Текст книги "Замуж за светлого властелина (СИ)"
Автор книги: Анна Замосковная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глава 6. Жених и невеста
«Ллос и сыновья: всё для похорон».
Вывеска над солидным двухэтажным магазином полностью соответствует восприятию того, что ждёт меня в полдень. И это я не о сыновьях.
Торговцы, заявившиеся меня окучивать, традиционно для их братии недоговаривали: вполне можно найти чёрное красивое платье к сроку и обшить его кружевами так, что от свадебного не отличишь.
– Госпожа, вы уверены, что вам надо сюда? – кучер смотрит на меня круглыми от удивления глазами.
Невинно хлопаю ресницами:
– А вы знаете, где в Окте ещё можно найти такой широкий выбор чёрных, как и положено ведьмам, платьев?
Уже сейчас надо делать вид, что я собираюсь сделать властелину гадость от чистого сердца и по собственному недоумию: с дураков спрос невелик.
Подумав, кучер кивает, но тут же жалобно просит:
– Госпожа, вы ведь отпустите меня? Кони не кормлены, дети дома с женой ждут.
Мы застываем, пристально глядя в лица друг другу. Кажется, он понял мой маневр.
– Это же та самая ведьма! – раздаётся возглас из редкой толпы прохожих.
Все тут же начинают оборачиваться, кое-кто показывает пальцами.
– Невеста властелина…
– А правда красивая…
– Отпущу, – выпрыгнув из коляски, направляюсь к массивной двери в магазин Ллоса.
– Спасибо, – несётся мне вслед.
Щёлкают вожжи, и цокот копыт дополняет бурный людской гомон.
В холле царит пропитанный запахом воска полумрак. Огоньки свечей мерцают по углам, отбрасывая тающие на тёмных поверхностях тени. Вдоль стены выставлены траурные венки с лентами.
– Госпожа, позвольте выразить вам наши соболезнования, – раздаётся сбоку горестный баритон.
Разворачиваюсь: стоящий за стойкой мужчина с вытянутым, таким же восковым, как и свечи, лицом растерянно моргает, оглядывает мой ведьминский плащ, непокрытую традиционной шляпой голову… снова оглядывает плащ.
– Что вам угодно? – сочувствия в его голосе убавилось, но звучит он… похоронно.
– Добрый день. Мне угодно чёрное свадебное платье с кружевами и фатой. И венок из чёрных цветов. Букет невесты, само собой. Туфли… кажется, всё.
Брови у мужчины уползают аж на середину лба, собрав дряблую кожу гармошкой. Он нервно дёргает головой, оглядывает помещение, табличку на стойке с надписью «К. Ллос, консультант по похоронным товарам» с таким видом, словно усомнился в том, что работает с покойниками.
– Это моя первая свадьба, – поясняю я. – Поэтому не знаю, что там ещё должно быть у невесты по человеческим традициям. Подскажете?
– М-м, – нечленораздельно отзывается Ллос.
* * *
Когда затянувшееся молчание становится совсем необъяснимым, мэр, снизу глядя на возвышающегося властелина, сипло покашливает. Кашель получается натужным и не сразу разгоняется до громкого и сиплого. Мэр склоняет голову, изо всех сил сотрясаясь над столешницей.
Кашляет.
И кашляет. Краснота разливается по его высоколобому лицу с кривым носом, по лопоухим ушам.
Обливаясь потом, мэр сипло кхеркает.
Разойдясь, кашляет так, что кажется, будто сейчас вывалит на стол лёгкие.
Светлый властелин не уходит. Понаблюдав равнодушно, наливает воду из стоящего рядом графина в чашку и ставит перед поглядывающим исподлобья мэром. Тот боится брать вещь, которой касался властелин, но выбора нет.
– Б-б-благода-кхе-кхе-рю, – мэр приникает к воде, не смея отпить больше маленького глотка, а взгляд бегает из стороны в сторону. – Что-то я заболеваю, кажется.
– Обратитесь к доктору, – голос светлого властелина так же сух. – Но сначала объясните, почему у Марьяны нет лицензии.
Понимая, что властелин будет спрашивать, пока не получит ответ, мэр вытягивает губы, готовясь опять закашляться, но под холодным взглядом лишь сглатывает. Снова отпивает воду и поспешно отставляет чашку. Перекладывает бумаги. Лгать – самоубийство, правду говорить – тоже.
