Текст книги "Замок ледяной розы (СИ)"

Автор книги: Анна Снегова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)

Она открыла глаза и уставилась прямо в лицо Рона, державшего её за талию, – взглядом удивлённым и почти безумным.

– Это ты… ты всё-таки меня спас! Я знала, знала…

Эмбер подняла руки и крепко обняла Рона за шею. Прижалась всем телом, спрятала лицо у него на груди и заплакала. Он молча гладил её по голове, успокаивая.

Я сделала шаг назад. Было невероятно радостно за то, что она жива, что она снова с нами и мы действительно успели…. И в то же время отчего-то невыносимо горько.

Рон разорвал молчание первым.

– Эмбер… Эмбер, послушай… где он? Где Шелкопряд?

Она посмотрела на него так, будто не понимала, о чём он говорит, а потом огляделась вокруг широко распахнутыми глазами, даже не заметив меня.

– Не знаю… Чудовище… оно было здесь! Я до сих пор помню его ужасные огромные глаза, светящиеся во тьме… Они смотрят мне в самую душу…

Она снова вцепилась в Рона мёртвой хваткой. Он попытался, кажется, снять её руки с шеи – но она была как утопающий, который хватается за спасателя так, что может потопить обоих.

А я меж тем увидела, что оба наших оленёнка побежали к противоположной стене и застыли там, внимательно рассматривая… закрывающую её плотную завесу паутины.

– Рон… там ещё один ход! Вон в той стене! – прошептала я.

Он повернул голову и увидел. Нахмурился.

– Так, Эмбер, хватит! Отпусти.

Она упрямо покачала головой, не поднимая лица.

– Я знаю, что тебе страшно, но так надо. Я должен идти дальше. Возвращайся к себе в комнату, переоденься и залезай под одеяло. Тебе больше нечего бояться! Рин тебя проводит.

Я открыла было рот, но…

– Рин, хотя бы ты!.. Можешь меня просто послушать? Уходите отсюда обе. Я не смогу ничего сделать, если буду бояться за вас.

У него был такой взгляд… Почти умоляющий. Сейчас он ждёт от меня именно такой помощи. Разве я могу отказать?

Я молча кивнула, подошла к Эмбер и тронула её за рукав. Сказала как можно строже – тоном примерной ученицы, которая отчитывает непослушную соседку по парте.

– Эмбер… ты же слышала, что он сказал. Пойдём!

Кажется, именно спокойствие в моём голосе подействовало на неё отрезвляюще. Или, может, она просто удивилась, что кроме них двоих здесь ещё кто-то есть.

Она отстала, наконец, от Рона, оторвав мокрое лицо от его белой рубашки, и послушно дала себя увести за руку, всхлипывая. Я забрала своего оленёнка и была уверена, что малышка выведет нас обратно.

Уходя, я не выдержала и обернулась. Мы обменялись с Роном взглядами… Я увидела в нём благодарность. А ещё решимость и жёсткость. Он смотрел нам вслед, сжимая рукоять меча и наверняка мысленно уже продумывал план дальнейших действий.

Я же постаралась, чтобы в моём ответном взгляде он увидел только веру в него и поддержку. И чтобы ни в коем случае не прочёл, что как только я отведу Эмбер в её комнату и уложу в постель, тут же брошусь назад и пойду за ним.

(4.15)

В этот раз беготня вниз по лестнице не привела к полёту и пересчитыванию ступенек копчиком. По счастью, Шелкопряд, видимо, достаточно наелся, и я снова могу носиться сломя голову по замку, не боясь свернуть шею.

У самого входа в подвал я затормозила. Олениха всё это время послушно ждала меня там – и теперь, едва завидев, не могла сдержаться, чтобы не ринуться обратно в подземелье. Вот только я вдруг сообразила одну важную вещь.

Каким образом я собираюсь помогать своему другу? Ну какой из меня маг, если честно? Ладно, я смогла «починить» замок. Смогла растопить снег. Но в бою-то от меня какая будет польза?.. Растопленным снегом Глазастику в глаза набрызгаю? Глупо.

И рискуя потерять пару драгоценных минут, я всё же завернула по дороге в кухню. Вспомнила, с каким выражением лица Рон сжимал рукоять своего меча. Вспомнила, как он усаживал острыми стрелами мишень. Я хочу быть такой же смелой!

