Текст книги "Игнатий Лойола"

Автор книги: Анна Ветлугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Корабль, наконец, пристал к берегам Яффы.

Иниго сошёл на берег. Долго стоял, расставив ноги и привыкая к твёрдой, не качающейся опоре. Почувствовав себя уверенней, вонзил посох в раскалённый песок, намереваясь идти пешком до самого Иерусалима. Но ему не удалось совершить ещё одно самоистязание. Его окружила группа паломников, среди которых присутствовал богатый испанец по имени Диего. Он возжелал помочь соотечественнику и посадил того на ослика чуть ли не насильно. Так же поехали и остальные паломники.

Жара стояла немыслимая. Иниго, родившийся и выросший в достаточно южной стране, вскоре совсем изнемог. А ведь среди паломников находились немцы, привыкшие к прохладе и сырости. Но все мгновенно забыли о страданиях, увидев вдали очертания города. «Неужели подъезжаем?», «Да пора уже», «Даже не верится», – слышались голоса.

   – Настроимся на возвышенный лад, – предложил всем Диего. – Смотрите, нас уже ждут.

Посреди дороги стояло несколько монахов-францисканцев. Их предводитель держал крест в поднятой руке. Они встречали паломников.

Иниго с благоговением шёл по древней дороге, потрескавшейся от многовекового зноя. Здесь когда-то ходил Иисус со Своими апостолами, и это казалось непостижимее самых фантастических видений. Человеческая сущность, принятая Божеством из-за любви к людям, – как просто и величественно! От осознания этой истины Иниго, стойко вынесший немыслимые страдания и унижения, не смог сдерживать слёзы.

Паломников привели во францисканскую обитель – скромную до нищеты. Накормили кашей, причём зерно оказалось не вполне качественным и заметно горчило. Потом их представили гвардиану. Тот выразил надежду, что эти две недели станут для паломников богатыми незабываемыми впечатлениями и новым духовным опытом.

   – Как?! – Иниго даже поперхнулся от удивления. – Только две недели?

   – Совершенно верно, – ответил гвардиан, – за это время паломники успевают всё осмотреть. Почему вы хотите больше?

   – Я собирался поклоняться по нескольку дней каждой святыне, а их здесь великое множество! – О своих планах по обращению грешников Лойола благоразумно решил не сообщать.

   – Сожалею, – вздохнул францисканец, – но вы же сами видели, в каком упадке находится наша обитель. Пищи не хватает даже монахам. Некоторым приходится возвращаться на родину вместе с паломниками.

Иниго сделал вид, будто уходит со своей группой. Сам же вернулся в келью гвардиана:

   – Вот, взгляните. Тут написано обо мне.

Это было послание настоятелю францисканцев от венецианского сенатора. Тот описал многочисленные достоинства Иниго и выразил надежду, что «этот человек способен совершить много сильных поступков во славу Божию».

   – Искренне рад за вас, – сообщил францисканец, прочитав письмо, – но существующий порядок изменить не могу.

«Ладно, – подумал Лойола, – меня провозили бесплатно морские волки, не особенно рьяные в вопросах веры. Неужели мне не удастся уговорить этих церковников?»

Наутро следующего дня он всерьёз озаботился добыванием средств. Дойдя с остальными паломниками до храма Гроба Господня, не стал осматривать святыни. Сказал мысленно: «Господи! Тебе ли не знать о моём почтении! Всё, что я делаю, – лишь во славу Тебя!» Потом прочитал «Душу Христову» и поставил рядом с собой чашку для милостыни. Люди, проходившие мимо, казались ему очень бедно одетыми, и мусульмане вроде бы преобладали в толпе. Но чашка исправно наполнялась хлебом и мелкими монетами. За обедом в общей трапезной Иниго демонстративно отказался от каши, выложив на стол добытые корки. После трапезы вновь зашёл к гвардиану.

