Текст книги "Альфа и Омега (СИ)"
Автор книги: Анна Сейд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)
Глава 3. Таблички Оймаха
Квартира Макса находилась под самой крышей и представляла собой со вкусом обставленный лофт, занимавший целых два этажа. Он выкупил его несколько лет назад, и Джен до сих пор иногда шутила, что ее друг наверняка приторговывает произведениями искусства из-под полы, заменяя оригиналы в музее на подделки собственного изготовления, потому что на зарплату простого реставратора такую квартиру купить просто нереально. Макс в таких случаях всегда с удовольствием включался в ее игру, рассказывая о том, как потихоньку распродал все свои внутренние органы, заменив их искусственными, или о том, как на самом деле он тайный глава Церкви, а живет среди мирян, чтобы иметь возможность «наблюдать за прелюбодеяниями грешников изнутри». Пожалуй, в этом был он весь – казалось, для него не существовало тем, на которые нельзя или не стоило бы шутить. Джен как-то показывала мне фото с похорон их общего знакомого, на которые Макс заявился в цилиндре. Немногие оценили его юмор, хотя, по его собственным словам, покойный бы первым посмеялся над его видом, если бы ему не мешала закрытая крышка гроба. Парень разбился на мотоцикле, и от него мало что осталось – по крайней мере, ничего из того, что можно было показывать чересчур впечатлительным друзьям и родственникам.
Впрочем, если шутки Макса порой и вызывали у меня сомнения, то вот его мастерство в готовке коктейлей порождало во мне исключительно чувство, близкое к благоговейному трепету. Джен рассказывала, что в студенчестве он пару лет проработал барменом и ему очень повезло с наставником, который передал ему не только виртуозную технику смешивания коктейлей, но и несколько своих личных рецептов, которые Макс потом сам доработал и немного разнообразил. Его коронный напиток назывался «Поцелуй омеги» – он был сладким, игристым и обманчиво легким. Два-три бокала пролетали практически незаметно, оказывая эффекта не больше, чем фруктовый лимонад. А потом в какой-то момент ты обнаруживал себя сидящим на полу с полнейшим отсутствием понимания, где ты, кто ты и что вообще происходит. К счастью, Джен оградила меня от этой участи в первый мой вечер знакомства с Максом (что он, кажется, так до сих пор ей и не простил), но я видела эффект «Поцелуя омеги» на других его менее везучих гостях. И хотя я понимала, что все это немного слишком, мне все равно было непросто сдержаться от улыбки при виде очередного «поцелованного», который с таким интересом разглядывал кирпичную стену лофта, пустой бокал в крупинках сахара или собственные пальцы, словно видел их впервые. Некоторых такое состояние пугало, но большинство становились исключительно доброжелательными и милыми. Очень вежливо спрашивали, как меня зовут, а потом немного растерянно уточняли, а не знаю ли я случайно, как зовут их. И мне бывало очень неловко, когда я не могла им с этим помочь.
Вот и сегодня, не успел вечер начаться, как один из гостей – миловидный парень лет двадцати – опустошил два бокала «Поцелуя» подряд и вот уже пару минут трогал диван рядом с собой, улыбаясь, как ребенок, от ощущения того, как мягкий фиолетовый велюр щекочет ему пальцы.
– Ты же знаешь, что наш поцелуй не так работает, правда? – уточнила я у хозяина вечера, качая головой.
– Ты уверена? – цокнул языком он. – Ты когда-нибудь целовалась с другой омегой?
Будь он одним из нас, этот вопрос мог прозвучать почти оскорбительно, но поскольку он был просто человеком, я понимала, что он не имеет в виду ничего плохого. И почти наверняка считает, что сказал нечто очень пикантное или вроде того.
– Нет, никогда, – ответила я, качнув бокалом с простым шампанским. – Меня не привлекает запах таких, как я.
– Неужели эти запахи играют такую уж большую роль? – с сомнением протянул он. – Как по мне, вы все пахнете… по-разному вкусно. Одна знакомая омега с моей работы, когда волнуется, пахнет апельсиновым джемом. Обожаю апельсиновый джем. – Последнее он произнес немного задумчиво, как будто слишком увязнув в собственных воспоминаниях. Потом встряхнул головой и продолжил: – Ты воспринимаешь это иначе?
