Текст книги "Альфа и Омега (СИ)"

Автор книги: Анна Сейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

– Если когда-то все бестии говорили на одном языке, это значит, что изначально мы все жили на одной территории? Как… одно большое племя? – спросила я, рассеянно пробегая глазами строчки совершенно непонятного мне священного текста, что каким-то образом должен был помочь нам с Йоном навсегда отделиться друг от друга.

– Считается, что во время Чистых дней так и было, – подтвердил отец Горацио. – А после Грехопадения бестии оказались разобщены и разбрелись по всему свету.

– Вы говорили, что отец Евгений считает Грехопадением связь альфы и омеги вне… уготованной Великим Зверем судьбы, – вспомнила я. – Думаете, это правда так?

– Вот вы в самом деле собираетесь это сейчас обсуждать? – нетерпеливо перебил меня мой альфа. – Давайте уже покончим с этим поскорее.

– Я склонен думать, что любые религиозные тексты следует воспринимать через призму метафоры, – ответил на мой вопрос священник. – И не искать им буквального толкования. Но ваш спутник, Хана, прав, нам лучше поторопиться, пока солнце не ушло.

Я ощущала эмоциональное напряжение Йона, оно покалывало и дергало меня изнутри. Он был взвинчен до предела, и общество двух других альф, с которыми он был в сложных неоднозначных отношениях, только усугубляло ситуацию. И как бы мне ни хотелось растянуть оставшееся у нас время, я поняла, что этим только усложню жизнь всем присутствующим. В конце концов, невероятно увлекательную лекцию о праязыке, Чистых днях и метафорах священных текстов можно было действительно отложить на потом. В этот самом необозримом «потом» у меня, кажется, будет тьма свободного времени для таких вещей.

– Хорошо, что… нам нужно делать? – сосредоточенно сдвинув брови, спросила я.

– Ритуал в целом показался мне сходным со свадебным, – признался отец Горацио, снова устремляя взгляд в книгу. – Но до алтаря мы тут, конечно, уже не доберемся. – Мы все, как по команде, посмотрели в конец алтарного прохода, который был плотно завален снегом из разбитого витража, и вынуждены были признать, что он прав. – Впрочем, конкретных указаний по точному месту внутри храма здесь нет, так что, думаю, можно встать там, где нам удобно. Например, там, где посветлее.

Он отступил в сторону, войдя в диагонально падающий сноп солнечных лучей, и мы послушно последовали за ним. Джен держалась чуть в стороне, и я не сразу поняла, что она снимает нас на телефон.

– Зачем это? – удивленно спросила я, покосившись на нее.

– Для истории, – коротко пояснил отец Горацио. – А также в качестве доказательств для моих братьев. Если мы хотим, чтобы Церковь перестала вас преследовать, мы должны предоставить ей вескую причину для этого. К тому же, чего скрывать, подобный ритуал проводился считанные разы за всю историю нашей расы, так что упустить возможность его задокументировать было бы кощунством, разве не так?

Я перевела неуверенный взгляд на Йона, но тот лишь хмуро пожал плечами, давая понять, что ему плевать.

– Хорошо. Теперь возьмитесь за руки, – кивнул священник. – Только закатайте рукава, пожалуйста, чтобы метку было видно.

Мы с альфой послушно исполнили его указание, развернув предплечья и ладони кверху и не слишком удобно, но все же сцепившись пальцами. Джен подошла ближе, и с ее губ сорвался удивленный вздох, когда прямо на ее глазах и под объективом камеры наши рисунки на коже ожили, потянувшись друг к другу и в конце концов соединившись воедино. Как всегда, меня в этот момент обдало теплом и каким-то невероятно успокаивающим и глубоким чувством завершенности и правильности. Подняв взгляд на Йона, я поняла, что он тоже смотрит на меня. Было так странно, так волнующе и головокружительно видеть в нем совсем другую личность, самостоятельную, самобытную, уникальную, и в то же время – как будто продолжение и отражение самой себя. Полюбив Йона, я полюбила и себя тоже. Или, скорее, поняла, что могу быть достойна любви просто за то, кто я есть. Если бы только у нас было больше времени…

– Я буду читать ритуальный текст, а вы, когда я буду замолкать, должны по очереди повторять: «Я отпускаю тебя на волю». И так три раза. После третьего раза метка должна исчезнуть, – проговорил священник.