В кухне царил полумрак, но я и так великолепно знала, что где находится. Честно говоря, это была не первая моя вылазка сюда посреди ночи.

И конечно же, я знала где миссис Торнвуд хранит свою коллекцию ножей, некоторые из которых больше напоминали маленькие секиры.

Встала на цыпочки, потянулась через всю высокую кухонную стойку к стене, на которой аккуратно развешены были ножи. Выбрала самый большой тесак и крепко сжала рукоятку в ладонях…

Чтобы тут же уронить на кафельный пол с оглушительным грохотом. Стоило рукам коснуться металла, как мне вдруг стало очень плохо. В глазах потемнело, пальцы задрожали и разжались будто сами собой.

Так… Наверное, взяла слишком тяжёлый! Попробуем что-то полегче…

Хлебный нож постигла та же участь.

И даже самый узкий и тоненький ножик для разрезания овощей.

Да что же это такое со мной? Я ведь умею пользоваться столовыми приборами…

Разбираться с этой новой загадкой времени не было. Придётся бежать в подземелья безоружной. Надеюсь, миссис Торнвуд не сильно рассердится из-за того беспорядка, который я устроила в её идеальной кухне.

Оказалось, что моя олениха даром времени не теряла – она встала на задние копытца, передние не стесняясь водрузила прямо на кухонный стол и с увлечением тянулась к вазе с фруктами. И я собиралась было её окликнуть… Как в неверном призрачном свете моей малышки заметила то, что прозевала, залетев в кухню.

Положив голову на руки, на клетчатой скатерти спала миссис Торнвуд. Из-под съехавшего чепчика выбились седые пряди, белая шаль свесилась с одного плеча и падает на пол. Круглое доброе лицо даже во сне кажется таким милым, что хочется подойти и расцеловать её в обе щёки.

Она бы ни за что на свете не проспала, как на её любимой кухне кто-то устраивает настоящий бедлам! Значит, Глазастик и правда погрузил весь замок в сонное оцепенение… и счастье ещё, что не хуже. А значит, в эту ночь мы с Роном можем рассчитывать только друг на друга. Ни граф, ни Торнвуд и никто другой нам на помощь не придут.

Я бережно укутала миссис Торнвуд шалью поплотнее и бросила оленихе яблоко из вазы, в которое она тут же с аппетитом вцепилась зубами, не отставая, впрочем, от меня, когда я побежала вон из кухни.

Путь до зала, где мы спасали Эмбер, дался мне легко. Меня гнало вперёд беспокойство, дорога была уже знакомой, а не заблудиться в лабиринте помогал трепетный маяк моей четвероногой малышки.

И вообще, что бы ни происходило, у меня почему-то не получалось воспринимать подземелье как страшное и смертельно опасное место. Как будто это было всего лишь продолжение моего любимого замка. Просто почва, в которую он уходит корнями. Может, сказалось и то, что Глазастик, каким бы странным и жутким он ни был, всё-таки не убил ещё никого из его обитателей.

Один раз я не удержалась и на бегу провела ладонью по угольно-чёрным стенам тоннеля – он оказался не просто тёплым, а горячим. Временами по нему пробегала лёгкая дрожь.

Примерно после десятого поворота я поймала себя на мысли, что ноги сами выбирают правильное направление, не дожидаясь решения моей оленихи. То ли я так быстро запомнила путь, то ли…

Мелькнувшая было мысль тут же куда-то сбежала от меня, когда я добралась, наконец, до знакомого округлого помещения с обрывками паутины на чёрном камне.

На месте противоположной стены тоже зиял провал, и с краёв его свешивались полосы чего-то белого, лёгкого, невесомого, похожего на бороды мха на ветвях вековых деревьев. Обрывки разорванной паутины… они едва заметно колыхались под дуновением сквозняка.

Я набрала воздуху в грудь – прохладного, с привкусом ночной свежести, и медленно-медленно двинулась вперёд. Вступила во владения неизведанного – и здесь я не осмеливалась быть бесцеремонной.

