Текст книги "(не) Обручённые (СИ)"

Автор книги: Анна Снегова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава 13. Бастиан

– Бас! Я хочу, чтобы ты сделал мне ребёнка. Немедленно. Прямо сейчас.

Заявляет моя невинная скромница Мэг. И тут же опускает глазки в пол, как и положено приличным девственницам. Как будто не она вот сейчас, сию минуту просит меня этой самой девственности её лишить. Нет, не просит – требует! Смешная. Всё равно, что требовать у хищника, который давно уже выслеживает тебя, поскорее съесть.

Она вся дрожит в моих руках, и как будто сама не верит своей смелости – как крохотная пичужка, что села на огромного льва. Вот только если лев всё это время пытался держать себя в руках, чтоб не сожрать свою птичку одним укусом, это не значит, что куда-то пропали его голодные инстинкты.

Ты, кажется, ждёшь, что я сейчас стану с тобой спорить и доказывать, что твой план – полная ерунда? Вон какие глазёнки настороженные.

Но я тебя удивлю.

Мне очень нравится твой план.

Очень нравится.

Правда, в своих мечтах ты оказалась намного смелее меня. В моих это ни разу не простиралось дальше того момента, как я вхожу в твоё нежное, податливое, ждущее меня тело – и наконец-то делаю полностью, абсолютно своей.

Ты пошла дальше – ты сделала эту мечту идеальной.

Я не уверен, что ты сама понимаешь, насколько твой план освобождения безумен и трудно осуществим. Я не представляю, чтобы где-то во всех бесчисленных вариантах Мироздания был мир, в котором ты и я могли бы быть просто счастливы – обычным тихим семейным счастьем, где бы нас с тобой оставили в покое. Ты знаешь только половину всей беды. Ты не ведаешь ничего о Темноте – и поверь, этот капкан, чьи створки вот-вот окончательно сомкнутся на моём горле, намного страшнее того, что когда-либо был в состоянии придумать твой брат.

Но я промолчу о Темноте и в этот раз. А ведь она едва не убила меня прошлой ночью, когда я посмел рушить её планы, когда просил тебя не ходить к брату. Добровольно променял шанс освободиться на вечное заточение – лишь бы тебя не потерять.

Тьма била наотмашь, резала меня на куски, ярилась и кричала мне прямо в мозг, что едва сдерживается, чтобы не убить, что пощадила меня только потому, что слишком много сил вложила в такого безмозглого идиота, как я, и теперь ей жалко результата своих трудов. А потом весь день разрывала мне голову изнутри медленной пыткой, мстя за строптивость.

Как я могу сказать тебе о Тьме внутри меня?

Не сейчас, когда ты смотришь на меня такими ждущими глазами.

Такими любящими глазами.

Я подарю тебе эту иллюзию того, что у нас с тобой может быть счастливый финал.

Моя нежданная.

Моя невероятная.

Моя невеста. Которой вряд ли суждено когда-нибудь стать женой.

Жизнь моя, страсть моя – Мэг.

Молча и без лишних слов хватаю мою девочку. Встаю вместе с ней, прижимая к себе. Несу её ровно два коротких шага. И укладываю на тощий матрас. Мимолётный испуг в огромных тёмных глазах сменяется смущением и… любопытством.

Если бы моя жизнь сложилась по-другому, я бросил бы Империю к твоим ногам.

Ты достойна королевской перины, усыпанной белыми лепестками роз в нашу первую брачную ночь. Ты достойна была разделить со мной корону. Но разделишь только тюремную камеру и страсть осуждённого на медленную казнь.

Жизнь моя, страсть моя – Мэг.

Ты сказала, что любишь. Вот так просто и откровенно, призналась мне первой.

И смотришь сейчас с таким обожанием в глазах, что мне становится страшно. Достоин ли я такой любви? Я ведь вовсе не благородный рыцарь, идеал такой принцессы, как ты. Благородный рыцарь не соблазнял бы тебя методично ночь за ночью – так, чтобы ты, наконец, перестала бояться и прятаться от меня сейчас, когда я медленно тебя раздеваю.

