Текст книги "Игнатий Лойола"

Автор книги: Анна Ветлугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Что-то было не так. Прошло уже две недели с того момента, как сеньор Лопес де Лойола посвятил себя Христу и Пресвятой Деве, став нищим паломником, но ничего не изменилось в душе. Пусть он жил теперь на милостыню и питался хлебом с водой – особых духовных прозрений это не приносило. От этого он постоянно чувствовал себя угнетённым. Но самые ужасные муки наступили, когда, роясь в сумке в поисках клочка бумаги, он нашёл черновик своей генеральной исповеди. Грехи будто снова вернулись. Получается, они никуда не делись после исповеди?

Паломник Иниго поступил так же решительно, как когда-то в Памплоне поступал комендант Иниго. Не сдавать крепость до последнего. Очищать душу, не надеясь ни на кого.

Для начала он запретил себе просить милостыню каждый день, дабы не есть хлеба вдоволь. Внимательно осмотрел свой балахон из мешковины. Грубая ткань кололась, как и обещал лавочник в Лериде, но не сильно, и тело уже привыкло. Иниго задумался.

   – Колоться, говоришь, будет, – ожесточённо пробормотал он, – сейчас посмотрим, как это происходит.

Иниго пошёл на пустырь за стеной странноприимного дома и придирчиво осмотрел тамошний бурьян. Выбрал растение с тёмно-зелёными мясистыми листьями, каждый из которых был усеян длинными острыми иглами. Сплёл что-то наподобие пояса и надел под балахон. Никаких особенных чувств это не вызвало, кроме боли и раздражения.

   – Ничего, научимся. Военное дело тоже непростое, – сказал себе Лойола и пошёл к деревенскому кузнецу. Выпросив у того две неотшлифованные цепи средней тяжести, Иниго отошёл подальше, ударил себя по здоровой ноге... чуть не вскрикнул от боли. Удовлетворённо хмыкнув, паломник сложил цепи в сумку, повернулся, чтобы уйти, и только тогда заметил наблюдательниц. Девушки остановились возле дверей кузницы и во все глаза смотрели на него. Засмущались и попятились, лишь встретившись с ним взглядом.

   – Праведник, – прошептала одна из них.

Иниго остановился в раздумье. «Вдруг они нравы? Да нет, уж больно быстро и легко. Хотя разве я понимаю в этом?»

   – Займитесь лучше делом, чем искушать человека, – строго сказал он девицам, приведя их, судя по всему, в ещё большее восхищение. Потом похромал на всё тот же пустырь, позади приюта, а они крались следом и зааплодировали при его новой попытке самоистязания.

   – Ах... дьявол! – он сунул железки обратно в сумку. Посмотрел на девушек так, что они мгновенно исчезли за углом. Вздохнул, снова вытащил цепи и, покручивая ими над соцветиями бурьяна, глубоко задумался.

Позади раздался тяжёлый кашель. Иниго, словно застигнутый на месте преступления, испуганно обернулся. Перед ним стояла бедно одетая старуха с провалившимися губами и кустиком седых волос на подбородке, худая и ростом выше его на целую голову.

   – Ты не прав, странник, – её шамкающая речь навязчиво лезла в уши, – зачем привязался к девочкам? Ты сам искушаешь их своим неподобающим кривлянием.

Лойола смотрел на неё снизу вверх, переживая бурю чувств. В былые времена никто бы не осмелился говорить с ним в подобном тоне. А ведь, пожалуй, пренебрежение этой нищенки, а то и сумасшедшей, выходит для него больнее самобичевания!

   – Зачем тебе этот путь? – строго вопросила старуха.

   – Видишь ли, у меня нет другого пути, – смиренно ответил он, – если меня постигнет здесь неудача, жить станет просто незачем.

   – Есть очень скользкие пути, странник. Лучше не иметь на таких удачи.

