Текст книги "После развода. Бывшая любимая жена (СИ)"

Автор книги: Анна Томченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Глава 65

Адам

Я вздохнул, запустил пальцы в волосы, провёл по голове до затылка и сдавил шею.

– Нет, Устинья, тебе я доверяю намного больше, чем себе. Но здесь дело не в доверии, здесь дело… Знаешь, – я вздохнул, пытаясь подобрать слова, на самом деле выворачивать душу наизнанку это нисколько не просто. – Здесь дело элементарно в том, что, наверное, и ты, и я хорошие родители. Такие, знаешь, которые очень любят своих детей и стараются везде подстелить соломку. Но ситуация в том, что, пока мы стелим им соломки, они не растут, и можно было бы в этой конкретной ситуации жестокие уроки преподнести детям, но… Какой я буду после этого отец, если Назар потеряет ребёнка, если Родион скатится в алкоголизм, депрессию, ну, может, даже наркоту на почве своего разрушенного брака. Какой я буду отец, если мой третий ребёнок будет жить в разрушенной семье? Дерьмовый я буду отец, и вот так выходит для того, чтобы оставить хоть что-то, мне приходится идти на такие шаги. И здесь дело не в доверии, здесь дело реально в том, что хороший-плохой папа настолько помешан на том, чтобы все было в семье хорошо, на том, чтобы у детей все было, что они не видит ни черта что разрушает. И вот даже сейчас… Устинья, они не выкарабкаются, они сами не выкарабкаются. Сильных людей видно по глазам. Они драть готовы, разрывать, кровь выпускать, у тебя по глазам это видно. Ты глотку перегрызёшь за своего ребёнка. И, уходя тогда от меня с маленьким Назаром, ты мне глотку была готова перегрызть. Сильная. Сильная-слабая женщина, и я сильный, я-то в прямом смысле умею глотки грызть. Меняфто жизнь тряхнула неплохо, одному Богу известно, права мать, ещё непонятно, где бы я был, если бы не ты, сила без мозгов тоже не самый лучший вариант. Ты была моим расчётливым холодом, ты была моей тихой гаванью, пристанью. Ты была и остаёшься всем для меня, но самое главное – настоящим моральным ориентиром. И да, наверное, я слишком многого перехватил за эти годы брака у тебя, что я тоже не могу позволить, чтобы мои дети страдали. И поэтому происходит все так, как происходит. Дело не в доверии. Дело в том, что я не могу поступить иначе. Мне нужно сохранить и приумножить. Из Родиона может что-то получиться.

Я вздохнул и медленно опустился напротив Устиньи.

– Вот у него сейчас в голосе сталь зазвенела, вот он сейчас, если не сломается, многого добьётся. За Назара я не знаю, он сломлен, он подавлен. И он не знает, что делать, настолько не знает, что делать, что он не слышит меня, а если он не слышит меня, значит, мне придётся делать все самому. И да. Вот это как раз принцип плохого-хорошего отца.

Устиния отпила из кружки чая и посмотрела на меня грустно и печально.

– Ну, может быть, ты просто ошибаешься. – Предложила она совсем какой-то иномирский вариант.

Я пожал плечами.

– Нет, нет, Тина, я не ошибаюсь, я рад бы иногда ошибиться, да только не всегда это выходит. Я рад бы иногда чего– то накаркать, да только не получается. И в разделе имущества доверие играет вообще самую незначительную роль. Больше идёт понимание, что если не я, то никто. Это не упрёк. Мне действительно по большому счёту было особо не до твоих клиник. От того, что ты в них не появлялась первые месяца после развода мне было ни тепло, ни холодно. Я подписывал акты. Я проверял все счета. Это не говорит о том, что я не доверял. Это говорит лишь о том, что здесь я хотя бы видел границу, что в твою песочницу лезть нельзя, но с ребятами у меня этих границ нету, потому что они маленькие, а я глупый отец. Ну вот, захотел Родион жениться рань-пересрань. Вот почему бы мне вместо того чтобы потакать, просто долбануть кулаком по столу и сказать нет, а даже если бы послушался, пусть бы сам всего добивался, а не у папы под крылышком, в тепле и уюте, где пировала лихая жадность его жены. Захотел Назар свой бизнес открывать, можно же было тоже ударить кулаком по столу и сказать, нет, у тебя ни опыта, ни знаний, ни понимания, ничего нет, поэтому сиди и работай. Но я же посчитал, что так будет лучше, а оно вышло, как обычно, через жопу…

Исповедоваться и признаваться в том, что много где косячил, было больно. Настолько, что я физически ощущал какую-то резь в груди и старался незаметно потереть ребра.

