Текст книги "Замуж за светлого властелина (СИ)"
Автор книги: Анна Замосковная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Глава 18. Разбитые надежды
Тревожно ехать в лесу, где не слышно ни птички, ни шороха листьев. Сгущаются заросли папоротника, всё чаще переливаются на нём капли влаги, будто роса. И кажется, что помимо деревьев это единственное растение здесь – это бесплодное, разлапистое. Нет ни брусники, ни калины, ни земляники-черники, не поглядывают из-под листьев грибы.
Лес… словно мёртвый.
В чём причина его оцепенения? Эти капли росы, точно капли слёз, о чём нам говорят? О трудностях нашего пути, об испытаниях?
Рейнал оглядывается по сторонам, тяжело дышит в затылок.
– Тут… жутко.
Мне самой не по себе, но я уверяю:
– Это испытание нашей стойкости. Ты всегда можешь развернуться.
Крепче обнимает меня Рейнал, шепчет в шею:
– Не отпущу, моя милая, не смогу отпустить, ты моё сердце и моя душа, без тебя мне жизнь не мила. От души не отказываются.
Улыбка наконец трогает мои напряжённые губы.
* * *
Бесконечно долго тянется поездка по лесу. А ведь у него есть, должен быть предел. Папоротники вокруг блестят от росы. Прохладно, и свет блекло-холодный, будто сейчас раннее утро.
Впереди показывается просвет, и Рейнал припускает коня. Моё сердце тоже стремится туда, хотя сердце замирает от страха.
Испытание круга ведьм – каким оно будет для нас?
Всё реже стоят деревья. Выпускают нас на огромную поляну. Дальняя её часть скрыта туманом, а сама она отделёна от леса выложенной неприметными валунами дугой. Они отстают друг от друга на шаг, почти теряются в папоротнике. И это лишь часть огромного круга на благословенную для ведьм землю духов.
Натягивает поводья Рейнал, позволяет мне соскользнуть с коня, спрыгивает сам и тянется взять меня за руку.
– Нельзя, – сипло напоминаю я, и хотя от страха стынет внутри, я отступаю на шаг, а затем ещё на шаг к кругу ведьм.
Страшно, но и тянет войти в него, узнать, понять, определиться, что-то решить. Потому что даже сейчас – мы только на половине пути, ещё можно разойтись и забыть об этом.
– Иди, – Рейнал улыбается немного тревожно, но прижимает ладонь к сердцу. – Я смогу войти в круг и увижу тебя – это точно. И надеюсь, что твоё сердце позволит тебя догнать.
Да, так и должно быть на счастливом ритуале: духи не могут отвести глаза мужчины, и не дают ведьме убежать.
Кивнув, разворачиваюсь к неприметной изогнутой линии из валунов и ступаю по влажной траве. Папоротник расступается передо мной. Сердце обмирает, когда я приближаюсь к границе.
Набрав в лёгкие воздуха, перешагиваю её и прохожу ещё десять шагов, прежде чем нестерпимое желание увидеть Рейнала заставляет меня обернуться.
Это миг правды. Возможность увидеть привязанности избранника…
Рейнал стоит на границе камней.
И он смотрит чуть в сторону, не прямо на меня, будто… не видит.
Или он оглядывает лес, смотрит на что-то за моей спиной?
Белые нити отношений связывают его с родными и друзьями. Но и алые ленты вспыхивают вокруг него. И в сердце будто вгоняют нож. Другие женщины. Не одна – четыре. Истаивают, истончатся три из них в едва заметные мерцающие нити: старые связи, давние, прекращённые. Но одна – одна алая и материальная, как настоящая атласная лента, тянется за его спину в лес. Крепкая привязанность, свежая.
Она такая отчётливая, что… нет сомнений: пока клялся мне в любви, пока обхаживал меня, носил сладости, с кем-то Рейнал делил постель.
Стон срывается с моих губ, и я опускаюсь на колени.
– Марьяна? – Рейнал оглядывает поляну, присматривается.
Он не видит меня, потому что… духи не признают в нём достаточной глубины чувств, они затуманивают его зрение.
И раненое сердце кричит: это потому, что он просто человек, простому человеку не справиться с влиянием духов! А разум понимает: если чувства достаточны, духи не противятся даже связям с людьми.