– Понимаете, тут такое дело… так получилось… дело в том, что… – мэр теребит перья и чернильницу, опрокидывает последнюю и тут же начинает торопливо промакивать расползающееся чёрное пятно бумажками, вытаскивает из стола тряпочку и накрывает лужицу. – Да, тут такое дело… так получилось… в общем, мелочь, об этом и говорить не стоит… всякое ведь бывает… это временно… и госпожа Марьяна, конечно, получит назад свою лицензию, я не далее как завтра собирался восстановить её право на колдовство.
Взгляд его бегает по столу, презрительно изогнутые губы подрагивают. Светлый властелин повторяет:
– У Марьяны была полностью законная лицензия. Теперь её нет. Почему?
За годы службы мэр убедился, что властелин не отступает, методично-упорно-неутомимо двигается к цели, и всё же…
– Это такие мелочи, не стоящие вашего внимания, – лепечет мэр, ёрзает в кресле. – Давайте обсудим ваше бракосочетание, возможно у вас есть поже…
– Почему у Марьяны нет лицензии?
Голос светлого властелина не повысился ни на полтона, он стоит в прежней позе и столь же равнодушно взирает на мэра, но именно это нечеловеческое спокойствие, эти безразличные ко всему голубые кристаллики глаз в окружении чёрного, ужасают мэра так, что пот градом катится с седых висков, стекает по морщинкам щёк, и спазм сдавливает горло.
Не отвечать нельзя. Невозможно. Слишком страшно – до дрожи в коленях, до позывов в мочевом пузыре, до тошноты.
Светлый властелин всегда стоит на страже закона, его невозможно подкупить или смягчить. Зубы мэра постукивают.
«Мне конец, если Марьяна опровергнет моё объяснение», – эта мысль сотрясает все его внутренности, почти останавливает сердце: сейчас он всё равно, что перед воронкой урагана, окажешься чуть ближе – и засосёт, перемелет, раздавит. Взгляд мэра обращается на стеллажи, на папки документов, и онемевший язык приходит в движение:
– Она нарушила закон. Совсем немного, – дрожащий голос с каждым словом становится твёрже. – Я не хотел говорить, портить торжество…
Зная педантизм светлого властелина, на случай вопросов мэр запасся подложными уликами против Марьяны, да только светлый властелин будет общаться с ней так близко, что обман может вскрыться в любой момент. Кровь отливает от лица и сердца мэра, представившего последствия. Он спешно пытается отговориться:
– Это мелочь, пустяк. Пустяк, поверьте, красивым женщинам нужно прощать пустяки.
Это сработало бы на человеке, но только не на властелине:
– Что? Как? При каких обстоятельствах?
Поёрзав, мэр указывает на стену:
– То дело узенькое с чёрной полосочкой и её именем.
Сам подойти к стеллажу он не сможет – поджилки трясутся. Его лихорадит, и чтобы зубы не стучали, приходится стиснуть челюсти.
Достав указанную папку, светлый властелин открывает её и читает.
«Только бы пронесло, только бы пронесло, – мысленно повторяет мэр, а когда в живот прихватывает, чуть не стонет: – Да не так пронесло».
Выражение лица светлого властелина не меняется, но мэр чувствует, как невидимый убийственный ураган надвигается, втягивает его в смертоносную воронку.
Светлый властелин захлопывает папку и сжимает её ладонями. Не шевелится.
Мэра бьёт крупная дрожь. Прощаясь с жизнью, он зажмуривается: оглушённый испуганным стуком сердца, готовый броситься в ноги властелину и покаяться во всём, хоть и знает, что на того мольбы не действуют – никогда-никогда-никогда никого он не щадил. Вдруг его охватывает надежда: «А что, если властелин так разочаруется в Марьяне, что откажется даже говорить с ней? Что, если прикажет её наказать: он же всегда исполняет закон, он не свяжется с преступницей! И не будут они общаться, и ложь никогда не вылезет наружу!»
Лицо мэра светлеет, он разворачивается, ожидая приказа об аресте, сообщения, что в полдень никакого бракосочетания не будет.
– Считай, что этого нарушения не было, – тихо произносит светлый властелин.