Наверное, благородный рыцарь не стал бы и делать тебе ребенка. Но этот сорт благородства уже выше моих сил.

А ведь я никогда не задумывался даже о таком.

Но в момент, когда слова о ребёнке сорвались с твоих губ, понял, что хочу этого тоже. Больше всего – больше свободы, больше жизни.

Я хочу, чтобы с тобой осталась часть меня, когда меня не станет. А я боюсь, что это случится уже очень скоро.

Я хочу, чтобы моя жизнь продолжалась через него – через его глаза, через его память, в которой я буду жить, презрев смерть. Чтобы когда-нибудь наш дальний потомок совершал безумства, с гордостью заявляя, что ведёт свой род от «того самого» сумасшедшего Короля-без-Короны. Который хотел слишком многого от своей жизни. Поставил на кон всё. И проиграл.

Но перед этим познал все радости мира.

Я раздеваю тебя в этот раз полностью. И покрываю поцелуями с головы до ног. Ты по привычке ещё пытаешься противиться самым смелым моим ласкам, но это последнее сопротивление я преодолеваю своей упрямой настойчивостью. Я хочу тебя всю. Хочу пробовать на вкус, сталкивать в пропасть и лететь в неё рядом, сводить тебя с ума – ведь я уже сошёл.

Нам некуда спешить.

У нас впереди ещё целая ночь.

Одна-единственная ночь.

Поверь, моё сокровище. Я очень хотел бы ошибаться. Но меня наотмашь бьёт в солнечное сплетение предчувствием. Что эта ночь будет последней. Не могу понять, откуда взялся этот леденящий страх. Может, я ошибаюсь, и просто привык воспринимать каждую нашу ночь, как последнюю, ведь всегда был миллион причин, почему ты можешь не вернуться ко мне снова.

Но что-то подсказывает. В этот раз так и будет. Следующей ночью ты уже не вернёшься ко мне.

Последняя ночь. Пусть она длится так же долго, как длится время. Как будто кто-то невидимый увидел нас и решил остановить движение солнца и луны по небу. Чтобы подарить нам хотя бы еще один час вместе.

Я не так наивен, чтобы верить, как ты, что твой брат будет достаточно милостив, чтобы отпустить меня, если узнает о ребёнке. Скорее моя голова полетит с плеч в тот же самый день.

Но твёрдо уверен в одном – он никогда не тронет и пальцем свою обожаемую младшую сестрёнку. Так что если это цена за то, чтобы провести ночь с тобой – и оставить тебе свою частицу… я готов заплатить.

Как сильно все изменилось с тех пор, как ты появилась здесь, моя Мэг.

Как сильно изменилась цена – и то, что я хочу купить за эту цену.

Тогда я собирался обмануть тебя, чтобы с твоей помощью получить свободу.

Теперь… Больше всего на свете, больше жизни сейчас мне хочется возродится снова – в нашем с тобой ребёнке, Мэг.

А ты расскажешь нашему сыну мою историю не так, как это в учебниках, сердце моё. Я это знаю.

…Я хотел быть нежным с ней в её первый раз.

Я правда пытался.

Но очень скоро полностью потерял контроль. Как это всегда бывало с нею рядом.

Я видел, что ей больно. Я был в самое сердце сражён тем, как доверчиво и покорно она принимала от меня эту боль. Ведь в любую минуту моя маленькая колдунья могла просто уйти. Но она оставалась со мной.

И принимала всю мою ярость и голод.

Всю злость и ожесточённость, что накопились за десять лет моего смертельного одиночества.

До синяков, которые наверняка останутся на её нежном теле от моих пальцев.

Я пытался сказать ей без слов, как много значит для меня её жертва.

Я пытался губами написать на её теле клятву в том, что как бы ни сложилось дальше, она – лучшее, что случилось в моей жизни.