   – Что скользкого в желании служить Господу? – возмутившись, он забыл про смирение. Старуха поджала и без того тонкие синеватые губы:

   – Служить. А не выслуживаться. Вот в чём дело.

Иниго вдруг с силой швырнул цепи в бурьян:

   – Да! Выслуживаться. Разве плохо стать лучшим? Когда я был воином, я хотел лишь одного – совершить подвиг, который бы вынес меня из тьмы безвестия.

Раздался странный звук, напоминающий птичий клёкот. Собеседница смеялась:

   – Ты и здесь хочешь славы? Напрасно. Тут другие законы.

Иниго пошевелил кончиком посоха чертополоховый стебель и заметил:

   – Какие бы ни были законы – упорство поможет добиться цели. Разве не так?

Ловко повалив ударом посоха засохшее растение, он продолжал:

   – Я прошёл долгие часы тренировок, прежде чем научился достойно сражаться. Здесь я собираюсь поступить так же, благо времени у меня – целая жизнь, сколько бы её ни осталось.

Он размахивал посохом, ища новую жертву среди бурьяна. Старуха пресекла это, решительно взяв его руку, и, притянув к себе, тихо сказала:

   – Ошибки в военном деле могли стоить тебе жизни. Здесь речь пойдёт о жизни твоей души.

Иниго растерялся. Собеседница оказалась непроста.

   – Можешь ли ты посоветовать мне что-нибудь? – спросил он, помолчав. Она отпустила его и задумалась.

   – Желаю только одного: пусть наш Господь Иисус Христос сам явится тебе!

«Всё-таки сумасшедшая», – разочарованно подумал он и услышал:

   – Может быть, тебе повезло, что Фердинанд умер и ты не остался при дворе. Прощай. С Богом.

Она быстро удалялась по тропе. Высокая и прямая, как палка.

Иниго вернулся в странноприимный дом, где занимал крошечную каморку, и начал расспрашивать о ней. Монахи-доминиканцы, переглянувшись, закивали:

   – Это Бенита, служанка Божия. Её знают по всей Испании. Говорят, даже не раз приглашали ко двору.

«Надо прислушаться к её словам, – подумал Лойола, – только как же это Иисус может явиться мне?»

Теперь он уже не решался производить свои духовные опыты в посёлке. Неподалёку от Манресы находилось безлюдное скалистое место. Иниго разыскал там ровную каменную площадку, за которой находилась узкая пещера, почти щель. Вход в неё зарос терновником, подъём казался трудным даже для человека со здоровыми ногами.

Лойола сказал монахам в приюте, что идёт в церковь Святого Павла за несколько миль от Манресы, а сам двинулся к пещере. Еды с собой не взял вовсе, намереваясь подвергнуть себя строгому посту.

«Хватит уже вокруг да около! – сердито бормотал он, – Святые тоже были людьми и достучались... куда нужно! Будем стучаться».

Список грехов в сумке продолжал смущать его. Сомнительно, чтобы отшельник Жан из Монсеррата смог отпустить такое количество сразу. А для стяжания славы духовного рыцаря нужна безупречность. Интересно, этого достигнуть легче, чем богатства, или нет?

Он задумался и плюнул с отвращением:

   – Тьфу! Что за суетная приземлённая душа? С такой не добьёшься толку... нужно воспитывать.

Наполнил тыкву-флягу водой из ручья и, кряхтя и морщась, начал взбираться по скалам.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   – Они будут говорить мне, будто это невозможно! Сколько святых делали то же самое! Да что святые? Сам Христос удалялся на сорок дней в пустыню, хоть Ему-то уж точно не требовалось освобождать Свою душу. А они мне будут говорить!