– Мы воспринимаем запахи других бестий как раздражители, – отозвалась я. – Для нас они не просто пахнут апельсинами или кофе, все эти сравнения вообще изначально начали придумывать люди. Мы же изначально не воспринимаем их как аналогии с чем-то из окружающего мира предметов. В запахах других бестий для нас важны не ассоциации, а реакции. Какое чувство он у меня вызывает, какое желание – уйти с дороги или, наоборот, приблизиться. Запах других омег вызывает во мне что угодно, кроме мыслей о поцелуях.
– А что насчет Джен? – Макс белозубо улыбнулся, взлохматив одной рукой свои пружинистые черные кудряшки. Я чувствовала легкий запах пота, исходящий от них, словно после утренней тренировки он решил не мыть голову и просто позволил волосам высохнуть самим.
– Ты часто себе это представляешь? – не сдержалась я, чуть наморщив нос. – Нас с ней?
– Чаще, чем стоило бы, – честно ответил парень и засмеялся, пока я качала головой, не в силах, однако, сдержать ответной улыбки. – Я слышал, в сети можно найти неплохое лесбийское порно такого плана, – добавил он, снизив голос до заговорщического шепота. – Сам я не смотрел, честно, но один мой товарищ…
– Ты либо ужасно пьяный, либо ужасно глупый, если считаешь, что это хорошая тема для разговора, – закатила глаза я.
– Я знаю, что официально это не одобряется и что ваша Церковь против всего этого, но…
– Вот вы где. – Джен словно бы из ниоткуда возникла рядом, покровительственно обняв меня за плечи. – Макс, там на втором этаже какая-то парочка устроила родео у тебя на кровати. Если не хочешь отмывать чужую сперму со своих египетских простыней, лучше проконтролируй ситуацию.
Макс как-то мгновенно спал с лица и, резко развернувшись на каблуках, почти бегом бросился к лестнице. Проводив его взглядом, я выдохнула, только сейчас ощутив, как сильно стискивала в пальцах бокал с шампанским. Удивительно, что он не треснул.
– У него в самом деле язык без костей, – недовольно пробормотала я, хмурясь.
– Я почувствовала, что тебе нужна помощь, – отозвалась подруга, покачав головой. – Будь его человеческий нюх поострее, он бы понял, что ты совсем не рада этому разговору.
– Он спрашивал меня, целовалась ли я с кем-то своего вида, – закатила глаза я. – А еще нес какую-то чушь про лесбийское порно с омегами. Мне не по себе от одной мысли стало. Церковь за один только просмотр чего-то подобного уже бы назначила пару месяцев общественных работ… Я уж не говорю про… участие в съемках или реальные однополые отношения… – Я неловко замолчала, ощутив, что разговор свернул куда-то не туда. Мне вдруг стало душно в переполненной людьми комнате, а запах мускатного ореха, окружающий меня, буквально лип к моей коже, заставляя меня чувствовать то, что я чувствовать сейчас совсем не хотела.
Официально Церковь не запрещала альфам и омегам одного пола жить вместе, но подобное сожительство всегда вызывало множество слухов и домыслов. Это было еще одной причиной, почему «гендерно нечистых» бестий так клеймили и сторонились. Стоя сейчас рядом с Джен, ощущая ее запах, ее несколько гипертрофированную заботу обо мне, ее желание быть рядом и просто касаться меня, я не могла не испытывать чего-то в ответ. Чего-то, что иногда было жарче и мучительнее, чем мы обе могли вынести. Но это была лишь биология, проклятая биология, не берущая в расчет тот факт, что несмотря на то, что Джен пахла так, как должен пахнуть альфа, она не могла дать мне того, чего я хотела, в полной мере. И наоборот – мой аромат дразнил и изводил ее, вызывая вполне определенную реакцию, но она не хотела ни моего тела, ни меня как партнера для отношений. Может быть, для нас обеих было бы разумнее прекратить изводить друг друга этой вечной мучительной фрустрацией, но, кажется, пока что ни она, ни я не находили в себе достаточно сил для того, чтобы посмотреть правде в глаза.
