Текст книги "Игнатий Лойола"

Автор книги: Анна Ветлугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В Болонье Иниго не смог остаться надолго, как собирался. Не прошло и месяца, как прежняя болезнь снова настигла его. Потеряв надежду на продолжение учёбы, он решил идти в Венецию раньше срока, оговорённого с друзьями. Вдруг перемена места принесёт облегчение?

Он боялся не застать в живых своего благодетеля – сенатора Тревизана. С их последней встречи прошло двенадцать лет. Всю первую половину дороги Иниго думал о нём с печалью, но потом вдруг ясно почувствовал спокойную радость.

Придя в Венецию, он постучал в знакомый дом. К его крайнему удивлению, дверь открыл сам Марк Антоний. Он выглядел постаревшим и усталым, но, узнал гостя, просиял.

   – О! Какая встреча! Arratsalde on! – поприветствовал он нежданного гостя по-баскски. – Я первый день, как смог встать с постели, – объяснил он, – хожу по всему дому и радуюсь. Очень долго болел.

Как тогда, в далёком 1524 году, они сидели на овечьих шкурах и пили прекрасное вино.

   – Ты всё-таки смог стать теологом, – с уважением сказал сенатор.

   – Пока нет, – вздохнул Иниго, – хотелось бы ещё поучиться.

Тревизан усмехнулся:

   – Не надо. Я слышал о тебе от некоторых... присутствовавших на том диспуте, куда тебя послала моя жена. Они не прочь поучиться у тебя.

Лойола задумчиво погрузил руку в кучерявую овечью шерсть.

   – Пусть учатся у Иисуса, это надёжнее.

Через некоторое время Тревизан отвёл Иниго к кардиналу Театинскому Джанпьетро Караффе, тому самому, давшему благословение на поездку. Лойола уже знал, что Караффа вместе с другими священнослужителями основал созерцательный орден театинцев. В Болонье он защищал именно их. Лойола, проповедуя на венецианских улицах, успел снова столкнуться с неодобрением этих монашествующих.

Они с Тревизаном пришли в тот самый дом с пятнами сырости на стенах и с подслеповатыми окошками, выходящими на узкий тёмный канал. Он принадлежал Караффе. Там часто происходили встречи и диспуты.

   – Вы всерьёз полагаете, будто ваши уличные кривлянья приносят более пользы, чем молитва? – спросил его кардинал.

   – Полезно и то и другое, – отвечал Лойола, – но если говорить о ваших театинцах, то их жизнь до ужаса однобока. Они сидят, закрывшись в домах, а выходят, похоже, только для препирательств со мною. Голодают, но не просят подаяния, надеясь на добрых людей, которые сами найдут их и накормят. А главное – они не делают ничего доброго, никому не помогают. Почему люди должны их кормить?

Недовольство вернулось на лицо Караффы.

   – Если бы всё было, как вы пытаетесь мне доказать, монахи ничем не отличались бы от слуг. Те тоже «помогают» за деньги.

   – То есть театинцы не изменят свой образ жизни, я правильно понял ваше высокопреосвященство?

   – Во всяком случае, они не будут советоваться с вами, – холодно сказал кардинал и встал, давая понять, что беседа окончена.

Уже на улице Иниго сказал сенатору.

   – Мне жаль, если принёс тебе огорчение. Но свой путь нельзя терять.

   – Ты всегда следуешь своим путём, за это я и уважаю тебя, – ответил Марк Антоний.

Восьмого января 1537 года в Венеции появились Фавр, Хавьер и остальные. Их было уже девять человек. Они поселились в Госпитале Неизлечимых. Ухаживали за несчастными и ожидали Пасхи для поездки в Рим. Как раз в пасхальное время паломники, собирающиеся в Святую землю, обычно просили благословения у папы.

Когда пришло время идти – Лойола вдруг заявил, что остаётся.

   – Вы прекрасно справитесь без меня, – отвечал он на все просьбы и вопросы.