Она широко распахивала свои огромные глаза и смотрела куда-то мимо меня, смотрела в себя, прислушиваясь к тому, что происходит сейчас с ней. В ней. И я был заворожен этим зрелищем.

Я же мог смотреть только на неё.

Поэтому я не пропустил тот момент, когда для неё к боли стало примешиваться наслаждение. Такое же пряное, острое и опасное, как то, что чувствовал я сейчас. И мы стали делить эту горькую сладость на двоих.

Надеюсь, музыка её стонов и хриплых вскриков останется в моих ушах навечно и заглушит голос проклятой Темноты.

Теперь ты тоже знаешь, как можно терять контроль, – да, моя Мэг?

Когда ты впиваешься тонкими пальцами мне в спину, когда царапаешь кожу до крови, когда твои стройные ноги обвивают мои бёдра – так, будто боишься выпустить меня хотя бы на секунду из своих объятий – о чём ты думаешь?

Неужели тоже предчувствуешь, что для нас есть только одна эта ночь?

За которую я трижды делаю тебя своей.

Потому что тоже не могу выпустить из рук ни на миг.

Я хотел бы остановить движение солнца на небосводе.

Я хотел бы убить его, чтобы кроваво-алый рассвет никогда не наступал.

Я хотел бы, чтобы наша последняя ночь длилась вечно.

Глава 14 (Мэг)

Медленно-медленно выплываю из забытья.

Безумно не хочется. Поэтому всеми силами стараюсь задержаться где-то на границе сна и бодрствования.

Вокруг – непроницаемая тьма. Под моей щекой размеренно и гулко бьётся чужое сердце.

В сильных руках держащего меня мужчины мне спокойно, будто в колыбели.

По его дыханию угадываю, что не спит. Почему-то кажется, что вообще сегодня так и не спал. Чтобы не терять ни единой драгоценной минуты вместе.

А я…

Впервые в жизни я понимаю, что совершенно потерялась во времени.

– М-м-м-м… Бас… уже утро скоро? Или пока глубокая ночь?

– А ты как думаешь?

Даже в темноте чувствую, что он улыбается. А у меня внутри светит собственное солнце – моё огромное, всепоглощающее счастье. Поэтому мне хочется улыбаться тоже.

– Ну, не зна-а-а-аю… ты меня столько раз будил за ночь, что мой внутренний будильник совсем сбился!

– Прости, – усмехается Бастиан. И не слышно, чтоб раскаивался хоть на каплю.

Потягиваюсь кошечкой, изгибаюсь…царапаю грудью твёрдую мужскую… и тут очень ярко и наглядно ощущаю, что нарываюсь на четвёртый заход.

Задумываюсь ровно на секунду. А потом…

– Мур-р-р!..

Льну снова и потираюсь щекой об его плечо.

Бастиан вздыхает.

– Сокровище моё, уже почти рассвет. Нельзя рисковать. Не то голову потеряем с тобой, и только представь тогда…

– Хорошо-хорошо, я поняла! Встаю, – тоже вздыхаю я и усаживаюсь вертикально. Чтобы тут же охнуть и плюхнуться обратно.

– Что такое? – обеспокоенно переспрашивает Бас.

– Сидеть… как-то… не очень… – смутившись до ужаса, я ныряю с головой под колкое шерстяное одеяло.

Между ног ноет и тянет так, что пожалуй, если вдуматься, то и лежать мне тоже не очень.

– Прости, – снова повторяет Бастиан. И ровно с таким же процентом раскаяния.

А потом ныряет ко мне под одеяло.

– Ай-яй! – взвизгиваю, потому что его отросшая щетина царапает мне щекотно живот.

– Не дёргайся. Раны положено зализывать.

– Бас, нет… о, мой бог… но…

– Полчаса до рассвета у нас ещё есть.

Как странно течёт время.

Иногда годы пролетают в один миг.

Но иногда полчаса растягиваются в целую вечность.

