Текст книги "После развода. Бывшая любимая жена (СИ)"

Автор книги: Анна Томченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава 74

Адам.

Тяжело выдохнув, я все-таки набрал жену.

– Привет, – произнёс я с запиткой, понимая, что сейчас будет не самый лёгкий разговор, и, скорее всего, результат его мне точно не понравится.

– Здравствуй, – скромно сказала Устинья и тяжело вздохнула. – Слушай, я не знаю, зачем она мне это прислала, это же она, я правильно понимаю? Я действительно не в курсе, что там у вас и как произошло, но мне бы хотелось, чтобы эта ситуация была подальше от меня.

– Я тебя понимаю. Я тебя услышал. Ты больше не узнаешь ничего о ней.

Устинья замедлилась и протянула:

– Ты же не собираешься её убить или что-то такое?

– Нет, конечно. С чего мне её убивать? Если я её хоть пальцем трону, соответственно, я могу присесть, а это сейчас капец, как невыгодно.

– То есть тебя только это, что ли, останавливает?

– Нет, я ещё понимаю, что не увижу своего третьего ребёнка, я не смогу никак повлиять на ситуацию с матерью. И что будет у Назара, я тоже не смогу проконтролировать. Да и вообще, это будет крайне дерьмово, что я столько времени потеряю и не смогу быть рядом с тобой в самые дерьмовые моменты, – честно и искренне произнёс я и зажал ладонью глаза, резало капец. Такое чувство, как будто бы песка насыпали, а он от жара превратился в толчёное стекло. Паршивое чувство и слизистую разрывает, и сделать ничего не можешь, разве что попытаться как любят многие дамы глаза закапать или ещё что-то такое.

Хотя решение было на поверхности – просто выспаться, да только я спать не мог.

– Адам, это же не шутки.

– Я знаю, я не намерен шутить в этой ситуации.

Устинья так засопела, что я это слышал отчётливо.

– Хватит, не переживай. Ты абсолютно точно не должна париться насчёт этой ситуации. Ты не обращай внимания. Номер заблокируй. Если тебе будет комфортно, я бы попросил тебя какое-то время попередвигаться с охранниками.

– Что ты наделал? – Спросила Устинья, заставляя меня поморщиться.

– В том-то и дело, что я ничего не сделал. – Выдохнув, признался я. – Но я не хочу, чтобы ни ты, ни дети подвергались какой-либо опасности, поэтому, если у тебя нет никаких возражений, я к тебе отправлю сегодня двух ребят. Ну и в принципе, тебе же сейчас надо как-то передвигаться, я так понимаю, машину ты не трогаешь, вот тебе и водитель будет.

– Ты что-то задумал, – шепотом выдала Устинья, и я простонал мысленно.

Ну, задумал.

И что теперь ей об этом знать надо было?

Необязательно.

– Адам, поклянись, пожалуйста, что ты не совершишь непоправимого.

– Мы же только что с тобой обсуждали, что мне нельзя присесть. Поэтому я буду действовать исключительно в рамках законодательства.

– Я тебе не верю, а знаешь, в чем отличие?

– Ну, удиви, – усмехнувшись, произнёс я.

– Ты можешь вертеть законом, поэтому я не уверена, что ты будешь действовать в рамках закона.

– Не переживай, все будет хорошо. Сообщение удали, чтобы не нервировало. – Произнеся это, я положил трубку, отписался Родиону, чтобы присматривал за матерью.

Если эта дрянь не понимает, что нельзя, значит, надо сильно доходчивее донести до неё это.

Файлик с её данными лежал в углу стола, поэтому я развернул документы. Вчитался, адрес посмотрел.

Ну хорошо.

Приехав к ней в квартиру, я не стал расшаркиваться, а долбанул кулаком по двери. Зажал глазок ладонью. Вообще в этих ситуациях рекомендуется не лезть и отдать приказ, но только вот я не любил подставлять других. Это же как получается, от того, что начальник приказал сделать что-то, ответственность все равно лежит на подчинённом, а мне это не нужно было.

Галина по глупости, наивности открыла дверь, а когда увидела меня, разъярённого, с глазами налитыми кровью, взвизгнула, попыталась её закрыть, но я долбанул рукой в полотно с такой силой, что дверь чуть было торцом не приложила Галю в лоб.