   – Какова же причина? Почему он не говорит? – возмущался Бобадилья. Хавьер пытался его успокоить:

   – Не говорит – и не надо. Разве он обещал отчитываться перед нами?

Но Фавр, как священник, знающий о некоторых новостях в мире духовенства, улыбнулся со значением:

   – Мне кажется, братья, я знаю причину. При папском дворе теперь служит доктор Ортис из Парижа. А он, помнится, обещал вздёрнуть нашего Игнатия за своего родственника, который якобы сошёл с ума после «Духовных упражнений». Кроме того, в Рим поехал кардинал Джанпьетро Караффа. Насколько мне известно, у него серьёзные разногласия с доном Игнасио.

   – Как бы папа вместо благословения не отлучил нас от Церкви... – тихо произнеоДиего Лаинес, до сей поры молчавший, – но всё равно пойдём. Как иначе?

Письмо студента Альбрехта Фромбергера своей возлюбленной в Мюльхаузен. Отправлено 22 ноября 1535 года из Парижа.

Милая Альма!

Я не понимаю, что случилось со мной. Зачем я уж почти десять лет скитаюсь на чужбине, не зная, живы ли мои родители... Мне так и не удалось стать бакалавром, но вовсе не из-за моего несчастного характера. Я прошёл все экзамены, а завершить образование не смог из-за отсутствия средств. Видишь ли, у них здесь это называется «взять камень». По окончании курса студент обязан закатить пир для преподавателей и сотоварищей. Если бы я знал это раньше! Осталась последняя надежда – получить диплом в Италии – говорят, там не нужно этого «камня». Кстати, судя по всему, наш мерзавец находится именно там. Я двинусь ему вослед, но не буду выяснять город, где он учится, а поеду прямо в Рим. Думаю, папист рано или поздно окажется там. Наверное, я смогу убить его, ведь он лишил меня покоя и украл у меня столько времени.

Здесь в Париже я познакомился со студентами из Швабии. Они рассказывают страшные вещи. Говорят, у нас идёт война между папистами и лютеранами, есть много жертв. Рассказывают ещё про Цвингли и швейцарских наёмников, которые якобы орудуют по всей Германии. А бакалавр из Тюрингии утверждает, что после Вормсского эдикта 1530 года у нас тишь и полное католическое благонравие. Зато саксонские студенты поведали мне о Шмалькальденском конвенте. Якобы идеи Лютера теперь можно разделять, не опасаясь за свою голову. Совершенно непонятно, где найти правду в этих разговорах. Видишь, какой ужас, а ты совсем не пишешь мне. Напиши хоть, жива ли ты.

С любовью, Альбрехт.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

«Компания Иисуса» вернулась из Рима с блистательной победой. Доктор Ортис, которого они так боялись, повёл себя неожиданно благосклонно и даже помог им добиться аудиенции у папы Павла III.

Она произошла во вторник Пасхи, 3 апреля 1537 года, в Кастель Сайт Анджело. Среди приглашённых, наряду с кардиналами, епископами и богословами, были парижские магистры, знавшие товарищей Иниго.

За роскошным пасхальным столом велись богословские диспуты. Ученики Лойолы удивили всех своим горячим рвением в сочетании с образованностью. Папа, растрогавшись, не только благословил их на паломничество в Святую землю, но и дал шестьдесят дукатов на дорогу.

Его примеру последовали другие члены Римской курии. В результате у «компании Иисуса» оказалось целых двести шестьдесят дукатов.

В день отъезда, 27 апреля 1537 года, папа призвал их к себе и выдал два документа: разрешение отправиться в Иерусалим и отпускную грамоту с подписью и папской печатью. Эта бумага позволяла тем из них, кто ещё не был священником, принять рукоположение от любого епископа, даже если они не подпадали под его юрисдикцию.

