Текст книги "Игнатий Лойола"

Автор книги: Анна Ветлугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Тайные барселонские благодетели передали Иниго деньги на покупку лошади. Он улыбнулся, представив себе этих «благодетелей» всё в том же зимнем саду, посреди заморских изысканных растений.

Лошадь друзья приобрели в парижском предместье. Покупали без него и не стали откладывать из суммы на благотворительность, как, несомненно, сделал бы он, а выбрали самое дорогое и лучшее животное.

В начале апреля 1535 года Лойола выехал из Парижа, направляясь в Страну Басков.

Первый раз в жизни он ехал на такой хорошей лошади. Как он мечтал о подобной в юности! Но ему доставались только мулы, да и то лишь на время. Если бы ему довелось проехаться так в двадцать лет! О, как бы он, наверное, красовался, проезжая по улицам. Изменил бы даже маршрут, дабы гарцевать по самым людным местам. Но теперь ему исполнилось сорок четыре, и по мере приближения к Гипускоа он выбирал всё более безлюдные тропы, не желая быть узнанным.

На постоялом дворе в Байонне, неподалёку от границы, он отметил повышенный интерес к своей персоне. Шёпот за спиной, любопытные взгляды. Ему это совсем не понравилось. Всё же зря он предоставил друзьям выбор лошади. Слишком уж хороша, ещё понравится грабителям!

Покинув постоялый двор, он некоторое время ехал по столбовой дороге. Потом всё же свернул на горную тропу.

В этих местах он бывал в детстве с крестным. Тогда, начитавшись «Амадиса Галльского», он видел себя Сумрачным Красавцем, удалившимся на Бедную Стремнину, где безысходным отчаянием и суровым постом нужно было торопить вожделенную смерть. В каждом валуне ему мерещилась фея Урганда Неведомая, из-за каждого поворота могли выехать благородные разбойники...

...Из-за поворота показались двое вооружённых людей.

«Вот только разбойников мне не хватало!» – подумал Иниго.

Тут он вспомнил своих парижских друзей добрым словом. Лошадь оказалась не только красива, но и вынослива. Перепрыгивая через камни, уверенно обходя опасные места, она уходила от преследователей. Наконец топот сзади затих.

Лойола огляделся. Теперь он уже не понимал, где находится. Тропа совсем исчезла. К тому же солнце, только что исправно палящее, скрылось за облаками.

– Может, хоть ты помнишь, как мы сюда попали? – спросил он конягу. Та помотала головой, фыркнула и, развернувшись, пошла куда-то. Иниго не трогал поводьев, надеясь на лошадиное чутьё. Животина осторожно переступила через пару небольших валунов, ещё покрутилась и довольно скоро вышла на тропу.

   – Что бы я без тебя... – начал Иниго и осёкся, заметив в тени скалы обоих преследователей. Ударив пятками в лошадиные бока, он вынесся на тропу и промчался мимо них.

Они закричали:

   – Сеньор Лойола! Вернитесь! Мы от Мартина Гарсиа!

Это оказались те самые слуги, с которыми он ездил к герцогу Накеры. Помнится, именно им он отдал своё жалованье.

   – И зачем же мой братец послал вас гоняться за мной? – поинтересовался Иниго. – Чего он желает?

   – Вашего возвращения в замок, – ответил один из слуг.

   – Он говорит: негоже моему брату скитаться, будто бездомному, – добавил второй.

   – А если я откажусь от столь любезного предложения?

Слуги смутились:

   – Не знаем, сеньор. Нам велено обязательно привести вас в замок Лойоло.

Он посмотрел на слуг. Оба были высоки, крепки и решительны.

   – Хорошо. Поехали. Вы знаете, как отсюда быстрее всего попасть в Аспейтию?

Они выехали на столбовую дорогу.

   – Что-то я устал, – проговорил Лойола, – надо отдохнуть. Где здесь постоялый двор?