На самом деле никто и не пытался говорить с Иниго. Вокруг стояла тишина. Даже птицы редко появлялись среди скал. Только по ночам в пещеру приползала змея, вселяя страх в новоиспечённого отшельника. Она производила шорох и длинное свистящее шипение, а уползала всегда до рассвета. Из-за этого было совершенно невозможно установить, ядовита она или нет. По правде сказать, Лойола не слишком разбирался в змеях, но почему-то думал, что сможет определить степень ядовитости по внешнему виду животного.

Между тем греховная суть, для борьбы с которой он забился в глушь, не отпускала. Напрасными оказались многочасовые молитвы и стояния на коленях. Вместо возвышенности дум они приносили одно раздражение, усугубляемое голодными спазмами желудка. Так прошла неделя, и отшельник, озлобленный, как сто дьяволов, вынужден был спуститься в Манресу. Не мог же он пропустить воскресную мессу и пополнить этим свой и без того длинный список!

Придя к исповеднику манресской церкви, он предупредил его об обилии грехов. Священник повертел в руках листок, почесал мизинцем тонзуру.

   – Приходи после мессы! А то у меня сегодня вся деревня да ещё толпа пилигримов.

Иниго не уходил, раздумывая.

   – Вообще-то я уже исповедовался в этих грехах монсерратскому отшельнику, – нерешительно сказал он.

   – Так в чём же дело? – удивился служитель церкви.

   – Есть ощущение, что этого недостаточно.

   – Хм... – удивился священник, – интересно. Но всё равно, после мессы.

Месса вызвала у Лойолы раздражение, несмотря на совершенно великолепный хор мальчиков. Он еле дождался конца.

После службы исповедник сам разыскал его. Развернул шуршащий список грехов, начал читать, приговаривая:

   – Много натворил. Наверное, по молодости, как иначе? Ты писцом служил? – видимо, каллиграфический почерк весьма впечатлил его.

Иниго смотрел в пол, не отвечая. Священник закончил просматривать листок и с любопытством спросил:

   – Это всё?

Иниго молча кивнул.

   – Как-то не верится. А воровать не приходилось?

Лойола скрипнул зубами от гнева, но ответил смиренно:

   – Не приходилось. Почему вы спрашиваете?

   – Глаза у тебя всё время бегают.

Услышав такое нелепое обвинение, Иниго расхохотался до слёз, чем явно испугал духовника. С трудом сдержавшись, объяснил:

   – Это просто от голода. Я не ел неделю.

   – А ты от голода-то, случайно, ничего не украл?

Сдержав очередной неуместный взрыв смеха, Лойола принялся объяснять: он голодал добровольно и намеренно, для умерщвления плоти.

Священник почему-то совсем не обрадовался:

   – На такие подвиги не следует идти самостоятельно, без благословения. Сегодня непременно поешь. В качестве епитимьи прочитаешь десять раз Литанию ко всем святым и десять раз Розарий. Весь целиком, со всеми тайнами.

Иниго так и поступил, но настроение не улучшилось. Может, он вообще не создан для духовного пути? Может, следует вернуться к герцогу Накеры, с благодарностью принять должность поручика и забыть о великой славе?

Стремительно, как когда-то в памплонскую цитадель, он бросился в свою пещеру, заросшую терновником, и надолго скрылся там.

На этот раз он собрался лишить себя не только еды, но и сна, а также захватил с собой цепи, взятые у кузнеца.

На пятые сутки неодолимое желание поспать сменилось лихорадочным возбуждением. В эту ночь змея задержалась в пещере до первых лучей солнца. Она дремала, свернувшись кольцами. Иниго, держа посох наготове, нагнулся, чтобы рассмотреть её, и в ужасе отпрянул. Пятнистая шкура состояла из живых глаз, с холодным любопытством взиравших на отшельника. Он замахнулся посохом, но рука онемела. Узкое тело змеи вдруг расширилось до небольшого ковра нежнейшего цвета зари. Глаза плавали в розоватой туманности, то гневно наливаясь кровью, то весело подмигивая.

«Получилось!» – он боялся спугнуть. Похоже, ему удалось прорваться в области, недостижимые прежде.