Но даже эти сказочные подарки судьбы не так поразили «общников», как доктор Ортис. Совсем недавно проклинавший Лойолу, он подошёл к ним, дабы передать «этому достойному человеку» просьбу пройти с ним, недостойным, духовные упражнения.

С какой гордостью, вернувшись в Венецию, все девятеро вручили деньги и ценные документы своему наставнику!

Им пришлось испытать жестокое разочарование. Лойола не только не обрадовался, но, похоже, испугался.

– Надо... распознать хорошенько, – пробормотал он, даже не развернув документы.

«Что случилось с нашим доном Игнасио? – с тревогой спрашивали они друг друга. – Неужели он передумал ехать в Иерусалим? Неужели мы зря ходили к папе?»

Иниго не подтвердил их опасений. Он пришёл в нормальное расположение духа и со свойственной ему энергией начал готовиться к отъезду. Полученным в Риме разрешением принять рукоположение он также решил не пренебрегать. В первое воскресенье июня, в домашней часовне Винченцо Нигусанти, епископа Арбе, он принял сан священника, официально став отцом Игнатием. Вместе с ним священниками стали все члены «компании Иисуса», кроме недавно примкнувшего Сальмерона. Последний оказался слишком молод.

В приподнятом настроении, с вещами и деньгами, они поспешили на пристань и узнали, что корабли в Яффу больше не ходят из Венеции. Такого не случалось уже тридцать восемь лет.

   – Не понимаю! – возмущённо сказал Бобадилья капитану маленького судёнышка, сообщившему им сей печальный факт. – Как это: не ходят? Это ведь не запрещено законом. Вы стоите здесь на якоре уже месяц. За это время легко можно доплыть до Святой земли. Мы заплатим вам.

Капитан прищурился и покачал головой:

   – Деньги в могилу не возьмёшь. В нашем море турки охотятся. Говорят, мы заключили против них тайный союз с папой. Не сегодня-завтра начнётся война. Какое тут паломничество!

   – Вы знали об этом, дон Игнасио! – воскликнул Фавр.

Иниго пожал плечами:

   – Вовсе нет.

   – Но что же нам делать? – Франциск Хавьер растерянно, с отчаянной надеждой смотрел на Лойолу. Это выглядело комично, поскольку он был намного выше ростом своего наставника.

   – Будем исполнять наш обет, – ответил тот. – У нас остался ещё год. Если за это время попасть в Иерусалим не удастся, значит, пойдём служить папе. Разумеется, мы не должны тратить время попусту. Разойдёмся по городам для проповеди, но только в окрестностях Венеции, далеко уходить не будем. В случае нужды быстро соберёмся снова.

...«Общники» разошлись кто куда. Лойола с Фавром и Лаинесом оказались в местечке с названием Винченцо и поселились за чертой города в заброшенном доме с пустыми проёмами вместо окон и двери. Весь день бродили, проповедуя и собирая милостыню. Город был небольшой, собранных средств едва хватало на муку, из которой они по очереди готовили.

В один из вечеров, как обычно, собрались ужинать. Очередь делать лепёшки выпала Иниго.

   – Дон Игнасио, а какого вы мнения о Кальвине? – спросил Фавр.

Лойола, не отрываясь от размешивания теста, поинтересовался:

   – А кто это?

   – Вы не можете его не знать! Не верю! – возмутился Пьер. – Сколько мы спорили с его последователями!

   – Он вроде Лютера, – напомнил Лаинес. – Его-то вы читали, дон Игнасио?

Иниго вылепил первую лепёшку и наклеил на закопчённую чугунную плиту полуразрушенного очага. Раздалось шипение, белый кружок задымился. Лойола палочкой ловко передвинул выпечку левее, где пламя уже опало, оставив после себя жаркие угли.

   – Мне однажды дали почитать Эразма Роттердамского, – задумчиво сказал он, глядя на огонь. – Замечательный литератор, но уже на четвёртой странице я заметил, что книга вредит моей набожности. Больше я не читаю подобной литературы.