Устинья нервно вздохнула, как будто бы набираясь смелости сказать мне что-то, но я пожал плечами.

– И знаешь… Вот в нашей с тобой ситуации я тоже плохой муж, потому что подумал, что честнее прийти и сказать тебе о том, что мы разводимся, да, только я не усмотрел тот факт, что мы разводимся из-за моей измены. Струсил в самый последний момент, но честно же поступил, честно же ушёл. Честно же высказал свои опасения относительно третьей беременности. И вот неоднозначная, знаешь, какая-то ситуация получается, что вроде бы я и что-то сделал нравственно правильное, но подоплёкой к этому была абсолютно чудовищная, ужасная причина – предательство, так что нет, Устинья. Здесь вопрос стоит не в доверии.

Я зажал ладонями глаза и тяжело вздохнул.

– Здесь вопрос стоит исключительно в том, что иногда надо уметь затормозить. Иногда надо понять, что не все, чего желаю я, этого желает господь, так бывает и дерьмово, что я это осознал только сейчас. Стоя на перепутье, стоя у разбитого корыта, и абсолютно не понимая, за что хвататься, но я тебе обещаю, что я все исправлю.

У Устиньи по щекам потекли слезы, она постаралась скрыть их от меня, отвернулась.

А я, чтобы не смущать, осторожно встал из-за стола, сделал несколько шагов в зал. Я не хотел, чтобы она чувствовала себя помимо того, что была преданной ещё и униженной, она имеет право на свои слезы.

Глава 66

Адам.

– Я не сильная, – шепнула Устинья, пристёгивая ремень безопасности.

Я дёрнулся, непонимающе посмотрел на неё.

– Ты о чем сейчас?

– Я не сильная, ты говорил, что я сильная. По глазам моим, видно, жизнь тряхнула. Жизнь долбанула, но, Адам, я не сильная.

Она обняла себя за плечи, словно показывая, насколько беззащитна.

– Нет, Устинья, – мягко ответил я и покачал головой. – Сильные люди рожают слабых людей. Поэтому как бы тебе не казалось, что ты у меня слабая, на самом деле ты очень сильная женщина. Это надо ещё попробовать и попытаться отъявленного психопата сделать порядочным бизнесменом. Это ещё надо попытаться этого психопата вытащить из самого дерьма. Поверь, слабая женщина не остаётся. Она уходит, а ты, стискивая зубы, тащила за волосы меня, тащила из этого болота.

– Ты сам себя тащил, – сказала Тина тихо и сморкнула слезы. – А я…мне кажется, иногда, что я настолько какая-то неправильная, что ли? Ты вот ушёл, а я сидела и не понимала, что мне делать. Ты вот ушёл, а мне казалось, у меня жизнь кончилась.

– Ну, если б ты сразу узнала про измену, ты бы была более активной, поверь мне. Ты бы мне просраться дала ещё документы из загса не получив.

Устинья покачала головой, не хотела мне верить, не хотела понимать, что самая истинная и большая сила женщины в её слабости, как бы это по-дебильному не звучало.

– Я вот просто вспоминаю. Что было у родиона на дне рождении, стояла растерянная, взмахивала руками, не понимая, что, что, что теперь происходит. Если бы не ты… Если б ты не сориентировался. Господи, я как вспомню, как ты Софию выдернул из-под машины, Адам, если бы не ты ни у кого бы не было сегодня, понимаешь?

– Нет Устинья, я не понимаю. Потому что ты рассуждаешь об абсолютно неправильных вещах. Есть дела женские, есть дела мужские. Можно было бы сказать, что я вот тоже какой-то не такой, потому что вдруг мне ребёнка месячного дашь на руки. А я сам в говне извожусь, ребёнка в говне извожу, ну тупо от того, что, ну, руки у меня здоровые и фиг я надену этот малюсенький памперс на него. Так, и здесь бывают ситуации там, где нужна женская логика, женская реакция, а бывают ситуации, где нужна мужская сила. И все на этом. Так что ты сравниваешь вещи, которые можно описать, как смешать тёплое с солёным. Вот что ты пытаешься сделать. Не надо говорить, что ты беспомощная. Не надо говорить, что ты никакая. Ты самая лучшая.

