Текст книги "Замуж за светлого властелина (СИ)"
Автор книги: Анна Замосковная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
– Тебе сейчас плохо, в такие моменты можно наделать глупостей, поставить под угрозу свою жизнь. Пообещай, что не будешь этого делать, что дашь себе успокоиться, принять ситуацию.
Прикрываю глаза, открываю, снова оглядываю властелина: ничего не выражающее лицо, жуткие глаза, которые теперь не очень-то и ужасают.
Не понимаю его. Почему он заботится обо мне? Или законом не запрещено при живом муже кого-то другого в круг ведьм заводить, поэтому мой проступок ему безразличен?
– Пообещаешь и выполнишь обещание? – повторяет властелин.
Как тонко он играет словами, ведь если бы попросил только пообещать, я была бы вольна делать глупости…
– Клянусь не делать глупостей, – потупив взор, мну в руках хлеб с мясом. – Я же ведьма, мы не убиваемся по мужчинам, это наше правило.
К счастью, светлому властелину хватает такта не напоминать, как я рыдала на берегу, потом в его объятиях, потом в постели. И всячески убивалась, да.
Меня передёргивает от отвращения к себе: не должна была так расклеиваться, недостойно это, глупо и ничего не изменит. Только слёзы опять наворачиваются, и сердце колет ледяными остриями.
Потянувшись через стол, светлый властелин накрывает моё дрожащее запястье и сжимает.
– Марьяна, просто знай: я всегда рядом, ты можешь на меня рассчитывать в любой ситуации.
Прикосновение его руки удивительно сочетает твёрдость и мягкость, она по-человечески тёплая, надёжная.
Киваю.
– Хорошо… спасибо.
Властелин проводит кончиками пальцев по моей кисти – щекотно и тревожно до мурашек – и откидывается на спинку стула.
А я опять примеряюсь к измятому в руках бутерброду. И только теперь замечаю:
– Странно, что Жор не прибежал попрошайничать.
В тот же миг светлый властелин поднимается со стула и выходит из кухни. Что это с ним? Или он знает, где Жор?
* * *
Сердце Октавиана стучит слишком быстро, даже когда он заходит на конюшню, где переминается так и не почищенный Букой конь. Снимает с него перехваченную магической сетью седельную сумку.
Раскрыв, вываливает на пол помятого, ошалевшего Жора.
– Тебя хозяйка ищет.
Манул икает и, прижавшись к полу, отползает по-пластунски к двери. Октавиан задумчиво следит за его маневром.
– Ты меня боишься? – спрашивает тихо.
– Э-ы-у-у, – пищит Жор, задней лапой ощупывая порог.
Перебравшись через него похудевшим от стресса пузцом, Жор разворачивается и даёт дёру.
Октавиан провожает его взглядом и, отбросив сумку на перекладину, соединяет ладони. Разводит их, создавая сферу наблюдения. С минуту смотрит, как Марьяна обнимается с вытаращившим глаза фамильяром. «Кажется, глупостей она делать не собирается», – Октавиан касается белой поверхности, и на ней опять возникает лицо мэра: тот работает с документами.
«По-прежнему ничего подозрительного», – Октавиан вновь касается белой поверхности, собираясь развеять сферу, но в последний момент решает продолжать плотную слежку за мэром.
Глава 20. Договорённости
Сжимая в руке мешок с золотыми монетами старой чеканки, Октавиан выходит на крыльцо своей рабочей резиденции и окидывает почти пустую площадь взглядом. Он пять дней являлся в Окту только забирать приносимую из ресторана еду для Марьяны и себя, и никто, даже его секретарь, имевший доступ лишь к первому этажу и архивам, не заметил отсутствия проконсула на службе.
Эти пять дней были трудными: из-за Марьяны, её тоски, коротких неохотных ответов на вопросы, её желания лежать и ничего не делать, словно она тяжело больна, из-за чувств Октавиана, с которыми он не знает, что делать, не умеет принимать, только подавлять, забивая всё глубже и глубже, чтобы освободить разум, контролировать себя, не натворить глупостей.
Но эти пять дней он думал не только о Марьяне: над её просьбой защитить Вейску он тоже размышлял. Прикидывал варианты. Вспоминал всё, что знает о подобных ситуациях. И он видит только один хороший способ помочь.