Этот новый ход, который упорно вёл куда-то вверх, был намного шире предыдущих. Кажется, я начинала понимать, почему Шелкопряд не мог раньше выбраться на поверхность – видимо, тоннель из подвала в замок, по которому я попала сюда, был просто-напросто слишком узок для него. Вот только если этот, в котором спокойно мог бы проехать всадник на лошади, ему в самый раз – то у нас крупные неприятности…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А потом я услышала эхо – и оно донесло до меня сложную симфонию беспорядочных звуков, в которых я безошибочно узнала отголоски боя. Лязг железа, шумное дыхание и короткие злые возгласы, взрываемые скрежетом и стрёкотом короткие промежутки тишины…

Ноги понесли меня вперёд, и лишь однажды я чуть не споткнулась и не упала – когда посреди тоннеля увидела обломки здоровенного пустого кокона, свитого из тонкой белой паутины. Его половинки были как скорлупки яйца. Вот только таких огромных яиц просто не бывает – разве что, из яиц вздумали бы вылупляться коровы.

У Глазастика получилось! Он трансформировался. И видимо, очень спешил, раз сумел это сделать всего за одну ночь.

Дальше, дальше… только бы не опоздать!

Ближе и ближе звуки, что отражаются от стен тоннеля и валятся мне на голову, как острые камни. Только от них невозможно уклонится. Они попадают прямо в натянутые нервы, в сходящую с ума от беспокойства душу. Если что-то случится с моим другом из-за того, что я не вовремя влезла в обряд и разбудила чудовище… мне не хотелось об этом думать.

…Облегчение было так велико, что в этой здоровенной пещере, пол которой искривлялся и резко уходил вниз воронкой, я сначала увидела только Рона.

Он жив. Всё остальное не важно. С остальным мы справимся.

Рон стоял далеко внизу, на каменистых склонах, изборождённых глубокими тёмными трещинами. Опирался на меч и тяжело дышал. На противоположном крае воронки, на самой кромке, застыл его оленёнок, внимательно вглядываясь в то, что творится под ногами. Его разветвлённые рожки горели изнутри светлым огнём, словно маленькие, раскалённые добела солнца. Моя олениха тут же негромко всхрапнула и грациозно понеслась вскачь по широкой окружности, огибая провал, навстречу своему другу.

А мне нужно было срочно попасть поближе к своему. Поэтому я сцепила зубы, подобрала платье, наплевала на то, что опасный склон под моими ногами вот-вот грозит осыпаться, и осторожно пошла вниз.

– Черепашка, ну-ка стой на месте!

Я послушно замерла.

– Как ты узнал, что это я? Ты же стоишь ко мне спиной…

Рон обернулся, и я выдохнула. Хотя лицо его было перемазано в грязи, а на скуле свежая ссадина, глаза сверкали торжеством.

– Кто ещё мог бы наделать столько шуму и чуть не обрушить склон? К тому же, я увидел твою олениху. Не двигайся или скатишься вниз. Ты же не хочешь попасть прямо в крепкие объятия своего драгоценного Глазастика?

Он указал остриём меча куда-то вниз, и только теперь я, наконец, заметила.

На самом дне воронки угадывались очертания чего-то огромного, больше лошади, продолговатого, шевелящегося и без сомнения живого. Я присмотрелась и вздрогнула.

По бокам у чудища, поросшего густым светло-серым мехом, были обвислые бледные крылья, чуть дрожащие и нелепые – он будто не знал, что с ними делать или не был способен распрямить. Множество чёрных тонких лапок под брюхом, как у бабочки – и передние беспрерывно движутся, словно Шелкопряд нервно потирает руки. Самым страшным оказалась голова – длинные, слегка загнутые усы-щёточки, острые жвала и здоровенные фиолетовые фасеточные глаза, которые поблёскивали в полумраке тысячью огней, отражая призрачный магический свет и разбивая его на тысячу осколков.

В отличие от человека или собаки, в таких глазах невозможно прочитать, на что они смотрят. Но я отчего-то знала, что сейчас Глазастик смотрит только на меня.

Рон стоял в десятке шагов от него вверх по склону. Слишком близко, самонадеянно близко.

– Вот, познакомься – это и есть твой Глазастик! Хитрая зараза. Долго за ним гонялся по лабиринту. По счастью, из этой пещеры нет другого выхода. Он в ловушке.