– Так просто? – удивленно поднял брови Йон. – И никаких… жертвоприношений, танцев с бубнами и магических зелий?

– Я же говорил, что ритуал похож на свадебный, – ответил отец Горацио. – Он прост по форме, но в нем есть одна особенность, о которой составитель этого текста упоминает несколько раз.

– Что за особенность? – уточнила я, нахмурившись.

– Ваше желание избавиться от метки должно быть искренним. В противном случае…

– В противном случае что? – с тревогой спросила Джен, покосившись на меня.

– Не могу сказать точно, но, вероятно, процесс будет… более болезненный, чем должен быть. Одно дело вырвать засохшее деревце, другое – то, что изо всех сил цепляется живыми корнями за землю.

– Но ведь… все равно сработает, да? – не унималась моя подруга.

– Должно, – не слишком уверенно подтвердил отец Горацио. – Начнем?

Я кивнула, шумно выдохнув и прикрыв глаза. К боли я уже привыкла, и потерпеть еще немного было не так уж сложно.

«Смотри, какой сильной я стала, – мелькнуло у меня в голове. – Ты сделал меня такой, даже не подозревая об этом. И я отплачу тебе, вернув твою свободу, раз она так важна для тебя».

Священник начал зачитывать текст ритуала, и его звучный, хорошо поставленный и отточенный годами лекций голос заполнил все пространство маленькой, наполовину заваленной снегом церквушки. Подняв глаза, я смотрела на дыру в крыше и на кусочек голубого неба за ней, и отчего-то внутри меня разливалось не слишком знакомое мне чувство умиротворения и смирения. Йон готов был отдать свою жизнь за мою, а я отдавала свою любовь за его мечту и цель. Наверное, можно сказать, что теперь мы квиты.

Отец Горацио замолчал, выразительно посмотрев на нас, и я произнесла первой, посмотрев своему альфе в глаза:

– Я отпускаю тебя на волю, Йон.

– Я отпускаю тебя на волю, Хана, – повторил он, и я приготовилась к вспышке боли, что неизбежно должна была вгрызться в мою плоть. Но этого не произошло. Осыпаясь золотистой крошкой, наша связь разомкнулась, и ленточка начала расползаться в две разные стороны, полностью сойдя с ладони.

Вот оно что. Возможно, я и не хотела отпускать Йона, но все же готова была это сделать по собственной воле. Судя по всему, этого уже было достаточно.

Отец Горацио заговорил снова, и теперь я уже не могла отвести глаз от лица любимого мужчины. Я не чувствовала, что вместе с рисунком на моей коже исчезали и мои чувства. Нет, они совершенно не менялись, возможно даже наоборот – наливались кровью и соком, словно гордо осознавая и провозглашая самих себя. Это был мой выбор – с того самого утра, когда я увидела его на крыше Дома и когда он впервые спрятал меня под свою толстовку, чтобы защитить от моих внутренних демонов, я день за днем выбирала его. Разве могло в конце концов быть иначе?

– Я отпускаю тебя на волю, Йон, – снова произнесла я, когда священник замолк во второй раз.

– Я отпускаю тебя на волю, Хана, – эхом отозвался он, и наша ленточка стала еще короче, выгорая и рассыпаясь на глазах. Теперь ее длина составляла не больше пяти-шести сантиметров, и видеть ее такой короткой было непривычно. За те три недели, что она была частью моей жизни, я привыкла к ней ничуть не меньше, чем к Йону, Медвежонку или плотному запаху других омег, что постоянно окружал меня в Доме Бархатных Слез. И несмотря на кучу проблем, что она принесла, на боль и неудобства, что причиняла, я почти любила эту маленькую красную засранку. Ведь она доказала мне, что миром не правит хаос и случайности и что даже для самых инертных и заплутавших душ может найтись своя красная нить, по которой можно будет выйти к свету.