Первым делом он отправляет в расположенный тут же на площади центральный банк восьмой провинции. Неспешно. Пугая людей. Как всегда… Но впервые Октавиан ощущает страх расступившихся в банке людей так остро, и недоумение работника, перед которым выкладывает мешок с монетами… взгляды украдкой.
Через полчаса он выходит оттуда с маленьким плотным конвертом. Идёт по улице, как обычный горожанин, и опять на него направлены все взгляды. И опять эта привычная реакция окружающих вызывает непривычное ощущение в груди.
«Как сильно и быстро я изменился», – Октавиан, расфокусировав зрение и не сбавляя шага, изучает магией своё тело и покрывающую его сеть заклятий. Со стороны всё выглядит пристойно, даже если все проконсулы решат навестить его лично, даже если потребуется явиться в Метрополию. Пока ещё можно изображать, что всё по-прежнему.
Пока они с Марьяной в безопасности.
Октавиан заходит в мясную лавку. Запах крови ударяет его в ноздри, напоминая о давних сражениях, когда его магия размалывала тела, разрывала на части или просто испепеляла. Но на лице, конечно, не отражается ничего, и Октавиан, не обращая внимания на витрины с кусками мяса и трёх ожидающих в очереди служанок, упирает холодный взгляд в побледневшего седого мясника.
– Мне нужно поговорить с вашей дочерью Вейской.
Охает одна из служанок в очереди, остальные отступают к двери, но не выходят, вытаращенными глазами следя за Октавианом и растерянно моргающим мясником.
– Она что-то натворила? Нарушила закон? – сипло спрашивает последний. – Что случилось, светлый властелин?
– Проконсул, – напоминает Октавиан. – Ничего не натворила и закон не нарушала, я пришёл по просьбе моей жены. Приведите Вейску сюда или выделите комнату, где мы с ней можем поговорить.
– Проходите, – мясник дёргает кожаный фартук, потирает об него дрожащие пальцы и снова повторяет: – Проходите.
Опомнившись, суетливо откидывает часть торговой стойки и открывает расположенную под ней дверь.
– Проходите…
Так Октавиан оказывает во внутренней части лавки, на тёмной лестнице на второй жилой этаж. Всё здесь пропахло сырым мясом, его не перебивает даже щекотные ароматы перца и шафрана. Тёмное дерево стен, дверей и контрастом – белизна улицы за окном в конце коридора. В этой темноте Октавиану неожиданно тесно.
Нервно звучит стук в дверь, и голос мясника подрагивает:
– Вейска… Вейска, открывай, к тебе пришёл светлый… – мужчина тревожно косится на Октавиана и добавляет, – проконсул.
По ту сторону двери что-то падает. Мясник переступает с ноги на ногу, взглядом скользит то по полу, то по двери. Наконец та открывается, и Вейска, прикрывая совсем косящий от испуга глаз ладонью, отступает в сторону. Спотыкается о валяющуюся на полу кружку.
– Мы поговорим наедине, – Октавиан проходит в маленькую сумрачную комнату с пёстрыми ковриками и коврами, с шитьём у полузашторенного окна.
Лёгким взмахом руки накрывает обоих звуконепроницаемым пологом и кладёт плотный банковский конверт на столик для рукоделия.
– Марьяна всё рассказала. Здесь документы от твоего банковского счёта. Там достаточно денег, чтобы уехать из Окты в любую провинцию и там начать жизнь заново. Этих денег хватит в случае, если семья захочет отказаться от тебя. Или на приданое, если будешь связывать жизнь с отцом своего ребёнка. Деньги забирать можешь только ты. Остальное – в твоих руках.
Так и не открывая косящего глаза, Вейска тихо, с затаённой надеждой спрашивает:
– А может… Вы же можете заставить Рейнала на мне жениться. Пожалуйста! – она подступает к Октавиану и тут же в тревоге отшатывается.
– Нет закона, по которому я могу заставить его жениться на тебе.