Я мельком осмотрелась и увидела, что противоположная стена вся затянута каким-то полупрозрачным светлым веществом, больше всего похожим на мутное стекло с прожилками или очень толстый лёд. Он простирался на всю ширину стены и полностью закрывал её от пола до потолка – а это два человеческих роста, между прочим. Я поёжилась. Наверное, всё-таки лёд. Было бы понятно, откуда тянет холодом.

– Кажется, я многое пропустила, – нервно проговорила я, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь решить, что же лучше – выбраться из воронки, стоять на месте или наплевать на всё и сделать, как хочется. А хотелось спуститься поближе к Рону.

– Не то слово! Самое эпичное было, когда это твоё милашественное чудо на ножках мало того, что погнало Шелкопряда вперёд так, что пятки засверкали... Нет, ему мало было подвигов – ударил копытом оземь и взорвал дно пещеры ко всем чертям! Да, если ты ещё не поняла – это олень сотворил тут воронку. Вот тебе и игрушка для маленьких девочек… беру все свои слова обратно! Мы с ним неплохо потрудились. Осталось совсем немного – добить монстра…

Тут я разглядела ещё кое-что, чего раньше не замечала. В боку Глазастика зияла глубокая рана. Она сочилась густой фиолетовой жижей. Он то и дело пытался закрыть её подрагивающим крылом, но не очень получалось.

– Так что стой, где стоишь, Черепашка! Скоро всё закончится.Я впервые увидела на лице своего друга такое выражение. Он жаждал убивать. В эту минуту передо мной словно был оживший человек с того гобелена. Роланд Винтерстоун. Победитель Чудовищ.

– Не надо!! – закричала я отчаянно, когда Рон занёс меч, и на его острие сверкнули отблески призрачного света моего живого оружия, которое я своими руками воскресила из небытия древней истории.

Истории, в которой я, кажется, слишком многого не понимала.

(4.16)

Время замерло, как замирает птица на краю обрыва, прежде чем взлететь.

Дрогнул меч и остановил своё смертоносное движение. Погасли блики на остро отточенном клинке. Но не мои слова сделали это. Ведь я и сама толком не успела осознать, что и зачем творю. И уж тем более, Рон не успел бы отреагировать… Да и не захотел бы, я знаю точно. Желание защищать, во что бы то ни стало защищать то, что ему дорого, сплеталось сейчас в нём с жаждой охотника добить загнанную добычу, с инстинктом, безошибочно ведущим безжалостную тренированную руку воина – к ещё трепещущему сердцу его врага. И в этой убийственной смеси не было места ни моим наивным просьбам, ни смешному «Глазастику», что в моём глупом сознании никак не желал становиться монстром, а был тем, кого я видела перед собой – здоровенным пушистым мотыльком с рваной раной в боку и отражением нездешнего неба в испуганных фасеточных глазах.

В наступившей оглушительной тишине спокойный хриплый шёпот моего друга прозвучал так громко, будто он говорил прямо у меня над ухом.

– Рин… очень медленно выходи из воронки, а потом беги, не оглядываясь, в замок.

– Что?..

– Делай как я говорю. Живо. Я не могу двинуться. Совсем. Он меня заморозил. Наверное, твоё присутствие снова его питает. …Рин, да не стой же ты столбом, время уходит!

Глазастик пошевелил длинными усами-щёточками, на концах которых разгоралось сиреневое свечение.

Теперь и я это почувствовала – тонкую нить, что протянулась меж нами. Невидимый ручей, по которому в него перетекали остатки моих и без того основательно вычерпанных сил.

Рон по-прежнему стоял ниже меня на склонах воронки, совсем рядом с Глазастиком. Его руку, занёсшую меч, сотрясала крупная дрожь. Он боролся, но ничего не мог сделать.

Я сделала шаг назад… и споткнулась о камень, что так не вовремя попался под ногу. Шлёпнулась на пятую точку, и осыпающийся от моего движения склон понёс меня вниз в облаке пыли и мелких песчинок. Мимо моего друга и защитника. Прямо к Глазастику, замершему на самом дне в ожидании.