От неожиданности, почти не узнав его голоса, мэр во все глаза смотрит на властелина. Больше ничего не сказав, тот выходит.
Проходит минута, другая, и пять минут, а мэр всё не может осознать случившееся, приоткрывает и закрывает рот. Ураган отступает? Пронесло?.. А потом накатывают более приземлённые мысли: «Это что… он что… светлый властелин пошёл на нарушение закона? – не верит мэр. – Нет, этого не может быть: для него закон священен, наверное, он пошёл ей всё высказать, и тогда вскроется правда. И тогда мне конец».
Зубы его опять выстукивают бешеную дробь. Но проходит ещё несколько минут, проходит полчаса, а светлый властелин не возвращается, и сердце мэра перестаёт леденеть от каждого шороха.
Вытаращенными глазами уставившись перед собой, мэр неуверенно спрашивает себя: «А что, если светлый властелин просто уничтожил документы? Нет дела – нет нарушения…»
Мэр нервно усмехается: это невозможно, ведь он помнит всё время правления Октавиана, его упорную, убийственную, страшную для всех хоть немного нечестных на руку неподкупность, его неспособность посочувствовать даже тем, кто преступил закон от отчаяния. Он был самым страшным судьёй, преступники вешались на поясах, разбивали головы о стены, откусывали себе языки, лишь бы избежать его страшного взгляда и безжалостного приговора по всей строгости закона. Светлый властелин не уничтожит улики, всегда накажет преступника.
Но ведь сейчас он нарушил закон…
Светлый властелин – это ужасное, чужое, всесильное существо, страшное, но хотя бы следующее писаным законам, а потому в некоторой степени предсказуемое и понятное, от которого хоть известно, чего ожидать, вдруг… поступает так, как не должно было поступать.
От ужаса у мэра волосы на голове шевелятся: как теперь жить? Чего от властелина ожидать? Можно ли хоть что-то в его поведении просчитать заранее?
– Не мог он нарушить закон, – точно заговор, повторяет мэр вслух и поднимается. – Не мог нарушить…
А штаны у него во время разговора со светлым властелином всё же намокли.
* * *
Ллос просто душка: опомнившись, он помогает мне выбрать и вместе со служанкой ушивает чёрное бархатное платье со скромным вырезом. Все запасы чёрных кружев мы изводим на шлейф, фату. Остаётся даже на пышные воланы поверх узких рукавов, на украшение декольте и по низу подола. С букетом и венком сложнее: приходится срочно перекрашивать цветы чернилами и для венка сделать специальное ложе, а под цветы – бумажный кулёк (и тут Ллос проявляет выдумку и вырезает по краям орнамент), чтобы чёрные капли на меня не потекли.
Он даже выдаёт мне свежие краски, чтобы я могла подвести глаза. Для пущего эффекта и губы крашу чёрным – чтобы сразить светлого властелина наверняка.
Мне кажется, зря Ллос выбрал работу с родственниками умерших, ему надо было устроиться в магазин одежды или организовать швейную мастерскую: он столько всего знает о тканях: их качество, как они ведут себя после шитья, как сочетаются друг с другом и о правильном уходе за ними, о покрое разных костюмов и платьев, правда, последнее больше в ключе как будет смотреться на лежащих, но какой умелец!
А какая выдержка: ни единого возражения по поводу того, что я одеваюсь в неподходящем месте.
Когда я возвращаюсь из подсобной комнаты во всём великолепии чёрного облачения, Ллос оглядывает меня и задумчиво тянет:
– Вы самая прекрасная невеста из всех, кого я встречал.
К щекам неожиданно приливает кровь.
– Спасибо, – нервно сжимаю букет. – А вы… вам бы не с мёртвыми, мне кажется, у вас талант к шитью и… не зарывали бы вы свои способности, в мире так много прекрасных тканей, не только чёрных.
– Это наследственное дело, – польщёно отзывается Ллос. – Но спасибо за столь высокую оценку моих качеств.
– Счёт пришлёте светлому властелину.
– Обязательно, – кивает Ллос. – Вам вызвать экипаж?
Ох, об этом совсем забыла! Привыкла ходить на своих двух, а тут вдруг экипаж…
– Это было бы очень любезно с вашей стороны, – улыбаюсь я. – Интересно, сколько сейчас времени…
Он вытаскивает из внутреннего кармана настоящее сокровище – механические часы.