– Вам же самому так будет легче, – шепчет Вейска. – Если Рейнал женится, если он будет занят, если за ним станут присматривать, гасить любовный пыл…
Она осекается, потрясённая равнодушием, с каким смотрит на неё Октавиан. Он отвечает тихо, но уверенно:
– Если человек действительно чего-то хочет, он своего добьётся. Ни жена, ни тюрьма, ни ссылка не остановят Рейнала, если он действительно пожелает быть с Марьяной, и она так же сильно будет желать того же.
Судорожный всхлип Вейски нарушает тишину комнаты.
– Вы так спокойно об этом говорите… Неужели вам всё равно?
– Нет. Но это не имеет значения, если обе стороны пожелают такого союза. Деньги в твоём распоряжении, ты вольна сама определять свою судьбу. Желаю тебе самого лучшего выбора.
Разворачиваясь, Октавиан разрушает полог тишины и покидает маленькую тёмную спальню с плачущей Вейской. Своё обещание он сдержал.
* * *
Грызущий сыр Жор, навострив уши, вдруг прижимает их, стискивает кусок в зубах и ныряет под стол. Едва не врезавшись в мою ногу, выскакивает из-под стула и молниеносно уносится с кухни.
Значит, светлый властелин возвращается.
В груди словно что-то тяжёлое ворочается, меня накрывает противоречивыми чувствами: за несколько дней затворничества я привыкла к Октавиану, к тому, что он рядом. С другой стороны я вроде ещё жду подвоха. И стыдно за своё поведение. И кажется, что должна как-то отблагодарить за поддержку, за то, что Октавиан практически бескорыстно согласился помочь Вейске. И всё это никак не укладывается в мои представления о том, каким должен быть светлый властелин. Или не сам светлый властелин, но его отношение к нам, тёмным.
Всё так непонятно, сумбурно. И Рейнал… так хочется знать, что он сейчас делает, понял ли, что творил, как ужасны были его слова и отношение к Вейске и их нерождённому ребёнку. И… не был ли мой отец таким же? Не потому ли мама всегда отказывалась о нём говорить?
Тихие шаги за спиной. Октавиан проходит так близко, что рукавом задевает моё плечо. Выставляет на стол прикрытую салфеткой корзинку, и кухня наполняется ароматами мяса, специй, выпечки.
– Я открыл на имя Вейски банковский счёт и передал ей документы.
Ещё одна неожиданность: не думала, что у светлого властелина есть сокровищница. Точнее, это помещение больше похоже на склад хлама, но в нём хранятся старинные книги времён до завоевания Агерума светлыми, монеты с чеканными профилями прежних королей и герцогов, геммы, рельефы и живописные полотна, драгоценная храмовая утварь, расшитые наряды жрецов и даже ведьм. Словно само прошлое собралось там, сконцентрировалось, спасаясь от нового порядка.
«Для изучения», – так пояснил Октавиан свою коллекцию и… попросил никому не рассказывать.
Оторвавшись от этих мыслей, помогаю ему выложить еду в глиняных плошках на стол, приношу с полок тарелки и столовые приборы. Но судьба Вейски по-прежнему тревожит меня.
– А если она не сможет распорядиться деньгами? – спрашиваю тихо. – Если передаст всё со счёта родным, чтобы их задобрить?
– Это будет её выбор, мы не вправе решать за неё.
Вскидываю взгляд на устраивающегося напротив Октавиана. Тоже сажусь и с некоторой досадой замечаю:
– Мне кажется, ты считаешь нас сильнее, чем мы есть на самом деле.
– Вряд ли кто-то сможет стать сильным, если все считают его слабым, постоянно помогают и решают за него. – Он вытаскивает из глубокой миски томлёное с овощами мясо и выкладывает мне на тарелку. – Сила не появляется сама по себе, её в себе взращивают: делая выбор, принимая ответственность за себя, противостоя обществу.
– Но Вейска так уязвима сейчас…
– Марьяна, она выбрала пойти этой дорогой.
– Но Рейнал… – Щёки вспыхивают, я утыкаюсь взглядом в свою тарелку. – Он умеет быть убедительным. Особенно когда чувства… Устоять невозможно.
– Но ты устояла.
Жар заливает меня до самых ушей:
– Ну… да.
– Вейска выбрала другой путь. Ты помогла ей, но не надо принимать решения за неё, не надо сильно вмешиваться, иначе в случае любой беды ты останешься виноватой во всех её неприятностях.