Его огромная пушистая голова неожиданно оказалась прямо надо мной – так близко, что запрокинув лицо я могла разглядеть тысячу своих отражений в его выпуклых тёмно-зеркальных глазах.

Не сразу поняла, что источником раздавшегося за спиной бешеного рычания был Рон. Краем глаза заметила две серебряные молнии, что метнулись с края обрыва мне на помощь. Но они всё равно были слишком далеко.

А Глазастик не шевелился и не делал попыток меня сожрать. Только ярче и ярче разгоралось свечение на кончиках его усов.

Тогда я улыбнулась дрожащими губами и сказала:

– Привет! Узнаёшь меня? Это я делилась с тобой снами…

И протянула к нему руку.

Одним биением сердца раньше, чем оленята добежали и вонзили свои сверкающие рога в бока Глазастика с двух сторон, половиной биения сердца раньше, чем он закричал от боли так, что у меня заложило уши, кончики длинных усов коснулись моей ладони в ответ.

Свет померк перед глазами, и всё окружающее стало смазываться и куда-то уплывать…

А потом обступившую меня со всех сторон темноту взорвала вспышка видения.

Это были сны, которыми Глазастик захотел поделиться со мной в ответ.

Небо.

Я никогда ещё не видела такого неба! Даже над Замком ледяной розы.

Оно было со всех сторон – и вверху, и внизу, и слева, и справа… Даже под моими ногами. Ярко-фиолетовое, подвижное и мятущееся – того глубокого, насыщенного цвета, которого просто не бывает в нашем мире. Разве что во снах и мечтах. Сиреневые и синие вихри других тонов вплетались изредка в него, как на картине, нарисованной пальцами.

Огромные пушистые белые облака нёс по нему свежий ветер, лепил из них причудливые формы. В них хотелось утонуть или уплыть вслед туда, откуда нет и не нужно возврата.

…Я очнулась резко, как будто вынырнула из глубокого омута, судорожно дыша и пытаясь понять, почему вокруг всё так тускло, почему воздух так давит на грудь и где моё Небо, которое столь безжалостно отняли у меня, что хотелось плакать.

Прямо передо мной лежал на земле Глазастик, крупно вздрагивая всем телом. Лапки больше не держали его. В тех местах, где шкуру пропарывали рога оленей, синие ветвистые молнии расходились по меху во все стороны. Казалось, его вот-вот разорвёт изнутри.

Я потянулась к оленихе, положила руку ей на голову и приказала ровным чётким голосом:

– Хватит. Прекратите. Оставьте его.

Она послушалась не сразу. Но сделала так, как я просила. Второго пришлось уговаривать чуть дольше. Упрямый всё-таки, как и его хозяин.

– Рин, какого чёрта ты творишь?! Это же безумие, даже для тебя! Уходи оттуда немедленно! Ещё немного, и я снова смогу двигаться. Мы должны добить его, слышишь? Не будь дурой!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Не стану оборачиваться. Ни за что не стану. Если увижу сейчас его лицо, увижу, как он сходит с ума от беспокойства за меня, точно не смогу сделать то, что задумала. Поэтому просто сказала:

– Всё будет хорошо! Доверься мне ещё раз, ладно?

Я опустилась на колени перед Шелкопрядом, тусклые глаза которого уже закрывала мутная пелена, и обняла его большую голову, прижалась к прохладному светло-серому меху, который оказался неожиданно мягким и нежным, как у кролика. Прошептала тихо – так, чтобы слышал лишь он:

– Я поняла. Я, кажется, наконец, поняла. Покажешь мне остальное?

Усики слабо шевельнулись в ответ.

– Не можешь?.. У тебя нет сил. Тогда я поделюсь! У меня остались ещё. Только не забирай всё до конца, хорошо?..

…Глубокие раны на его боках утонули в вихре фиолетовых искр и стали затягиваться прямо на моих глазах. Я крепче прижалась к Глазастику, чувствуя, как крупицы моей магии проникают в него и исцеляют, вдыхают новую жизнь в оболочку, которая вот-вот должна была опустеть.