Слёзы щекотно бегут по щекам, я до крови закусываю палец, чтобы не закричать, не разрыдаться сейчас. Разжав зубы, вскрикиваю:
– Кто она, кто?!
– Марьяна? – Рейнал шагает на границу, но натыкается на невидимую преграду.
Алая лента колышется. Дрожит и извивается, будто притягивает кого-то.
Сухо щёлкает ветка. Рейнал оглядывается, а я просто поднимаю взгляд: из-за деревьев, ведя в поводу серую кобылку, выходит девушка.
Знакомая девушка…
Та самая косая, которой я гадала на суженого в несуществующую ночь.
С её сердцем связана алая лента привязанности Рейнала.
Девушка отчаянная, раз посмела войти в лес ведьм. И особенная, раз духи пропустили её. Или желание её попасть сюда было так сильно, что тронуло их. А может, они хотели показать правду мне…
– Вейска, уйди! – Рейнал отмахивается. – Хватит за мной ходить! Я сказал – нет!
Он разворачивается ко мне, бессильно ищет ослеплённым духами взглядом:
– Марьяна, Марьяна, что бы она ни говорила – не верь ей. Она мне прохода не даёт, хочет женить на себе. Она сумасшедшая! Марьяна, Маря… пусти меня в круг, пожалуйста, я ведь тебя люблю, только тебя.
Столько искренности в его голосе и отчаяния, и он, возможно, правда хочет войти за мной в круг. Может, попробовав другую, он понял, что хочет быть лишь со мной, и пытается уберечь меня от правды о своей измене, но я же вижу эту красную ленту.
– Рейн… – по щекам девушки текут слёзы, она так крепко стискивает в руке какой-то предмет, что по пальцам струятся красные капли, падают на листья папоротника в бусинах росы – совсем как в видении из гадания в несуществующую ночь. – Ты же мне это подарил сам, подарил той ночью, говорил, что я особенная…
Она разжимает окровавленную руку: ладонь проткнули зубья гребня, алое измазало, почти скрыло под собой его резной узор.
Алые капли падают к росе. Своей судьбы и судьбы родных, близких людей ведьмы прочитать не могут, и то видение было… оно не обо мне, но как же мне больно!
Лицо Рейнала искажает, уродует злость:
– Уйди! Я знать тебя не желаю, ты была ошибкой!
Словно лезвием по сердцу – страшные слова, больно слышать их даже со стороны.
Вейска прижимает гребень к груди:
– Не оставляй меня, я же люблю тебя, я всё тебе отдала, на всё согласилась, не бросай же меня сейчас, ты же знаешь…
– Хватит! – Рейнал указывает в сторону. – Уходи. Я уже говорил и повторю: всё кончено, я на тебе не женюсь, ты была просто развлечением. Я люблю другую.
Я поднимаюсь с колен.
Медленно приближаясь к границе круга, разглядываю непривычно злое лицо Рейнала. Как нахмурены его брови, трепещут ноздри, обострились черты… Таким я его никогда не видела. Столько ненависти, и к кому?
У Вейски от переживаний сильнее косит глаз, лицо красное от слёз, но ведь… помню её в несуществующую ночь, не так уж она плоха внешне, даже милая.
Я совсем рядом с Рейналом, чувствую сдобный запах его рубашки, сладкие оттенки ароматов кожи. А он меня не видит и не чувствует.
– Я же твоё дитя под сердцем ношу, – всхлипывает Вейски. – Как ты можешь такое говорить? Что мне делать?
– Это ничего не меняет! – рявкает Рейнал. – Думать надо было, прежде чем ноги раздвигать!
Выскочив из круга, со всей силы залепляю ему пощёчину. Её звон разлетается по поляне.
– Как ты смеешь?! – выдыхаю я, и слёзы брызгают из глаз, искажают всё. – Как ты смеешь так говорить, это же твой ребёнок!
Прикрыв запылавшую щёку, Рейнал выкрикивает:
– Маря, не надо! Да, я поддался желаниям, я мужчина, и мне хотелось близости, а ты была несговорчивой, и я нашёл, с кем удовлетворить желание, но это ничего не значило для меня!
– Ты говорил… – всхлипывает Вейска.
– Да ничего я такого не говорил! Ты сама себе любовь придумала! Это просто желание было, не ты, так с другой бы уединился! И я не буду воспитывать этого ребёнка, сама им…
Влепляю Рейналу по второй щеке. Он отступает.