– Мне кажется, мы с тобой все обсудили, – произнёс я скрипуче хрипло и, сделав несколько шагов внутрь, заметил: – Ты ведь такая глупая, до сих пор не можешь понять, что ты не с тем связалась.

– Что тебе от меня надо?

– Ну как это что? Я же сказал, что меня не устроит какой-то промежуточный вариант. Значит, сегодня будем делать все по-взрослому.

– Знаешь что, я сейчас ментов вызову.

Она дёрнулась к телефону, схватила трубку. Но я одним движением выбил мобильник у неё из рук, при этом больно до хруста вывернув кисть.

– Пусти, – взвизгнула Галя и забилась в истерике. Я покачал головой.

– Игры кончились, ещё мне не хватало, чтобы какая-то дешёвка моей жене писала. Ты походу не отупила с первого раза, что к моей супруге приближаться нельзя. Ни делом, ни словом, ничем. Ты походу не понимаешь, что это может быть чревато.

– Пусти, я тебе сказала, немедленно пусти.

Я дёрнул Галю на себя. Потянул её и, не обращая внимания на то, что она босая, в домашней одежде, просто вышел за дверь, я тащил её по лестнице, наплевав на то, что она поднимала весь подъезд, и ведь, что самое интересное, ни один не вызвал ментов.

Да плевать, мне это даже на руку.

Когда мы оказались с ней в машине, она попыталась броситься и вцепиться мне в лицо ногтями, но я вместо этого отодвинул полу пиджака, показывая оружие, висевшее на ремнях возле рёбер.

– А сейчас мы с тобой поиграем в игру, – произнёс я, хрипло вытаскивая пушку, снял с предохранителя. Направил в сторону Гали. – Ты мне быстро ответишь, где тебя будут оперировать. В старом дачном доме на обработанном водкой столе или все-таки в больнице.

– Козёл! – дёрнулась в сторону окна Галя, ударила локтем, пытаясь разбить, но извините там тройное стекло, что она разбить надеялась? У любой тачки, даже при ударе не всегда лопается лобовуха, а она надеялась локтем, дура!

– Давай ещё раз. Вот у меня есть такой хороший чувак Борис Анатольевич. Помнится, когда мы в девяностые выхлопали магазин, – начал я безумно лживую, глупую историю выдавать Гале. – У нас одного чувака, Костика Лешего порезал охранник. Вот мы тогда приехали к Борису Анатольевичу на дачу. И вот он там, в своём маленьком домике вытаскивал каждого из нас с того света. Я вот тебя к нему хочу отвезти, чтобы он тебя на тот свет отправил. А что? Ошибка аборта, всякое бывает.

– Пусти. – Она дёрнулась ко мне, но я тряхнул оружием упирая его Гале в ребра

– Я снял с предохранителя.

Глава 75

Адам.

– Борис Анатольевич. – поприветствовал я главврача частного медицинского центра и протянул руку. – Спасибо огромное за то, что так быстро оформили и сразу положили на операцию.

– Да не за что. Я понимаю, всякие дела бывают. Старость не радость, как говорят. – Произнёс знакомый мне ещё по бурной молодости, а ныне владелец сети клиник Коровин Борис Анатольевич. – Часам к шести все пройдёт. Сейчас анализы и все обследования проведут и потом сразу в операционную. Там не так все сложно. Все можно будет утрясти.

– Я подожду.

– Точно?

– Точно.

Борис Анатольевич вздохнул, провёл к себе в кабинет.

– Ну ты может лучше кого-нибудь из охраны приставь?

– Нет. Я должен сам удостовериться.

По прищуру Бориса Анатольевича я понял, что он не отступится пока не узнает правду и я быстро изложил всю ситуацию.

– Некрасивая ситуация. Да. – Подтвердил мои мысли старый знакомый и тряхнул седыми волосами. – Некрасиво. Но девочка должна была понимать, с кем связалась.

Я пожал плечами.

– Ну а сам как?

Пришлось снова вкратце все обрисовывать.

– С матерью конечно не тяни. Не тяни. Если есть ответ с Польши, сразу собирайся и вези. У нас хорошие врачи. У нас хорошие специалисты, но у нас элементарно иногда нет тех лекарств, которые есть за границей. Понимаешь? У нас это просто не проходит сертификацию. А там может быть вытащат. Может повторную операцию сделают.