   – Если только в Ласао, сеньор, – предложил один из слуг, – туда ведёт очень извилистая дорога по берегу Уролы, это совсем рядом с Аспейтией.

   – Замечательно, – обрадовался Иниго, – едем в Ласао.

Доехав, он попросил их осмотреть постоялый двор, а сам, стегнув лошадь, помчался по прибрежной дороге. Обманутые слуги вновь начали преследование, но настигли его уже на входе в госпиталь Святой Магдалены, примерно в трёхстах шагах от въезда в Аспейтию. Здесь Лойола попросил приюта и, получив его, почувствовал себя в безопасности.

Его проводили в комнату с чистой мягкой постелью, но он отказался, устроившись на полу в коридоре. Подложив под голову дорожную сумку, уже стал задрёмывать, когда послышался голос брата:

   – Иниго! Что это за странные шутки? Разве у тебя нет дома? Разве ты в ссоре со мной?

   – Здравствуй, Мартин, – Лойола, зевая, поднялся с пола. – Прости, если обидел тебя. Но я ведь давно совершеннолетний и могу сам собой распоряжаться, разве не так?

Он смотрел на седого и погрузневшего старшего брата. Наверное, нужно найти другие слова...

   – Тебе не надоело позорить наш род, Иниго? – устало спросил Мартин. – До меня ведь иногда доходят слухи. То мой брат спит в канаве, питаясь отбросами, то его судит инквизиция...

   – Если я когда позорил наш род, то это уже пятнадцать лет, как прекратилось. Сейчас я, наоборот, приехал исправлять ошибки юности.

   – И как ты себе это представляешь? – голос Мартина прозвучал недоверчиво.

   – Буду проповедовать. Учить детей слову Божиему.

Мартин махнул рукой:

   – К тебе никто не придёт.

   – Достаточно и одного человека, – смиренно ответил Иниго, – но мне будет стыдно обращаться к людям, живя в нашем замке, понимаешь?

Мартин тяжело вздохнул.

Старший Лойола покинул приют расстроенным. Встреча с родственником после долгой разлуки представлялась ему совсем по-другому.

«Надо подождать. Может, образумится, захочет пожить по-человечески...» – подумал он, правда, без особой надежды.

Через несколько дней Мартин Гарсиа де Лойола снова отправился в приют Святой Магдалены. На подходе дорогу ему преградила толпа. Люди, затаив дыхание, внимали Иниго, сидящему на вишнёвом дереве. Вдруг две женщины, явно замужние, судя по платкам, с плачем обнажили головы. Мартин вспомнил народный обычай, существующий в Аспейтии. Некоторые дамы считали возможным жить с мужчинами без венчания, а только ходили с покрытой головой, будто вступившие в брак.

Закончив проповедь, Иниго пошёл к губернатору и начал требовать издать закон, который бы запрещал покрывать голову женщинам, живущим в грехе. Добившись этого через несколько дней, неугомонный проповедник придумал ещё одно нововведение – ежедневный полуденный колокольный звон. Он призывал всех слышащих его преклонить колени и дважды прочесть «Отче наш». Первый раз – о раскаянии всех, пребывающих в смертном грехе, а второй – за то, чтобы «нам самим не впасть в тяжкий грех ненароком».

После, опять же с помощью губернатора, Иниго организовал массовое утопление игральных карт в водах Уролы.

Вникнув глубже в жизнь родного города, неутомимый проповедник обнаружил множество неимущих, которые стеснялись просить милостыню. Он снова пошёл в городской совет и добился появления в Аспейтии постоянно действующего фонда – так называемого «ящика для бедных».

Лойола посещал власть имущих по утрам. Каждый вечер проповедовал – в церкви, на улицах, под окнами. Мартин постоянно следовал за братом, слушая его проповеди. Старался и не мог понять, что в них находит народ.

   – Иниго, приходи в замок, выпьем хересу! – повторял он после каждой проповеди.

   – Извини, Мартин, у меня мало времени. Я вряд ли ещё раз приеду сюда, – говорил Лойола и отправлялся по домам мирить поссорившихся, утешать печальных и обличать грешных.