– Половина двенадцатого.
Сердце леденеет: в двенадцать я должна быть в мэрии, а если Жор не успеет?
– Поторопитесь, пожалуйста.
Меня прошибает холодный пот: нужно время, чтобы поймать экипаж, доехать до ворот, вернуться в центр…
Едва Ллос открывает дверь, на нас обрушивается гвалт толпы.
Вся улица запружена народом. И экипажами. Многие из них пусты, и в пустых запряжены то белые кони, то чёрные, а то и оба цвета, и их возницы заглядывают поверх головы Ллоса. Самый смелый выкрикивает:
– Почту за честь доставить невесту светлого властелина в мэрию!
Как быстро распространяются слухи. И ведь некоторые, видимо, по адресу догадавшись о моей задумке, прибыли именно с чёрными лошадками.
– Удачи вам, – Ллос с поклоном пропускает меня на улицу.
Люди… удивлены, но не так, чтобы сильно. Переглядываются, перешёптываются.
– …так ведьма же…
– …говорил же, в чёрном будет…
– …ну, наверное, так и надо…
– …интересно, что подумает жених…
Ужасное подозрение, что и на светлого властелина мой вид не произведёт отпугивающего эффекта, всё крепче обосновывается в моей дрожащей от страха душе.
Ну, ничего, есть чем его ещё напугать, главное, чтобы у Жора получилось.
Подхватив шлейф, забираюсь в ближайшую ко входу коляску с двойкой чёрных лошадей и командую:
– К воротам на ведьмину деревню.
– Зачем? – оглядывается дородный возница. Он выглядит слишком сыто и ухожено для своей работы. Может, какой-то горожанин решил понаблюдать за торжеством с первого ряда?
– За подарком для жениха, – самым сахарным голосом отзываюсь я… и невольно оглядываю толпу, нет ли среди них Рейнала. Нет…
– Хех, – возница поднимает хлыст и зычно вскрикивает: – Дорогу невесте светлого властелина!
И, о чудо, плотная толпа расступается, откатываются прочь экипажи. Кажется, у меня есть все шансы успеть.
* * *
За быструю поездку к воротам у меня чуть сердце не выпрыгивает от тревоги, но Жор ждёт на дороге аккурат за пределом Окты. Издалека кричит:
– Получилось!
Я высматриваю мостовую вокруг него, но не замечаю того, что просила… Жор лапой машет в сторону.
И по команде из-под крылец Наружного города, из переулков, с крыш, выкатываются шевелящиеся, прыгающие, пищащие тёмные волны: мыши, крысы, жабы, пауки, жуки. Их сотни, нет, тысячи, они покрывают собой всю дорогу, и слёзы умиления закрывают обзор.
Взвизгнув, возница кубарем скатывается с повозки и, не оглядываясь, бросается прочь.
– А что это он? – Жор подбегает ко мне вместе с бесчисленной живностью.
Кони храпят, коляска покачивается от их нервных движений, но это не мешает моим чудесным жучкам, паучкам, лягушкам, мышкам и крыскам забираться на колёса и сидения, заполонять собой место напротив меня, козлы. Я счастливо улыбаюсь:
– Жор, ты меня просто спас! Сможешь заменить кучера?
– Хм, попробую, – он в немыслимом для живого существа прыжке перескакивает через меня и, приземлившись на козлы, сдвинув пауков и мышек, берётся за вожжи. – Прокачу с ветерком!
Свои возможности Жор переоценивает: кони его не слушаются, на развороте мы чуть не разбиваем коляску о ворота (спасибо, чуть не до икоты изумлённые караульные помогают попасть в город), ехать приходится медленно, и несколько раз мы врезаемся в стены. В тряске и волнении я устраиваю на чёрных цветах венка жаб, помогаю жучкам рассесться на кружевах – кружева для этого подходят идеально, не то что бархат. Опускаю на лицо чёрную вуаль – тоже с паучками.
Как хорошо, что у меня есть Жор: управление такой живностью его особый дар, и я даже почти не нарушаю закон, прося его устроить из них свиту и заставлять сидеть и ходить так, как я хочу.