Нежное марево колыхнулось. Стая глаз вылетела за пределы пещеры и истаяла в лучах восходящего солнца. Потом свет дня сгустился в прозрачную фигуру. Длинные одежды её ниспадали, как поток воды со скал. Он узнал Пресвятую Деву, только явилась Она не в виде образа с какой-то иконы, а как нечеловеческая, но вполне живая сущность. И таким смешным и никчёмным показался он сам себе, рядом с прекрасным видением. Такой глупостью и гордыней повеяло от аккуратного списка грехов... Ему захотелось немедленно броситься вниз с площадки, но разум вовремя подсказал: высота может оказаться недостаточной для самоубийства. Тогда он сказал себе: «Ты хочешь умереть от лени и нежелания стать сильнее. Мнишь себя духовным рыцарем, а выезжаешь на ристалище, как неопытный юнец, который помахал шпагой с друзьями и думает, что научился ратному делу».

Удивительная ясность пришла к нему. Ведь так просто! Для духовных борений нужно упражнять душу. Даже голова перестала болеть и кружиться от этой мысли. Он вытащил из сумки бумагу, на которой писал грехи. Хотел швырнуть её с обрыва, но, передумав в последний момент, начал шарить в сумке. Письменные принадлежности оказались на месте и в полном порядке – чернильница не протекла и очиненные перья аккуратно завёрнуты в тряпочку.

Лойола поискал, как бы устроиться поудобнее. В глубине пещеры в тёмной нише лежал камень, показавшийся ему достаточно плоским. Он протянул в нишу руку, но нащупал вместо камня какой-то предмет, завёрнутый в тряпку. Вытащил, развернул – там оказались два изящных бронзовых подсвечника. «Это для того, чтобы записывать мысли ночами», – понял Иниго. Усмехнулся и положил странную находку обратно.

Потом всё же нашёл плоский камень, перевернул лист бумаги чистой стороной вверх, откупорил чернильницу, взял перо и задумался.

...Солнце подошло к зениту. Иниго скрипел пером, не замечая ни зноя, ни усталости. Фигуры ангелов, сотканные из дневного света, недвижно висели перед ним.

Время первое – утро, когда человек встаёт с постели; тогда надо сразу же решить старательно избегать определённого греха или несовершенства, от которых он желает избавиться.

Иниго нарисовал жирную линию, безупречно прямую. Критически осмотрел её. Оставшись довольным, начал писать дальше.

Время второе – после обеда. В это время человек должен просить Господа Бога нашего познать свет благодати и вспомнить, сколько раз впал в грех и слабость, от которых хочет избавиться, и молить, чтобы Бог помог ему исправиться. Потом пусть поставит на первой линии столько точек, сколько раз впал в упомянутый грех либо слабость.

Он нарисовал ещё одну линию.

Время третье – после ужина. Тогда совершается второе испытание; точно так же требуется отчёт час за часом, от времени первого испытания до настоящего. После этого на второй линии схемы ставится столько точек, сколько было падений в эту слабость или грех.

Получившееся так понравилось Иниго, что он даже сделал себе поблажку, разрешив съесть кусок плесневелого хлеба. Снова появлялись глаза – теперь они сложились в контур причудливого дома. Лойола трактовал их, как символ прозрения. Оно и привело его в дом Божий.

Исполнившись необъяснимой бодрости, он покинул своё убежище и спустился вниз. Ему хотелось немедленно поделиться с кем-нибудь открывшимися истинами, но никто не попадался навстречу. Тогда он решил, не теряя времени, приступить к испытанию совести, о котором написал, и тут же увидел грех лжесвидетельства. Он ведь сказал братьям-доминиканцам, что идёт в церковь Святого Павла, а сам забился в пещеру.

Когда-то Лойола вовсе не считал подобные вещи грехом, позже, решив стать духовным рыцарем, – по много раз каялся в них. Теперь ему пришло новое решение: зачем каяться, если можно исправить?