   – Как вы смогли убедиться, мне не нужно от обители никакой пищи, кроме духовной. Если, оставшись здесь, я смогу иногда приходить к вам на исповедь – мне будет достаточно.

   – Если так, – задумчиво сказал гвардиан, – пожалуй, я не вижу причины, мешающей вам остаться в Иерусалиме...

   – Благослови вас Бог! – Иниго чуть опять не заплакал от радости, но францисканец прервал его:

   – Я не против, но, видите ли, я не имею полномочий принимать подобные решения. Вам нужно говорить с провинциалом (это наш главный настоятель), когда он вернётся из Вифлеема.

   – Хорошо. Я готов. – Согласился Лойола. Он был уверен в успехе мероприятия.

   – Я позову вас, как он приедет, и расскажу ему о вашем похвальном рвении, – пообещал гвардиан.

Четыре дня Иниго совмещал осмотр святынь с добыванием хлеба.

Получалось неплохо. На пятый гвардиан сообщил о прибытии провинциала.

В келье сидел очень усталый и запылённый францисканец. Увидев бодро ковыляющего паломника, он тяжело вздохнул.

   – Мне рассказали о вашей набожности, – начал он.

К сожалению, вынужден отказать в вашей просьбе.

Иниго не поверил своим ушам.

   – Почему... отказать? Я же не прошу пищи у обители.

   – Видите ли... как вас звать? Иниго... не один вы хотите остаться здесь. Люди остаются, а потом попадают в плен к арабам или умирают, а францисканский орден несёт расходы. Мы вынуждены выкупать наших братьев или хоронить их, а средств на это не имеем. Поэтому, ценя вашу набожность, я настаиваю, чтобы вы отплыли завтра с вашей группой.

Лицо Иниго потемнело.

   – Это не моя группа, – сказал он резко, – я иду один. И я прибыл сюда не для битья поклонов! Я собираюсь проповедовать. Язычникам и своим братьям, отошедшим от Христа. У меня есть дар убеждать. Вы можете увидеть сами!

   – Интересно. Я бы посмотрел, – провинциал оживился, – а вам известны арабские обычаи и праздники?

   – Разумеется, нет, – сухо ответил Лойола, – с чего бы мне интересоваться жизнью неверных?

   – Жаль. Прежде чем нести людям мысль, неплохо бы узнать их получше.

Иниго не успел ответить. Францисканец прищурился, оглядел собеседника с ног до головы и заметил:

   – Проповеднику необходимо знание теологии. Это так, к слову. Я не могу ставить под сомнение ваши знания.

   – Теология? Это ещё что такое? – удивился Иниго.

   – Наука, имеющая своим предметом Бога, Богооткровение, Божественное домостроительство, различные аспекты жизни церкви. Все, кто проповедует, – должны иметь теологическое образование.

   – Вы считаете, вдохновение, ниспосланное Святым Духом, хуже?!

   – Нет-нет, ни в коем случае, – успокаивающе сказал провинциал, на всякий случай отодвигаясь подальше. – Но, скажите, вы помните заповеди? Например, в чём состоит седьмая?

   – Не надо меня запугивать, – отрезал Лойола, – я всё равно буду проповедовать, что бы вы там ни говорили!

   – Значит, что бы мы ни говорили? – переспросил францисканец почти весело.

   – Ну... если только мне бы пришлось совершить грех.

Провинциал поднялся.

   – Видите этот шкаф? В нём хранится папская булла, разрешающая нам отлучать от церкви всех, кто остаётся в Святой земле вопреки предписаниям нашего ордена. Обычно я её не достаю, но специально для вас...

Францисканец полез в карман коричневого балахона за ключами.

   – Не надо, – остановил его Иниго, – я вам верю.

Но надо же, как странно и обидно... Надо всё же завести себе собачонку!

   – Собачонку? – удивился провинциал. – Зачем?

   – Чтобы ходить всюду за ней... отдать судьбу в её руки, лапы, то есть... короче, чтобы не ошибиться в выборе пути.