***

А потом я кое-как на дрожащих ногах добираюсь до стола и зажигаю последний огарок свечи.

А потом Бастиан, едва прикрытый краешком одеяла, подперев рукой голову и щурясь, словно довольный кот, рассматривает меня, пока я судорожно пытаюсь впрыгнуть поскорее в платье.

А потом он встаёт меня провожать, и до нас доходит, что мы забыли об одной немаловажной детали, которая может погубить всю нашу конспирацию на корню – простыни!!! Мы переглядываемся, и я краснею до корней волос. Если кто-то увидит у него в камеретакиепростыни, решит, что тут ночью как минимум кого-то прирезали.

Поэтому я кое-как сгребаю их в узел и забираю с собой. А заодно подхватываю с пола испорченную напрочь белую рубашку Бастиана, которую он ночью мочил водой из кувшина, чтобы вытереть меня. Сама я и пальцем не могла пошевелить.

Потом – ещё один прыжок обратно в камеру, я притаскиваю ему свою простыню, наскоро сдёрнутую с собственной постели. Я-то ничего, своим служанкам навру, что лунные дни невовремя пришли.

Потом мы с ним целуемся до тех пор, пока не потрескаются губы.

– Мэг, пора.

Я всхлипываю и висну у него на шее.

Шаги где-то далеко. Я их уже слышу.

– Мэг…

Пытается отодрать меня от себя, но я только крепче сжимаю руки у него на шее и отчаянно качаю головой.

– Мэгги, сердце моё, счастье моё, это же ненадолго! Малышка моя, девочка моя, так надо, ты должна! На один всего день, ты же вернёшься следующей ночью, ну потерпи, ну всё, всё…

Он врёт.

Он мне врёт.

Я же слышу.

Он не верит сам в то, что сейчас говорит! И мне хочется реветь навзрыд, как маленькому ребёнку, которому очень и очень страшно. А в этот самый момент мне становится так страшно, что почва уходит из-под ног.

В конце концов, голос предаёт его и срывается. Бастиан обречённо умолкает.

Я не знаю, где нашла силы оставить его и уйти. В двери уже звенели ключи. Мне подумалось – пусть бы увидели! Ничего не могло быть для меня в тот миг страшнее, чем разжать руки.

14.2

***

Вернувшись в комнату, теперь уже насовсем, решаю всё-таки успокоиться. И прекратить вести себя как дура. Это всего один день. Сколько уже было у нас таких дней разлуки? Едва настанет ночь, вернусь снова.

В конце концов, я же теперь не мелкая пугливая девчонка! А взрослая женщина. Должна вести себя соответственно, и нюни не распускать.

Закрываю глаза. Как вспышки мелькают воспоминания о прошлой ночи. Неужели это было со мной? Мне срочно нужны подтверждения, что ничего не приснилось.

Раздеваюсь и придирчиво осматриваю себя в зеркале с головы до ног.

На моей груди остались следы от его пальцев.

На бёдрах тоже.

Рёбра ломит так, будто по ним лошадь с телегой проехались.

Шею вообще обгрыз, как вампир – чудовище моё голодное. Опять придётся закрывать чем-то, иначе брат меня убьёт раньше времени.

А потом меня накрывает такой ломкой, что я едва не плюю на всё и не перемещаюсь обратно. Понятия не имею, каким чудом удерживаюсь от этого самоубийственного поступка. Чтобы избежать искушения, решаю завалиться спать. Может, так хоть день пройдёт быстрее. В конце концов, ночью спала мало, урывками, в промежутках между которыми…

Так, срочно спать.

Нахожу в сундуке свежую ночную сорочку, кое-как влезаю в неё, морщась от каждого резкого движения, ныряю под своё непривычно мягкое одеяло и тут же проваливаюсь в тяжёлый, тревожный сон.

***

– Мэгги! Мэгги! Госпожа Мэгги!

Кто-то тарабанит в дверь.