– Я отпускаю тебя на волю, любовь моя, – в третий и последний раз сказала я, ощущая, как в глазах кипят слезы, а грудь сжимает от тоски, беспричинного восторга и все разрастающегося чувства невосполнимой потери.

– Я отпускаю… – Йон вдруг замолк, глядя на меня, на мое раскрасневшееся лицо, выбившиеся из-под шапки волосы, золотым ореолом сверкающие в солнечном свете, ощущая мой запах, розово-винный, не стыдящийся себя, полный жизни и огня. Понимал ли он, что сам сделал меня такой? – Да пошло оно все, никуда я тебя не отпускаю, Хана.

– А? – ошарашенно переспросила я, вытаращившись на него во все глаза.

– Сука, как же больно, – наконец перестал себя сдерживать он и тяжело рухнул на колени, прижимая ладонь к горящему правому предплечью. – Я сейчас просто сдохну, святой отец.

Поскольку наши пальцы все еще были переплетены, я ухнула следом за ним, все еще пребывая в каком-то одурманенном состоянии, как если бы меня вдруг разбудили посреди слишком реалистичного сна.

– Прости, маленькая, но я так не могу, – сквозь зубы выдохнул Йон, притягивая меня к себе и прижимая так крепко, что я едва могла сделать вдох. – Зверь их дери, Хана, я просто не могу… Я думал, что у меня получится, потому что это правильно, но… Я не хочу отпускать тебя на волю. Это так эгоистично и подло с моей стороны, и ты не заслуживаешь ничего из этого, но я вдруг осознал, что если потеряю тебя сейчас, то совершу самую большую ошибку в своей жизни.

– Йон… – растерянно пробормотала я, вообще ничего не понимая.

– Я никому тебя не отдам, слышишь? Ты моя, а я твой, и я не знаю, что мы будем с этим делать и как жить дальше, но мне плевать. Наверное, ты была права.

– В чем именно?

Он взял мое лицо в ладони, вглядываясь в него с такой нежностью и таким безграничным желанием, что, не будь мы посреди зимнего леса у Зверя на рогах, я бы завалила его прямо тут.

– Думаю, я все-таки… Кажется, я все-таки люблю тебя, Хана. Потому что это единственное объяснение тому, что со мной происходит. Я говорил себе, что после того, что было с Никки, не имею права подвергать тебя опасности, как бы сильно ни хотел, чтобы ты осталась со мной. Но почему-то, вдруг представив свою жизнь без тебя, я понял, что она будет бессмысленной. Я не хочу… прожить бессмысленную жизнь, маленькая омега. Поэтому я прошу тебя остаться со мной. Ты останешься?

– Останусь, – торопливо закивала я, улыбаясь сквозь слезы и всхлипывая. – Я останусь с тобой, Йон.

– Мне кажется, уже можно перестать записывать, Джен, – услышала я мягкий голос отца Горацио и только сейчас вспомнила, что мы тут вообще-то не одни.

– Я… не знаю, что сказать, – помолчав, произнесла моя подруга, опустив телефон. – Что будет уместнее – поздравлять или сочувствовать?

– Иди к Зверю, сестренка, – добродушно улыбнулся ей Йон, тиская меня с восторгом пятилетнего ребенка, которому подарили игрушечную железную дорогу, о которой он всегда мечтал.

– Ты уж… позаботься о моей девочке, маньяк, – вернула ему улыбку она. – А то я тебя у Зверя из задницы достану, понял?

– Как скажешь, – фыркнул тот, и отец Горацио со вздохом закрыл священную книгу.

Мы прощались уже в сумерках, спустившись на машинах с церковного холма и вернувшись на трассу. Мимо нас пролетали глазастые автомобили, и Восточный город отсюда был виден лишь одним своим огнистым краешком, больше напоминая о себе желтоватыми облаком электрического света, отражающегося от облаков.