Подруга взяла меня за руку и повела за собой, и я привычно подчинилась, даже не помышляя о том, чтобы воспротивиться или хотя бы задать вопрос о том, куда мы направляемся. Джен привела меня к окну, выходившему на пожарную лестницу, и, без особых усилий открыв его, выбралась наружу и потом подала мне руку. Как всегда, она без слов поняла, что именно мне сейчас нужно больше всего.
– Думаешь, все будет так же, когда мы… когда у нас будут отношения с другими альфой и омегой? Другого пола? – тихо спросила я, не глядя на нее и ощущая болезненно навязчивую потребность сжаться в комочек и спрятаться ото всех. Может быть, и от нее в том числе.
– Нет, конечно, – помотала головой она, прикуривая сигарету и выдыхая длинную струю серого дыма. – Все будет по-настоящему.
Я подняла на нее удивленный взгляд, не совсем понимая, что она имеет в виду. Не поворачиваясь ко мне, но ощущая мое внимание, подруга продолжила:
– Мне нравится заботиться о тебе, Хани. Я получаю от этого удовольствие, которое сложно с чем-то сравнить. Такое… глубокое чувство удовлетворения и принадлежности к чему-то больше, чем я сама. Я знаю, что иногда… перегибаю палку, но… порой мне сложно удержаться от соблазна. И все же, когда я представляю на твоем месте парня, картинка… становится совсем иной. Полноценной что ли. Если бы все, что происходит между нами, было скреплено настоящим физическим и психологическим влечением, это были бы отношения совсем иного уровня. Не такие… плоские и ущербные что ли. Не такие ненормальные.
– То есть ты считаешь, что происходящее между нами ненормально? – спросила я, сама толком не зная, что чувствую по этому поводу.
– Я считаю, что сейчас наша биология решает за нас больше, чем мы сами, – немного печально улыбнулась Джен. – И мы даже не всегда отдаем себе в этом отчет.
– По-твоему, мы бы не были друзьями, если бы не биология? – продолжила задавать бессмысленные вопросы я, сощурив глаза. Промозглый осенний ветер беспощадно комкал мои и без того непослушные волосы, и я уже устала заправлять их за уши. Становилось зябко, но я пока не могла найти в себе сил вернуться в комнату.
– Как бы я к ней ни относилась, биология это все-таки часть меня, часть моей сущности, – рассудительно проговорила альфа, стряхивая с сигареты пепел, который тут же без следа развеивался в темной ноябрьской ночи. – Без нее это бы уже была не я. Я не знаю, кого бы любила или хотела эта другая я, но ко мне это не имеет никакого отношения. Я много лет пыталась принять себя такой, какая я есть, вопреки общественному мнению и навязанным стереотипам. И теперь, когда мне это удалось, я не буду отделять свое сознание от своего тела и заявлять, что мой разум стоит выше моих инстинктов. Нет, они едины и это и есть настоящая я. Тебе тоже… стоит принять свою сущность, Хана. – Последнее она произнесла, наконец развернувшись ко мне лицом и внимательно вглядевшись в мои глаза. – Я знаю, что тебе непросто признать за собой слабость и зависимость, но…
– Я не считаю себя слабой и зависимой, – перебила ее я, ощутив неожиданный всплеск раздражения и неприятия внутри. – Я знаю, почему ты так думаешь, но я не прошу… никогда не просила тебя делать для меня то, что ты делаешь. Не просила контролировать меня и заботиться обо мне так рьяно. Ты не думала о том, что все могло бы быть иначе, если бы в первую очередь ты сама контролировала свои инстинкты?
– Зачем? – невозмутимо пожала плечами она, однако, кажется, слегка смущенная моим внезапным выпадом. – Я знаю, что мои инстинкты делают приятно нам обеим. Я вижу это по твоим глазам.