Я понятливо кивнул и снова посмотрел на мобильный, ожидая хоть какого-то ответа от врача матери. Плюсом ждал новостей от Родиона и пока меня Борис Анатольевич оставил наедине с собой, я быстро позвонил своему сбшнику и отдал приказы о том, чтобы приставили охрану и к отцу, и к тёще с тестем, к Родиону, к родителям Софы, к самим Софии с Назаром. Ко всем короче. Абсолютно ко всем. Я не мог пустить все на самотёк. Особенно в контексте того, что сейчас происходило.

Родион позвонил через пару часов и выдохнул в трубку:

– Слушай, все. Все. Я короче договорился с главврачом. Будем оформлять перевод и готовить вылет.

– Молодец. Как Назар?

– По-моему приходит в себя. София с него не слазит. Но она хотя бы с ним разговаривает. Правда разговор контекста такого, что не смей здесь сейчас попытаться свинтить, либо скинуть ответственность. Но они хотя бы разговаривают, понимаешь?

– Да. Тогда все отлично. Проконтролируй эту ситуацию, пожалуйста пока я занят. Я ко всем охрану приставил. Поэтому не удивляйся.

– У нас есть какие-то проблемы?

– У нас нет никаких проблем. За исключением имеющихся. Поэтому ухо востро держи. Я с матерью скорее всего полечу в Польшу и поэтому ты мне нужен будешь здесь– в сознании и с нормальными действиями.

– Я тебя понял. – Холодно ответил сын и я вздохнул.

– Да все так и будет.

Когда Галину отвезли в операционную, я зашёл в её палату и перетряхнул вещи. В кармане домашних штанов был мобильник– запароленный. Психанул и бросил телефон на кровать и стал дожидаться Галину.

Вернули через сорок минут. Она была ещё под наркозом. Поэтому я не размениваясь и не расшаркиваясь на всякие реверансы, приложил её палец к кнопке датчика, чтобы разблокировать мобильник и начал возиться в переписке.

Да, не верил я в то, что молодая девка из клуба может быть настолько настырной. Значит у неё либо был хороший покровитель, либо кто-то, кто её направлял в нужную сторону.

Провозившись с телефоном с полчаса, я наконец-таки нашёл странное сообщение: “ он упёртый. Никак не собирается даже выслушать меня”. Ответа не было. Я перебил номер телефона к себе в мобилу и скинув его начальнику службы безопасности, попросил найти абонента. Бросил телефон на кровать Галины и посмотрел на неё с отвращением, с брезгливостью. Вот, что ей не сиделось? Что за глупая баба? Зла не хватает.

Когда она пришла в себя, я все также находился в палате.

– Сегодня лежишь здесь и ближайшие два дня тоже. Твоей рукой подписаны все документы. Поэтому не думай, что ты с этой истории можешь что-то поиметь.

Она пьяно смотрела на меня и я запоздало понял, что до неё сейчас информация доходит слишком медленно.

– Здесь будет нормальный уход и проконтролируют, чтобы все с тобой было в порядке. Считай это с барского плеча подачка и подумай, насколько я все-таки оказался добр, но впредь знай– пристрелю. Тем более твоего покровителя я уже нашёл. – Хрипло выдохнув это я, двинулся к выходу и услышал хрипящее.

– Как я вас всех ненавижу.

– Ненавидь. Только в следующий раз наживку выбирай по размеру.

Бросив это, я поднялся к Анатолию Борисович. Оплатил его своевременные и крайне нужные услуги. Тот пообещал если что помочь. Я кивнул, принимая эту фразу за доброту и выдохнул.

Сел в машину. Собирался ехать к матери, но не успел– мобильный раздался тревожным звяканьем. Я посмотрел на номер телефона – врач матери.

– Адам Фёдорович, – тяжёлое, надрывное дыхание в трубку. – Адам Фёдорович, у меня очень плохие новости.

Сердце пропустило удар и мне показалось, как будто бы вся жизнь пролетела перед глазами.

Нет, она не могла. Не могла.

Она…

Она же должна потерпеть.

Я обязательно во всем разберусь.

– Была кратковременная остановка сердца, Адам Фёдорович. У меня нет для вас хороших новостей.

Глава 76

Сводило кости. Я летел на бешеной скорости к матери.