   – Ничего себе! – возмутился Лаинес. – Но ведь наша задача, помимо прочего, побеждать еретиков в спорах. Это невозможно сделать без изучения трудов их вождей.

Лойола двумя палочками перевернул лепёшку, с удовольствием принюхался к аппетитному аромату.

   – Мы назвались Обществом Иисуса, – произнёс он, – у нас нет иной задачи, кроме служения Ему. Можно прекрасно подготовиться к спору, выучить наизусть «труды вождей» и проиграть, не получив помощи свыше... берегите вашу набожность, друзья, это самое ценное в вас.

   – Тогда зачем вообще получать образование? – проворчал Лаинес. Воцарилось молчание. Все трое сосредоточенно наблюдали приготовление лепёшки, стараясь сглатывать слюну понезаметнее. Наконец Иниго подцепил её теми же палочками и бросил на чисто вымытый камень, служивший им блюдом.

   – Неужели пожарилась? – удивился Фавр, отламывая кусочек и дуя на пальцы. – Дон Игнасио, вы и здесь нас обскакали. Ваш хлеб самый вкусный, да ещё и готовится быстро. Дорогой Лаинес, при всём моём уважении к образованию – оно не определяет всего. Будь это по-другому, доктора наук не учились бы у нашего Игнатия и не предлагали бы сделать его доктором, прежде получения звания бакалавра.

   – Так и есть, – признал Лаинес. – Но мне всегда очень трудно идти поперёк логики.

   – Ортису было труднее, – весело заметил Фавр, – он ведь доктор, а не студент-недоучка.

   – Кстати, как там наш грозный враг? – вспомнил Лаинес. – Уже начал практиковать духовные упражнения, правда, дон Игнасио?

Лойола не ответил, продолжая неотрывно смотреть на гаснущие угольки.

   – Видения? – тихо, одними губами спросил Лаинес, переместившись на полусгнившую скамью за спиной наставника. Фавр кивнул. Посидев немного в молчании, они вдвоём вышли посмотреть на звёзды.

   – Подумать только, от этих видений зависит теперь наша жизнь, – сказал Лаинес.

   – Она зависит от Бога, – возразил Фавр, – просто кто-то умеет видеть Его волю лучше других.

Стояла осень – время самых ярких звёзд. Торжественные ризы Млечного Пути покрывали небо. Молчаливый и таинственный, виднелся в темноте среди ветвей чёрный силуэт заброшенного дома, с еле заметным красноватым светом в пустых окнах...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Пока «общники» проповедовали по мелким городкам, в Венеции на новоиспечённого отца Игнатия завели дело в церковном суде. Поскольку ни ереси, ни безнравственных поступков приписать ему не удалось, обвинители ограничились слухами о заочных аутодафе. Теперь, если верить клеветникам, изображение проповедника сожгли уже в трёх городах Испании и в Париже.

– Как же мне надоели эти суды! – в сердцах сказал Иниго, стукнув посохом так, что взметнулась гнилая солома, служившая ему постелью. – Придётся покидать наше замечательное пристанище.

Всю дорогу в Венецию он молчал. Только перед дверью суда сказал Фавру:

   – Ну что ж, постараемся распознать...

Вышел он оттуда довольно скоро. «Общники» кинулись к нему.

   – Всё как всегда, – мрачно сообщил он. – Меня призывали, оказывается, выслушать заключение о том, какой я хороший. Обвинения признаны «пустыми, напрасными и ложными». Какой смысл у всего этого, право, не понимаю...

За время, проведённое ими в Винченцо, обстановка на море не только не успокоилась, но даже сильнее обострилась. Говорили о скорой войне Венеции со всеми морскими мусульманскими державами. Несмотря на это, «общники» всё же пошли на пристань, дабы лично удостовериться в невозможности попасть в Святую землю.

Слишком большое количество кораблей у берега они увидели ещё от собора Святого Марка. Но отец Игнатий не успокоился, пока не прошёлся по прибрежным тавернам и не опросил всех встреченных капитанов.