Я завёл машину и быстро отвёл глаза. Противоестественно, неправильно в носу защипало. Да, моя жена самая лучшая, и я, тварь такая, её предал неосознанно, зло, жестоко. Теперь я разгребаю плоды своего предательства, нельзя считать, будто бы все в этом мире закономерно, все в этом мире происходит, потому что случился какой-то катарсис, нет. Я был достаточно суеверным человеком. Никакого закономерного катарсиса в моей семье не было. Это я получил расплату за грехи, за свой самый главный грех. И Бог мне прощал все, он прощал мне все моё прошлое, он прощал мне всю мою работу. Намекая на то, что имея такую чёрную, прожжённую душу, я умудряюсь так искренне и безумно любить одну единственную женщину. И вот когда я умудрился предать любовь к ней, я получил по самое не балуйся, я получил со всех сторон.

Мои дети несчастны.

Моя мать при смерти, отец вот вот за ней пойдёт.

Устинья неизвестно, доносит ребёнка или нет.

Это все только из-за меня, я был слишком суеверным для того, чтобы не брать в расчет свои грехи.

До больницы доехали быстро, и мне даже показалось, что я гнал как сумасшедший, тупо из-за того, чтобы больше не думать о том, кто в этом виноват и что с этим делать.

Устинья вышла из машины, я обошёл тачку, перехватил жену за руку, приобнял, посмотрел на палящее солнце.

– Она совсем не приходит в себя. Да? – Спросила Тина, уже стоя перед палатой реабилитации там, где под проводами и с этими датчиками лежала мама.

– У нас не было свидетельств того, что она приходила в себя, – сказала тихо медсестра и опустила голову. – Мы не оставляем её. У неё несколько сиделок, все это контролируется, замеряется пульс, давление. Каждый час мы стараемся отследить все изменения. Мы используем питание. Сами понимаете как это…

Устинье выдали больничный халат, мягкие бахилы, шапочку на волосы. И она, тихо зайдя в палату, присела на кресло рядом с койкой.

Я отвернулся от окна, которое было в боковой стене. Зажал ладонями глаза.

Мать была в плохом состоянии. Кожа потускневшая, посеревшая. Мать была настолько в плохом состоянии, что в какие-то особенно дерьмовые моменты, у меня появлялись мысли, что наш врач прав, и мы просто оттягиваем безнадёжное. Из-за того, что замок не щёлкнул, палата осталась приоткрытой, и я услышал мягкий голос.

– Мам, мамочка, – позвала Устиния.

И я резко обернулся.

Устинья склонилась к матери, поймала её за руку, прижала тыльную сторону ладони к губам.

– Мамочка, мам, пожалуйста, я же знаю, что ты меня слышишь, а если не слышишь, ты меня чувствуешь, мам?

Устинья всхлипнула и покачала головой, растирая слезы по руке матери.

– Мам пожалуйста, мы очень сильно тебя ждём, нам тебя так не хватает, тебя очень сильно не хватает твоему сыну, пожалуйста, мам. Я тебя умоляю, сделай рывок. Просто приди в себя, а Адам остальное поправит. Ты же знаешь, что он держит обещания. Мам, пожалуйста. Я тебя умоляю, мам.

У меня дрожали губы, позвоночник то и дело простреливало огненными разрядами, а каждая мышца как будто бы была насквозь нашпигована иглами.

Я стоял, трясся, сжимал до боли кулаки.

– Мам, он один не выберется. Мам, пожалуйста, пожалуйста. Мам, приди в себя. Я тебя очень прошу. Я тебя очень люблю, мам.

Глава 67

Устинья

Я не могла поверить, что мать лежала без чувств.

Я очень хотела её дозваться.

Я правда хотела, чтобы она открыла глаза и сказала:

– Деточка, ну что ты здесь убиваешься? Сейчас, сейчас маленько отдохну и приеду пирожки с капустой стряпать.