Однажды в приют пришла Магдалена, набожная сестра Иниго, когда-то подсунувшая ему жития святых вместо рыцарского романа.

   – Дон Иниго, позвольте попросить вас сегодня почтить своим присутствием Лойоло и переночевать там.

Он рассердился.

   – Я же сказал Мартину: нет! Зачем он послал тебя уговаривать?

Магдалена улыбнулась загадочно. Наклонилась к младшему брату и что-то шепнула ему на ухо.

   – А! – воскликнул Иниго. – Ради такого я бы пошёл даже в ад, не только в Лойоло.

Они двигались к замку обходными путями.

   – Главное, чтобы Мартин не увидел тебя. Начнёт шуметь, ничего не выйдет, – говорила Магдалена, тревожно оглядываясь.

   – Не увидит, – усмехнулся Иниго, – нет, ну как можно так жить?

Магдалена заперла брата в маленькой комнатушке без окон. Он слышал суетливые шаги горничных, накрывающих ужин, хозяйское покрикивание Мартина на домашних. Один раз дверь его каморки отворилась, и сестра просунула ему кусок какого-то пирога. Но вот наступила ночь. Магдалена выпустила Иниго. Они вместе на цыпочках пошли в другое крыло замка.

   – Вот его комната, – прошептала сестра, – а вот – пустая, как ты просил.

   – Неловко всё же поступать так с собственным племянником. Но ты права. Его отцу не нужно ничего знать, – еле слышно проговорил Иниго, – а где спит жена?

   – Далеко отсюда. Не дозовёмся.

   – И не надо звать, – Иниго вжался в указанную сестрой нишу, – я поговорю с любовницей.

Магдалена кивнула и исчезла.

Скоро послышались лёгкие шаги. Женщина почти бежала, но делала это очень тихо, напоминая белый призрак в темноте.

   – Сегодня вы не будете грешить, – тихо сказал Лойола, выходя из ниши. Она не вскрикнула, хоть и перепугалась. Иниго взял её за локоть и отвёл в пустую комнату.

   – Вы так сильно любите его, что даже не боитесь нанести оскорбление Господу?

   – Да! Я люблю его! – она беззвучно заплакала. Иниго запер дверь на ключ изнутри.

   – Обычно из-за любви совершают подвиги или дарят подарки. Вы же подталкиваете возлюбленного к краю бездны, ведь ваш грех относится к смертным. Вот что вы делаете для него? Может, это вовсе не любовь?

   – Кто вы? – прошептала она с ненавистью. – Выпустите меня!

   – В данном случае я – ваша совесть. Поэтому выпустить вас не смогу.

Взошедшая луна осветила комнату, и Лойола разглядел свою узницу. Она оказалась вызывающе красива. Глаза блестели, длинные волосы разметались по плечам, полные губы гневно шептали что-то... Она не закричит, скрывая своё присутствие в замке, и не сможет убежать...

Он находился в родном доме в ночь полнолуния, и ему было всего сорок четыре года...

Наверное, она почувствовала что-то. Перестала возмущаться, забилась в угол, с ужасом глядя на него.

   – Это не любовь, а искушение, – твёрдо сказал Иниго, – если вам действительно дорог этот человек – не лишайте его надежды на Царствие Божие...

Перед самым рассветом он отпустил пленницу. В соседней комнате не раздавалось ни звука. То ли племянник заснул, не дождавшись, то ли благоразумно решил не высовываться.

С первыми лучами солнца Иниго покинул свой родовой замок и больше никогда туда не возвращался.

Пожив в Аспейтии ещё некоторое время, он съездил в Памплону, посмотрел на цитадель, которую защищал четырнадцать лет назад. Там ничего не изменилось, только проломы в крепостных стенах заделали. Трогая шероховатые, разогретые летним солнцем стены, он вспоминал Лионеллу. Ту, маленькую, с босыми грязными пятками, подарившую ему розу, украденную у Мадонны...