Мне вдруг стало сложно дышать – может быть, от проклятого сигаретного дыма, а, может, от ощущения, что меня загнали в угол. Метка на руке, про которую я уже успела забыть, вдруг начала зудеть и чесаться, и лишнее напоминание о молодом альфе и всем произошедшем сейчас было исключительно не в кассу.
– В этом и проблема, Джен, – выдохнула я, стараясь держать эмоции под контролем и не поддаваться им. – Такие, как ты, уверены, что лучше знают, чего хотят такие, как я. Природа поставила вас над нами, дала вам возможность доминировать и подчинять, и для вас это всегда было естественным порядком вещей. Как будто никак иначе и быть не может.
– Раз мы говорим о природе, то разве не она же позволяет вам испытывать невероятное удовольствие от возможности подчиниться? – улыбнулась она, и ее улыбка получилась неприятно хищной.
Я отступила назад. Одно дело было признавать нечто подобное где-то у себя в голове, смешивая эти мысли с некими сексуальными фантазиями на тему, но совсем другое – вот так в приватной беседе согласиться с тем, что ты должна уступать кому-то только потому, что такой родилась. В этом чувствовалось что-то очень неправильное, даже жестокое. Я не уловила тот момент, когда и почему наш разговор вдруг свернул в это странное русло, но впервые за долгое время почувствовала себя неуютно рядом с альфой.
– Я позволяю тебе… делать то, что ты делаешь со мной, только потому, что мы друзья, – проговорила я, ощущая, что мой голос дрожит от напряжения. – Не наоборот, Джен. По крайней мере, я хочу думать, что это именно так.
– Мы друзья, это правда, – кивнула она задумчиво, подойдя ближе. Запах муската стал более агрессивным и требовательным, и я ощутила предательскую слабость в коленях. Словно меня принуждали склониться вне зависимости от моего собственного желания. – Но иногда я жалею, что у меня нет члена, – шепнула альфа, склонившись к моему уху, и от этих слов сердце еще быстрее заколотилось у меня в груди, рассылая по всему телу жгучий адреналин. – Ты красивая сладкая девочка, Хани, и я почти завидую тому мужику, который уложит тебя в постель.
Моя рука взвилась почти неосознанно, но залепить ей пощечину, когда она стояла так близко, все равно бы едва получилось. Альфа перехватила меня за запястье и вжала в кирпичную стену рядом с окном. Запах мускатного ореха переплетался с вездесущим запахом сигарет, и этой комбинации у меня к горлу подкатывала дурнота.
– Я знаю, кто я, – выдохнула Джен, ненадолго поймав зубами мочку моего уха, отчего вдоль моей спины пробежала россыпь колючих горячих мурашек. – А ты знаешь, кто ты такая, Хана Росс? Ты хоть представляешь, какая ты на самом деле?
Эта дурманящая голову пытка длилась несколько секунд – ее тело, вжимающее меня в стену, ее горячее дыхание на моей шее, ее голос, щекочущий мои нервы. Все это было слишком похоже на…
Метку на моем левом предплечье снова дернуло, но на этот раз намного сильнее, и я сама не ожидала, что во мне достанет столько сил, чтобы оттолкнуть альфу и почти по-звериному оскалиться, предупреждая ее дальнейшие попытки приблизиться. Джен несколько раз осоловело моргнула, и ее взгляд снова прояснился.
– Прости. – Она тяжело выдохнула, помотав головой и словно только очнувшись от какой-то лихорадочной горячки. – Я не хотела. То есть хотела, но… Не так. Мне следовало сдержаться.
– Да, тебе следовало, – кивнула я, сжимая пальцами левую руку и все еще тяжело дыша.
