в глаза Октавиана, пытаюсь отыскать в них проблески чувств, но безуспешно: тёмные зрачки, тонкие ободки голубых радужек, чёрный «белок» и застывшие черты лица надёжно скрывают его эмоции.
«Если нарушаешь правила – нужно уметь притворяться, – всплывает в памяти его чуть заплетающийся голос. – И чем больше нарушаешь их в своём разуме и сердце, тем непроницаемее должна быть оболочка, иначе сгоришь быстрее мотылька на огне костра».
– Запомнила? – спрашивает Октавиан.
Киваю.
– Тогда самое время подкрепиться, – он выставляет локоть, предлагая мне взяться за него. И я, словно зачарованная, берусь, обхватываю его руку, склоняю голову на плечо.
Завоевать нас, чтобы спасти от будущих войн? Даже если Октавиан и все светлые властелины верят в это, мне это кажется… безумием.
* * *
Оставлять Марьяну одну Октавиану не хочется, но он понимает, что от эффективности его управления зависит их безопасность, поэтому после завтрака в обед он отправляется в Окту дальше разбираться с нарушителями законов.
«Интересно, в других столицах тоже расслабились и есть те, кто идёт против закона и использует своё положение, или моя мягкость работает против меня? – размышляет Октавиан, просматривая дела, в последние месяцы проходившие через бывшего мэра и его отправившегося следом за ним на соляные рудники секретаря. – Эти проблемы – последствия моих ошибок или результат действия человеческой природы?»
Документы, даже те, нарушения по которым уже рассмотрены в суде, оформлены безупречно. «В них я ничего не найду», – Октавиан откладывает папку, которую только что изучал.
Ему не хочется прибегать к проверенному и хлопотному методу, но придётся…
«Или оставить всё как есть?» – эту попытку дать слабину Октавиан тут же отметает.
Он поднимается из подвала с документами на первый этаж, останавливается возле стола разом притихшего секретаря.
– Разошли объявления, что я принимаю жалобы на самоуправство служащих и любое нарушение закона. Пусть приходят или пишут письма. Единственное условие – подписываться своими именами. Сохранность тайны имени обещаю. И пусть во всех населённых пунктах выставят ящики для жалоб таким образом, чтобы люди могли подходить к ним незаметно.
– Будет исполнено, – кивает секретарь.
Тонкий призыв заклинания-связи подсказывает Октавиану, что о проблемах его провинции стало известно в соседних.
Октавиан поднимается на второй этаж и, едва войдя в свой кабинет, позволяет заклинанию распуститься перед ним лицом первого проконсула Агерума – Прайма.
– Ты отправил своего мэра и секретаря на соляные рудники.
– Они нарушили законы, – отзывается Октавиан. И прежде, чем Прайм успевает обвинить его в ненадлежащем исполнении обязанностей, произносит: – Проверь своих управляющих. Похоже, их природа не позволяет им безоговорочно принять благоденствие нашего правления, и они время от времени пытаются жить по-старому. Рекомендую всеобщую проверку.
– Как ты поймал их на нарушениях?
– По жалобе. – Октавиан практически не лжёт: всё началось с жалобы родителей Рейнала на Марьяну. – Далее провёл расследование, выявил нарушения, осудил. По поведению подсудимых у меня сложилось впечатление, что для них было важно просто воспользоваться властью. Это проявление их звериной натуры. Именно поэтому я рекомендую проверку служащих. В своей провинции уже начинаю.
Прайм неотрывно смотрит на него. В отличие от Марьяны, Октавиан улавливает в выражении его застывшего лица признаки реакции на свои слова. И он знает, что надавил на самый действенный рычаг – веру в то, что сама природа толкает пока несовершенных обитателей Агерума на преступления.
– Я начну проверку в первой провинции и посоветую остальным сделать то же самое.
Объявив о решении, Прайм обрывает заклинание связи, и его лицо истаивает.
Постояв немного, Октавиан облегчённо выдыхает: ему совсем не хочется, чтобы в его сложную супружескую жизнь лезли с проверкой, хотя и понимает, что рано или поздно проверка будет. Он просто надеется, что поздно, и к тому моменту Марьяна будет готова встретиться с холодной логикой Метрополии.