Кончики светящихся усов опустились к моему лицу и осторожно, мягко, бережно коснулись середины лба. Я утонула в воспоминаниях, которыми он со мной делился. В этот раз сознание не покидало меня, и я словно существовала одновременно в двух мирах – своём и того чудесного, невероятного, странного и прекрасного существа, которое мы только что чуть не убили.

Мне захотелось, чтобы Рон тоже понял. И тогда я стала рассказывать ему о том, что вижу.

О том, что наш мир не единственный. Их много, очень много – как листвы на дереве.

О том, что гусеницы сирлирритов появляются из яиц в мире, что расположен прямо под нашим, а их мать погибает в тот же день, и они остаются совсем одни. Но пищи слишком мало для них там, и они должны прогрызать себе путь наверх, чтобы не умереть с голоду.

О том, что их питает энергия природы – любая. Больше всего нравится энергия дремучих лесов и диких трав, а у человека брать они не любят, потому что в ней слишком силён привкус грязи. И много поколений они тщательно избегали людей, а поднимались по своим тайным ходам на поверхность и уходили в леса. До тех пор, пока человек сам не пришёл в эти места, не нашёл сильные источники магии и не объявил их своими.

Люди поставили там замки роз, запечатали выходы наружу и оставили сирлирритов во тьме, страдать от голода и тоски по небу. Но не тому небу, что знает человеческий мир, – после трансформации они улетали в мир следующий, расположенный ещё выше нашего, далеко-далеко от тёмного и страшного обиталища людей, их злобы и страха, их страстей и терзаний, их неуёмной жажды убивать.

Тот верхний мир так пуст и прекрасен… лишь сирлирриты знают о его существовании, лишь им дано подняться в его фиолетовые небеса и обрести там подлинный покой и свободу. Пока не придёт пора возвращаться снова под землю, чтобы вывести потомство и умереть, в последнем движении передав свои детям врождённую тоску по этому бескрайнему небу и непреодолимую страсть к нему.

Я поняла, наконец, отчего небеса над Замком ледяной розы такого странного фиолетового цвета. Именно здесь тот разрыв в мироздании, где соседние миры, пусть ненадолго, соприкасаются. Единственное место, где Глазастик может расправить крылья и обрасти свою свободу, уйдя далеко за пределы нашей досягаемости. Вот только мы ему не позволили этого.

Он говорил со мной дальше без слов, одними образами, но я прекрасно его понимала. Говорил о том, как отчаявшимся сирлирритам, изнывающим во тьме и пустоте подземелий, пришлось в конце концов питаться тем, до чего они могли дотянуться, лишь бы только не умереть с голоду. А ближе всего оказались люди. И тьма, которую они впитывали с их энергией, в конце концов стала отравлять их самих. Был в людях и свет – но его оказывалось слишком мало, чтобы разогнать эту темноту. Особенно, когда маги привели своих страшных зверей с острыми рогами, и те гнали сирлирритов всё дальше и дальше вглубь подземелий – так глубоко, чтобы они навсегда позабыли о небе. Но они так и не смогли. Уснули на века, но лишь небо было в их снах всё это время.

Я открыла глаза и погладила Глазастика по голове. Его раны совсем затянулись. Он слабо пошевелил крылом в благодарность.

Оленята замерли в отдалении и не решались приблизиться. Кажется, даже они что-то поняли на этот раз. И потому, может быть, у нас впервые появится надежда. У всех нас.

– Глазастик, отпусти моего друга, пожалуйста! Я попрошу его убрать ту противную колючую штуку, и он больше не будет тебя пугать.

Я встала на дрожащих ногах и принялась карабкаться вверх по склону. На душе у меня было очень светло и тихо, как будто я долго-долго плакала, потом крепко заснула и вот теперь только проснулась.

Подошла к Рону и остановилась, тяжело дыша и по-прежнему не решаясь посмотреть ему в глаза.

Рядом с тихим звоном упал на камни меч.

Рон схватил меня за плечи и высоко поднял – так, что моё лицо оказалось вровень с ним. Основательно меня встряхнул.

– Ты самая ужасная, сумасшедшая, невозможная… Я поседею с тобой когда-нибудь!..А потом крепко-крепко прижал к себе, так что я думала, совсем меня раздавит.

Оленята помогли нам взорвать ледяную стену, что закрывала выход из пещеры.