– Это все проклятое пойло Макса, я точно выпила лишнего. Извини, Хана. Мне… мне надо прийти в себя. – Не глядя на меня, она нырнула обратно в комнату, а я шумно выдохнула и сползла вниз по кирпичной стене. Ситуация и правда как-то слишком резко вышла из-под контроля. Я не знала, в самом деле ли виной тому замысловатые коктейли нашего общего друга или же этот всплеск давно назревал, а события последних дней просто ускорили его наступление. Но меня задело или удивило не столько поведение Джен, сколько собственная реакция. Прежде я так не злилась, даже если разговор становился сложным или неприятным. И уж совершенно точно у меня прежде не доставало сил, чтобы так недвусмысленно отвергнуть ее, ведь мое тело, введенное в заблуждение ее запахом и нашей совместной жизнью, давно уже считало ее моей альфой – во всех смыслах. И оно не должно было отталкивать ее, а тем более выпускать зубы и скалиться. Я подошла слишком близко к опасной грани и даже ощутила внутри себя недвусмысленный позыв к частичной трансформации, чего со мной никогда прежде еще не случалось, ведь считалось, что омеги способны связываться со своей звериной сущностью лишь во время секса – используя в качестве триггера удовольствие, а не ярость, как альфы.
Я снова ощутила настойчивую пульсацию на руке и, закатав рукав своего теплого вязаного платья, немного ошалело уставилась на слишком часто ставшую напоминать о себе метку. Сейчас, в тусклом уличном освещении, она походила на нарисованную веревочку – или ленточку, если угодно. Красная лента на моей руке, обрывавшаяся как будто на полпути… к чему-то? Или к кому-то? Я снова поднесла предплечье к носу и втянула ноздрями воздух. Запах молодого альфы угадывался совершенно безошибочно, но если в прошлый раз он меня до трясучки напугал, то сейчас оказал прямо противоположное воздействие – мне вдруг стало намного спокойнее. Я несколько раз провела вдоль нее носом, вдыхая ее, как дорожку наркотика, и все глубже и глубже погружаясь в какое-то почти медитативное состояние, наполнявшее меня ни с чем не сравнимым умиротворением. А потом лизнула метку, ощутив языком бугристую солоноватую неровность собственной кожи и то, какой горячей она была. Ощущение было просто невероятным, сладостным и дразнящим, как если бы я коснулась себя совсем в другом месте и с совершенно иными намерениями. От неожиданности я даже не смогла сдержать инстинктивной реакции, плотнее сжав колени и выдохнув едва слышный стон. Мой собственный запах усилился, я сама это почувствовала – его вязкость и сладость, окутывающие меня словно коконом.
Это было неправильно. Даже в таком состоянии я отдавала себе отчет в том насколько. Я не знала ни причин появления этого знака, ни его смысла, ни того, какие последствия могло иметь любое из моих действий, но все равно не могла остановиться. Это походило на временное помешательство, на какую-то манию, с которой было невозможно бороться. И это было слишком приятно, невыразимо приятно – просто касаться ее языком, ощущая, как вплетшийся в мое тело запах молодого альфы тоже становится острее. Как если бы он был рядом со мной, как если бы это его язык скользил по моей коже и не только на руке, а ниже, глубже, настойчивее…
– Хана, ты здесь?
Громкий голос Макса вывел меня из блаженного транса. Я вздрогнула всем телом и снова едва сдержалась от того, чтобы не зарычать в ответ. Мои собственные реакции продолжали меня удивлять, но пока я слишком медленно и туго соображала, чтобы проанализировать это и сделать предположение о том, какого Зверя вообще со мной творится.
– Ты же замерзнешь, с ума сошла! – Увидев, что я сижу у стены на пожарной лестнице, он всплеснул руками и вылез наружу. На его прикосновения, пока он поднимал меня и затаскивал в дом, мое тело отреагировало куда спокойнее. Он не был альфой, а значит не был…
…соперником?
– Джен сама не своя, да и на тебе лица нет. Неужели наши попугайчики-неразлучники поругались? – покачал головой Макс, закрыв окно и снова повернувшись ко мне. – Все нормально?
– Я хочу выпить, – отозвалась я. – Чего-нибудь покрепче. Какой-то… дурной день сегодня. Только давай без… твоих идиотских приколов и потери памяти от пары глотков, ладно?