До назначенного мая 1539 года оставалось ещё восемь месяцев. По истечении этого срока они должны были проститься с мечтой о Святой земле и начать прорываться к папе для будущего служения.

Лойола разослал семерых «общников» по университетским городам – в Падую, Болонью, Феррару и Сиену – с целью поиска новых кандидатов в Общество. Сам же с Фавром и Лаинесом отправился в Рим по приглашению доктора Ортиса.

Но враги нашли Лойолу и там. В первый же день своего пребывания в Вечном городе ему довелось встретиться с проповедником, который собрал толпу в одной из римских церквей, говоря о ненужности таинств. Возмущённый до глубины души, Иниго едва дождался конца проповеди. Сердито стуча посохом и отодвигая восторженных дам, он пробился к амвону.

   – Что ж вы такое говорите? Вам знакомо понятие «совесть?»

   – А вам, очевидно, ещё незнакомо моё имя, – голос проповедника, казалось, источал яд, – иначе бы вы поостереглись говорить со мной в таком тоне.

   – В подобном вопросе я не поостерегусь никого, кроме папы, – ответил Лойола, – знайте это.

   – И вы знайте, – сладко улыбнулся проповедник, – меня зовут фра Агостино.

Иниго молча повернулся к проповеднику спиной и зашагал прочь.

Вышел он из церкви очень бледный. Друзья едва успели подхватить его под руки.

   – Вам плохо? Воды? Врача? – засуетился Лаинес. Фавр молча поддерживал своего наставника. Иниго стоял, будто неживой, не слыша вопросов, глядя куда-то сквозь лица. «Общники» испуганно переглядывались.

   – Отнести его?

   – Только куда? Мы же пока ещё нигде не устроились...

Лойола неожиданно твёрдо отстранил руку Фавра.

   – Всё в порядке, дорогие. Только сейчас я видел Господа нашего, Иисуса Христа. Он сказал: «Я буду с вами». Теперь всё пойдёт замечательно.

Поначалу так и стало. С помощью друзей Исабель Росер они заняли пустующий дом рядом с Башней дель Меланголо неподалёку от Капитолия. Строение это пустовало уже давно, и никто не желал там селиться из-за слухов о привидениях. Рассказы эти Лойолу не испугали, хотя по ночам в пустых комнатах и вправду слышались странные звуки. Глубоко в дом «общники» не заходили из аскетических соображений. Они нуждались только в крыше над головой, не больше, оттого спали не в спальнях, а на циновках у самого входа.

Иниго начал проводить упражнения с известными людьми по рекомендации доктора Ортиса, восторги которого росли с каждым днём. Упражняющиеся жили далеко друг от друга – кто рядом с Санта-Мария Маджоре, кто возле Понте-Систо, кто ещё где. Наставник находил силы ежедневно навещать всех, мечась по городу из стороны в сторону. Среди его учеников были посол Сиены, папский врач, художники из круга Микеланджело Буонарроти...

Первую неприятную весть принёс приехавший из Болоньи Хавьер. Он рассказал о размолвке между ним и его бывшим слугой, который недавно стал членом Общества. Этот человек, по имени Мигель, не выдержав строгой жизни «общников», начал ругать её, напиваться и дебоширить. Ему велели уйти.

   – Правильно, – согласился Лойола. – Такое несообразно с духовным рыцарством.

Они снова проповедовали на улицах Рима. Но людей почему-то становилось всё меньше. Однажды перед церковью Санта-Мария Маджоре никто не остановился их слушать. Люди, выходя из храма, шли мимо, не поднимая глаз. Такого «общники» не помнили за всё время своей апостольской деятельности.

   – Нет, ну так совсем не годится! – Лойола со всех ног бросился в церковь, решив поговорить со священником.