У меня была не та свекровь, про которую шутки шутят и анекдоты рассказывают. У меня была самая лучшая свекровь, и поэтому сейчас я не могла равнодушно смотреть на то, как она лежит и не реагирует ни на что. Поэтому я уговаривала, я просила её.

– Мам, вернись, пожалуйста. Мам, мам, приди в себя. Я тебя прошу. Мам, мне не справиться одной, пожалуйста.

Я не помню, сколько я времени провела в больничной палате.

Только когда сиделка зашла и попросила освободить палату, я поняла, что время уже близится к полудню.

Адом сидел на скамейке в коридоре, зажимал ладонями глаза.

– Ты не пойдёшь?

– Пойду. Но после четырех приеду.

Я вытерла дрожащей рукой лицо и, замявшись, спросила:

– У тебя сегодня дела?

– Да, дела есть, поэтому давай я тебя отвезу домой.

Я не стала противиться.

Меня всю потряхивало.

Я не понимала, как такое могло случиться со свекровью?

За что?

Она же…

Она же ничего никогда плохого не сделала.

Она же была самой чудесной бабушкой.

Самой лучшей матерью, самой лучшей второй матерью мне.

О другой я и мечтать не могла.

Почему с ней это произошло?

В машину села и безжизненно откинулась на спинку сиденья.

Всю дорогу смотрела в окно, подмечая, как менялся цветущий город. То самое лето, которое стало расколом для всей семьи.

То самое лето, которое принесло ужас.

И с этим надо было что-то делать, но я пока не представляла что.

И по идее, по-правильному, надо собраться с силами, и какой бы слабой я себя не считала, мямлей какой-то, надо собраться с силами и хотя бы выйти на работу, хотя бы разобраться с клиниками, с кадрами, с клиентами, с бухгалтерией, с юридическим отделом.

Адам привёз меня домой и, помявшись, потоптался у подъезда, не зная, что мне сказать, Я тоже не знала что можно говорить в такие моменты, поэтому вполне искренне призналась:

– Я очень хочу, чтобы мама пришла в себя

– Я тоже. – выдохнул Адам и качнул головой.

Домой заявилась внезапно и поэтому, увидев Машу, которая почему-то с заговорщицким видом стояла и к чему-то прислушивалась, тоже нахмурилась.

Держа внучку за руку, я двинулась в сторону источника шума и замерла возле кабинета Адама.

Его занимал Родион, была громкая связь.

– Да чтоб ты сдох, чтоб вся твоя семейка сдохла. – Кричали с той стороны. Я отчётливо слышала голос отца Даши.

– Сдохну, – холодно отвечал Родион. – Все мы когда-нибудь сдохнем.

– Да ты знаешь кто? Да ты вообще антихрист, как тебя земля носит? Ребёнка забрал.

– А что надо вашей шлюхе дочери его оставить? Для того, чтобы вырастила такую же беспринципную тварь, которая влезла и сломала несколько семей?

– Да пошёл ты, знаешь куда? Чтоб у тебя все померли вокруг, а ты загибался, понял? И бабка твоя скопытится!

– А я за это зубы пересчитаю всем. – и в голосе Родиона было столько яда, столько какой-то неразбавленной злости, что у меня мурашки шли по коже.

Маша не понимала ещё о чем шел разговор, поэтому просто подстраивалась под меня, видя, что я меняюсь в лице, она точно также хмурила бровки, либо приоткрывала ротик.

А меня просто парализовало при звуках голоса сына.

Таким Родиона я не знала.

Родион всегда немного рассеянный, весёлый, Смешливый.

Нет, сейчас в кабинете сидел не мой Родион.

Сейчас сидел в кресле Родион Адамович Завадский.

Я прижала Машу к себе и услышала визгливую ноту матери Даши.

– Мы на тебя в суд подадим и, знаешь, все отсудим, все отсудим. Ты пойдёшь на паперть. Ты столько лет мучил нашу дочь, ещё и внучку забрал. Ты пойдёшь на паперть.

– Вперёд. – холодно, на выдохе, произнёс Родион, я привалилась плечом к стене, чувствуя, как у меня мурашки поднялись по всему телу. – Давайте суд, я буду рад. Я покажу прекрасные переписки вашей ненаглядной дочери, а ещё расскажу о том, как она, не постеснявшись никого, спала с моим братом. И тогда, думаю, процесс примет другой оборот.