– Понял, – кивнул он, видимо оценив, что в своем текущем состоянии я совершенно не настроена шутить или тем более понимать чужие шутки, и исчез из моего поля зрения. Едва что не натыкаясь на предметы в комнате, я добралась до ближайшего свободного местечка на диване рядом с незнакомой, шумно общающейся компанией. И хотя не собиралась подслушивать их беседу или тем более участвовать в ней, тема их разговора невольно привлекла мое внимание, и через какое-то время мне даже почти удалось выкинуть из головы то, что произошло между мной и Джен.
– …В «Нью Джорнал» писали, что первые таблички Оймаха начали появляться еще в семидесятых. Их находили по всей стране, но больше всего здесь, в Восточном городе, – говорил один из мужчин, бородатый широкоплечий блондин в красном свитере. Отчего-то он сразу показался мне смутно знакомым, словно я уже видела его раньше. Даже вспомнила его имя – Кори. – В то время они наделали много шума, потому что их связывали с тайными обществами и религиозными сектами. Вы же помните, что тогда творилось?
– Я помню, – подтвердила миловидная девушка в очках, сидевшая рядом со мной. От нее вкусно пахло цветочными духами и немного алкоголем, но никаких других запахов я не ощущала. Скорее всего, на этой вечеринке мы с Джен вообще были единственными бестиями, и, наверное, в моем текущем странном состоянии это было даже к лучшему. Меж тем сидящая рядом со мной девушка продолжила свою мысль: – Народ с ума сходил из-за Бешеного Билла и того, что он творил. Его же только в семьдесят восьмом наконец поймали, да?
– Бешеный Билл, да, – кивнул бородач, усмехнувшись. – Занятный был мужик.
Я тоже слышала о Бешеном Билле – он был одним из самых известных серийных убийц второй половины прошлого века, и его случай описывался во многих учебниках по психиатрии и криминалистике. Я не знала всех деталей его дела, только то, что он совершил семнадцать убийств, причем убивал и альф, и омег, и людей. На суде его адвокат заявил, что его клиент болен бешенством, а значит не контролирует свою ярость. Тогда это вызвало волну общественного негодования, ведь считалось, что болеющий бешенством альфа в принципе не способен соображать здраво и потому не смог бы так долго скрываться от правосудия. Я не помнила, чем в итоге все закончилось, но вроде бы его все же посадили на электрический стул несмотря на все попытки стороны защиты доказать, что подобный клинический случай требует всестороннего изучения, а никак не уничтожения.
– Семидесятые вообще были дурным десятилетием, – отмахнулся еще один из участников разговора. – Землетрясение в Японии, гражданская война на Ближнем Востоке, третья часть «Убийственной радости»…
– Не могу поверить, что ты поставил эту ерунду в один ряд с войной и землетрясением! – закатила глаза его спутница, пока тот, довольный ее реакцией, приглушенно смеялся и пытался увернуться от ее острого локтя.
– Они воскресили Соломенную голову, но взяли другого актера на его роль! Да даже сделка с демонами не могла так испортить его внешность! Лучший слэшер поколения, но третья часть это просто плевок в лицо всем фанатам!
Они принялись оживленно обсуждать провал знаменитой хоррор-трилогии, и девушка в очках, досадуя, что тема разговора сменилась так резко, снова повернулась к бородачу:
– Кори, ты говорил про таблички, помнишь?
– Странно, что об этом вообще еще кто-то помнит, – хмыкнул он. – Я-то надеялся, моя будущая статья вызовет у общественности больше интереса.
– Ты ворошишь какие-то совсем замшелые древности, старик, – рассмеялся кто-то. – В семидесятых разве что инопланетяне на крыше Дома с колоннами не высаживались. Лучше бы в самом деле написал про Бешеного Билла или про бесславную кончину «Убийственной радости».
– Как будто про это и так не написана тонна макулатуры, – не удержался Кори, а потом подсел поближе к девушке в очках, видя, что она единственная, кто готов его слушать. Теперь мы сидели на диване втроем, и, хотя между мной и ими был почти метр свободного пространства, я все равно ощущала себя лишней. Но мне пока совсем не хотелось возвращаться к собственным проблемам и странностям, и я была готова послушать про чужие.