– Маря…
– Ты знаешь! – почти рычу, меня трясёт, колотит всю. – Ты ведь знаешь, что отец бросил меня, оставил одну, ты знаешь, как это больно, как я к этому отношусь! Как смеешь при мне отказываться от ребёнка?! Как у тебя язык поворачивается, как…
– Ты сама виновата! – он хватает меня за плечи, встряхивает. Лицо его багровеет от злости, стирается граница оставленных моими ладонями следов. – Сколько раз я говорил, что горю от желания, что я не могу так, что ты нужна мне! Сколько раз ты отказывала…
– Из страха оказаться одной, как мама! – выпаливаю я и зажимаю рот ладонью.
Меньше всего на свете я хотела остаться одна с ребёнком на руках, обречённым всю жизнь оставаться изгоем.
– Я говорил тебе! Всё объяснял! Ты знаешь, как на меня действовали поцелуи и объятия, но ты не соглашалась, и я просто воспользовался случаем! Мне это нужно было просто физически! Я не мог больше терпеть!
Рыдания Вейски разливаются по тихому лесу.
– Маря… – Рейнал притягивает меня к себе, но я упираюсь:
– Как ты мог?!
– Это был удобный вариант, – он пытается дотянуться до моих губ, но я выгибаюсь, отстраняясь.
– Если любишь меня, как ты мог, как ты смел?!
Его лицо будто каменеет, и Рейнал отталкивает меня, кричит на весь лес:
– Но ты тоже позвала замуж не меня, а властелина! Тоже выбрала удобный вариант! – Он ударяет себя кулаком в грудь. – Думаешь, мне было не больно?! Ну, да, он-то получше сына кондитера! Богаче! Влиятельнее! Ты ничем не лучше меня, Маря, ты тоже предала меня, продавшись светлому властелину.
Со всей силы заряжаю ему по щеке, но Рейнал перехватывает запястье, не даёт ударить. Понимаю, что с его стороны это выглядит так, но всё ведь не так, у меня даже брачной ночи не было!
– Маря, Маря, давай не будем решать сгоряча, я правда тебя люблю и хочу быть с тобой… Ну хочешь, я официально женюсь на Вейске и буду воспитывать ребёнка, а ты будешь с ней дружить, в гости ходить. Это станет хорошим прикрытием, чтобы светлый властелин не заподозрил нас в отношениях. А сейчас, когда всё выяснили и поняли, мы войдём в круг…
Рыдания Вейски разрывают сердце.
– Ну же, Маря… – Рейнал протягивает руку к моему лицу, и в его синих глазах снова появляется знакомая нежность. – Я хочу быть с тобой навсегда, разве ты не хочешь? Разве не ради этого ты привела меня к кругу ведьм? Так пойдём же и завершим ритуал, чтобы больше никто не мог между нами встать.
Этого я хотела. Об этом грезила. И если соглашусь, всей душой соглашусь – круг должен пропустить Рейнала.
– Рейн, – стонет Вейска, – пожалуйста, умоляю, останься со мной, я люблю тебя…
Может, и есть доля правды в том, что терпеть он не мог, и я сама виновата, что по глупости слишком распаляла его, но…
– Я так не могу! – оттолкнув Рейнала, бросаюсь прочь, зажимаю уши ладонями, чтобы не слышать переходящего в вой плача Вейски.
Заросли папоротника расступаются передо мной.
– Маря! Маря, остановись! – кричит в спину Рейнал.
Отбежав, оглядываюсь: папоротник путается у него под ногами, сплетает листья, цепляет ноги.
– Маря! – тоска и страх Рейнала так сильны, что в сердце на миг вспыхивает жалость.
Я отступаю. Рейнал спотыкается и падает в папоротники, а Вейска бежит к нему, по-прежнему прижимая дарёный окровавленный гребень к груди.
Не смогу я делить Рейнала с ней, с её ребёнком, не смогу не сгорать от ревности, зная, что между ними было и в любой момент может повториться.
Сердце ломит от боли, но я разворачиваюсь и, подхватив подол, бросаюсь прочь из леса ведьм. Круг открыл правду, круг защитил меня от обмана…
Круг оставил меня совсем одну, без надежды на счастье.