– Да мы тебя сгноим, ещё потом будешь в тюрьме сидеть за то, что украл ребёнка.

– Я отец. Биологический, фактический. Я не могу украсть то, что принадлежит мне. А вот вам следует вещички собрать. И быстро свалить из моей квартиры. Время вам до вечера. В противном случае, вещи за вас будут собирать менты. Надеюсь, я достаточно хорошо объяснил свою позицию относительно этого вопроса или мне повторить при личной встрече?

Я не могла поверить в то, что это был Родион.

Дежавю ужасное, нахлынувшее со всех сторон дежавю охватило меня.

Это слова Адама.

Это голос Адама.

Это его постановка речи.

Но диалог не продолжился, раздались громкие гудки.

В кабинете что-то зашуршало. А я посчитала, что бессмысленно скрываться, стоять, прятаться, и тихо зашла внутрь

– Да, мамуль. – легко отозвался сын, глядя на меня искрящимися глазами. – Я переживал. Хорошо, что хоть отец написал, что ты осталась у него. Ты больше так не делай.

– Да прости, – нервно отозвалась я и, помявшись, уточнила. – Ты сегодня не на работе, если что, езжай, я с Машей побуду.

– Я сегодня не на работе, но мне все равно надо съездить кое-куда и кое-что поправить.

Я напряглась, но Родион счастливо улыбнулся, заставляя меня поверить в то, что, возможно, идёт разговор о бизнесе, но тем не менее, когда ближе к двум часам сын собрался и поехал куда-то, я, не выдержав, набрала Адама.

– Что-то случилось? – озабоченный голос.

– Я не знаю, но Родион куда-то уехал, а днём ему там тесть с тёщей проклятия всякие сыпали.

– Ты боишься? – Адам не издевался, ему реально были интересны мои чувства.

– А вдруг он совершит какую-нибудь ошибку?

Адам вздохнул.

Я вдруг поняла, о чем он говорил.

Соломка подстеленная.

– Родная я, конечно помогу сыну. Но думаю, не стоит вмешиваться в действия мужчины, а не мальчика.

Глава69

Адам

Родион вздохнул и, оттолкнувшись от машины, осмотрел поле боя.

– Так, слушай. – Снова вернулся ко мне сын. – Давай-ка сейчас мы с тобой ещё кое-что сделаем.

– И что же, удиви меня… – вскинул я брови, понимая, что один приступ самостоятельности ещё не гарант того, что Родион и дальше будет делать что-то для того, чтобы разрешить эту ситуацию.

– Да я не собираюсь тебя удивлять, в конце концов, мне не пять лет, чтобы я выучил стишок и, стоя на табуретке, тебе его читал.

Родион взлохматил волосы на затылке и, пристально глядя в глаза, произнёс:

– Сейчас я в квартире там пошуршу, все проверю, охрану отпущу и поехали, сгоняем к Назару.

– Зачем?

– Ну как это зачем? Ты сам только что сказал, что он не может прийти в себя, а я считаю, что это плохо.

Родион исчез также быстро, как и появился.

Я крепко задумался, как же так выходило…

Наверное, правильно выходило.

Всю жизнь говорили, что Родион чисто сын Устиньи, её характер, её мысли. И вот так выстрелило сейчас, что именно характер Устиньи устоял, а Назар, который вроде был похож на меня, ломался, и, наверное, это даже немного закономерно.

Родион вернулся ко мне через двадцать минут.

– Ну давай, погнали, погнали, рвём когти, – произнёс он, вытаскивая мобильник, стал что-то стучать.

Я скосил глаза, заводя машину.

– С кем ты?

– С мамой… Переживает, волнуется.

– Ты там смотри, чтобы она не сильно волновалась.

– Да я и так уж по максимуму стараюсь. Да и тут ещё и на работу надо выходить.

Я проследил за сыном.

– Как-то с Машкой пока не получается. То ли няньку ей, то ли ещё что… Я к Градову хотел попасть, но ты в курсе, что он выборочно принимает…

Пожал плечами.

– Такое чувство как будто не заинтересован в клиентах.

– Ну, может, он и не заинтересован в клиентах, – заметил сквозь зубы, но Родион качнул головой.

– В любом случае не Градов, так кто-нибудь другой.

– То есть ты уже серьёзно настроился?