– Не обращай на них внимания. Они, во-первых, уже пьяные через одного, а, во-вторых, всегда тебе завидовали. Ведь ты Кори МакДонал, а они – просто клерки, просиживающие штаны в пыльных офисах.
И вдруг меня осенило. Я вспомнила, где видела этого мужчину и почему его имя так легко всплыло в моей памяти в отличие от всех остальных из его компании.
– Кори МакДонал? – подала голос я, решившись наконец привлечь к себе внимание. – Вы Кори МакДонал?
– Вы меня знаете? – вежливо улыбнулся он, как будто только меня заметив. Его собеседница тоже обернулась ко мне, удивленно подняв брови.
– Я читала ваши статьи, – призналась я. – И как-то видела вас на ток-шоу по телевизору. Ух ты. Понятия не имела, что у Макса есть такие знаменитые друзья. Меня зовут Хана Росс.
Я протянула ему руку, и он пожал ее.
– Очень приятно, Хана, – кивнул он. – Это Диана, моя подруга. – Мы с девушкой в очках тоже обменялись рукопожатиями, и от моего взгляда не укрылось, как она судорожно вдохнула, когда я придвинулась ближе. Сейчас мой запах уже успокоился и для людей был почти неощутим, но в том, как она отреагировала на мое вмешательство в разговор, и в том, как пристально смотрела сейчас, я чувствовала опасение – и, возможно, некоторое предубеждение. Читать людей было куда сложнее, чем бестий, и я порой обманывалась в собственных предположениях относительно их истинных мотивов и чувств. В конце концов, мне целых три года удавалось убеждать себя, что мой муж меня любит, в то время как он сам был совсем в этом не уверен.
– Я прошу прощения, что вот так ворвалась в ваш разговор, – немного смущенно проговорила я. – Просто не смогла сдержать удивления. Вы говорили о каких-то табличках…
– О табличках Оймаха, верно, – подтвердил Кори. – Вы слышали о них?
– Честно говоря, нет, – покачала головой я. – Что это?
– Сейчас покажу. – Он полез в задний карман джинсов за телефоном, а я на всякий случай чуть отодвинулась от них, чтобы Диана поняла, что я не претендую на ее мужчину. Порой люди, даже лишенные наших территориальных и собственнических инстинктов, вели себя ничуть не менее агрессивно или ревностно, чем любой опьяненный феромонами альфа. – Вот, смотрите. – Кори передал мне смартфон, и я, приняв его из его рук, увидела на экране фото прибитой к стене дома таблички. Она была горизонтальной, сантиметров двадцать в длину и примерно вполовину меньше в высоту. С ходу было сложно сказать, из чего она сделана, но мне показалось, что из фанеры или чего-то подобного. На ее поверхности были то ли выбиты, то ли выжжены следующие слова:
Оймах знает
Держитесь за руки
Истинный путь откроется
Помимо них, на табличке были какие-то стрелки с цифрами и два незнакомых мне значка – один был угловатый и острый, похожий то ли на отрезок чьей-то кардиограммы, то ли на волчью морду в стиле примитивного кубизма, а другой состоял из двух концентрических окружностей с загибающимися кверху округлыми «ручками». Между двумя этими значками протянулся единственный цветной элемент всей композиции – ярко-красная черточка, видимо нарисованная краской.
– Ух ты, – многозначительно произнесла я, возвращая журналисту телефон. – Многозначительно.
– Да, мне тоже так показалось, – рассмеялся Кори, качая головой. – Как я уже начинал говорить, впервые они появились в семидесятых, и их находили по всему Восточному городу – на стенах зданий, на асфальте, даже на деревьях и мусорных баках. Всего было найдено чуть больше тридцати табличек, и предположительно все они были развешены в течение одного года, просто часть из них не сразу заметили.
– Кто их развешивал и зачем, удалось узнать? – спросила я, невольно заинтересовываясь этой историей. Ей действительно удалось ненадолго отвлечь меня от того бардака, что творился в моей собственной жизни.