– Адам Фёдорович, я вам ещё раз повторяю: никаких хороших новостей нет. – Сказал её врач и я насупился.

– Оформляйте перевод. – Бросил коротко, не желая расшаркиваться и что-либо понимать в нашей медицине.

– Адам Фёдорович, не будет толка. Я понимаю, что вы цепляетесь за последнюю нитку.

Я вздохнул. Дипломатия из меня сейчас вылетела. Скинул пиджак.

– Оформляйте перевод.

Врач прошёлся по мне неприязненным, слегка напуганным взглядом.

Я вернулся в палату к матери. Мне казалось, что уже бледнее она быть не может.

– Не уходи. – Попросил я. – Не уходи, я тебя прошу. У тебя внук третий родится. Не уходи.

Горло стискивало железными щипцами. Хотелось заорать на всю палату. Хотелось бить в стену кулаками так, чтобы до крови.

Чтобы слезала кожа, крошились кости,

Чтобы все было по-другому.

– Не уходи. Она же тебя просит. Она без тебя не сможет. Не уходи.

Говорил, а у самого горячие болезненные слезы кипели на глазах.

– Не уходи… Я тебя прошу. Отец без тебя не сможет. Никто без тебя не сможет.

Но мать молчала.

В тишине палаты были слышны только скрипучие, хрипящие звуки работы всех аппаратов.

Это я…

Я во всем виноват.

Меня надо наказать, но никак не мою семью.

Меня надо наказать.

За что с ними-то так?

Позвоночник мне переломайте. Чтоб ходить не мог. Чтобы ползать не мог. Хоть что…

Хоть по всем кругам ада пустите меня только, чтоб никто из моих родных не пострадал.

Я виноват.

Меня наказывайте. Не их, а меня. С меня все началось, пусть мной закончится.

Это не искупление. Это на самом деле реальная плата за то, что я сотворил. Поэтому пусть все будет происходить только со мной, но никак не с моей семьёй, ни с моей матерью, ни с моей женой, ни с моими детьми.

Нет, нет, нет, нет.

Кадык дёргался, проглотить слюни не мог. В голове долбило с каждым разом все сильнее и сильнее.

Я не сел в машину. Я пошёл…

От клиники до дома– полгорода. Полгорода на ногах, в истоптанных ботинках.

Пусть меня наказывают.

Машины, встречки и мосты.

Выбирай любое– я все выдержу. Только скажи что, и отведи беду от моих родных.

Меня надо наказать за мою любовь к Устинье.

Ты берег меня, Господи. Берег меня ты, а как только я её предал– ты отвернулся от меня. Так посмотри сейчас снова в мою сторону. Посмотри и реши, что никто из них не заслужил того, что сейчас происходит. Первого меня наказывай. Меня проклинай. Меня!

Я не понял в какой момент водитель нагнал, выскочил из машины и начал трясти меня за грудки.

– Адам Фёдорович, сядьте в машину. Адам Фёдорович.

Я размахивал руками, запрокидывал голову. Зажимал глаза ладонью так, чтобы перестало болеть. Сердце сбоило и билось тройными рывками, заставляя рёбрами чувствовать удары и от каждого морщиться.

Меня, меня накажи.

Они не виноваты, что им попался на пути такой вот я беспринципный, циничный, не знающий того, что можно, а что нельзя.

Накажи меня за то, что я посчитал, будто бы силен.

Накажи меня за то, что я посчитал, будто бы могу быть на твоём месте. Ни жену мою, ни детей моих, ни родителей– меня наказывай.

– Адам Фёдорович, сядьте. На вас лица нет, Адам Фёдорович. Господи, Адам Фёдорович, зачем вы сели за руль, Адам Фёдорович?

Я ударил по газам. Казалось, будто бы лечу в никуда. Если бы мост просто кончился в момент– я этого не понял бы. Расправив руки летел бы, слушая шум ветра в ушах.

Раскаяние… Раскаяние за все то, что я совершал, за всю свою жизнь. Я не был хорошим человеком никогда. Я был точно плохим человеком настолько, что всех проклятий мира не хватит для того, чтобы я прочувствовал на себе все то, что совершал с людьми.

А ты мудрый, ты добрый дал в мои руки её бесценную жизнь. А Устинья бежала за мной. Была моим ангелом-хранителем. Я сам лично отрезал ей крылья. Меня наказывай. Хватит. Они достаточно натерпелась. Они достаточно боялись рядом со мной.