– Что вы будете теперь делать? – спросила Джен, затягиваясь сигаретой. Почти уверена, что она закурила для того, чтобы отлепить от меня Йона, не выносившего запах табачного дыма. Что и говорить, ей это удалось.

– Понятия не имею, – честно призналась я. – У нас целая куча врагов и целая куча незаконченных дел. Йон хочет найти Никки – ту девушку, которую он спас от мужа-мафиози. А я хочу позаботиться о Медвежонке и помочь Ории и остальным. У меня… честно говоря, у меня вообще нет никакого плана, Джен. Но, наверное, все как-нибудь образуется, да?

– Ты меня спрашиваешь? – удивилась она. – Я по-прежнему считаю, что ты зря во все это ввязалась, но… – Моя подруга вздохнула и с улыбкой качнула головой: – Кажется, этот маньяк правда безумно в тебя влюблен. Может быть, за это я прощу ему то, какой он придурок.

– Спасибо, милая, – неловко рассмеялась я. – Он… правда старается. И я тоже буду стараться ради нас обоих. А ты? Что будешь делать дальше?

– Отец Горацио собирается поехать в Этерий, и я думаю отправиться с ним.

– Серьезно? – не поверила своим ушам я. – Что тебе там делать?

Этерий был городом Иерарха, священной меккой всех последователей Церкви Чистых дней. Там располагалась одна из самых больших библиотек мира, в которой, как писал в одной из своих статей Кори МакДонал, скрывались все тайны бытия и ответы на самые сложные философские вопросы.

– Он хочет больше узнать об истинной связи и о том, какую роль она играет в жизни бестий. А я… – Джен задумалась, подбирая слова и цедя сигаретный дым в сторону от моего лица. – Я всегда знала, что мир намного волшебнее и удивительнее, чем мне казалось, и теперь я хочу узнать об этом больше.

– Но ты же терпеть не можешь церковников и… вообще все это! И к тому же вы оба альфы, разве… Как вы вообще подружились? – Я чувствовала себя бестолково, задавая эти вопросы, но подруга только улыбнулась, чуть склонив голову.

– Отец Горацио первый священник, кто не смотрит на меня так, будто я кусок дерьма, налипший на его белоснежную рясу. В его лице я увидела и почувствовала то, что Церковь должна представлять собой на самом деле. Приют для тех, кто ищет ответы, совет или поддержку. Наверное, по сравнению с тобой я пережила совсем не так много, но… Моя жизнь тоже очень изменилась, Хани. На работе я постоянно думаю о Максе и о том, что он сделал. Я боюсь, что если Красная Лилия как-то узнает о том, что это именно я ему помогла, они возьмут и меня в оборот, заставят делать то, что делал он. А дома за мной все еще следят эти обалдуи в рясах, которых приставил тот альфа-фанатик. Я терпела все это, потому что беспокоилась за тебя, но раз моя малышка теперь в надежных руках, я хочу… я тоже хочу узнать, какой моя жизнь может быть за пределами проторенного пути.

– Если это то, чего ты хочешь, то так тому и быть, – кивнула я. – Я не знаю отца Горацио так, как ты, но мне кажется, что он доказал свою честность и порядочность. Мне очень жаль, что тебе пришлось столько всего пережить из-за меня, из-за Макса, из-за всего этого, и я буду очень рада, если ты… если ты наконец найдешь время и для самой себя.

Мы обнялись, и на этот раз Йон не стал нам мешать. Он просто стоял у нашего пикапа, смотрел на небо и первые загорающиеся звезды, и о чем-то сосредоточенно размышлял. А когда я, попрощавшись с Джен и отцом Горацио, вернулась к нему, он просто протянул мне руку и спросил:

– Пойдем?

– Пойдем, – улыбнулась я, вкладывая свою ладонь в его. Пару секунд он пытался изображать галантного кавалера, а потом нетерпеливо дернул меня на себя, целуя и крепко прижимая к себе.