   – Удачи вам, – тон провинциала свидетельствовал об окончании разговора.

Иниго, хромая, шёл по монастырскому дворику, озадаченный, но не уничтоженный. Он всё же добрался до Святой земли без денег. Значит, высшие силы вели его. Это не могло быть происками дьявола, ведь врагу рода человеческого подобный маршрут был бы нестерпим. Почему же теперь Господь посылает паломника обратно?

Он решил до отъезда ещё раз сходить на Елеонскую гору. Может, там, у камня, с которого вознёсся Иисус, придёт ответ?

Паломники ходили туда только в сопровождении проводника-турка, но Иниго не хотелось ждать и просить. Незаметно ускользнув от группы, он с трудом начал подниматься.

Раздался окрик на незнакомом языке. Стражники преградили Иниго путь, один на ужасной латыни повторял непонятные слова «разрешение», «дозволенные часы». Иниго нащупал в кармане перочинный ножик, подаренный сенатором, очень красивый.

   – Вот, возьмите... очень нужно пройти...

Забрав взятку, они мгновенно перестали его замечать. Паломник поднялся к священному камню. Смутные отпечатки ног сохранились на нём. Иниго внимательно всматривался, пытаясь понять, где правая, а где левая нога. Почему же Господь не дал ему проповедовать? Какие ещё грехи висят на нём?

Чуть в стороне на своём непонятном языке переговаривались стражники. Сколько они уже охраняют эту гору, а так и не научились хотя бы латыни! И тут паломника осенило. На каком языке он собрался обращать неверных? На родном баскском? Или хорошо знакомом испанском? Ведь даже латынь он знает плохо, постоянно делает грубейшие ошибки, которые легко могут извратить смысл проповеди!

Он упал на колени, прославляя мудрость Господа, не давшую ему совершить ошибку, а когда поднял – увидел, как к нему бежит, размахивая палкой, францисканец, служивший в обители привратником. Налетев на Иниго, словно коршун, он вцепился ему в руку и потащил вниз, злобно бормоча:

   – Сбежал, значит! Связать тебя верёвками да погрузить на корабль, чтоб не вырвался! Ишь, чего придумал!

«А вот и собачонку послал мне Господь», – думал Иниго, кротко позволяя вести себя. В этом же смиренном состоянии духа он присоединился к группе паломников, отправляющейся в Яффу искать корабль до Кипра. И опять его не хотели брать без денег, несмотря на уговоры остальных паломников, которые почему-то считали его святым.

   – Святой, так пусть идёт по волнам сам, без корабля! – кричал капитан. – Нечего вешать нахлебников на мою шею.

Рядом стоял совсем маленький кораблик, хозяин которого согласился взять бесплатно нескольких паломников. Взойдя на палубу, Иниго снова смог полюбоваться презрительным выражением лица капитана, накричавшего на него.

Море волновалось. Барашки волн взмахивали кудлатыми спинами. Утлое судёнышко качало немилосердно. Морская болезнь всё же настигла Иниго (а может, желудок устал питаться отбросами). Ему стало так плохо, что, когда поднялась сильная буря, перепугавшая всех, – он обрадовался возможности умереть. С такими мыслями он привязался к мачте, и это было правильным решением. Волны, периодически окатывавшие его с головы до ног, отвлекали от страшных болей в желудке. Сквозь стену воды он видел, как большой корабль с презрительным капитаном разбился о скалы.

Маленький же кораблик благополучно прибыл на Кипр. Иниго возблагодарил Господа и отправился выяснять, как быстрее попасть в Испанию.

РИМ, 1552 ГОД

   – Отец Игнатий, – сказал Надаль крайне почтительным тоном, – сегодня воскресенье. Вы просили напомнить вам...

   – Да? И о чём же? – поинтересовался настоятель.

   – О книге. – Надаль знал, что нужно оставаться спокойным, и у него это получалось.

   – А... о книге... – отец Игнатий зашелестел какими-то бумагами, – о книге... что-то мне опять здесь прислали...