Поддерживая Глазастика с обеих сторон, мы с Роном вывели его на поверхность, в лес. Наш новорождённый малыш был слишком слаб, чтобы идти самостоятельно, но изо всех сил старался, чтобы нам было не так тяжело. Длинные крылья тянулись за ним по земле, но раны на боках уже совсем затянулись, и я отчаянно надеялась, что у него всё получится.

Лишь однажды он помедлил – у самого выхода, как будто не верил, что это происходит с ним на самом деле. А может, просто опьянел от свежего зимнего воздуха и мягкого солнечного света, что уже золотило нижние края облаков и путалось меж ветвей деревьев у самого горизонта.

Оленята скакали рядом – мне кажется, они на всякий случай продолжали присматривать за своей непутёвой хозяйкой и её новым очень странным питомцем, который явно всё ещё не внушал им доверия.

Я даже совсем не удивилась, когда на выходе прямо перед собой мы увидели ровное кольцо из семи чёрных камней. Ещё одно. Потому что это было определённо не то место, в котором мы нашли оленят – лес здесь был немного другим и деревья тоже, хотя смутные очертания Замка ледяной розы всё так же угадывались где-то вдали, за нашими спинами.

– Ну, давай! У тебя точно-точно получится! – я ободряюще погладила Глазастика по меховой спине и отошла подальше. Рон последовал моему примеру.

Робко, несмело Глазастик шевельнул крыльями – раз, другой, третий…

И вдруг они распахнулись, и фиолетовые искры взметнулись с них в предрассветные светлеющие небеса.

Узор на крыльях у него оказался таким же, как то небо в чужом заветном мире, которое он мне показал – фиолетовые, сиреневые и синие вихри, белые крупные пятна на них как облака.

И тут, словно тоже вспомнив об этом, Глазастик будто ощутил прилив сил – распрямив крылья, он оттолкнулся от земли и взмыл.

Запрокинув голову, мы с Роном следили за тем, как по широкой спирали Шелкопряд уходит ввысь – всё выше и выше, туда, где прозрачное утреннее небо наполнялось отсветом нездешнего фиолетового сияния. С кончиков его крыльев сыпались искры, которые гасли над нашими лицами, не долетая до земли.

И когда он совсем растворился в небесах, на этот раз безвозвратно, мы долго ещё не могли пошевелиться и всё смотрели и смотрели ему вслед, будто ловили ускользающую мечту.

‌​​‌​(4.17)

И тут у меня оглушительно заурчало в животе. Я схватилась за него руками. Мне было очень неловко.

Рон оглушительно расхохотался.

– Наконец-то узнаю свою прожорливую Черепашку! А то я чуть с ума не сошёл от беспокойства, когда ты перестала есть. Сильнее я бы испугался, наверное, только если бы перестала лезть куда не следует. По счастью, до этого дело не дошло.

Я попыталась толкнуть его локтем в бок.

– Ну и что ты смеешься?! Лучше думай, чем будешь меня кормить. Пока я не начала коситься голодными глазами на наших оленят.

Он ловко увернулся. Потом протянул мне руку.

– Как по мне, сейчас самое время совершить набег на кухню миссис Торнвуд.

– А нам не влетит? – спросила я, доверчиво вкладывая в его ладонь свою маленькую ладошку.

– Ну должны же быть хоть какие-то преимущества в том, чтобы являться наследником Замка ледяной розы, – ухмыльнулся Рон.

Его лицо было совсем чумазым, но взгляд – светлым и умиротворённым. Я знала, что теперь у него так же легко на душе, как и у меня. Кажется, призрак прошлого с того гобелена, наконец, отпустил его, и я была по-настоящему счастлива.

Некоторое время мы шли молча, наблюдая за тем, как небо всё ярче загорается рассветными красками. Наконец, Рон прервал молчание.

– Я думаю, возьму с собой парочку этих рогатых ребят, и мы с ними совершим небольшое путешествие по Королевству. Побываем на развалинах замков и выпустим остальных Шелкопрядов. Так будет лучше. Для всех.

Я крепче сжала его ладонь.

– А как же я? Я тоже хочу…

– А ты, Черепашка, тем временем поползёшь к себе домой! И носу оттуда высовывать не будешь. До следующей зимы.