Быть может, это его месть за то, что я предала свою силу, связавшись с врагом…
* * *
В белой башне тихо. Сумрачно. Октавиан застывает на лестнице, прислушиваясь к ощущениям. Знает, что Марьяны нет, зато фамильяр её дома. Глупое создание почему-то торчит здесь, когда должно помогать хозяйке. Но в данном случае это к лучшему.
Уловив присутствие Жора в комнате Буки, Октавиан проносится по оставшимся ступеням, бесшумно минует холл и влетает к своему фамильяру.
Икнув, сидящий у кроватки Буки Жор пытается исчезнуть, но его охватывает белая сеть, и Октавиан вздёргивает его на уровень своего лица, цедит:
– Ты!
Жора трясёт до судорог: чёрное в глазах властелина вспыхивает белым светом.
– Й-й-я, – соглашается Жор и изображает обморок.
Тряхнув безвольную тушку, Октавиан строго спрашивает:
– Где Марьяна? Показывай дорогу!
И снова встряхивает, да так, что клацнувший челюстью Жор понимает: отпираться бесполезно.
У наблюдавшего за этим Буки нервно трясётся подбородок. Он всплескивает лапками и как взвоет:
– Что она с моим спокойным хозяином сделала? Ведьма! А-а-а!
* * *
Почему слёзы не заканчиваются? Мне казалось, их на раз есть какое-то строго определённое количество, а они текут и текут. И уже вечерняя прохлада цапает меня за кожу, пробирается сквозь ткань, холодит особенно там, где подол мокрый и грязный. Слёзы же продолжают течь, словно их во мне бескрайнее озеро.
Тихо всплескивается на реке рыба. Вертятся над водой насекомые, пытаются спасись от стрижей.
И пусть этот склизкий склон, в размокшую грязь и глину которого влипло моё платье, ничем не напоминает уютный бережок возле ракиты, сам вид на реку рвёт сердце.
И зачем здесь сижу? Зачем вспоминаю всё сказанное возле круга ведьм? Зачем перебираю слова Рейнала… пытаюсь отыскать ему оправдание? Нет его. Не может быть. Даже если мне хочется простить и забыть.
Но я ведь не смогу. И все те сладкие, ароматные, вкусные воспоминания, составлявшие радость жизни, теперь подгнили, заплесневели, просто грязь и мрак.
Как Рейнал мог?
Опустив голову на скрещенные на коленях руки, всхлипываю и позволяю рыданиям снова меня захватить.
– Эй, ты чего, ведьма? – доносится дребезжащий голос из воды. – Светлый властелин обидел, что ли?
Ну вот, русалка явилась. А там где одна, там скоро другие соберутся. И расспросы начнут. И о том, что в штанах у светлого властелина тоже наверняка поинтересуются. Он передо мной так и не разделся, но судя по тому, что чувствовала через его мокрую одежду – у него там всё, как у обычных мужчин. Так что хотя бы на этот вопрос смогу ответить. Может, этого хватит, чтобы они отстали? Чтобы все отстали…
– Ой! – охает русалка, тут же раздаётся нервный плеск воды.
Ушла. И на сердце снова Рейнал, его жестокие слова, снова боль, и снова слёзы душат, а рыдания так сильны, что я завываю в голос, потому что не могу больше терпеть, не могу держать в себе. И это жалобное скуление заглушает все звуки, так что удары копыт я ощущаю по вибрации земли.
Крепче обхватываю лицо скрещенными руками: не хватало, чтобы меня увидели в таком ужасном состоянии.
Конь останавливается рядом. Только бы не Рейнал!
– Марьяна…
Светлый властелин. Сердце ухает куда-то вниз: он узнает, сейчас всё выспросит, узнает… а, какая разница? Какой смысл в жизни, если она пуста и цели нет…
– Марьяна, – светлый властелин падает на колени, обнимает меня, охватывает широкими рукавами, прижимается губами к макушке. – Что случилось?
Слабо мотаю головой.
– Кто тебя обидел?
Всхлипываю.
– Тебе больно?
Киваю.
– Ты ранена?
Мотаю головой, шепчу сквозь слёзы:
– Уйди, оставь меня.