Надаль попытался обратить дело в шутку:

   – Мне говорили: вы гуманны с подчинёнными...

   – Не соврали, – подтвердил настоятель. – Хотите совет? Если кто-то не верит в ваш гуманизм, начните его пытать, а потом внезапно прекратите. Должно подействовать.

   – Отец Игнатий! – голос Надаля окреп. – Давайте я скажу начистоту. Мы все боимся, что вы умрёте, так и не рассказав нам о своей жизни.

   – Да? – Игнатий посмотрел на своего помощника с любопытством. – А почему вы боитесь именно за меня? Вы сами ведь тоже не бессмертны.

   – Видите ли, мы все слышали, как вы говорили о своём желании снискать от Бога три благодеяния прежде, нежели умрёте: во-первых, чтобы Общество было утверждено Апостольским престолом; во-вторых, чтобы то же произошло и с «Духовными упражнениями»; в-третьих, чтобы вам удалось написать Конституции. Всё это свершилось и... сами понимаете, по логике... мы опасаемся... извините, что говорю напрямик.

Игнатий прищурился.

   – По логике, значит? Вы, значит, смогли познать логику Бога? Поздравляю. Ещё никому из людей это не удавалось.

   – Так что же мне делать? – в отчаянии спросил Надаль.

   – Напоминайте мне об этом, пожалуйста, каждое воскресенье. Если Богу угодно, у вас всё получится. А сейчас – простите. Я очень занят.

Крайне раздосадованный Надаль пошёл в трапезную, где его ждали Поланко и Луис.

   – Опять? – поинтересовался Луис.

Надаль кивнул:

   – Он как будто поставил себе цель довести меня. Сколько это ещё будет продолжаться?

   – Нас всех это тоже не радует, – вступил в разговор Поланко. – Разве он не понимает? Ведь его упрямство вредит общему делу!

   – Да уж. Характер у него тот ещё. Одно слово – баск.

Дверь открылась бесшумно и резко. На пороге стоял отец Игнатий.

   – Вы слишком громко обсуждаете других. Не удивляйтесь, если кто-нибудь услышит не предназначенное для его ушей.

   – Простите нас, – сокрушённо опустил голову Поланко. – Но, может, вы найдёте нужным всё же высказаться по этому поводу?

Настоятель оглядел присутствующих быстрым взглядом.

   – Логика у вас не приживается, вот что можно сказать. Хотите сделать из человека пример для подражания и тут же позволяете себе судить. Подождите, – прибавил он, чуть смягчившись, – если Богу угодно – эта книга обязательно появится. Главное – верно распознать.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
О МАСТЕРСТВЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

На редкость суровая зима выдалась в Венеции в 1524 году. Особенно холодным стал январь.

Падал снег, замерзали лужи. На площади Святого Марка голуби поджимали лапы. Иниго, простуженный и злой, сгорбившись, ходил взад-вперёд у входа в храм. Его одежда совсем не годилась для такой погоды. Обтрёпанные штаны едва доходили до щиколоток, ропилья прохудилась, а хубон имел на спине многочисленные разрезы – по последней моде, ведь одежду подбирали «уважаемые господа» из Манресы.

До Венеции он добрался с превеликим трудом, измученный морской болезнью, бурями и неучтивыми капитанами. Неудивительно, что сомнения вновь охватили его со страшной силой. Более всего беспокоила теология. Зачем проповеднику эта непонятная расплывчатая наука? Для убеждения нужны сильные выражения и проникновенный голос.

Всем этим Иниго владел с юности. Ему ведь даже удалось однажды уболтать тюремщиков. Они выпустили его, несмотря на учинённый дебош, за который полагалось сидеть несколько месяцев.

Может, выславший его францисканский провинциал просто побоялся конкуренции? Очень похоже. Особенно если учесть нехватку пищи и общий упадок обители. Но отлучение от церкви оставалось для Лойолы страшной угрозой. Церковь была для него зримым воплощением Божиего присутствия в мире людей. Ведь она вела своё начало от самого Христа через Его апостолов.