* * *
Дом мы перекрасили знатно. Обхожу пёстрые комнаты. Везде яркие открытые цвета: зелёный, алый, синий, жёлтый. Просто какое-то безумие. Но забавное, особенно там, где кто-то из нас пытался изобразить пейзажи.
Хорошо повеселились… Невольно улыбаюсь. Знать бы ещё, о чём говорили. Или лучше не помнить?
Размышляя об этом, выхожу на крыльцо.
От гробов осталась гора пепла и углей. Просто удивительно, что они сгорели почти без остатка.
Башня Октавиана больше не белая. Точнее, её белую поверхность неровной лентой опутывает нарисованная радуга. А нарисованные паучки с лягушками и мышами бегут вдоль неё. Похоже, это как-то связано со свадьбой, но как?..
Обхожу башню по кругу. Она ведь издалека видна, и все проезжающие по близлежащему тракту её наверняка разглядывают. Боюсь представить, какие слухи пойдут.
Смутная тревога охватывает меня при этой мысли, инстинктивное ощущение, что надо это скрыть. Но почему? Может, пробивается память о каких-то ночных разговорах? Или просто стыдно, что все могут оценить последствия гулянки?
Постояв немного в лучах припекающего солнышка, поднимаю руку с браслетом. Не помню точно, что нужно делать для изменения цвета, но… Кажется, надо захотеть и представить, а дальше магия сама сделает дело. Магия светлых требует большего вовлечения сознания, в отличие от тёмной, в которой, наоборот, нужна расслабленность, безмятежное следование образам и эмоциям.
Не сразу, но рисунки на поверхности башни поддаются моему влиянию, постепенно выцветают, бледнеют, сливаются с первоначальной белизной стен. Даже если Октавиану моё самоуправство опять придётся не по вкусу, мне кажется, так правильнее.
Есть у этого отбеливания и иная причина: яркие узоры на белом фоне словно кричали всем о моей связи с Октавианом, о слиянии наших жизней, а я не хочу напоминаний о том, чего нет – это как обман. И как обещание Октавиану, исполнить которое… не знаю, смогу ли.
В груди становится тесно и тяжело, глаза пощипывают слёзы. Я поворачиваюсь, собираясь выйти за стены и прогуляться среди деревьев. Жор и Бука, наблюдавшие за мной из кустов, дружно в эти кусты прячутся.
– Жор?
– Что-о? – жалобно отзывается он.
– Вы чего это прячетесь? – направляюсь к ним.
– На всякий случай, – Жор явно удалился метров так на пять.
Останавливаюсь. Пытаюсь вспомнить, что такого страшного мы творили с Октавианом ночью. Ну, гробы сожгли – да, некрасиво получилось. Покраска вроде дело уже привычное.
– Вы что, меня боитесь? – потираю виски, пытаясь вспомнить, чем могла их напугать. – Я что-то не то сделала?
– Всё хорошо! – совсем издалека отзывается Жор. – Ты только не сердись. У нас тут дела… свои, фамильярские, мы не будем тебя тревожить. Отдыхай… э… а мы тут сами как-нибудь э… разберёмся.
Похоже, мы вчера сильно буянили.
Вздохнув, направляюсь к стене вокруг башни. На ней виднеются рисованные следы животных, брызги, но в целом мы ограду вниманием обделили. Проём в ней открывается слишком быстро. Понурившись, выхожу на просеку, обдумывая странность этой торопливости, а снаружи поднимаю взгляд – и застываю…
Просек стало больше. А стоящих деревьев меньше.
Прикрыв лицо ладонями, вздыхаю, а потом выхожу на середину просеки и оглядываю результат нашей с Октавианом гулянки. Ну… в принципе… могло быть и хуже. Наверное. Даже есть какая-то логика в том, чтобы проложить между линиями просек поперечные дорожки, просто стоило сделать это аккуратнее и деревья убрать, а не сваливать на остальные.
Только часть прореженных деревьев переломлены у основания, большинство вырваны с корнями – такие назад можно посадить… надеюсь.
Хочется думать, что это Октавиан буянил, но… подозреваю, он был не настолько пьян, чтобы разучиться пользоваться магией, а значит, это мои не слишком удачные попытки окультурить лес вокруг дома.