Он пытается взять меня на руки. Я упираюсь, ударяю кулаком в грудь, пряча заплаканное лицо на плече, в шёлке волос. Вновь стукаю ослабевшим кулаком. И опять. Вцепляюсь в плечо властелина ногтями, царапаю ткань. Мне так больно, что хочется сделать больно ему, просто потому, что он рядом, потому, что кажется, что так мне станет хоть немного легче. Потому, что если бы светлый властелин не сказал мне «да», Рейнал не решился бы на круг ведьм, так и остался бы прекрасной, чистой и недостижимой мечтой. Он женился бы, как я и ожидала от него, на горожанке, и я бы не узнала об измене, жестокости, подлости.
Если бы только светлый властелин не сказал мне «да»!
Подхватив меня на руки, несёт к белому неосёдланному коню, на крупе которого болтается туго набитая седельная сумка в белой оплётке. Я даже не понимаю, как светлому властелину удаётся молниеносно взобраться верхом, практически не выпуская меня из рук.
Сквозь туман слёз вижу грязь на его всегда белой одежде. Грязь от земли и глины на скате, от моего перемаранного подола. И вопреки всем прежним случаям, на этот раз грязь не истаивает, остаётся на нём. На этом светлом властелине, в безумстве своём согласившемся жениться на ведьме.
Если бы только он сказал «нет» или «откуп», если бы просто наказал меня за неслыханную дерзость, я бы никогда не услышала и не узнала того, что услышала и узнала сегодня.
– Ненавижу тебя, – шепчу, прижимаясь к его груди, чтобы задавить рвущийся из груди крик.
Рыдания сотрясают плечи. Светлый властелин крепче меня обнимает и припускает коня.
– Почему? – ровно звучит нечеловеческий голос властелина. – За что?
Опять бью его кулаком по плечу, дрожу в его объятиях, всхлипываю и… начинаю рассказывать о Рейнале.
Молчать я больше не могу.
Глава 19. Жизнь с врагом
Марьяна засыпает глубокой ночью. Растрёпанная, заплаканная, нервно вздрагивающая. И единственное достижение, которое Октавиан приписывает себе, это то, что Марьяна умылась и переоделась, хотя сначала не хотела.
Он ещё полчаса сидит, просто держа её за руку, стараясь не думать о том, что услышал. Октавиан умеет не думать, выбрасывать лишние, опасные, неудобные мысли, но это всегда только временная мера, эти мысли возвращаются через день-два-месяц-год, пока он не обдумает их со всех сторон, не взвесит, и не придёт к какому-либо выводу.
Сегодняшние мысли связаны с эмоциями, наполнены чувствами под завязку, и это не позволяет утопить их в глубине разума.
Погладив наконец чуть расслабившиеся пальцы Марьяны, Октавиан поднимается с постели. Замирает, снова оглядывая Марьяну, красные пятна от слёз на её щеках, искусанные губы, тени под глазами, мокрые ресницы.
Жжение разливается в груди Октавиана, тяжесть давит на сердце, душит, будто кто-то невидимый сжимает горло.
«Нельзя терять контроль. – Октавиан старается ровно дышать, выходит из её комнат. – Я спокоен, я абсолютно спокоен».
Резким движением руки он призывает воду. Она фонтаном вырывается на площадке второго этажа. Октавиан формирует кривой стакан. Притягивает со склада капсулы с сухой смесью питания, надеясь на успокаивающий эффект её компонентов.
«Я не должен его убивать, он не нарушил закон», – повторяет Октавиан, дрожащими пальцами высыпая порошок, наполняя стакан водой, позволяя магии смешать это всё.
Выпив сразу три порции, Октавиан твёрдой походкой спускается вниз. Жидкое хладнокровие рвётся в его кровь, привычную к веществам, подавляющим страсти, но в голове не желает расходиться туман противоречивых, непривычно сильных эмоций.
На крыльце он останавливается вдохнуть прохладный ночной воздух.
Спускается, идёт через двор, прямо в окружающую башню стену. Та расступается, открывая проход в лес.
Октавиан опирается на широкий бок проёма, пытается медленно дышать, но чувства, которые ему при Марьяне удавалось держать в узде, слишком сильны и теперь рвутся наружу диким бешенством, страхом, болью, ненавистью – как ураган, как цунами.
Вокруг Октавиана воронкой закручивается белое сияние.
Выступив вперёд, зажмурившись, он коротко вскрикивает, и магия срывается с поводка. Белый разрушительный луч прорезает лес, выжигая полосу в три метра шириной и на километры длиной.