– Опять ее запах с тебя счищать, – беззлобно проворчал он, легонько покусывая меня за ухо.

– Можешь заняться этим, когда мы вернемся домой, – отозвалась я, с готовностью отзываясь на его ласки и снова немножечко жалея, что на улице далеко не лето, а на нас так много лишней тяжелой одежды.

– И займусь, не сомневайся, – сверкнул глазами он, и мой беззаботный счастливый смех растворился в шуме пролетающих мимо машин.

На обратном пути я задремала – обилие переживаний, нервов и всяческих впечатлений совершенно меня измотало, и я проснулась, уже когда Йон уверенно лавировал по узким улочкам нашего квартала, подъезжая к Дому. Разбудил меня резкий толчок, когда он затормозил, крепко выругавшись и саданув ладонью по рулю. Встрепенувшись и еще толком не очнувшись ото сна, я увидела опершегося на наш капот бродягу в линялом красном полушубке, который вкупе с висящей свалявшимися клочками искусственной бородой, кажется, был призван символизировать новогоднего волшебника, разносящего подарки хорошим девочкам и мальчикам.

– Смотри, куда идешь, Том! – крикнул альфа, высунувшись из окна пикапа. – Я почти намотал твой зад на капот.

– Прислушайся к магии Нового годааа, – дурниной заорал в ответ тот, поднимая руку с зажатым в ней большим колокольчиком. – Позволь волшебству унести тебя в свою странууу. Слушайте, люди, слушайте, бестии, Великий Зверь крадется по небууууу.

– Там вообще была рифма? – неуверенно уточнила я, когда Тихий Том – тот самый бродяга, об которого я едва не споткнулась на выходе из метро в день, когда мы с Йоном впервые сюда приехали – наконец отлепился от нашего пикапа и убрался восвояси.

– Ты слишком много от него хочешь, маленькая омега, – вздохнул альфа, снова трогая машину с места. – Прости, что разбудил, этот чудик выпрыгнул как будто ниоткуда.

– Все нормально, – улыбнулась я. – Все равно почти приехали.

– Жрать охота, – как-то без перехода сообщил альфа, чуть помрачнев. Словно ему уже некоторое время было не с кем поделиться этой трагедией, и теперь он наконец-то обрел сочувствующего слушателя.

– Думаю, после ужина что-то должно было остаться. Ты паркуй пока машину, я тебе что-нибудь найду и разогрею. – Не став ждать, пока Йон выберет место, куда пристроить пикап – как и всегда по вечерам, вокруг Дома было не так много свободных мест для парковки, потому что большинство из них занимали автомобили клиентов, – я выбралась наружу и, взбодрившись от ночного морозца, торопливо припустила к заднему входу, привычно сторонясь посторонних мужских фигур и втягивая голову в плечи, чтобы не привлекать внимания.

Взбежав по лестнице, я достала из кармана ключ и, вставив его в замочную скважину, навалилась на чуть заедавшую дверь плечом, но вдруг что-то заставило меня остановиться. Какая-то не сразу отложившаяся в сознании деталь привлекла мое внимание, и, медленно повернув голову, я в свете прикрученной над дверью лампы увидела новенькую жестяную табличку, как будто всего несколько минут назад приколоченную к кирпичной стене.

– Оймах знает, – зачем-то вслух прочитала я. – Держитесь за руки, истинный путь откроется.

На секунду мне почудилось, что кто-то за мной наблюдает – какая-то притаившаяся за углом тень. В этой тени не было угрозы, скорее цепкое заинтересованное любопытство. Но стоило мне обернуться, как это ощущение пропало.

– Все нормально? – уточнил подошедший сзади Йон.

– Да, – кивнула я, на всякий случай еще раз внимательно оглядев улицу и не заметив ничего подозрительного. – Теперь все обязательно будет хорошо, любовь моя.

Привстав на цыпочки, я поцеловала его в щеку, а потом толкнула внутрь дверь Дома, и тот гостеприимно открылся нам навстречу.