Он прав. И спорить, похоже, бесполезно. Берусь за вилку, но мысленно обещаю за Вейской присматривать. И если ей понадобится помощь, я снова вмешаюсь.
Обедаем в молчании. Это так не похоже на трапезы с Жором с его бурчанием, восхищением едой или попытками выпросить добавку. И не приходится следить за тарелкой, опасаясь, что мохнатая лапа сдёрнет с неё лакомый кусочек.
После тёплого медового молока с яблочным пирогом Октавиан помогает собрать посуду для возвращения её в ресторан и мягко произносит:
– Сегодня у меня встреча с представителями гильдий. Рассмотрение предложений и жалоб занимает несколько часов.
– Угу… – Пожимаю плечами, не в силах определить, как к этому отношусь.
Тёплая рука накрывает мою ладонь, и Октавиан тихо спрашивает:
– Ты справишься? К сожалению, Бука пока не может за тобой присмотреть.
Эта необходимость за мной присматривать так остро напоминает о терзавшей меня боли, что наворачиваются слёзы. Голос немного дрожит:
– Не ты ли говорил, что надо взращивать силу, отвечать за свои поступки.
– Говорил, – Октавиан сжимает мою ладонь. – Но ты моя жена, супруги всё делят на двоих, разве нет?
– Предлагаешь мне посетить встречу с гильдийцами и разделить это дело на двоих?
– Если хочешь…
Нервно смеюсь, мотаю головой, позволяя чёрным вьющимся прядям ударить по лицу, смазать дорожку от вырвавшейся слезы.
– Я бы хотела навестить Эльзу и Миру, своих. Ты… разрешишь?
– Если отправимся сейчас, я успею довезти тебя до ведьминской деревни. – Октавиан придвигается ближе, будто призывая уткнуться ему в грудь и снова расплакаться в надежде на облегчение.
Сердце заходится, мне и хочется прижаться к нему, и не хочется опять падать в омут самобичевания.
– Октавиан, – теперь намного легче называть его по имени, почти естественно. – Ты… добрый и справедливый, ты хорошо ко мне относишься и честно исполняешь законы, но ты уничтожил мир Эльзы, Миры, Арны и Верны, Саиры, Палши и Берды, ты разрушил всё, что было им дорого. Я не думаю, что это хорошая идея – являться к ним в этот последний свободный от тебя островок и бередить старые раны.
Отпустив мою ладонь, Октавиан отступает на шаг, голос его привычно ровен:
– Агерум не уничтожен, он изменился. И я не разрушал всё, что было им дорого, только тех, кто представлял угрозу, только то, что несло вред окружающим. Это входит в обязанности проконсула.
Поджимаю губы: наверное, бесполезно спорить. Обе стороны уверены в своей правоте, а я не могу судить, потому что сама не видела Агерума до завоевания светлыми.
– Твой Жор знает, где конь, если хочешь, можешь поехать верхом.
– Спасибо. – Накрываю корзинку с пустой посудой салфеткой и вручаю Октавиану. – Действительно спасибо.
– Не задерживайся, пожалуйста.
Кивнув, выхожу из кухни, снова прокручивая в мыслях разговор. На вырвавшееся обвинение Октавиан ответил совершенно спокойно, но почему-то мне кажется, что это его задело. Или я просто приписываю ему обычные человеческие чувства?
Не знаю. Теперь я совсем ничего не понимаю! Всё как-то слишком резко изменилось.
* * *
Опять деревня ведьм встречает меня непривычной тишиной. Останавливаю белого коня перед своим покосившимся домиком. Жив ещё, значит, Эльза и Мира нашли способ его подпитывать.
Жор, явно переусердствовавший с сыром, вчерашним караваем хлеба и двумя плошками джема, грузно сваливается с конского крупа на дорожку.
– Ой, – он усаживается и потирает набитое пузцо. – А мне уже нравится жить у светлого властелина, сытно так.
Из-за моей покосившейся избушки выскакивает ласка. Метнувшись стремительной тенью, валит его на землю и, уцепившись за ухо, безжалостно дерёт.
– Злюка, хватит! – соскочив с седла, отдёргиваю её за хвост и прижимаю пузатого Жора к себе. – Он просто пошутил. Что, шутить у нас теперь нельзя?