Тяжело дыша, Октавиан открывает пылающие белым светом глаза.
Тут же семь белых сфер вспыхивают перед ним полукругом, являя непроницаемые лица остальных проконсулов Агерума.
– Твои физиологические показатели… – традиционно начинает Прайм.
– …значительно отклонились от нормы, – добавляет Секунд.
– И всплеск магии… – замечает Тертий.
– …неоправданно высок для столь мирного времени, – продолжает Кварт.
– Это требует пояснения, – вступает в разговор Квинт, а Секст поддерживает:
– Учитывая нестандартность твоего положения.
– И потенциальную угрозу в твоём доме, – заканчивает Септим.
Их неспешный, несмотря на тревожную тему, разговор даёт Октавиану взять себя в руки, собраться с мыслями. Ответ его строг, голос размерен и не отличается от интонаций остальных проконсулов.
– Физиологические отклонения связаны с изучением интимной стороны супружеской жизни, – поясняет он.
Ни один мускул не вздрагивает на проконсульских лицах.
– Твои выводы по данному вопросу? – спрашивает Прайм.
– Физиологическая реакция вызывает специфические ощущения во всём теле, учащение сердцебиения. И в целом ускорение обменных процессов.
– Понятно, – констатирует Прайм. – С чем связан магический всплеск?
– Сделал дорогу до тракта. Собираюсь проложить ещё несколько в разные стороны.
– Зачем? – уточняет Прайм.
– Чтобы жене было удобно выезжать из дома. Порталом она не пользуется.
Проконсулы внимательно смотрят на него, но им нечего возразить, все его ответы логически выверены, и Октавиан прекрасно это понимает.
Один за другим проконсулы прощаются, их сферы истаивают.
Оставшись один возле белой стены и огромной, в порыве эмоций выжженной просеки, Октавиан приходит к выводу, что ему надо заблокировать заклинание, оповещающее остальных о сильных изменениях его состояния, чтобы проконсулы не могли узнать, если с ним что-то не так.
Но сначала – новые просеки. В разные стороны, как обещал собратьям. И светлая магия, повинуясь ему, послушно разрушает ни в чём неповинный лес.
* * *
В окружающем башню лесе ещё потрескивают разряды тока и воздух тяжёл от изливавшейся туда магии, когда Октавиан возвращается в спальню Марьяны и приваливается к косяку.
Так стоя и глядя на неё, он осторожно касается опутывающей его сети светлой магии. Изменять настройки защитно-оповещающих чар опасно и, учитывая существование недовольных им бунтовщиков, недальновидно. Но Октавиан как никто другой знает, насколько проконсулы опасны в своём стремлении следовать заветам Метрополии.
Каждый следит за чистотой остальных членов восьмёрки.
В случае изменения его характера и предательства идеалов они доложат в Метрополию, несмотря на то, что отступничество одного – приговор остальным, и их просто заменят другой восьмёркой.
Сейчас остальные настороже.
И это их пристальное внимание опаснее всех армий и магов, с которыми Октавиану пришлось сразиться ради завоевания Агерума, смертоноснее всех подосланных убийц, и неотвратимее, чем рассвет и закат.
Пристальное внимание проконсулов и Метрополии будет с ним до последнего вздоха. С этим придётся жить. Увиливать. Бороться. Именно из-за этой вечной угрозы, распространяющейся на Октавиана и Марьяну, он столько времени отказывался даже думать о ней, но…
Под действием воли Октавиана сеть защитно-оповещающих чар всё же изменяется, отсекая семи первым проконсулам возможность узнать о резких изменениях состояния его тела. Октавиан тяжело вздыхает и, потерев переносицу, опять смотрит на Марьяну.
«Нельзя сейчас оставлять её одну. – Он подходит к кровати. Разглядывает сжатые в кулаки руки, нервно вздрагивающие ресницы. – Насколько знаю, девушки с разбитым сердцем склонны совершать глупости…»
Вспомнив изничтоженный лес и переполох среди проконсулов, Октавиан качает головой: «И мужчины тоже. Даже проконсулы, если они достаточно безумны для этого».
* * *
Я цепляюсь за сон, силюсь его удержать, пытаюсь остаться в дрёме, где так хорошо и никто меня не предавал, но воспоминания тянут из неги, когтями впиваются в сердце, разрывают и его, и душу – всё!