   – Мы проповедуем здесь уже месяц, и люди всегда со вниманием слушали нас, – возмущённо сказал он настоятелю храма. – Сегодня те же самые прихожане бегут от нас, как от чумы. Что происходит? Может, вы знаете?

   – Я, честно говоря, попросил бы вас больше здесь не проповедовать, – ответил тот. – Учение Лютера – не самое полезное для людей знание.

   – Лютера? – от удивления Иниго чуть не лишился дара речи. – Кто же вам сказал такое?

   – Да говорят... в общем-то многие. К тому же вы делаете из людей дураков какими-то упражнениями, а потом вербуете в свою секту. Не появляйтесь больше у нашей церкви, если не хотите попасть в тюрьму.

   – Ах вот как! – Лойола выбежал из церкви.

   – Слушай, кто здесь отвечает за правосудие, как ты думаешь? – спросил он Хавьера.

   – Думаю, губернатор, – ответил тот. – Зачем вам это, дон Игнасио?

Не ответив, Иниго, отчаянно хромая, помчался куда-то по улице.

Его не было весь день. «Общники» собрались ужинать в доме с привидениями, когда он появился – задыхающийся и мокрый.

   – Хавьер, у тебя осталось письмо твоего Мигеля? – спросил он с прямо порога. – То, где он пел нам дифирамбы перед вступлением в Общество. Я ещё сказал: это нужно сохранить.

   – А... помню, – удивлённо сказал Хавьер. – Кажется, оно лежит в моих записях.

   – Немедленно дай мне! – потребовал Лойола. Схватив бумагу, он убежал снова и явился уже за полночь, шатающийся от усталости, но довольный.

   – Его вышлют из Рима, твоего Мигеля, – сказал он Хавьеру. – Удивительно, как быстро он уставал, когда нужно было ухаживать за больными, и каким неутомимым клеветником оказался! Обошёл все инстанции, рассказывая ужасы про нас.

Настоятель Марии Маджоре публично извинился перед Иниго, но люди продолжали избегать «компанию Иисуса». Фавр выяснил, что теперь воду мутят сторонники фра Агостино, того самого обиженного Лойолой проповедника. «Общниками» вновь заинтересовались церковные власти. Им велели покинуть дом. Не успели они забрать свои вещи, как им разрешили остаться, но дом взяли под наблюдение.

Бедные соглядатаи, дрожа от страха перед привидениями, в течение нескольких суток подсматривали за Лойолой и его друзьями через дырочку в потолке и были потрясены их суровой жизнью.

Преследования прекратились, но Иниго, взбешённый до предела, стал добиваться аудиенции у папы, чтобы лично потребовать у него открытого судебного заседания и положить конец всем двусмысленностям.

Как раз в это время Павел III отдыхал во Фраскати – городке в 15 милях от Рима. Лойола поехал туда, несмотря на опасения своих друзей. Они советовали ему не тревожить понтифика на отдыхе – ведь это могло негативно сказаться на беседе.

   – Ничего, – успокоил всех Фавр, – ему просто не дадут аудиенции. Съездит зря.

Все так и подумали, когда через два дня Лойола снова появился в Риме. Правда, его сияющий вид не наводил на мысли о напрасной поездке.

   – Я говорил с его святейшеством! Попросил от имени нас всех назначить суд и разобраться, наконец, есть ли плохое в нашем учении и жизни. И суд будет!

   – Странный вы всё же человек, дон Игнасио, – заметил Хавьер, – обычно люди избегают судов, а не радуются им.

Иниго кинул на него быстрый взгляд:

   – Не время рассуждать. Пишите во все города, где вы работали. Просите власть имущих прислать письменные свидетельства о вашей деятельности.

* * *

Просьбы немедленно разослали. В ответ пришли похвальные отзывы из Феррары, Болоньи и Сиены.

Накануне суда «общники» застали своего наставника в слезах.