Злюка грозно фырчит, стегает хвостом из стороны в сторону. Презрительно глянув на меня, уносится к домику Миры и исчезает в стене.
– Злая она, злая, – ноет Жор, поглаживая растрёпанное ухо.
– А ты думай, что говоришь. И где…
Но хоть и сержусь на него, а прижимаю к себе и поглаживаю. Жор раздувает шерсть, бормочет что-то невнятное.
Но он прав: так вкусно, как в доме Октавиана, мы никогда не питались.
Мира распахивает дверь и, теряя на ходу пуховый платок, подбегает ко мне, притиснув Жора, обнимает крепко-крепко:
– Ты в порядке…
– Да, – хотя это не совсем правда: во мне словно что-то разбилось, хрустит теперь черепками, колет, пускает кровь.
Я усаживаю потрёпанного Жора к ногам.
– Столько дней ни слуху, ни духу, – а глаза у Миры красноватые, влажные от слёз. – Уж думали, уморил тебя властелин.
– Как на убой откармливал, – натянуто улыбаюсь я. – Он… понимающий.
Замерев, Мира вглядывается в моё лицо, поправляет растрепавшиеся от скачки верхом пряди. Косится на белого коня, уже опустившего морду к траве на обочине нашей хилой, как иссыхающий ручей, дороги. Ведьминская деревня умирает, и к нам чужие не заходят – некому тщательно вытоптать этот путь.
– Где Эльза? – Я тоже поправляю волосы Миры – жёсткие, с сединой. – Где все?
– Эльза заказ получила вытравить гниль с ржаных полей. Саира с её помощницами кого-то врачуют, Верна с Арной болеют опять, из домов не выходят.
На дом старых ведьм я не оглядываюсь, но вспоминаю то, что они говорили об Октавиане… так трудно совместить образ безжалостного запредельно жестокого завоевателя с тем мужчиной, что заботился обо мне эти дни.
– Мира, – сжимаю её руку, – скажи, пожалуйста, правду. Без эмоций, без застарелых обид, без… Просто честно: светлые властелины действительно были так жестоки, как вы рассказывали?
– Марьяша, – вздыхает Мира и, прикрыв полные слёз глаза, опять крепко меня обнимает. Я жду, что она скажет «Да» или «Всё было ещё хуже, чем мы говорили», может, посочувствует моей связи с Октавианом. А она вздыхает: – Просто забудь всё, что слышала от нас. Это прошлое. Далёкое. Старше тебя. А ты живёшь сейчас. И для светлого Агерума властелины всегда будут героями. Ты имеешь полное право считать так же.
От неожиданности не знаю, что сказать. Вглядываюсь в её тронутое морщинами лицо, пытаюсь поймать взгляд…
– Иногда, Марьяна, нужно уметь перешагивать через прошлое. – Мира подхватывает меня под руку и, так и не взглянув в лицо, тянет в сторону своего домика. – Как оно там, в светлой башне? Узнала о властелинах что-нибудь? Как они здесь появились, почему такие… традиции какие у них приняты? Остальных ты уже видела? Общалась с ними? Семь остальных властелинов на нашего похожи или нет?
И меня почти потрясает мысль, что за всё это время я не узнала ничего нового, не поинтересовалась жизнью Октавиана, им самим – ничем. Щёки прижигает хлынувшая к ним кровь, мне… стыдно.
* * *
В разговоре Мира больше не касается Октавиана: рассказывает, сколько болезней растений и скота они извели с Эльзой, о том, что Саира присмирела, теперь всегда им улыбается и интересуется моей жизнью.
Мира по привычке заикается посетовать на светлый налог, но умолкает и, едва коснувшись восьмигранника лицензии на лбу, переводит взгляд на окно. С печки недовольно посверкивает глазищами ласка Злюка. Жор впервые на моей памяти не пытается пошариться в запасах…
Тяжко. Словно одно моё желание спросить о прошлом, сомнение в ужасах завоевания перечеркнули все хорошие отношения прошлых лет.
Стоя в мэрии во время обряда я думала, что своими выходками доведу Октавиана до того, что он от меня откажется, а получается… неужели от меня откажутся мои ведьмы?