Слёзы удушающей волной приливают, рвутся из глаз, наполняют солью рот. И я вся сжимаюсь калачиком, утыкаюсь лицом в одеяло, чтобы не закричать.
Не хочу плакать о Рейнале, не должна, не хочу, но… Рыдания сотрясают меня, требуют кричать, бить подушку и одеяло. И рыдать, рыдать до хрипоты.
– Хочешь воды? – спрашивает светлый властелин.
Вздрагиваю. Слёзы разом высыхают. Медленно оборачиваюсь: рядом с моей кроватью теперь стол. И стул. И светлый властелин сидит спокойный и собранный, как всегда. А за ним тележечка с документами.
Икаю.
Так… сегодня вроде не выходной день. Сипло, потерянно шепчу:
– Почему ты не на службе?
– Ко мне вне расписания никто не приходит. А тебе сейчас нужна… поддержка.
Поддержка нужна. От Эльзы и Миры. От Арны и Верны. От Жора на худой конец, но не от светлого же властелина! Что он вообще в этом понимает? В том, что тебя предают…
Гнев быстро проходит: в предательстве своей избранницы он знает толк. Пусть для него наш брак просто развлечение, пусть он не любит, и поэтому ему не больно, но бить кулаком в грудь и кричать о том, что меня предали, как-то неразумно, если учесть, что я хотела завести второго мужа при живом первом.
– Хочу воды, – соглашаюсь уныло.
Вода у него тут, на столе: и кувшин, и два высоких белых стакана. Он наливает и протягивает мне полный.
Кутаясь в одеяло, сажусь. Пью удивительно приятную на вкус, точно из лесного ключа, воду.
– Это пройдёт, – светлый властелин отворачивается к стопке папок на столе. – Всё наладится.
Он чего-то касается там, за пачкой бумаг, будто покатывает крупный шар.
Горько усмехаюсь: какое ещё мнение о сердечной боли может быть у этого хладнокровного существа?
Выпив воду до конца, опускаю стакан на пол и откидываюсь на подушки. С той же горечью отзываюсь:
– Не пройдёт и не наладится. Я теперь одна.
– У тебя есть я, – светлый властелин почти не шевелится. – Если для тебя так важен брак по твоим законам, я готов войти в круг ведьм, только предложи.
У меня широко-широко распахиваются глаза, и от удивления в них высыхают только навернувшиеся от жалости к себе слёзы.
– Ты светлый, круг не для тебя, не примет, даже если я захочу.
– Ни один проконсул не входил в круг ведьм с целью женитьбы, поэтому нельзя точно сказать, примет круг кого-то из нас или нет, пока не попробуем.
Он прав. Но для благословения круга ведьм нужны чувства, которых между нами нет.
Пусть светлый властелин не смотрит на меня, но почему-то кажется, что ответа ждёт.
И что говорить, если и так понятно – это бессмысленно?
Стремясь заполнить неловкое молчание, тихо спрашиваю:
– Нормальная еда есть?
– Да.
Есть совсем не хочется, но раз спросила, надо перекусить.
* * *
Шутгар ведёт носом, принюхиваясь… никого чужого. Громадным волком он крадётся между деревьев на горьковато-травяной запах двух ведьм.
Арна и Верна сидят на поваленном дереве на самой границе внутри леса, отделяющего лес обычный от зачарованного.
Их внезапно стихший шёпот, мрачный вид, подчёркнутый тенями от высоких деревьев, сам запах лёгкой тревоги сразу говорят Шутгару о том, что дело не выгорело.
Обе ведьмы внимательно следят за его приближением.
Остановившись перед ними, Шутгар превращается. Судорожная волна ломает его тело, обнажая до человеческой плоти. Ничуть не стыдясь своего вида, Шутгар сипит:
– Она отказалась?
– Круг ведьм мне принял Рейнала, – поясняет Арна.
– Юноша оказался не таким благородным, каким пытался себя показать.
– Пф! – Шутгар кривится. – И что теперь? Как узнаем слабые места светлого властелина? Как выманим из его логова? Кто этой девчонке язык развяжет, кто её настроит, кто уговорит? Зря вы это затеяли, надо было просто убить предательницу! Р-р!
– Марьяна не предательница, – качает головой Верна. – Она запутавшаяся маленькая ведьма.