Я кое-как сажусь в постели, прижимая одеяло к груди, и пытаюсь сглотнуть противный ком в горле. Жмурюсь сонно и силюсь понять, кому и чего от меня надо. Всё тело ноет и двигаться решительно отказывается.

Судя по свету из окна, солнце клонится к закату. Это хорошо.

– Сплю я! Задремала. Что стряслось?

– Его величество вас к себе вызывают! Срочно.

У меня всё холодеет внутри, и на секунду прекращает биться сердце.

***

Пока я привожу себя в порядок, одеваюсь, причёсываюсь, завязываю шею косынкой понадёжнее и собираюсь с мыслями, проходит чёртова уйма времени. Служанка мнётся нетерпеливо в коридоре и то и дело подгоняет через дверь. Я её не пускаю и велю ждать. Мне позарез надо хоть как-то сосредоточиться и подготовиться к возможным вариантам развития событий. Пятой точкой чую, просто так меня Дункан бы не звал.

Когда спустя вечность добираюсь, наконец-то, через все бесконечные каменные лабиринты переходов холда Нордвинг, до места назначения, выясняю, что Дункан уже покинул свои покои. Он там ждал меня битый час, оказывается, пока сначала добудятся, потом приведут. Плохо. Будет злой.

Выясняю, что у него какое-то совещание началось в тронном зале, с кучей его советников. У служанки уже паника, что в опоздании обвинят её. Я отправляю девушку на все четыре стороны, убеждаю, что дальше сама как-нибудь, и её как ветром сдувает. Смотрю ей в спину и завидую.

Решаю, что как минимум своё присутствие стоит обозначить. Кто знает, на сколько часов эти его совещания. И до утра бывали. Пусть потом не будет повода упрекнуть, что я не явилась по зову.

Приоткрываю дверь… это не та, главная, что в дальнем конце зала, которую используют для посольств и торжественных процессий. Она меньше, находится почти рядом с троном и служит для того, чтоб во время аудиенций к королю, не привлекая большого внимания, подходили доверенные лица и порученцы.

Дверь скрипит предательски громко, и на меня оглядываются сразу все.

– Ой, простите! Я только сказать… что подожду за дверью, пока…

– Господа. На сегодня закончим.

От мрачного голоса брата у меня мурашки бегут по спине.

– Мэгги. Заходи.

Мимо меня один за другим проходят члены Большого королевского совета, и к огромному своему облегчению замечаю, что они смотрят на меня кто с недоумением, кто с любопытством… но никто с осуждением или сожалением. Кажется, ни один не в курсе, зачем звал меня король. Равно как и я.

Скоро в зале становится совсем пусто. Он выгоняет всех, кроме пары личных доверенных стражников, которым положено стоять за троном с мечами на поясе и изображать статуи. Если немножко постараться, вполне реально представить, что их тут нет, и с Дунканом мы совершенно одни.

Такой, на троне, в короне и мантии, он всегда вызывал у меня оторопь. Надевая корону и восходя по трем высоким ступеням, будто сразу становится чужим. Не моим любимым и родным с детства братом, а правителем огромной страны, Чёрным мечом Севера, прославленным воином и самым главным человеком в королевстве.

Его любили в Оуленде. Он был хорошим королем. Добрым, сильным, заботящимся о подданных… И всё-таки у сурового и несгибаемого правителя Совиного края были свои недостатки. И на мой взгляд, упрямство – главный из них. Мне кажется, он думал, что менять свои взгляды или раз сказанное слово – не по-мужски. Что недостойно мужчины и правителя отказываться от своих решений. Увы, это распространялось и на признание ошибок.

Могучий северный дуб с заскорузлой корой. Надёжный, прочный… но временами такой дуб!

Поэтому с каждым шагом к трону моё волнение закипает до критической отметки.

Тем более, что грозовое выражение серых глаз не сулит мне ничего хорошего.

– Сегодня я посетил с внеплановым визитом камеру одного из узников холда Нордвинг.