С поспешностью он пустился в путь и быстро вышел к церкви, но та, как назло, оказалась закрыта. Тогда он вспомнил про большой крест, стоящий на обрыве у реки, и решил вознести благодарения там.

Встав на колени, Иниго начал читать свою любимую молитву «Душа Христова». Когда дошёл до слов «и не позволяй мне отделиться от Тебя», почувствовал чьё-то присутствие. Он боялся прерваться и не оглядывался, хотя любопытство распирало. Рядом, судя по всему, находился не человек, а очередное видение, и духовидец, разбалованный прежними картинами, хотел насладиться новой красотой. Но над крестом парило только белое бесформенное пятно. Лойола разочарованно вздохнул, но вдруг каким-то непостижимым образом понял, что перед ним Божественная сущность. В ушах зазвучали слова старухи Бениты: «Желаю только одного: пусть наш Господь Иисус Христос сам явится тебе!»

Не успел он осознать происходящее, как вновь появились многочисленные глаза. Они в причудливом танце закружились вокруг креста. Светлое пятно, внезапно увеличившись, накрыло всю стаю, и сквозь призму божественного света Иниго разглядел крайнюю отвратительность зверя, состоящего из глаз.

Не символ Божественного знания это был, а мерзкий бес, очаровавший неопытного духовидца!

– Господи! – вырвалось у него. – Зачем я отдал эту мулицу, уберегавшую меня от ошибок? Укажи мне, где и в ком я смогу, наконец, обрести истину. Я готов пойти даже за бездомной собачонкой!

Лойола сам не помнил, как добрался до своего пристанища. Солнце уже садилось с обратной стороны скал, и камни перед пещерой стали сырыми и холодными. Он влез на площадку и стоял там в полной растерянности. Подумал было прочитать молитву, но в сердце зияла лишь холодная пустота. Махнув рукой, он собрался зайти в пещеру. Сделал шаг и упал без чувств.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Смеркалось. По каменистой тропинке, петляющей между скал, торопливо шли двое в невысоких войлочных шляпах и полотняных крестьянских рубахах. Они явно что-то искали – осматривали камни, нервно озирались по сторонам, время от времени принимались жестикулировать и спорить вполголоса.

   – Сюда!

   – Ходили уже. Вспоминай давай. Сейчас совсем стемнеет.

   – Сам вспоминай. Ты хотел здесь прятать.

   – А ты согласился.

   – Да разве ж было время думать?

   – Так и не спорь. Ищи. Здесь вроде?

   – Найдёшь, как же! Все камни-то одинаковые. Зачем было вообще прятать?

   – Тебе разве голову на плечах носить надоело?

Они ещё поднялись по тропе. Один из них споткнулся о камень. Чудом не упал, но обрушил вниз кучу гальки.

   – Хватит шуметь! – напустился на него спутник.

   – Да не нарочно я! И всё равно никого нет, разве только... – он осёкся, услышав чей-то стон.

   – Там кто-то есть!

В сторону и вверх уходила совсем узкая тропка.

   – Ну и ладно, – отрезал второй, – тебе зачем?

   – Посмотрю. Мало ли... – и вор (это, конечно, были два вора) проворно полез по тропинке. Второй молча последовал за ним.

На каменной площадке лежал невысокий, страшно исхудавший человек с длинными редкими волосами и в грязном изорванном рубище. Вышедшая луна бросила свет на заострившиеся черты. Он казался покойником, если бы не судорожные хрипы, время от времени вырывавшиеся из груди.

Воры посмотрели друг на друга.

   – Надо отнести его вниз и отдать доминиканцам, – предложил один. Другой молчал, раздумывая и озираясь по сторонам.

   – Да это ж ведь оно! То место! – вдруг тихо вскрикнул он.