Размышлять становилось всё труднее от холода. Вдобавок, горожане сидели по домам. Редкие прохожие, прятавшиеся от ветра в тяжёлые складчатые плащи, не очень-то хотели спасать душу, подавая милостыню бездомным.

В конце концов, после долгих терзаний и борьбы с гордостью, Иниго пошёл к дому сенатора.

Слуга, открывший дверь, посмотрел на оборвыша с неприязнью. Лица его Иниго не помнил. Да и вообще, живя в этом доме, не обращал особого внимания на слуг. Придать, что ли, голосу особую вежливость?

   – Скажи Марку Антонию: приехал паломник из Святой земли.

Дверь начала закрываться, но Лойола, предусмотрительно поставив ногу на порог, вкрадчиво заметил:

   – Ты хоть знаешь, кого хочешь не пустить? Знаешь, как сенатор ждёт меня?

Тот мгновенно отпустил дверь и побежал докладывать. «Чем не теология?» – с усмешкой подумал Иниго. Вдруг ему стало противно. Вранье ведь это. Марк Антоний вовсе не ждёт его. Умея говорить, можно убеждать людей в чём угодно. Какой простор для искушений!

Слуга уже вернулся с виноватым видом. Действительно, гостя просят пожаловать в комнаты.

Хозяина не было дома, зато его жена и дочери выказали такое неподдельное радушие! Иниго стало неловко, что у него нет с собой ни крестика, ни даже простого камушка из Святой земли. Его усадили на мягкие подушки, принесли вина и жареной дичи.

   – Сколько неверных вам удалось обратить? – хозяйка уселась поудобнее, укутав плечи бархатной накидкой, отороченной мехом, и приготовилась выслушивать длинный рассказ.

   – Нисколько, – вздохнул Иниго. – Францисканцы не позволили мне этого. По их словам, для проповеди необходимо знать теологию. Мне же казалось достаточно одного Святого Духа.

   – Конечно! Вы абсолютно правы, – возмутилась сенаторша, – какой ужас! Они лишили людей вашей боговдохновенной речи. Но, действительно, без одобрения инквизиции нельзя проповедовать, как мне кажется.

Она задумалась, взяв изящными пальцами изюминку с серебряной тарелки.

   – Послушайте! Вам просто нужно войти в те круги, где диспутируют влиятельные теологи. Как раз завтра здесь, в Венеции, в доме друга моего мужа собирается такое общество. Я договорюсь о вашем присутствии.

На следующий вечер, отмывшись и в новой тёплой одежде, Иниго пришёл в указанный дом. Встреча, как ему сказали, посвящалась обсуждению «Аугсбургского вероисповедания», составленного неким Меланхтоном. Этого Меланхтона, по словам сенаторши, уважал сам Лютер. Иниго не знал ни того ни другого, но глубокомысленно кивнул на всякий случай.

Дом с пятнами сырости на стенах и с подслеповатыми окошками, выходящими на узкий тёмный канал, не говорил о роскоши, но публика, судя по всему, там собралась важная. Пышно одетые вельможи, учёные в академических шапочках, лица духовного звания. Прибыл даже кардинал в малиновом дзукетто. Собравшиеся оживлённо беседовали. Иниго изо всех сил вслушивался в полузнакомые итальянские и латинские слова, но смысл постоянно ускользал.

   – Вы читали? ...ваше мнение?

   – Непобедимая книга. «Liber invictus, non solum immortalitate, sed et canone ecclesiastico dignus», – как говорит Лютер.

   – Лютер – еретик, приговорённый к смерти. Странно, что вы...

   – ...но трактат о первенстве папы...

   – ...и, несомненно, potentia absoluta...

Иниго затосковал. Он не понимал, зачем разговаривать с этими людьми. К тому же нога нестерпимо заныла.