Я чудовище.

Я сама смерть.

Меня наказывай, только отведи от них беду.

Машина ревела.

Сжимал до посинения руль.

И видимо в ответ на мои молитвы, на мои просьбы, небо разверзлось громом. Тучи стекали на город, как в бездонную воронку, заслоняя собой солнце и молочно-голубой небосвод.

Слышал меня. Слышал и знал, что надо наказать. Надо проучить. Надо заплатить за все то, что я совершил.

Дождь грохотнул с такой силой, что в какой-то момент мне показалось– я оглох. Больно били по плечам тугие ледяные струи.

Я стоял с включёнными фарами напротив подъезда Устиньи.

Наказывай сейчас. Прямо сейчас.

Ветер приносил с летних парков запахи цветов, сырой земли… В неё… В неё родную уложи меня так, чтобы я никогда ничего не смог больше сделать такого, за что ты будешь наказывать моих близких.

Ну же давай.

Я здесь.

Как тогда, много лет назад.

В ее семнадцатую весну. С включёнными фарами напротив.

Наказывай.

От неё отведи беду. Это же нормально. Жизнь одного за троих. Моя за ребёнка, за внука, за мать. Я готов на эту сделку. Мне ничего не жаль. Мне для них не жаль себя.

Наказывай.

Устинья вышла из подъезда. Стояла обнимала себя за плечи. Хрупкая, тонкая. Как тогда, много лет назад. Только бабушки наверху не было.

А она меня не любила. Точнее говорила, что я Устинью погублю. Как в воду глядела, знала. Его голосом была. Знала, что погублю.

Кости хрустели, пока я преодолевал расстояние в несколько шагов.

И на самом деле, когда встаёшь на колени перед любимой женщиной– стоишь на коленях перед Богом.

Задыхаясь собственной болью, отчаянием, я упал перед ней на колени.

Обхватил её руками.

Вжался мокрым от дождя лицом в живот.

Пусть она назовёт моим именем. Пусть она назовёт этим именем третьего ребёнка. Пусть все будет хорошо у неё, у сына, у матери. А я просто уйду. Шагну и уйду навсегда.

Тонкие дрожащие пальцы скользнули по моим мокрым волосам. Прижимал к себе её, как будто бы впервые видел. Прижимал её к себе. Прятался лицом ей в живот.

И плечи дрожали от беззвучных слов.

Ну же, накажи меня!

Наказывай!

Я один единственный во всем виноват.

Глава 77

Устинья.

И снова он у дома моего с включёнными фарами стоял.

С высоты своего этажа я этого бы не увидела.

Но я вышла забрать доставку. Точнее один из охранников привёз из аптеки пакет.

Я даже успела занести его в подъезд, а потом случайно обернулась к окну.

И он стоял с включёнными фарами.

Я выскочила под ливень.

Замерла, когда он дойдя до меня, упал на колени.

– Накажи… Накажи. – Шёпотом дрожащим, с лихорадочным желанием получить возмездие, шептал Адам, прижимая меня к себе.

Я запустила пальцы в его волосы. Гладила и давясь слезами произносила:

– Встань. Встань. Хватит. Все хорошо. Все хорошо.

– Ничего хорошего. Ничего… – Он раскачивался, как будто бы пьяный, но я знала, что он не пил.

– Встань! Я тебя прошу! – Кричала я сквозь шум дождя. – Вставай же.

– Нет. Я виноват… Я виноват. Из-за одного меня: ты страдаешь, все страдают. Я виноват.

Он словно был не в себе. И вместо того, чтобы поднимать его, я упала рядом с ним на колени.

– Смотри на меня. На меня. Смотри.

Я не знала, как нормально надо разговаривать с умолишенными.

Когда у меня была практика, нас в один день отвезли в клинику психиатрических заболеваний. Там было все намного ужаснее, но я пыталась вспомнить, что тогда говорили– не спорьте, потакайте. Он сошёл с ума. Я знаю.

– Смотри на меня. Смотри. – Просила я, облизывая искусанные губы. – Смотри на меня, Адам. Пожалуйста.

– Я люблю тебя. – Дрожал его голос и я захлёбываясь болью, пыталась поймать его взгляд. – Я люблю тебя. – Совсем убийственно тихо произнёс, медленно закрывая глаза.