– Р-р, – гневно отзывается Шутгар. – Горло ей перегрызть и дело с концом.
– Марьяна верит нам, а значит, может рассказать о том, что происходит в доме светлого властелина, о нём. – Арна опускает взгляд на свои морщинистые, искривлённые старостью руки. – Это более долгий путь, нам самим придётся подставляться, но ещё не всё потеряно.
– Наберись терпения, Шутгар, – Верна успевает потрепать его сероватые лохмы прежде, чем он гневно отстраняется.
– Выманим мы светлого властелина, – обещает Арна. – Только действовать надо осторожно и не спеша. Сам понимаешь, что зверь, за которым мы охотимся, сам охотник, силён и не ведает жалости.
– Знаю, – рычит Шутгар, его глаза вспыхивают зелёным сиянием. – Кому ты это рассказываешь, ведьма?
– Охотнику, – Арна наклоняет своё морщинистое лицо к его искажённому, почти превратившемуся в волчью морду, – хорошему охотнику, который знает, что такое долго загонять добычу в ловушку.
Мгновенно обратившийся волком Шутгар снова рычит, щёлкает оскаленными зубами, и из звериной пасти доносится невнятное:
– Загоняйте. Или я убью предательницу.
Рыкнув, он разворачивается и трусит прочь.
Арна и Верна переглядываются. В их глазах тёмными сполохами отражается ведьминская сила. Но вслух они ничего не говорят о дерзости волка, немыслимой во времена до прихода светлых – времена, которые Арна и Верна помнят очень хорошо, по которым страдают, о возвращении которых мечтают…
* * *
На этот раз светлый властелин со мной не ест, только сидит рядом. Может, злится, а может, теперь я ему противна. Правда, тогда непонятно, зачем он остался на кухне.
Мясо, хлеб, овощи, всё свежее, вкусное… даже если властелин недоволен, заботится обо мне по-прежнему хорошо.
Ковыряясь в еде, выбирая кусочки повкуснее, – запечённую корочку, мясо с тонкими прожилками жира, – постепенно отвлекаюсь от мыслей о Рейнале и задумываюсь о Вейске. Судьба у неё незавидная: мало того, что с внешним недостатком, так теперь ещё ребёнок внебрачный. Ребёнок Рейнала.
– Властелин…
– Октавиан, – поправляет светлый властелин. – Для тебя я – Октавиан.
– Октавиан, – глаза поднимать не смею. – Можешь как-то повлиять на Рейнала, чтобы он женился на Вейске? Жалко девушку.
Сердце сжимается так, что трудно дышать.
– Нет закона, предписывающего мужчине жениться на любовнице в случае её беременности.
И снова как ножом по сердцу. Я с трудом поднимаю взгляд на застывшее лицо светлого властелина.
– Октавиан, – голос плохо слушается. – Но ты ведь можешь повлиять незаконными способами. Просто намекнуть. Посулить ему что-то. Пригрозить регулярными проверками. Не знаю… ну что-то же можно сделать. Её же заклюют этим внебрачным ребёнком, со свету сживать будут.
– Это тоже незаконно.
– Да кому какая разница? – всплескиваю руками. – Люди могут – люди делают. Грубым словом, косым взглядом… есть тысячи способов изводить человека, не переступая дозволенное законом.
– А ты уверена, что замужество за этим человеком для неё лучший вариант, чем осуждение людей?
К Вейске Рейнал относился ужасно, а она его любит… в чём-то властелин прав: никто так не ранит, как близкие. Возможно, вымещение злобы Рейнала на Вейске для неё будет куда более страшным испытанием, чем неприязнь чужих людей.
– Не знаю, – честно признаюсь я. – Мне просто хочется ей помочь, защитить, но я не знаю, как лучше.
– Я помогу ей, если ты так хочешь. В рамках закона. Никого не принуждая к браку.
– И что я буду должна за это?
– Кому?
– Тебе, – я укладываю на хлеб кусочек мяса. – Одолжения ведь не делаются просто так, за них надо расплачиваться. Что именно ты хочешь от меня?
Светлый властелин не сводит с меня взгляда. Наверняка попросит о брачной ночи, я с ней затянула.
– Пообещай и выполни обещание не делать глупостей.
– Что? – вскидываю на него удивлённый взгляд.