– К сожалению, нет, – покачал головой мой собеседник. – Тогда их все сняли и спрятали, но расследование не то чтобы очень активно проводилось… Скажем так, полиции было тогда чем заняться, помимо странного стрит-арта. – Диана рассмеялась его шутке, и я тоже вежливо улыбнулась. – В «Нью Джорнал» вышла большая статья об этом деле около десяти лет назад, у них был целый выпуск, посвященный старым городским легендам. Я тогда работал у них на побегушках и помогал готовить этот материал. Ну, точнее приносил сэндвичи ребятам, которые реально над ним работали. – Его взгляд стал немного рассеянным, словно он на несколько мгновений погрузился в воспоминания своей юности. – В общем тогда мне показалось это просто любопытным, но… То фото, что я показал вам, Хана, было сделано не в семидесятые.
– Появился подражатель? – предположила я, мгновенно уловив ход его мыслей.
– Пока неясно. За неделю я нашел четыре подобных снимка в соцсетях, все они были сделаны разными людьми и в разных частях города. Если вы читали мои статьи, то знаете, что я люблю такого рода загадочные истории и неразгаданные тайны. Не знаю, получится ли из этого полноценный материал, но…
– А вы кем работаете, Хана? – вдруг перебила его Диана, кажется недовольная тем, что он так разоткровенничался о своей работе с первой встречной.
– Я клерк, просиживающий штаны в пыльном офисе, – ответила я, ничуть не смутившись. – И статьи Кори порой очень помогали мне скоротать эти невыносимые рабочие часы.
– Рад это слышать, – рассмеялся бородач. – Я начинал эту писанину скорее как хобби и никогда не думал, что мои интересы будет разделять такое большое количество людей.
– В нашем мире достаточно тайн и недосказанностей, так что здорово, что порой кто-то разбирается хотя бы с частью из них, – вернула ему улыбку я. – Запись удалось расшифровать?
– Ребята из «Нью Джорнал» сошлись во мнении, что это какой-то код, но понять, что он значит, можно лишь обладая некой недостающей информацией. «Оймах» это скорее всего имя или фамилия, но также возможно, что это название фирмы или некого продукта. Я сейчас как раз занимаюсь тем, что по своим источникам проверяю, была ли в семидесятых зарегистрирована подобная торговая марка или вроде того. Потому что, судя по телефонной книге тех лет, в Восточном городе проживало больше семидесяти Оймахов разных возрастов, и пока я морально не готов разбираться в биографии каждого из них.
Кори мне нравился. Он много улыбался, говорил спокойно и рассудительно, а главное явно отлично разбирался в своей теме и был открыт к обсуждению. Я бы с удовольствием поговорила с ним подольше, но мне не хотелось лишний раз тревожить Диану, которая, судя по всему, очень болезненно реагировала на любое присутствие других женщин рядом с ним.
К тому же я вдруг осознала, что Макс до сих пор не вернулся. Он собирался принести мне что-нибудь выпить и пропал, но, отвлекшись на разговор с журналистом, я не сразу это поняла. Конечно, его запросто мог кто-то перехватить и заболтать, однако мне все равно стоило его найти и сказать, что со мной все в порядке. Поблагодарив Кори за интересную историю, я поднялась с дивана, буквально кожей ощутив облегчение Дианы, и проследовала в другую комнату, где стоял бар с напитками. Макса там не было – как и Джен.
Остановившись посреди помещения, частично заполненного людьми, я прикрыла глаза, стараясь настроиться на запах подруги, резко и сильно выделявшийся на фоне прочих. Конечно, у меня не получилось бы выследить ее, как это делали гончие из полиции, но я хотя бы могла предположить, как близко она сейчас находилась – или как давно ушла. Двигаясь в том направлении, где, по моим ощущениям, запах становился ярче, я поднялась на второй этаж. Здесь почти все лампы были выключены, и оттого я сразу обратила внимание на тонкую желтую полоску света, тянущуюся из-под дальней двери. Здесь я ориентировалась хуже, потому что Макс почти никогда не приглашал нас наверх, но интуиция мне подсказывала, что за той дверью почти наверняка находилась его спальня.