Он прервал меня таким тоном, что я поняла – спорить бесполезно. Повесила голову. А потом увидела на его лице лукавую улыбку.

– Ну и чего ты?.. – угрюмо буркнула я.

– Да так… Хотел поделиться с тобой идеей… Думал по пути проводить до дому одну бедовую барышню… Чтобы она не провалилась там в какую-нибудь очередную лужу… Но если ты на меня дуешься и тебе неинтересно…

– Ур-р-ра-а-а-а!!!!

Я всё-таки не удержалась и бросилась ему на шею.

Он отцепил меня с притворным возмущением.

– Отстань от меня, Черепашка! А не то передумаю.

– Всё-всё!! Не пристаю!! Обещаю вести себя по дороге и-де-аль-но!!

Я снова как клещ вцепилась ему в руку.

Правда, потом мне пришла в голову мысль, которая немного омрачила веселье.

– А как же Эмбер?.. Она что же, тут одна останется?

– А что Эмбер? – сухо ответил Рон. – Я никого не приглашал. Все эти рассказы о том, как ей срочно нужно переждать опасность в Замке ледяной розы – не более, чем уловки её папаши, чтобы мы с ней… Чёрт, Рин, иногда я чувствую себя загнанным зверем, которого со всех сторон обложили сигнальными кострами! …Ладно, проехали. В общем, ничего не случится с ней тут без меня. В конце концов, Эд с удовольствием её развлечёт.

Я вздохнула. Бедняжка Эмбер.

Но долго грустить у меня не получилось.

Мне было слишком хорошо.

Солнце вспыхнуло ослепительно в переплетении ветвей. Снежные оленята задорно скакали по тропинке впереди, очевидно и без нас прекрасно разбирая дорогу домой.

Я подумала вдруг о том, что не знаю, что нас ждёт дальше. Не знаю, сбудется ли предсказание старой герцогини и станет ли следующая зима в замке для меня последней. И не разойдемся ли мы с Роном по разным жизненным путям так далеко, что никогда больше не отыщем друг друга.

Но одно я знаю точно.

Чудеса случаются.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Накануне пятой зимы в Замке ледяной розы

В этот раз моя поездка в Замок ледяной розы чуть было не накрылась медным тазом ещё до начала.

Потому что мама вдруг устроила жуткий скандал и отказалась нас пускать. Я никак не ожидала подвоха именно с этой стороны. Если честно, и так весь год провела как на иголках – постоянно возвращалась мыслями к обещанию старой леди Кингстоун о том, что следующая зима станет для меня последней в замке. И тряслась, что каким-нибудь хитрым образом они с мамой Рона сумеют сделать так, чтобы даже это моё приглашение вообще отменили.

Единственное, что скрашивало моё ожидание, были письма.

Когда пришло первое, я глазам не поверила. Я ведь никогда-никогда раньше не получала писем! Если честно, не считая Замка ледяной розы, я вообще нигде не бывала, кроме парочки соседних деревень да нескольких имений по соседству. Да и то сказать, с обитающими там дворянскими семействами как-то дружба всё не складывалась – ни у меня, ни у папы. Для тех, что подходили по достатку, наш род был слишком древним, и они косились на нас, ожидая, видимо, что станем задирать нос. Те, что познатнее, задирали нос уже перед нами из-за обветшалого поместья, потрёпанного платья и низкого дохода, который мой добрый отец никак не желал сдирать с крестьян, как бы его ни пилила матушка.

Так что я вечно была одна. Иногда, конечно, приходилось навещать соседей по праздникам или на какие-нибудь там свадьбы и дни рождения, но я быстро придумала себе лекарство от скуки. Чтобы не грустить в стороне от игр и развлечений других детей и подростков, я быстренько находила себе укромный уголок, обычно это был какой-нибудь подоконник, доставала заранее припасённую книгу и погружалась в чтение. Всё-таки Рон меня основательно пристрастил. Папе потом врала, как замечательно провела время и как весело было играть с остальными. Папа в ответ врал, как чудесно прошёл праздник для него. Затем мы переглядывались, как два заговорщика, и с облегчением от выполненной неприятной обязанности возвращались домой.