Пить мне нельзя. Совсем.
* * *
Вечереет. Октавиан окидывает взглядом приведённый в порядок лес и, помедлив, осторожно обнимает стоящую рядом Марьяну за плечи. Она не сопротивляется, но он ощущает напряжение её мышц и, с сожалением скользнув ладонью по спине, её отпускает.
Восстановление поваленных деревьев заняло несколько часов, зато теперь, если остальные проконсулы появятся, всё выглядит относительно пристойно.
– Посидим вместе? – Октавиан едва сдерживается, чтобы снова не коснуться Марьяны. Желание побыть с ней так сильно, что он судорожно ищет причины продлить совместный вечер. – Возможно, у тебя есть вопросы? О светлой магии, жизни проконсулов? Или ты чего-нибудь хочешь? Тебе чего-нибудь не хватает? Чего-нибудь хочется?
Марьяна поднимает на него печальный взгляд и пожимает плечом. Эта её тоска убивает Октавиана, но он не представляет, как её побороть, как зажечь в тёмных глазах Марьяны огонь.
– Такой хороший, тёплый вечер… – тихо произносит он и не знает, что добавить.
– Хорошо, давай… поговорим.
Помедлив, Октавиан предлагает Марьяне руку. Она, поразмыслив, осторожно вкладывает тонкие пальчики в его ладонь. Сердце Октавиана пропускает удар, он сжимает её руку и быстро целует ноготки. Направляется к стене вокруг дома, будто ничего не случилось. Весёлая радуга на стенах башни была бы кстати, но возвращение дома к привычному виду Октавиан вынужден признать разумным и… необходимым.
Повинуясь магическому импульсу, из стены вырастает скамейка. Сидение на ней обрастает подушками, и часть стены под спинами тоже.
– Разжечь костёр? – Октавиан поглаживает кончики пальцев Марьяны.
Она опять пожимает плечами, скользит взглядом по плотной дороге просеки. Октавиан мог бы сравнять окружающий лес с землёй, построить на его месте город, создать невероятную иллюзию, заставить всю растительность танцевать, спалить всё вокруг, притащить деревья из соседних лесов и сотворить здесь густую непроходимую чащу! Он полон сил, он жаждет сделать даже не эти мелочи, а что-нибудь невероятное, немыслимое, невозможное! Лишь бы Марьяна улыбнулась ему, посмотрела с нежностью, но… не представляет такого подвига, который тронул бы её сердце.
В молчании они садятся на удобное сидение. Смотрят на исправленный лес. Октавиан почти не дышит, впитывая ощущение близости Марьяны, тепло её ладони в своей руке, запахи, трепет в груди – невероятные, яркие, острые переживания.
– Хорошо, – медленно произносит Марьяна. На краткий миг Октавиану кажется, что она сейчас вытянет пальцы из его руки, но Марьяна этого не делает. – Расскажи о себе. Тебя готовили стать св… проконсулом. Как тебе достался именно Агерум? Жребий? Распределение? Случайность? Как вы выбираете миры для завоевания?
«Даже выслушав меня, она продолжает считать наше появление только завоеванием, – Октавиан накрывает её ладошку. – Сейчас было бы уместно грустно улыбнуться».
Но даже грустная улыбка ему не даётся.
* * *
У Октавиана очень тёплые, мягкие руки, и его прикосновение было бы приятным, не думай я постоянно о том, что этим даю ему надежду на нечто большее.
Задумчиво поглаживая мою ладонь, Октавиан смотрит перед собой.
– Выбор мира – закономерная случайность. Мы не можем пробить канал просто так, но существуют моменты, когда расстояние между Метрополией и каким-нибудь из миров сокращается до минимума. Это случается, наверное, раз за жизнь мира, но именно в этот момент пробивается пространство, и группу проконсулов забрасывают на задание. У нас есть всего пять лет на то, чтобы построить… скажем так, пристань, с которой соединяется Метрополия, и тогда появляется стабильная дорога между мирами. Не все проконсулы справляются с заданием, и эти миры навсегда теряются, уходят слишком далеко, чтобы можно было их поймать.