Так.

Приехали.

А вот в обморок хлопаться я тебе, моя дорогая, запрещаю! Стоять. Стоять, я сказала!

Вздёргиваю подбородок. Я ведь тоже Роверт, братишка, не забыл? Попробуй победить меня в состязании по упрямству.

– И зачем же?

– Уже не важно. Лучше скажи, почему ты не спрашиваешь, которого именно узника? То есть, ты знаешь, о каком узнике я говорю.

Почти поймал. Но я же не признавалась прямо! Пусть попробует доказать…

– И вот что увидел в камере.

Дункан протягивает мне листок. А на нём – портрет. Мой собственный. До боли знакомый мне. Как и руки человека, что его любовно выписывали долгими одинокими часами в камере.

Серые глаза Дункана пытаются вскрыть мне мозг и понять, о чём я думаю. Я физически чувствую это давление – как и ощущение страшной, неотвратимой угрозы.

– Себастиан в этой камере уже десять лет, Мэг. Откуда он мог знать, как ты сейчас выглядишь?

Ну всё.

Теперь – пан или пропал.

– Потому что я приходила к нему.

И всё равно не выдерживаю и зажмуриваюсь.

Дункан молчит. А потом цедит:

– И зачем же… ты к нему приходила, Мэган?

– Хотела знать, как выглядит мой жених.

– Нет у тебя никакого жениха!!! – взрывается Дункан. И эхо его рыка прокатывается по всему залу. А у меня внутри вскипает возмущение.

То есть как это, нету?!

Первый порыв – показать бумагу о помолвке брату. Конечно же, я взяла её с собой на всякий случай. Но теперь боюсь доставать. А вдруг порвёт? И вообще, реакция Дункана пугает до дрожи. Нет, лучше пока ничего не рассказывать.

Дункан подаётся вперёд и сжимает подлокотники резного дубового трона так, что я пугаюсь, сломает в щепки.

– Твоё безрассудство переходит всякие границы, Мэган! Я терпел, когда ты в одиночку шаталась по лесным чащам и болотам. Но это уже слишком! Ты чем вообще думала, когда совалась одна в камеру к мужчине, который десять лет не видел женщин? Ты хоть можешь представить, что он мог с тобой сделать?

Могу. Вот начиная с сегодняшней ночи очень даже могу, во всех деталях.

– Ты его не знаешь, поэтому не имеешь права судить!

Плохой заход, Мэгги. Хуже не придумаешь. Еще бы заявила «ты мне не отец», чтоб окончательно похоронить всю надежду на хороший исход.

Лицо брата багровеет. Губы сжимаются в упрямую складку, глаза мечут молнии…

Всё. Приплыли.

– Я знаю его намного лучше, чем ты, дурочка! С тех самых пор, когда ты ещё пешком под стол ходила! И его распутство, и его коварство, и его изощренный ум. Он снова взялся за своё! Плетёт заговоры и интриги у меня за спиной. Да ещё как! Используя моё слабое место, мою горячо любимую сестру! Чёрт… а ведь я уже начинал думать, что ошибся. Что и впрямь наказание Себастиану слишком суровое. А вот теперь вижу, что нет.

– Дункан…

– Ты неужели не понимаешь, что он тебя собирался использовать?! Обманул бы тебя, наивную девочку, не знающую жизни, и не поморщился. Всё, чего он хотел всегда, это только власти!

– Он не…

– Как давно вы видитесь? Говори.

– Давно.

От моего, такого прямого и простого ответа он, кажется, опешил. Может, и правда не ожидал. Может, надеялся, что я опровергну. Наверное, сейчас я очень низко пала в его глазах.

– Вот значит, как. Ну, и? Он что же… распускал руки? Может… целовал тебя?

– Какое вообще твоё дело?!

– А впрочем, можешь не отвечать. По рисунку вижу, что да. Вот же ублюдок! Значит, я успел вовремя, чтобы вытащить тебя из этой паутины.