Письмо студента Альбрехта Фромбергера своей возлюбленной в Мюльхаузен. Отправлено 20 декабря 1535 года из Парижа.

Милая Альма!

Я уже почти бакалавр, правда, завершить своё образование мне, видимо, придётся здесь, во Франции. Из-за моего несчастного характера случились сложности с деканом, и из Саламанки пришлось уехать. В Париже я быстро нашёл себе работу при одном магистре, так что средства есть. Вино здесь отменное, а от университета я вообще в полном восторге. Немного знают нашего Лютера. Но самое интересное – у них есть человек, по имени Кальвин, чьи идеи похожи на лютеровские, но кажутся мне ещё более радикальными. Наверное, ты не поймёшь меня, дорогая, но я всё же попытаюсь объяснить. Лютер считает нас всех одинаково падшими и через это доказывает идею существования Спасителя, а Кальвин говорит о принадлежности каждого из нас либо к добру, либо ко злу. То есть говорил, если быть точным. В этом году паписты сожгли шестерых его последователей, а самого его вынудили бежать в Базель. Меня сей горестный факт просто возмутил, и я полон решимости заткнуть лживые глотки всем папистским проповедникам.

К сожалению, с нашим мерзавцем мне опять не удалось встретиться. Он уехал лечиться в Испанию. Здоровье, видите ли, у него испортилось. Не иначе, Бог покарал его за гнусные проповеди. Я решил не преследовать его, а остаться здесь и всё-таки закончить образование. Тем более, мне говорили: он обязательно вернётся в Париж.

Пиши мне, дорогая. Я храню все твои немногочисленные письма, они поддерживают меня на чужбине.

С любовью, Альбрехт.

ГЛАВА ПЯТАЯ

   – Вот письмо от него! – Пьер Фавр возбуждённо размахивал листком перед остальными членами «компании Иисуса», которых стало уже девятеро. – Он всё же решил завершить образование в Италии.

   – Наверное, просто хочет бросить нас, – тихо пробурчал Бобадилья, но Хавьер тут же возразил ему:

   – Зачем ты говоришь так? Он не обещал всегда быть с нами. Мы – «компания Иисуса», а не дона Игнасио. А о своём отъезде в Италию он говорил как о возможном варианте. В этом случае мы должны закончить наши дела здесь и встретиться с ним в Венеции.

   – Только как мы пойдём? – засомневался Бобадилья. – Война снова в разгаре. Король Франциск уже в Савойе, а Карл V идёт на Прованс. Сейчас на дорогах могут вызвать подозрение равно французы и испанцы, а уж те и другие вместе...

   – Тут недавно один германец сильно интересовался нашим Игнатием, – вступил в разговор Симон Родригес, – всё спрашивал, когда тот появится в Париже. Я говорю: «Это известно одному Богу», а он мне: «Разве Бог не подаёт знаки через друзей?» Не понравился он мне. Я бы ничего не сказал ему, даже если бы знал.

   – В любом случае мы должны закончить все дела, прежде чем отправимся в путь, – подытожил Фавр. – Но покинуть Париж и вправду лучше понезаметнее...

15 ноября 1536 года они вышли из города, разбившись на две группы. Одну повёл Фавр, другую – Хавьер. Оба они свободно изъяснялись по-французски. Договорились встретиться в местечке Мо, в тридцати милях от столицы. Все оделись по-студенчески: в длинные поношенные одежды, застёгнутые спереди на ремень. Головы покрыли широкополыми шляпами, на шеи повесили розарии, каждый взял сумку с книгами...

Группу Фавра остановили примерно в десяти милях от Парижа. Пьер объяснил: он ведёт студентов совершать паломничество в Сен-Николя-де-Пор, святилище под Нанси.

Солдаты недоверчиво переглянулись.

   – Странно. Только что туда такая же группа прошла.

   – Вы считаете, святилище не выдержит слишком много студентов? – попробовал пошутить Фавр, но вояки не захотели понимать шуток.