Меня обдаёт холодом:
– Получается, если бы за этот срок вас победили, Агерум остался бы свободным? Или если бы канал нарушился сейчас?
– Да. Наилучшим считается вариант, при котором до конца удаётся действовать тайно, а изменение мира начинается после установления прочной связи. Нас обнаружили и атаковали за полгода до завершения строительства пристани.
Полгода… Зажмуриваюсь. Если бы их обнаружили раньше, если бы за эти полгода их победили, жизнь пошла бы иначе.
Октавиан отпускает мою руку. Открыв глаза, наблюдаю, как он укладывает её мне на колено и сцепляет свои пальцы.
А было бы здорово влюбиться в него, прижаться, согреться в объятиях и ощутить покой… или не покой, а восторг, и принять его рассказ как часть его жизни, а не историю завоевания моей родины.
– И что это за пристань? Если нельзя рассказывать, не говори, но просто интересно, что вы такое грандиозное строили и почему вас не замечали столько времени.
– Подземные части башен.
– Дело только в них? – чтобы смягчить проступившее в голосе волнение склоняюсь на плечо Октавиана. Моё сердце стучит, как безумное, тело охватывает жар: неужели можно избавиться от власти светлых, уничтожив подземные части их башен?
– В нас тоже. – Октавиан медленно, осторожно обнимает меня за плечи. – Мы – основа их магии, и каждый нужен для поддержания связи с Метрополией.
– Поэтому вас так отчаянно и хотят убить, – понимаю я упорство самых старых ведьм. – Надеются разорвать связь, освободится.
– Нас отчаянно пытаются убить потому, что ненавидят. Из местных никто, кроме тебя, не знает, что без любого из нас связь станет нестабильна, и мы лишимся поддержки Метрополии и… не сможем завершить дело своей жизни, потому что без её помощи усовершенствовать мир не сможем.
По нервам пробегает оцепенение и почти мгновенно сходит. Я медленно выпрямляюсь и заглядываю в спокойное лицо Октавиана.
– Зачем… почему ты мне это рассказал? Что, если я кому-нибудь расскажу об этом? Ведь это… ключ к освобождению Агерума.
Октавиан проводит кончиками пальцев по моей щеке, убирает тяжёлую прядь за ухо.
– Нас и так мечтают убить. Но если кого-то уберут, и связь с Метрополией нарушится, останутся ещё семь проконсулов, которые всё равно попытаются завершить миссию.
– Но у них ничего не получится!
– Это будет значимо только для следующих поколений, сами… освободители останутся при правлении проконсулов, всё будет продолжаться, как и сейчас. Возможно, чуть строже. Для текущего поколения ничего не изменится. И те, кто хочет нас убить, не понимают этого, не представляют Метрополии, запланированного будущего. У них нет твёрдой цели, лишь жажда мести. С каждым годом они теряют всё больше сторонников, потому что не могут подкрепить свои позиции ничем, кроме стирающихся воспоминаний о прежней жизни, а мы осторожны. И часто справедливы. С нами люди начинают забывать, что такое война, большинство не знает голода.
Хотела возразить, что я знаю голод, но… лишь потому, что мэр нарушил закон проконсулов, если бы не это, я была бы сыта, хоть и ущемлена из-за своей тёмной магии.
– Теперь я знаю о Метрополии, – напоминаю глухо и прижимаюсь к мягким подушкам на стене.
– Тебе надо знать о Метрополии, потому что ты живёшь со мной. И когда-нибудь тебе придётся её посетить. Лучше, если ты будешь готова.
Оглядываюсь на Октавиана. Тень, слабый отголосок эмоций, кажется, промелькивает на его лице. Тёплые-тёплые мягкие пальцы скользят по моей щеке, губам нежно, как пёрышко, но в этом жесте столько чувственности, что трудно дышать. Глаза Октавиана сейчас – как две чёрные бездны, ноздри раздуваются, выдавая его возбуждение. Мои конечности наливаются тяжестью, я не могу пошевелиться, пока он наклоняется, осторожно касается губами моих губ…
«Почему мне так страшно?» – пытаюсь понять я. Дыхания не хватает, я приоткрываю губы вдохнуть, и Октавиан углубляет поцелуй. Судорожно притягивает меня к себе, прижимает. Я чувствую всё его тело, силу мышц так ярко, словно одежда нас не разделяет. Его мягкие пальцы теперь тверды, скользят по спине, бедру, будто прижигая, и к ледяному спокойствию его внешности дико контрастен голодный, упрямый, требовательный поцелуй.