Дункан смотрит на портрет с таким брезгливым выражением лица, что мне хочется его ударить. А потом берёт его обеими руками…

Я бросаюсь вперёд и быстрее ветра преодолеваю ступени.

– Не смей! Только попробуй порвать! Это моё!

Отчаянно вцепляюсь в край листа. Выдёргиваю рисунок и прижимаю его к груди, тяжело дыша. Никому не позволю лишить меня этого драгоценного воспоминания! Бастиан нарисовал его после того, как в первый раз меня поцеловал.

Дункан смотрит на меня с жалостью, как на больную. Которую непременно надо вылечить.

– Прости, Мэгги. Но ты не оставила мне выбора.

Его левая рука ныряет в кожаный мешочек, притороченный к широкому золочёному поясу. Что-то выуживает оттуда…

А потом на моём запястье защёлкивается металлический браслет. Позеленевшая от времени медь. Дубовые листья и совы.

Меня накрывает крайне нехорошее предчувствие. Как будто разом стала хуже слышать. И браслет таким тяжёлым кажется, гнетёт к земле…

Я пытаюсь воспользоваться магией и переместиться. Не важно, куда. Хоть бы и к подножию трона, обратно через ступеньки. И…

Ничего не выходит.

Так вот как удерживали нашу пра-пра-бабку… значит, Дункан откопал-таки эту дрянь в фамильной сокровищнице. На мою беду.

Поднимаю глаза на брата. У него столько муки во взгляде… что я должна бы его даже пожалеть. Я ведь знаю, любит меня. И вся эта ситуация ему самому – как ножом по сердцу.

Но жалеть не получается.

– Значит, ты снова меня приговорил к заключению… как тогда, в детстве, когда я болела, и ты не выпускал меня из комнаты. Ты можешь представить только один способ защитить что-то ценное для тебя, да? Спрятать в сундук под замок.

Он дёргается, будто я его ударила. Суровый лик правителя Оуленда искажает гримаса боли.

– Разговор закончен, Мэган. Преступник будет переведен в другое место. А ты пока посидишь в своей комнате и подумаешь над своим поведением. И что могло произойти, не успей я вовремя.

Нет. Лучше ему не говорить, что все уже произошло. Дункан сейчас не в том состоянии. Какая же я была наивная, когда верила, что он примет мой выбор! Если сейчас узнает, что Бастиан еще и чести лишил его любимую сестренку… пожалуй, сгоряча может приказать взамен лишить его головы.

– Когда не стало родителей, я поклялся, что выращу тебя сам. И смогу уберечь от всего зла – которого так много в нашем мире, что ты даже ещё не представляешь. Я помню, как держал тебя на руках крохотным пищащим свёртком. Можешь сейчас меня ненавидеть. Надеюсь, однажды ты поймёшь.

Дункан отдаёт команду, и безмолвная тень отделяется от трона.

В сопровождении одного из стражников я возвращаюсь в свою комнату. Он учтиво и молча пропускает меня внутрь. А потом захлопывает дверь и я слышу, как поворачивается ключ. И судя по звукам, стражник остаётся стоять снаружи.

Ну вот. Теперь мы с Бастианом оба узники. Каждый в своей тюремной камере. И всей разницы – что в моей есть окно. Правда, оно так высоко, что сбежать через него всё равно не получится.

Сажусь на постель так осторожно, будто что-то могу разбить в себе от любого резкого движения. Кладу рядом портрет – хоть это я забрала с собой. Единственное, что смогла сегодня отвоевать. Тут же отвожу от него глаза, потому что веки начинает щипать.

Нет, я не буду плакать. Я не имею права сейчас впадать в отчаяние и горевать.

Кладу ладонь на живот.

Пока невозможно ничего понять. Ещё очень долго ждать, чтобы стало ясно.

А вдруг с одной ночи ничего не получилось и мой план не удался?

Господи, что же теперь делать…