   – А почему только ты говоришь? Твои товарищи немые? – спросил один из них.

   – Отвести их к капитану? Он быстрее разберётся.

Пьер испугался, представив, как будут разбираться с его испанскими товарищами. Их сразу примут за шпионов.

В этот момент на дороге появился прохожий, с круглым весёлым лицом и зелёным платком на шее. В руках он держал сухую голову подсолнуха, из которой поминутно выдёргивал семечки, сплёвывая шелуху.

   – Я знаю этих ребят, – дружелюбно сказал он, проходя мимо. – Они идут преобразовывать какую-то страну. Отпустите их.

И, не сбавляя шага, исчез за поворотом.

   – Ладно, идите, – согласились патрульные.

Они поспешили повернуть, чтобы поблагодарить нежданного спасителя. Однако дорога оказалась пуста.

* * *

...Лойола шёл в Болонью, и у него снова не было денег. Перед тем как покинуть Испанию, он навещал в Барселоне Исабель Росер и рассказывал ей о своих планах продолжать обучение в Италии. Гордая сеньора упрекнула своего подопечного в капризах, потом смягчилась и обещала подумать о помощи. Но никто не подошёл к Иниго, хотя тот провёл весь день на площади у собора Святого Креста и Святой Евлалии. Именно там находил его посыльный сеньоры в прошлый раз. Дальше ждать не имело смысла, и Лойола сел на корабль, уходящий в Геную.

Он выбрал Болонью. В этом городе находилась коллегия Святого Климента. Её основал кардинал Хиль де Альборнос специально для испанских студентов.

Сначала он отправился по маршруту почтовых карет, но эта дорога сильно кружила, и отчаянный проповедник решил идти напрямик, по узким горным тропам. Он выбрал перевал Чентокрочи, намереваясь через Борго-Валь-ди-Таро выйти на древнюю Эмилиеву дорогу, выводящую почти к самой Болонье.

Вероятно, он выбрал неправильное направление на одном из перекрёстков. Путь шёл всё время вверх и в какой-то момент перестал походить на тропу для человека. Собираясь возвращаться, Иниго обернулся... и чуть не свалился от страха – за спиной зияла пропасть. Он не понимал, как долез до этого места. Спуститься не представлялось возможным, оставалось только двигаться дальше, тем более подъём вроде бы закончился. Лойола преодолел несколько шагов и попал в каменный коридор, стены которого начали сужаться, а потолок – делаться ниже. Пришлось встать на четвереньки, а потом – ползти. Вскоре стало совсем узко. Иниго пришлось снять сумку и толкать её перед собой. От такого варварского способа передвижения изуродованные ноги страшно разболелись.

«Надо же было: выжить в Памплоне, избежать расстрела на военных дорогах и сожжения инквизицией, чтобы сгинуть теперь в этой щели!» Уже почти потеряв надежду, он продолжал ползти.

Свет забрезжил не впереди, а сбоку. Извернувшись, Лойола каким-то чудом вылез вместе с сумкой из расселины между двух камней и встал, осматриваясь. Перед ним простирался пологий, вполне проходимый склон, а дальше змеилась большая дорога. Приободрившись, Иниго зашагал по ней. Она вывела путника к Болонье.

Лойола сильно надеялся на этот торговый город. Наверняка и подавали здесь неплохо. При виде толпы у городских ворот он даже сглотнул слюну, в радостных мыслях о хлебе. Задумавшись, поскользнулся на шатком мостике через ров и ухнул вниз.

Упал он удачно – не ушибся, хотя воды во рву стояло по колено, не больше. Встреченный дружным хохотом, выбрался на берег весь в грязи и тине. Это его не слишком огорчило, худшей неприятностью оказались вымокшие книги. Стряхнув водоросли с волос и одежды, Иниго отправился в город просить милостыню, но впервые за двенадцать лет ему никто ничего не подал. Сие поразило его.