Воры жестоко переругались. Один предлагал взять подсвечники и уходить, не привлекая внимания. Другой не соглашался оставлять умирающего из соображений человеколюбия, но главное – из чувства суеверной благодарности – ведь спрятанную добычу нашли благодаря стону. Обижать Фортуну показалось страшновато. Они оставили подсвечники в пещере и потащили бесчувственное тело в манресский доминиканский монастырь.

По дороге опять разгорелся спор:

   – А если его не возьмут? Скажут: «Самим жрать нечего»?

   – Они всех берут.

   – Всех? Может, и нас покормят?

   – Тогда работать придётся. Мы же с тобой не в беде.

   – Пока вроде бы да. А ну как он чумной?

   – Сам ты чумной. Он от голода умирает. Смотри, какой лёгкий!

   – Что ж твои монахи его не накормили?

Так, вяло переругиваясь, они дошли до монастыря. У самого входа один из них в темноте зацепился ногой за древесный корень и упал, уронив больного. От удара тот открыл глаза и отчётливо произнёс:

   – Ну где эти чёртовы слуги? Быстро подавайте обед!

После чего обмяк и снова закрыл глаза, не отвечая на вопросы и тормошения. Воры всполошились:

   – Дворянин, смотри-ка! Оставь его да пойдём, а то грехов навешают – вовек не отмолишь!

   – Может, наоборот, наградят.

   – Наградили тебя уже. Вечно придумаешь, а мне расхлёбывать. И подсвечники твои никто не купит, вот увидишь! Бросай его, и делаем ноги, говорю тебе!

Но они не успели. Дверь внезапно распахнулась. Высыпала толпа монахов, один держал большой фонарь.

   – Кто здесь? – крикнул он.

Воры сочли за лучшее не убегать, а объяснить. Якобы они нашли этого человека лежащим на дороге и полагали, что милосердие Божие...

   – На какой дороге? – переспросил монах не особенно дружелюбно.

   – Вот тут... – нерешительно начал вор, оглядываясь на товарища.

   – Да не тут, а дальше, – с раздражением перебил его тот.

Доминиканец подозрительно оглядел пришедших:

   – Так всё-таки «тут» или «дальше»? Из ваших слов ничего нельзя понять. К тому же по этой дороге я только что прошёл сам и ничего...

   – Послушай-ка, брат Хосе, – перебил его другой доминиканец, – это ведь тот самый человек, которого разыскивает настоятель. Несите его за мной, – велел он.

Воры осторожно, изображая самое великое почтение, протащили таинственного незнакомца но лестницам и коридорам. Внесли в большое помещение, полное столов и скамей, видимо, трапезную, и остановились. Там сидели трое мужчин в богатой светской одежде. Между столов расхаживал священник, объясняя что-то.

   – Положите на скамью, – распорядился монах. – Отец настоятель, взгляните-ка.

   – Это он, – обрадовался настоятель. – Где вы его нашли?

   – Вот, пусть расскажут, – доминиканец кивнул на потупившихся воров, – они принесли его в монастырь.

   – Мы... – нерешительно начал один. Другой тут же наступил ему на ногу. Неизвестно, чем бы кончилось дело, но вмешались богачи. Попросив разрешения у настоятеля, они дали по монете каждому из воров, и те радостно исчезли.

   – Да тут, пожалуй, больше подсвечника будет, – принялся размышлять один из воров, когда ворота монастыря остались далеко позади. Он шёл, временами оглядываясь через плечо, словно ожидал погони. Вертел в руках монету, то пробуя на зуб, то пытаясь поймать ею лунный луч, временами высовывающийся из-за облаков.

   – Подсвечники твои всё равно никто не купит, молчи, – отрезал второй.

   – А я говорю – купят! Только как мы их теперь найдём в такой тьмище?

   – Я и говорю – с тобой нельзя иметь дело...

Их шаги простучали по камням, хрустнули веткой и растаяли в ночной тишине.