Когда мы, наконец, разрываем его, я дышу тяжело, как после быстрого бега, а Октавиан смотрит на меня широко распахнутыми глазами, так же тяжело дыша, почти задыхаясь и будто боясь коснуться снова.
– Спокойной ночи, – сипло шепчу я и поднимаюсь. Ноги слегка дрожат, руки тоже. Невыносимо хочется убежать, но Октавиан будто выпил из меня все силы, волю, душу, и я просто медленно отступаю. Медленно прохожу сквозь открывшуюся в стене арку. Шатаясь, бреду к крыльцу, ощущая направленный в спину взгляд.
И только оказавшись в разноцветном холле, выдыхаю. Подхватываю подол и взбегаю наверх. Захлопываю за собой дверь комнаты и прижимаюсь к прохладной створке. До сих пор меня слегка потряхивает, и сердце стучит, как безумное.
* * *
После завтрака я остаюсь наедине с мучительными размышлениями о превратностях жизни. Жор с Букой не показываются, да и я, если честно, не горю желанием слушать их ворчание. И так на душе тяжело.
По лесу я вчера нагулялась, сегодня меня это развлечение не прельщает…
И ехать в город не хочется.
А мысли о ведьминской деревне сжимают всё внутри, холодом пробираются в сердце.
Но без дела сидеть целый день – это же с ума сойти!
Я обхожу дом в поисках какой-нибудь хозяйственной работы, но всё здесь, похоже, решается магией: нигде ни пылинки лишней.
Что же делать?
Идея приходит внезапно: подвал! Подвал, в котором хранятся вещи со времён до завоевания. Октавиан не запрещал в него ходить.
А ещё Октавиан открыл спуск туда в стене рядом с кладовкой.
Пройдя к тому месту, поднимаю руку в браслете. Сосредотачиваюсь. В стене неторопливо проступают очертания арочного входа, он постепенно раскрывается. Удивительно, что я пользуюсь светлой магией, а она мне подчиняется.
Белые ступени уходят глубоко вниз. Там пахнет старой бумагой, металлом и… древностью? Под потолком загораются тусклые лампы. Тускло блестит золото посуды и горки монет, старые зеркала в массивных рамах, богатые переплёты книг в ломящихся от их тяжести резных шкафах. Оглядывая зал, в этот раз я пытаюсь представить расположение и размер подвала относительно дома. Получается, что комната с вещами смещена в сторону от башни.
Похоже, внизу действительно что-то спрятано.
Таинственный инструмент, связывающий мой Агерум с родиной Октавиана.
Цепь, на которой мы все сидим в ожидании, пока нас перевоспитают.
В подвале довольно много резных красивых тронов, картин, есть статуи. Я прохожу по тропе между сложенными по непонятной системе вещами до самой стены, за которой должна находиться часть загадочной пристани.
Поднимаю руку в браслете, давлю на преграду мыслью, но эта стена не откликается на приказ, остаётся непроницаемым монолитом.
Попробовав её на прочность по всей доступной части, постояв понуро от невозможности вот так махом вмешаться, изменить судьбу своего мира, я снова разворачиваюсь к вещам, хранящим в себе его историю.
В прошлый раз я едва взглянула на них, а теперь хожу, прикасаясь к резному, чеканному и литому металлу, дереву, камню, снимаю ткань с укрытых вещей. Работа изготовивших их мастеров поражает: лица и фигуры статуй, их одежда выточены так, словно настоящие люди вдруг окаменели. Тончайшие узоры металла как ниточки, каким-то чудом превращённые в золото или серебро. Книги украшены богаче горожанок Окты. А в книгах – имена, истории, сказки, даты… знакомые и незнакомые. Что-то я слышала от мамы и других ведьм, что-то промелькивало в песнях.