Чем ближе к центральной площади, тем больше людей нам встречается. Под громкие шепотки («У неё что, жабы на венке?! – «Да у неё на декольте пауки!» – «А что это ты смотришь на её декольте?») они уступают дорогу, так что к мэрии подъезжаем без минуты в полдень, о чём говорят часы на всех восьми окружающих площадь зданиях.
Парадные двери уже открыты, выкачена алая дорожка. Меня ждут.
Освобождённая для проезда полоса вновь заполняется людьми. На площади ещё теснее, чем на прилегающих улицах, так что известие о моей мелкой свите взрывают напряжённую тишину, и даже когда часы дружно отбивают полдень, изумлённые шепотки продолжаются.
Караульные у входа в мэрию бледнеют. Переглянувшись, спускаются по ступеням и открывают дверцу.
Первые потоки насекомых, жаб и крыс вываливаются им под ноги. Один, ойкнув, отскакивает, но парень помоложе стоически протягивает мне руку.
Спустившись на дорожку, дожидаюсь, когда Жор правильно расставит всё моё грандиозное сопровождение. От волнения почти ничего не вижу, сердце бьётся так громко, что и не слышу, голова просто кругом идёт и хочется сбежать. Очень.
– Пора, – взволнованно шепчет Жор.
Неуверенно шагаю по красной дорожке. По ступеням… бежать некуда, отказаться я не могу, даже если сейчас не пойду, а светлый властелин явится, брак заключат.
Перед глазами всё плывёт. В тени холла, когда ослабевшие колени почти подгибаются, оглядываюсь: за мной тянется чёрное кружево и на десять шагов – плотный поток пауков, крыс и жаб. Венок с жабами такой тяжёлый, что, кажется, придавит меня к полу, но я собираю всё своё мужество и шагаю дальше.
Саира, Палша и Берда, ждущие у дверей в зал, пятятся. Не навязываются с поздравлениями и уверениями в дружбе – и то хорошо.
Зал бракосочетаний в мэрии я никогда не видела, и сейчас улавливаю сквозь кружева вуали и страх только то, что всё здесь просторное и светлое, и алтарь впереди белый, и мэр белый, и его костюм тоже. А перед алтарём стоит светлая фигура… властелин ждёт.
Глава 7. Эти страшные светлые
Мои шаги гулко отдаются в торжественном зале, смешиваются с шелестом и цокотом лапок, шлепками неповоротливых жаб.
Светлый властелин не шевелится. Иду к нему. Мэр пятится. Лицо у него такое же белое, как форма. Никогда раньше не видела его парадную форму, но сейчас не до него. Хотя ужас в его глазах – это да, приятно.
При более близком рассмотрении алтарь оказывается белым столом с толстым талмудом в белой коже. Рядом – белая чернильница, а в ней – белое перо. Рассматриваю их с нездоровой внимательностью, но не потому, что интересно, как у людей браки заключают, а потому что боюсь посмотреть в лицо неподвижного светлого властелина.
Мэр отступает, пока не упирается спиной в белый простенок между окнами.
Подойдя к столу, кошусь на руки светлого властелина: из-под широких рукавов их не видно. Он медленно поворачивается лицом к столу.
– Приступайте, – его холодный голос обрушивается на зал, точно гром.
Вздрогнув, пищу:
– А вас… – осекаюсь. От ужаса горло сдавливает спазм. К счастью, светлый властелин разворачивается ко мне. Я не смею посмотреть ему в лицо.
– Что-то не так?
Где-то там, сзади, перешёптываются Саира и её приспешницы. У мэра, кажется, зубы стучат.
Облизнув пересохшие губы, кашлянув, тихо спрашиваю:
– А вас не смущает мой наряд?
Кажется, властелин меня оглядывает.
– Ку-у-а-ва, – жаба соскакивает с венка. От удара её лапок голова дёргается, ещё две жабы соскакивают на пол и шлёп-шлёп-шлёп уносятся прочь.
– Предательницы пупырчатые! – кричит им вслед Жор и пугливо прижимает ушки, распластывается по полу. – Простите, что помешал.
– Если тебе нравится, – отвечает светлый властелин, – я не против.
От неожиданности поднимаю взгляд: при свете дня его лицо похоже на высеченную из камня маску ещё больше, чем в свете костра. Оно не выражает ровным счётом ничего, нет даже мимических морщинок, которые обозначили бы его привычные эмоции. Глаза – две льдинки в черноте.