– А скажи мне, как не серьёзно настроиться? Ну давай разверни эту ситуацию иначе. Хорошо. Вот у меня зарплата больше сотки, четверть на алименты. А это с каждым месяцем будет увеличиваться, потому что зарплата будет расти. И что ты действительно считаешь, что все эти деньги пойдут на Машу? Нет, я тебе скажу больше, Маша этих денег вообще не увидит. Я не считаю, что я делаю что-то неправильное. За столько лет я уже оценил прекрасно перспективы жизни с собственной супругой…

– Еще скажи, смиренно их терпел.

Родион фыркнул.

– Знаешь, одно дело, когда вроде бы понимаешь все недостатки человека, но все равно какие-то достоинства перевешивают…

– И какое же у неё было достоинство. – Грубо спросил я и, перестроившись в ряд, съехал на развязке.

– А тебе все скажи. Ну, на самом деле, нет, это скорее привычка, страх, что все разрушится, все будет не так, как прежде, и очень большая привязанность именно на фоне того, что знаешь, первая любовь, первые отношения, вот это все. Я даже помню, что вот эта вот манипуляция всегда срабатывала. «Родион, аомнишь, как мы». Она всегда начинала в моменты, когда понимала, что у меня сейчас крыша поедет. «А помнишь, как мы?» И тогда вроде попускалр, но сейчас я, оглядываясь назад, понимаю, что все это дерьмо, и трезвым взглядом рассматривая свою супругу я не хочу, чтобы моя дочь жила так. Нет, меня это не устраивает. Ну, не устраивает хотя бы по той простой причине, что для своих трех Маша слишком много знает о взрослом мире, но слишком мало знает о жизни.

Я хмыкнул, понимая, к чему вёл Родион.

– И поэтому я думаю, что это лучший вариант, я не говорю, что запрет на общение или ещё что-то, пожалуйста, пусть общается, но Маша останется со мной. И не то, что там какая-то поделённая опека, нафиг! Для того, чтобы она там пол месяца жила у неё, а потом приезжала ко мне и не понимала, почему папа такой дурак. И ладно, дурак, это ещё самое мягкое.

– Ты верно рассуждаешь, – произнёс я и на перекрёстке ушёл в сторону больницы. Я не знал, что хотел сказать Родион Назару. Я не знал, что он собирался сделать, но когда мы оказались в коридоре картинка была практически несменяемой, и от этого только болезненней.

Назар сидел как побитый пёс на скамейке. И раскачивался взад вперёд.

Родион, опередив меня, стартанул к брату и, подлетая, хлопнул со всей силы по плечу.

– Ну ты чего, – произнёс младший, глядя на старшего с каким-то изумлением и удивлением.

– А ты что здесь? – Произнёс Назар, и я остановился, не доходя до них.

– В смысле, что я здесь, у тебя жена после родов. Ребёнок в неонатологии. А я что, не должен приехать?

– Ты же… – Назар качнул головой и как будто бы не веря в то, что увидел.

– Ну я же и че? – Фыркнул Родион и, толкнув брата, стал усаживаться рядом.

– Ты же теперь все знаешь.

– Ну и что? Что у неё на лбу было написано, что она моя невеста или как?

Я потёр кончиками пальцев щетину.

– И вообще, ты что-то излишне дурак сентиментальный, такое чувство, как будто бы ты не не невесту мою зажимал, а как минимум дочь родную, ты чего?

Назар неверяще глядел на Родиона, а я понимал, что это единственные, наверное, правильные слова.

– Хорош здесь сопли распускать. Тебе Софку надо вытаскивать, а ты здесь сидишь, ноешь, ещё на меня, смотришь как на врага народа. Ну, трахнул её и трахнул. Я-то здесь причём?

– Это же твоя жена, – заметил Назар, и Родион со всей силы долбанул кулаком Назара в плечо.

– А твоя жена сейчас в реанимации. Так что давай не будем здесь… Было такое много лет назад, что теперь мне тебя на распятие подвесить? Тогда ты будешь счастлив, что свою вину искупил?

– Я…

– Ну что ты, что ты?

Младший тяжело вздохнул и качнул головой.

– Бабы приходят и уходят, а семья остаётся. Поэтому хвост пистолетом Назар, погнали решать вопросы.