Имена королей, ветви династий, гильдийские списки – и тут гильдии магов, ведьм. Справочники о волшебниках и тёмных существах, справочники о лекарственных настойках, фолианты по боевой магии, проклятиям, тактике боя, в которых говорится о многотысячных армиях – немыслимое число воинов, как их содержали, неужели их столько было нужно вне войны со светлыми? И всё украшено изумительными узорами и рисунками. Регламенты придворной жизни, контракты наёмников… письма: с рассказами о войне со светлыми, такие, в которых о светлых ни слова, письма о торговле, войне между королевствами, трепетные любовные послания… И у всего этого непередаваемый запах истории, так и хочется склониться над страницами, вдохнуть.
Целый мир, которого я не знала, языки, написание которых мне незнакомо, невероятные по своей красоте творения старых мастеров, поразительно натуралистичные картины: кажется, будто можно протянуть руку и взять яблоко или кубок, ощутить тепло человеческой кожи или шершавость переплёта книги в пальцах величественной дамы в тёмном, холод камней в украшениях, мягкость перьев в шляпах…
Я снова обращаюсь к книгам по магии. Читаю их, сидя на резном золотом троне. Сложные названия, формулы, знаки, расчёты векторов силы – ничему подобному меня не учили. Заклинания призыва и предупреждения, что магические существа могут быть смертельно опасны для призывающих.
– Пора обедать, – спокойный голос Октавиана выдёргивает меня из задумчивости.
Подскочив, захлопываю фолиант призыва. Даже если Октавиан злится на моё вторжение, этого не понять. Приближается неспешно. Протягивает руку. Сама отдаю ему толстую книгу. Октавиан возвращает её в шкаф:
– Некоторые хранящиеся здесь знания могут быть опасны.
– Зачем ты их оставил?
– На случай, если придётся столкнуться с теми, кто такими знаниями владеет.
– Разве это возможно? Вы же всех опасных тёмных уничтожили.
Октавиан разворачивается:
– Мы уничтожили тех, кто представлял угрозу своими делами. Кто-нибудь мог затаиться, передать опасные знания преемникам.
Странно получается: они осознанно оставили потенциальную угрозу. Но почему? Они ведь могли избавиться от всех.
– Почему вы не уничтожили тёмных? – нервно тереблю резную спинку трона.
– Ты не поняла. – Октавиан вздыхает и направляется ко мне. – Цель Метрополии – не уничтожение, а спасение. Даже если ради этого часть населения нужно ликвидировать. Но не более, чем это необходимо для установления порядка. Среди имеющих лицензию тёмных хватает сильных магов, но пока они следуют закону, они в полной безопасности… Если, конечно, кто-то не попытается использовать закон в своих целях.
Это он о нашем бывшем мэре и мне. Снова протягивает руку, на этот раз предлагая вместе уйти. Помедлив, вкладываю пальцы в его тёплую ладонь.
Мы вместе поднимаемся по достаточно широкой лестнице. Похоже, Октавиан не имеет ничего против моего посещения подвала.
Но почему-то проводит меня мимо кухни…
– Мы отправляемся в Окту? – удивляюсь я.
– Да. Тебе, наверное, скучно сидеть здесь одной.
Не скучно, а мучительно из-за терзающих меня сомнений, но об этом я предпочитаю молчать.
* * *
В городе на нас смотрят странно. То есть нас и раньше вниманием не обделяли, но сейчас как-то… ещё пристальнее разглядывают. Особенно в нашем обычном ресторанчике, поменявшим входную дверь на новую более светлую.
По моим ощущениям, все уже должны привыкнуть, а не наоборот. Или что-то случилось?
В ресторанчике привычно вкусно пахнет едой, сегодня – с примесью чеснока. Устроившись в отдельной кабинке и заказав суп из мозговых косточек с гренками, дожидаюсь, когда расшаркивающийся хозяин удалится, и поднимаю взгляд на озарённого солнечным лучом Октавиана. Он скалывает ладони на столе, и я снова обращаю внимание на его удивительно чистые пальцы и ровные ногти. На них даже следов чернил нет, хотя Октавиан занимается бумагами. Наверное, магией очищает…
Качнув головой, выглядываю в окно: по тротуарам неспешно шагают женщины в солидных платьях из тяжёлых тканей. Сразу видно – им некуда торопиться, потому что с делами помогает прислуга. С некоторыми рядом столь же чинно вышагивают дети…
– Октавиан, почему все так странно на нас смотрели? – Отбрасываю со лба прядь непослушных волос. В ведьминской шапке, в которой я должна бы ходить, они так не мешались. Похоже, пора подумать о причёсках наподобие тех, что носят почтенные горожанки.