Светлые – самое страшное зло, его даже ведьма с такой свитой не отвращает.
От осознания, что ничего не помогло, во рту пересыхает, наворачиваются слёзы. Мне не сбежать. Словно в кошмаре, разворачиваюсь к столу, а светлый властелин повторяет:
– Приступайте.
– Я-я ж-жаб б-боюсь, – выдавливает мэр.
Знала бы это раньше, к нему бы с жабами ходила. Или подсунула бы их ему в кабинет, или… какие глупые мысли лезут в голову сейчас, на пороге моей гибели.
– Вы обязаны исполнить свой долг, – безразлично чеканит светлый властелин.
Вот зачем ему этот брак? Он даже радости не испытывает! Кажется, ему всё равно. Зачем тогда женится?
– Я согласна на самый маленький откуп, – шепчу я, – любой, хоть пуговкой.
Слёзы жгут глаза.
Мэр, шумно сглотнув, подбирается к столу, дрожащим голосом произносит:
– Согласны ли вы, проконсул восьмой провинции Светлого Агерума Октавиан, взять в жёны ведьму Марьяну Ворджан?
– Да, согласен.
– Распишитесь здесь, – мэр осторожно раскрывает и подталкивает ему книгу с расчерченными страницами и указывает одну из ячеек.
Вытащив перо из чернильницы, светлый властелин ставит в указанном месте размашистый росчерк. Мэр пододвигает книгу мне, а Октавиан протягивает перо. По закону расписываться мне необязательно: за меня это может сделать любой, кто слышал моё предложение. Надписи заволакивает мутной пеленой слёз. Публично лучше не отпираться, не портить отношения с будущим мужем.
Осторожно, стараясь не касаться пальцев властелина, забираю перо и ставлю остриё на указанное мэром место.
Это ведь брак по человеческим законам, ведьмы им не подчиняются, я всё равно остаюсь свободной. Утешаясь этой мыслью, оставляю нервную закорючку и роняю перо на листы.
Шумно вздохнувший мэр подхватывает перо и, вытащив платок, промакивает оставленную кляксу.
– Жених может поцеловать невесту, – спохватившись, выпаливает он.
Поцелуй? Какой поцелуй? Люди что, первый раз в браке целуются вот так, при всех? Это же таинство! Это должны видеть только духи! Может, люди и всё остальное тоже публично делают?
От ужаса в животе скручивает, конечности немеют и будто каменеют. Даже сглотнуть не могу. Светлый властелин медленно разворачивает меня к себе.
Он что, целовать прямо сейчас будет?
Медленно-медленно, будто издеваясь, тянет вверх чёрное кружево фаты, перекидывает на бедных оставшихся в венке жаб.
Светлый властелин выглядит как статуя, но пальцы у него тёплые. И всё же от прикосновения к скулам я вздрагиваю. Судорожно вдыхаю, осознав, что до этого не дышала. Не меняя выражения лица, светлый властелин наклоняется ко мне…
Цветы прижимаются к облачению светлого властелина, оставляя на ткани следы чернил.
– Вы испачкались, – взмахиваю букетом, и на груди властелина появляется ещё больше чёрных мазков. – Очень сильно испачкались…
Будто нехотя светлый властелин склоняет голову, разглядывает измазанную грудь.
– Простите, – шепчу я. – Кажется, это всё – неудачная идея, возможно…
Светлая магия отдаётся в моём теле мурашками. Прямо на глазах чёрные пятна втягиваются в ткань, исчезают бесследно.
– Это не имеет значения, – тихо произносит светлый властелин и вновь наклоняется.
Искоса оглядываюсь в поисках спасения: мэр во все глаза смотрит на меня, как и Саира с остальными, как и Жор.
Властелин всё ближе. Первый брачный поцелуй… Выставлять такое на всеобщее обозрение – люди точно извращенцы! Надо бежать! Но не успеваю: тёплые губы светлого властелина касаются моих. Мягко и быстро. Он выпрямляется, убирая руки от моего лица.
– Поздравляю, – практически выдавливает мэр. – Желаю долгой и счастливой совместной жизни.
Поджилки дрожат, букет опять тыкается в грудь светлого властелина, но на этот раз чернила исчезают с одежды сразу. Посидеть бы. А что, если и остальное надо будет продолжить прямо здесь?