Протянув руки через стол, сжимаю тёплые мозолистые ладони Миры. Еле сдерживаю слёзы:
– Прости, что спросила об этом. Я не должна была сомневаться.
– Ты дитя нового времени, – поглаживая мои пальцы, Мира смотрит в окно. – Ты ко всему этому привыкла, не знаешь иного. И для тебя, наверное, лучше смириться. Мы же не сможем ничего изменить, не сможем вернуть прошлое, так зачем тосковать о том, чего не будет? А ты молодая, тебе ещё жить и жить, детей рожать.
Вздрагиваю. Слёзы заполняют глаза.
– Мира, не надо так, пожалуйста. Вы моя семья, вы меня воспитали. Я ведьма, и то, что светлый властелин мой муж, этого не отменяет, и меня не меняет…
Грустная улыбка трогает губы Миры. Злюка фыркает с печи:
– Как же не меняет, если ты уже сомневаешься в том, на чьей стороне правда, сомневаешься в нас, ищешь лазейки…
– Злюка, довольно! – с моложавой резкостью прерывает её Мира.
Ласка снова фыркает, а сидящий на скамейке Жор смело грозит ей кулачком.
– Продался за еду, – буркает Злюка и уходит подальше на печь, скрывается с глаз.
Сквозь стену влетает ворон. Приземлившись на край печи, вперивает в меня блестящий выпуклый глаз. И без слов понятно, что меня хотят видеть.
– Надо же, наши старушки расшевелились, – Мира поднимается с лавки.
– Не ты, – гаркает ворон.
Удивлённо приподняв брови, Мира садится обратно.
А мне становится совсем не по себе.
Прошлый разговор с Арной и Верной проносится в голове – то, что я из него запомнила. Вот уж у них точно не стоит спрашивать, так ли страшна была война со светлыми властелинами. И старейшие ведьмы оказались правы: круг всё показал, всё вытащил наружу, не пропустил недостойного.
Жор шлёпается на пол и встряхивает распушённой шкурой. Я неохотно направляюсь к двери. Ворон слетает мне на плечо, зацепляется колючими когтями. Склонив голову набок, разглядывает внимательно, аж мороз по коже.
– Удачи, Марьяна, – глухо желает вслед Мира.
– Спасибо…
На улице пасмурно. Зябко охватываю плечи, хотя прохладно не из-за погоды – почему-то кажется, что Арна и Верна станут расспрашивать о круге ведьм, а я не хочу это вспоминать.
Но вот и домик Верны.
Я вхожу в запах трав и отваров. Горят под потолком болотные огоньки. Печь потрескивает, в избушке слишком жарко, но обе ведьмы одеты тепло, сидят у печи, грея старые спины. Я смотрю на их острые колени, страшась заглянуть в лица с белыми клеймами на лбах и увидеть осуждение за то, что плохо выбрала мужчину, что не приходила к ним долгие пять дней.
Нахохленный Жор жмётся к моим ногам. Ворон так и сидит, сверкая чёрным глазом.
– Марьяна, – неожиданно мягко произносит Арна. – Очень жаль, что так получилось с Рейналом. Но не всё потеряно.
Зацепляюсь рукой за запястье, и пальцы натыкаются на белый брачный браслет.
– Круг отверг недостойного, – поддерживает Верна, её узловатые руки приходят в движение на тёмном подоле, скользят, выписывая круги. – Но ты молода и красива, ты ещё можешь встретить того, с кем духи свяжут твою судьбу.
– Я уже замужем за светлым властелином, – устало напоминаю я, обходя кончиками пальцев белый браслет. – Кто же на меня посмотрит, кто ещё посмеет узнать меня, приблизиться настолько, чтобы полюбить и согласиться на вечную связь?
Арна вздыхает:
– Светлый властелин, конечно, непобедим в белом городе – там сосредоточена его сила, там его даже стены защищают. И в его башне, наверное, тоже, хотя проверить это трудно: лес вокруг не пропускает чужаков.
– Но в других местах, – тихо произносит Верна, – особенно местах старой силы, властелины уязвимы. Светлый властелин Окты уязвим. А значит, от этих пустых брачных обязательств ты можешь освободиться.