– Я был не совсем трезв, когда отправился за новой порцией вина. Это заметили.
Перевожу на него взгляд: Октавиан внимательно смотрит на меня. Я же пытаюсь вспомнить, в каком он был состоянии, когда отправлялся в Окту.
– Не помню, – признаюсь я. Потираю лоб. – Почти ничего не помню. Прости, что так получилось. Надеюсь, ничего страшного не случилось… Э… сильно заметно было?
– Полагаю, что да. Судя по тому, как меня с тех пор встречают – да.
Нервно смеюсь:
– Прости, не хотела тебя подставлять. Надеюсь, никто не пострадал.
– Пару фонарей я передвинул, но потом всё вернул на место.
– Но зачем? – отнимаю руки от лица.
– На дороге стояли. И почему-то лучшей идеей мне показалось их передвинуть, а не обойти.
Его серьёзность делает признание ещё забавнее.
Посмеиваясь, представляю величественного и грозного светлого властелина, нетвёрдо бредущего по тротуару и взмахом руки сдвигающего фонари.
– А дома не сдвигал, нет? – ещё больше смеюсь я.
– Один угол помял, – признаёт Октавиан и сцепляет свои красивые пальцы.
– Тогда понимаю, почему все на тебя так смотрят, – киваю, снова отворачиваясь к окну, чтобы избежать слишком пристального взгляда. – Какая я страшная и коварная ведьма, даже тебя споила.
– Если смотреть более глубоко, всё началось с хозяина этого заведения, предложившего вино.
– Наверное, он обрадовался, когда ты явился за новыми бутылками.
– Возможно, – Октавиан расцепляет пальцы. – Хотя, возможно, ему было не слишком радостно срочно искать мастера, чтобы заменить входную дверь.
– Заменить входную дверь? – недоверчиво кошусь на Октавиана. – А дверь чем тебе не угодила.
– Я привык, что дома двери в основном открываются сами, и рефлекторно приложил магию. – Он перебирает пальцами. – Но немного перестарался и развоплотил дверь.
– Тебе тоже пить нельзя, – заключаю я. – В этом мы похожи.
– Кажется, мне сейчас следует ласково или понимающе улыбнуться.
Протянув к нему руку, пальцем приподнимаю уголок губ:
– Этого достаточно.
Медленно убираю палец. Лёгкая усмешка ещё держится на губах Октавиана, придавая лицу непривычное, странное выражение. Но постепенно уголок губ опускается.
– Тебе следует потренироваться, и всё получится, – я сдерживаюсь и не отвожу взгляд. – Уверена в этом.
– А ты бы хотела, чтобы я улыбался? – Октавиан осторожно касается уголка губ.
Кажется, он серьёзно спрашивает. Или шутит?
– Так мне было бы проще тебя понимать. – На этот раз я сцепляю пальцы. Упираюсь в них подбородком, внимательно разглядывая лицо Октавиана, его идеальную кожу, чуть резковатые скулы, чётко очерченный рот, подрагивающие ноздри и слегка пульсирующие зрачки. – Хотя, полагаю, со временем я научусь различать твои эмоции. Просто нужно привыкнуть.
Октавиан долго смотрит на меня, прежде чем ответить:
– Понимаю.
В дверь стучат. Это хозяин лично несёт суп. Выставляет на стол и, помявшись, опасливо спрашивает:
– Что пить будете?
Представляю Октавиана, сдвигающего фонари и небрежно уничтожающего дверь, и не могу сдержать смеха. Отворачиваюсь к окну.
– Морс, – отзывается Октавиан. – Мы будем пить морс.
Кажется, хозяин облегчённо выдыхает. Он уходит, а я, посмеиваясь, берусь за ложку, и в глазах Октавиана мне тоже чудится веселье, ну самое меньшее – удовольствие.