Светлый властелин выставляет мне локоть. Это приглашение уйти? Мы что, можем уже уйти, всё закончилось? Фактического подтверждения не требуется? Хватаюсь за руку светлого властелина – всё лучше, чем от волнения свалится на моих букашек и мышек на потеху мэру и Саире с Бердой и Палшей.
Ладонь светлого властелина накрывает мои пальцы – похоже, придерживает, чтобы не сбежала. Он отступает чуть в сторону и делает полукруг при возвращении на алую дорожку, чтобы мой шлейф с живностью развернулся без заломов.
Мы уходим… просто уходим. Куда?.. Перед глазами опять плывёт, сердце колотится в горле, в висках. Колени подгибаются, и светлый властелин обхватывает меня за талию. От хозяйского прикосновения сильной руки я взвиваюсь, слабость сменяется напряжением.
Цокают коготки Жора, мышей и крыс, шмякаются после прыжков жабы, насекомые пощёлкивают. Светлому властелину хоть бы хны!
Саира, Палша и Берда отступают подальше, низко кланяются.
На площади, плотно набитой народом, только одна коляска: украшенная белыми цветами, с белой четвёркой лошадей, с кучером в белом. Ждёт прямо перед мэрией, так что точно для нас. Тишина, только ветер шелестит. Людьми запружены и прилегающие улицы, кое-кто забрался на портики. Все смотрят.
Светлый властелин замирает на краю ступеней, безразлично глядит поверх голов.
И чего стоим? Кого ждём? Не то чтобы я хотела с ним куда-то ехать, но такое чувство, что от меня что-то требуется. Наконец светлый властелин изволит объяснить:
– По традиции невеста бросает свой букет в толпу…
Швыряю букет вперёд. Он вмазывается в лицо какому-то усачу, оставляет на нём чёрные полосы и плюхается в его пухлые руки. Увидев на цветах насекомых, усач нервно перебрасывает букет соседу, тот от неожиданности – дальше.
– …незамужних девушек, – равнодушно продолжает светлый властелин, пока мой букет путешествует по рукам. – Считается, что поймавшая его дева вскоре выйдет замуж.
Молодой парень всучивает букет стоящей рядом косоглазой девушке – той самой, что в праздник пыталась погадать у меня на суженого.
Держа меня за руку, светлый властелин спускается по ступеням. Открывает дверь коляски. Подсадив меня, придерживает створку, позволяя всей мелкой свите забраться внутрь. Жор предательски велит им оставить на сидении напротив место для новоиспечённого супруга… правда, если бы он этого не сделал, я бы не посмела сказать светлому властелину, что для него места нет, пусть воспользуется другим транспортом.
Жор запрыгивает мне на колени. Его трясёт мелкой, нервной дрожью. Он утыкается мордой мне в живот и плотно прижимает хвост.
Светлый властелин поднимается в коляску и садится напротив:
– Поехали.
В том же изумлённом недоверчивом молчании люди начинают раздвигаться, освобождая дорогу. Некоторые забираются на крыльцо мэрии к вышедшим ведьмам, остальные толкаются, и толпа медленно, но верно раскалывается на две половины, открывая дорогу с площади.
Тишину нарушает цокот копыт, но даже этот размеренный звук на фоне общего безмолвия не придаёт происходящему живости. Такое ощущение, что я заперта в кошмарном сне. И светлый властелин не сводит с меня ничего не выражающего взгляда.
Едва выбираемся из толпы, кучер ударяет хлыстом, и кони стремительно бросаются вперёд – к выезду из Окты на торговый тракт, с которого, если верить слухам, белая магия открывает съезд на зачарованную дорогу к башне нашего светлого властелина.
Цок-цок-цок разносится между однотипных белых домов. Чем ближе к выезду из города, тем меньше людей вдоль нашего пути… Среди них чёрными кляксами застыли две сгорбленные ведьмы в обязательных нарядах, стоящие по бокам от юноши. Душа надрывается при виде знакомой фигуры: высокий, гибкий, жилистый, с тёмной медью волос и светлой в россыпи веснушек кожей. Он впивается в меня взглядом синих глаз, подаётся вперёд, и пухлые губы приоткрываются.