Я вдруг поняла, что меня тащит под его весом вниз. Я схватила его за ворот рубашки.

– Адам, Адам. Смотри на меня, пожалуйста. Пожалуйста Адам. – Шептала я, а потом не выдержав, хлопнула по щеке.

– Ну же, ну же.

Только он меня наверное не слышал, потому что падал, а я не дала. Я мягко опустила его на мокрый асфальт. Наклонилась сверху и стала хлестать по щекам.

– Очнись, очнись. Ты что, не думай, что у тебя так все легко получится. Ну же, Адам, очнись. – Кричала я, захлёбываясь и почему-то чувствовала, что мне не мои сорок с лишним лет, а все те же восемнадцать– двадцать. Да плевать, даже двадцать пять.

Я чувствовала себя, вернувшись назад в прошлое, где точно так же говорила ему на кухне, обрабатывая рану.

– Не смей закрывать глаза. Не смей закрывать глаза, Адам. Только попробуй. Надо было ехать в больницу.

– Я не мог. – Хрипло выдыхал он, упираясь затылком в стену.

Звенели инструменты. После одной из драк я поняла, что дома обязательно надо иметь почти полный комплект для перевязок и для зашивания.

– Не смей терять сознание. Не смей.

У меня из антисептика был только спирт и рана больно некрасивая. Да я бы сказала ужасная.

Сквозь стиснутые зубы, страх и боль, я зашивала стежок за стежком. Адам морщился, лупил кулаком по маленькому узкому столику, на котором лежали тогда у меня везде расписные цветные клеёнки. На них ещё по-дурацки налипал то сахар, то хлебные крошки. А я шила. Тряслась от страха и повторяла:

– Не смей, не смей закрывать глаза.

Почти как сейчас…

– Ты меня слышишь, Адам? Адам! – захлёбываясь, плакала я у него на груди и долбила по плечам.

Он не потерял сознание. Он отключился. Это не было обмороком, это не было приступом.

– Ну же смотри на меня. Ну пожалуйста. – Я пыталась просто дозваться его и он даже в какой-то момент открыл глаза. Невидяще, слепо глядел в сумрачное небо, стянувшееся стёганым одеялом над городом.

Но уже даже небо усмехалось и казалось, как будто бы сам Бог сетует на нас.

– Пожалуйста, я тебя прошу Адам.

– Я один во всем виноват. – Едва шевеля губами на выдохе, наконец произнёс Адам.

– Не смей! Не смей так поступать со мной! – Разозлилась я, разворачивая его к себе.

Холодный дождь. Его капли нагреваясь, стекали по моей коже.

– Не смей так поступать со мной! Это будет хуже, чем предательство! Это будет хуже, чем твоя измена! Не смей так поступать со мной! Я за тебя не из-за этого вышла замуж, не из-за того, что ты красивый, умный, сильный, а из-за того, что ты свою принцессу никому не дашь никогда в обиду. И любого убьёшь за неё. Не смей, поэтому не смей!

Слова бабушки звучали в голове.

– Слышишь меня? Не смей, я всю жизнь прожила за тобой, как за каменной стеной, – злым шёпотом на ухо ему. – Так будь дальше стеной, не смей сейчас никуда от меня деваться, не смей со своими наказаниями здесь носиться, не смей. Я тебя умоляю, не смей.

Мне казалось, что Рубикон пройдён.

Мне казалось, что точку невозврата мы с Адамом перепрыгнули.

Дальше пустота и неизвестность, позади горы развороченных жизней.

– Не смей, я тебя заклинаю, не смей, если ты только попробуешь, если ты захочешь вдруг исчезнуть, я возненавижу тебя, Адам, возненавижу, – захлёбываясь болью и отчаянием, шептала я, стараясь привести его в себя. – Ну же, пожалуйста, встань, встань, не сдавайся. Нет, у тебя мать, у тебя дети, у тебя, твою мать, я! Не сдавайся.

Глупое дурацкое осознание.

Все в этом мире происходит не так, как бы нам хотелось, не так, как мы предполагали, а так, как Бог располагал.

Если Адам не придёт в себя, это будет не его наказанием, а моим.

– Я тебя умоляю, посмотри на меня, посмотри, – выбившись из сил, продолжала шептать я и коснулась своими губами его похолодевших губ.