«Не паникуем, – сказал он себе, – голодная смерть хотя бы не так нелепа, как застревание в пещере. Если осталось немного времени – потратим его на дело».

Он вышел на перекрёсток, набрал побольше воздуху...

   – Братья! Подумаем о мистической и неразрывной связи двух заповедей Христовых!..

Первыми проявили интерес уличные мальчишки.

Слетевшись, будто голуби на горсть проса, они спрятались за толстым платаном и отпускали замечания по поводу внешности проповедника.

Немногочисленные взрослые, остановившиеся послушать, явно не собирались порицать малолетних наглецов. Те, вконец распоясавшись, выскочили на перекрёсток и, кривляясь, запели дразнилку собственного сочинения:

 
Лысый-лысый и хромой,
Ковыляй отсюда!
Лысый-лысый и хромой,
Уходи подальше!
 

   – Вот! – торжественно провозгласил Лойола. – Вы видите, что происходит, когда заповеди не приживаются в сердцах? Готов поспорить, сейчас они начнут кидаться.

Кривляясь, дети грызли яблоки. Они, действительно, замышляли обстрелять проповедника огрызками, но, смутившись, отступили под защиту дерева.

   – Куда пошли? – остановил их Игнатий. – Вы мне очень нужны. Кидайте в меня ваши яблоки. Прямо так, как вы собирались это проделать. Я жду. Не упускайте момента.

Теперь все прохожие с любопытством останавливались послушать, а собравшаяся толпа привлекала народ с других улиц. Подошли два монаха и, с крайне скептическим выражением, уставились на проповедника.

   – Кидайте же! Смелее! Будьте мужчинами!

Мальчишки, будто заворожённые, снова подошли к нему и робко выронили яблоки.

   – Вот! Они кинули это в вас... Какова ваша первая мысль? – Иниго обвёл взглядом собравшуюся толпу. – Вы накажете сорванцов, но не будете держать на них зла – ведь они только дети. Другое дело – ваши настоящие враги. С ними вы разберётесь по закону: око за око и зуб за зуб. Но, живя в полноте истины любви Христовой, можно отнестись ко всем врагам, как к детям. Наказать их, для их же пользы, но не лишать любви. Не лишать. Никого, – он оглянулся. – Даже этих двух монахов, которые сейчас смеются над моими попытками понять слово Божие, вместо того чтобы помочь мне.

Грянул дружный смех. Весёлый и сочувственный. Проповедник победил. К его ногам посыпались мелкие монеты, кто-то совал ему в руки хлеб. Монахи поспешно скрылись за дверями ближайшего дома.

Когда проповедь закончилась и толпа поредела, к Иниго подошёл незнакомец.

   – Вы ведь Игнатий? Как хорошо, что я нашёл вас! Сеньора просила передать вам двенадцать эскудо.

Не успел Лойола поблагодарить посыльного и спрятать деньги, как из двери, в которую удалились монахи, вышел кардинал в малиновом дзукетто. Иниго узнал его крупное, чуть асимметричное лицо, выражавшее крайнее недовольство. Точно с таким же выражением он слушал неудачное выступление Лойолы двенадцать лет назад на венецианском диспуте.

   – По какому праву вы смеете оскорблять монашествующих? – сухо поинтересовался он.

   – Ваше высокопреосвященство! – с почтением ответил Иниго. – Я только призывал народ не лишать их любви. Разве может это считаться оскорблением?

Кардинал, поджав губы, оглядывал собеседника. Наконец он процедил:

   – Надеюсь, вы говорите правду.

Повернувшись, он собрался уходить. Яркая, не успевшая оформиться мысль, мелькнула у Лойолы, и он бросился наперерез:

   – Ваше высокопреосвященство! Прошу вас, благословите мою поездку в Венецию!

   – В Венецию? – удивился иерарх. – Зачем вам моё благословение?

Подумав мгновение, он продолжил:

   – Впрочем, езжайте. Я служу там, найдите меня, побеседуем.

И поднял руку для благословения.