Страх когтями сжимает сердце. Кошусь на светлого властелина, но он едет спиной вперёд и Рейнала ещё не видит. Дышать нечем, в глазах снова слёзная муть.
Властелин резко оборачивается, свет вспыхивает в его белых длинных волосах, одаряя их серебряным блеском. А я отворачиваюсь к другой стороне улицы, надеясь, что мои похолодевшие щёки не слишком бледны. Искоса слежу за властелином: он так и сидит вполоборота.
– Кто тот молодой человек? – его тихий голос удивительным образом перекрывает стройный цокот копыт.
– Какой именно? – удивлённо приподнимаю брови и плотно сжимаю губы, чтобы не дрожали: он и не подумал, что я смотрю на Арну и Верну, наших самых старых ведьм. Что они здесь забыли? Почему стояли рядом с Рейналом? Что их может связывать?
На этот раз светлый властелин внимательно смотрит на меня. От его взгляда хочется спрятаться под сидение или выпрыгнуть из коляски. Никаких эмоций в нём не читается, и это страшнее всего: просто не знаешь, чего ожидать.
Не сразу замечаю, что жуткий взгляд слегка мутнеет, словно светлый властелин о чём-то задумывается.
А Жор бочком-бочком перебирается по сидению мне за спину и прячется под откинутой с лица фатой. Там же постепенно собираются насекомые. Только жабы с мышами и крысами покладисто сидят на прежних местах.
Ворота Окты остаются позади. Копыта всё так же мерно цокают уже по тракту между зелёных полей. А на горизонте поднимается изумрудный лес. Когда-то им властвовали тёмные существа, теперь эта его часть очищена, и в его сердце белеет шпиль башни, к которой никто, кроме самого властелина и приглашённых им гостей, подобраться не может.
Хочется отсрочить миг знакомства с новым домом, но запряжённая четвёркой коляска несётся вперёд, как заговорённая. Мы слишком, непростительно быстро оказываемся в тени исполинских деревьев. Кажется, между ними нет ни тропки – но ровно до того момента, как всплеск светлой магии окатывает меня мурашками.
Между стволами, которые мне в одиночку не охватить, вдруг возникает дорожка. Кучер резво сворачивает, коляска чуть накреняется. Властелин протягивает руку, будто пытаясь меня придержать, но коляска уже выправляется, и он опускает ладонь на колено. Прямая, хорошо укатанная дорожка бежит вглубь леса и упирается в высокую сплошную белую стену. Стоящая за ней белая башня даже издалека будто нависает надо мной, придавливает.
Кучер ударяет хлыстом, кони припускают быстрее… какой-то бешеный этот кучер! Так не терпится скорее расстаться со светлым властелином или что?
Кони замедляют шаг, останавливают их натягиванием поводьев, а не привычным среди кучеров окриком.
В сплошной стене вдруг распахиваются ворота, коляска вкатывается на белый мрамор двора. И любопытство – жгучее, почти безрассудное – побеждает, я оглядываю жилище светлого властелина.
Всё… лаконично и монументально: башня – двухэтажный дом с гладкими стенами и квадратными окнами, на крыше которого поднимается ещё несколько этажей круглой башни. Крыльцо – простой прямоугольник с крышей на круглых колоннах. Пространство между въездом и домом выложено ровными крупными плитами. По правую и левую сторону – зеркально одинаковый парк с аккуратно постриженными кустами и деревьями. Кажется, фруктовыми.
Светлый властелин, спустившись с коляски, протягивает руку:
– Марьяна…
Коготки Жора впиваются в спину. Самой страшно, но пальцы в ладонь властелина вкладываю. Он помогает мне спуститься, а Жор героически заставляет мелкую свиту следовать за мной. Ещё надеется, что властелин нас с таким сопровождением не впустит, но я в такое лёгкое избавление уже не верю.
Двери в дом едва проступают на белой стене. Заведя меня на крыльцо, светлый властелин вытаскивает из кармана матовый белый браслет и надевает на мою немеющую от волнения руку: на вид вроде камень, а лёгкий и тёплый. Зачем? Да ведь это человеческая традиция – надевать друг другу браслеты перед первым совместным входом в дом, чтобы «пометить» супруга. Проблема в том, что я от себя браслета не заготовила. Властелин пристально смотрит на меня.