   – Вы знаете, что произошло? – спросил он в ответ на их расспросы. – Совершенно случайно в Риме оказались все, кто судил меня когда-либо. Здесь не только венецианские судьи и инквизитор Валентен из Парижа, сюда приехал Фигероа из Алькалы, которого вы не знаете, и даже тот саламанкский бакалавр, который сажал меня на цепь!

   – Не волнуйтесь, дон Игнасио, – стал утешать его Фавр, – мы же на самом деле не делаем ничего плохого, и потом, эти хвалебные письма...

   – Волноваться? – воскликнул Инигою – Да что ты, Пьер! Я поражён величием Божественного Промысла! Какой чудесный суд теперь получится!

Несмотря на оптимизм своего наставника, «общники» не были настроены столь же радостно.

Суд шёл несколько дней, и он действительно оказался «чудесным». Показания давали бывшие судьи обвиняемого. Последним выступил доктор Ортис. К этому времени он уже пережил духовные упражнения, и его выступление прозвучало особенно восторженно.

Наконец, 18 ноября 1538 года губернатор Рима Бенедетто Конверсини объявил «общников» невиновными. Иниго поднялся с места:

– У меня осталась одна просьба. Не заносите, пожалуйста, в протокол имена клеветников. Я не держу зла на них, скорее – чувствую благодарность.

* * *

«Общники» собрались в доме с привидениями. Лойола притащил откуда-то вина и разлил по кружкам.

   – Ну, что я вам говорил? Разве суд не чудесен? Наше вероучение признали здравым, а образ жизни – святым. За это и выпьем!

   – А ещё, – сказал Хавьер, – мы, кажется, выкурили наших призраков. Вчера ходили тут с кадильницей, пока вы судились.

Иниго рассмеялся.

   – Как кстати! Нам ведь жить здесь до мая... если не дольше.

Его предчувствия оказались не напрасны. В феврале 1539 года папа всё-таки подписал соглашение с Венецией против мусульманских стран. Это означало полное отсутствие сообщения со Святой землёй. Мечта «общников» стала почти недостижимой, но их жизнь настолько заполнилась другими событиями, что оказалось некогда даже размышлять о возможном паломничестве.

Зима выдалась необычайно суровой. Уже сорок лет в Италии не помнили ничего подобного. К тому же летом случился неурожай. Еды не хватало, цены неслыханно выросли. В Рим из предместий стекались толпы голодных и замерзали на улицах. «Общество Иисуса» немедленно занялось помощью. Иниго использовал все свои знакомства и связи для добывания денег. На собранные средства накупили одеял и устроили в пустых, очищенных от привидений, комнатах, множество спальных мест. Теперь в доме могло спать одновременно более трёхсот человек.

Всех бездомных кормили. Помогали пищей и неимущим римлянам. В самые холодные дни Лойола с друзьями отправлялись бродить по городу в поисках замерзающих.

Однажды поднялся очень сильный ветер со снегом. Плащ Иниго уже не спасал от такого лютого холода. Но другого он не имел, да в Риме никогда и не носили очень тёплой одежды. Невзирая на отговорки друзей, он пошёл обходить улицы.

Ветер свистел и завывал, шевеля съёжившиеся листья магнолий. Не было видно ни голубей, ни кошек. Люди тоже попрятались – кто по своим домам, кто в уже получивший известность дом, где жили «общники».

«Пора возвращаться, – подумал Лойола, – всё равно никого нет. Зачем зря мёрзнуть?»

Тёмный комочек на другой стороне улицы он заметил не сразу. Женщина сидела на корточках, свернувшись, вжав лицо в коленки. Ветер трепал её чёрные кудрявые волосы, вбивая в них хлопья снега. Иниго встряхнул её. Никакого ответа. Тогда он взял её за плечи, поднял, посмотрел в лицо.

– Нет, Лионелла, совесть у тебя всё-таки не приживается.

Она всхлипнула и задрожала крупной дрожью. Хотела сказать что-то, но только застучала зубами. Тяжело вздохнув, он обвил её рукой свою шею и поволок в «дом с привидениями».