Между тем друг сенатора уже представил его гостям как проповедника и автора теологических трудов. Последнее совсем не понравилось Лойоле. Его «Духовные упражнения» находились ещё в стадии написания. К тому же, не поняв толком, что есть теология, он не знал, можно ли называть его записки теологическими.

   – Гость из Испании – это прекрасно. Давайте для начала послушаем его, – предложил кто-то из магистров.

Все глаза оказались устремлены на Иниго. Он, умеющий вести за собой солдат на смерть и вразумлять толпу пьяных драчунов, вдруг потерялся. «Вот же то, чем ты собираешься заняться!» – говорил ему разум, но сердце колотилось, как пойманная птица.

Кардинал что-то шепнул своему спутнику.

   – Ну давайте же, – с нетерпеливым раздражением велел тот Иниго. Отступать было поздно.

   – Нужно уметь распознать, – наконец сказал он, – чтобы понять: от Бога твои мысли или от дьявола. Для этого нужно испытывать свою совесть... приучать её быть чистой весь день, два дня, неделю... всю жизнь, если получится.

...Он видел разочарование на лицах, но продолжал с отчаянным упорством, будто снова защищая памплонскую цитадель:

   – И надо научиться представлять... видеть всю мерзость ада... чтобы не хотеть совершать мерзости. И всю красоту Царствия Божиего... оно прекрасно, поверьте...

   – Он что, сумасшедший? – спросил кто-то. Остальные напряжённо молчали.

   – Спасибо за ваше внимание, – поблагодарил Иниго, – мне нужно идти.

Ему не было так больно, даже когда хирурги отпиливали кость.

   – Ama Birjinaren buruz! – пробормотал он, обращаясь к Пресвятой Деве, и увидел, как кардинал, стоящий у него на пути, с отвращением отшатнулся. Наверное, принял баскскую речь за ругательство.

   – Извини, что не оправдал доверия, – сказал Иниго сенатору Тревизану, – вероятно, я, действительно, не знаю теологии.

   – Ничего страшного, – отвечал тот, – ты знаешь больше, чем многие теологи. Не стоило тебе выступать перед ними. Зря моя жена это устроила.

Они пили вино в роскошном кабинете сенатора, сидя на полу, устланном шкурами особых кучерявых овец.

   – Нет. Хорошо, что она это сделала, – подумав, возразил Лойола. – Оно, несомненно, принесло мне пользу.

   – Думаешь возвращаться в Испанию? – спросил Марк Антоний.

   – Конечно. Там есть люди, которые помогут мне... распознать... Выйду прямо сегодня же.

   – Возьми это, – сенатор протянул ему увесистый кожаный кошелёк, – и это тоже.

На пол лёг тяжёлый отрез серого сукна.

   – Обвяжешь вокруг пояса, – продолжал сенатор, – так нынче ходят в Венеции щёголи. Это хорошо убережёт тебя от холода. А станет тепло – продашь.

Иниго ощупал добротную материю.

   – Спасибо. Пусть Бог благословит всю твою семью. Прощай.

   – Azur! (До свидания!) – проговорил Тревизан по-баскски.

Выйдя на улицу, Иниго осмотрел содержимое кошелька. Он был набит некрупными монетами. У горбатого мостика через канал сидел замерзший нищий. Увидев человека, считающего деньги, он протянул трясущуюся руку и заныл:

   – Подайте во имя Господне!

«Надо подать», – подумал Лойола. Он больше не собирался жить без денег для распознавания Божиего замысла, просто почувствовал жалость. К тому же сенаторских денег точно не хватало до конца путешествия. А может, Бог учтёт его доброту к нищему и тоже пошлёт что-нибудь хорошее.

За одним нищим появился другой, потом подбежали ещё двое. Даже удивительно, откуда взялось их так много на этом канале, где совсем не было церквей. Нищие слетались, будто голуби. Иниго продемонстрировал последнему приковылявшему пустой кошелёк и со вздохом покинул гостеприимную Венецию. Путь его лежал обратно на запад.