Текст книги "Боги, дороги и рыжие неприятности (СИ)"

Автор книги: Анна Князева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Хоть бы спасибо сказала, – фыркнула та, ничуть не смутившись. – Орала тут как потерпевшая. Что, кошмары замучили? А вот нефиг было обжираться на ночь!

– Моя признательность не знает границ, – буркнула я, выпутываясь из покрывала, – а теперь выйди, чтобы я могла спокойно привести себя в порядок.

– А, ну дерзай. Попытка не пытка, – хихикнула рыжая и скрылась в соседней комнате раньше, чем я успела придумать достойный ответ.

Может и к лучшему, потому что ссориться мне сейчас хотелось меньше всего. Дурацкий сон накрепко засел в памяти и все не давал покоя.

Чтобы отвлечься, я даже рискнула заглянуть в зеркало и тут же об этом пожалела. Пересохшая кожа все-таки треснула и теперь на скуле быто что-то, напоминающее скверно обработанную ножевую рану, а сухое пятно расползлось от шеи до брови и уже подбиралось к глазу. И ничего не болело, даже когда я надавила на край “раны” пальцем. Плохой признак.

– Ты скоро там? – прокричала из-за двери рыжая, – Тут Милли, ну или Молли, один фиг, говорит, что завтрак и карета поданы. Только нас и ждут.

– Как только, так сразу! – рявкнула я и поспешно отвернулась от зеркала. В самом деле, хватит тратить время на ерунду. Чем скорее мы отправимся в путь, тем скорее я попаду к лекарю и избавлюсь от этого «украшения».

Рассудив, что от умывания хуже не станет, потому что хуже уже некуда, я наскоро ополоснулась, осторожно повязала платок, стараясь поменьше задевать болячку, прихватила плащ и поспешила в соседнюю комнату.

– Ага, прям так и вижу, как ты себя в порядок привела. Молодец! – ехидно протянула Избранная при моем появлении. – Рубашка мятая, сапоги грязные, на голове черти что, а про этот пошлый платочек я вообще молчу!

– Не нравится? Ну так я сниму его, мне не сложно, – щедро предложила я, – сразу о сапогах и прочей ерунде забудешь.

– Нет уж, лучше не надо, – поспешила оказаться эта ценительница красоты, – не хочу перед завтраком аппетит портить. В столице первым делом к врачу, поняла? К лекарю, знахарю, ну или оно у вас тут называются. И возражения не принимаются! В смысле, спорить даже не пробуй – бесполезняк.

Странная она, с чего бы мне вдруг спорить?

Завтрак для нас накрыли в небольшой приятной комнатке с огромным окном, выходящим на террасу. Хозяин так и не появился, зато пришел вчерашний хмурый старик и буркнул сквозь зубы, что надвигается метель и лучше бы нам не рассиживаться.

– Блин, мы что, на той убогой развалине поедем? – стонала рыжая, пока мы шли за стариком к выходу. – Спешите видеть, последняя надежда мира въезжает в столицу верхом на ящике, как бомжиха привокзальная. В смысле, как нищая бродяжка.

– Ты и есть нищая бродяжка, – пожала плечами я, – и что с того? В столице до нас с тобой никому и дела нет, уж поверь. Или ты думала, нас встречать будут с цветами и песнями, пир закатят дня на три, а потом в Храм на руках понесут всем городом?

– Было бы неплохо для начала, – огрызнулась Избранная, – я все-таки их спасать пришла и заслуживаю хоть немного уважения.

– То-то нас всю дорогу уважают все, кому не лень, – отмахнулась от столь очевидной глупости я. – И вообще, настоящий герой не ищет славы.

– Ну и дурак, – фыркнула наша будущая спасительница и надолго замолчала.

К счастью, нас ждала вполне приличная крытая повозкой с удобными сидениями внутри, и я тут же устроилась на одном из них, примостив под голову туго свернутый плащ. Меньше всего мне хотелось слушать жалобы на несовершенство мира. Уж лучше притвориться спящей и как следует подумать.

Подумать, правда, не получилось. Стоило повозке выехать с мощеного двора замка на ровную поверхность дороги, как я и в самом деле уснула. К счастью, на этот раз обошлось без кровавых сновидений.

Проснулась я оттого, что повозка остановилась и моя спутница распахнула дверцу, впустив свежий морозный воздух и кроваво-красный свет закатного солнца. Щурясь и отчаянно зевая, я выбралась следом за ней из повозки и с наслаждением потянулась всем телом, затекшим от долгого сна в неудобно положении.

Как оказалось, стояли мы перед приземистым деревянным домом, окрашенным закатом в легкомысленный розовый цвет. На выцветшей вывеске красовалось что-то темное и рогатое, с огромной пивной кружкой в передних лапах. Линялые синие буквы гласили: «Ловчий бык».

– Опечатка наверное, – задумчиво протянула моя спутница. – Надо «ловкий».

Вообще-то, судя по лапам с когтями, ошибка была в слове «бык» и уже хотела об этом сказать, но тут объявился наш возница и, как всегда сквозь зубы, сообщил, что для нас приготовлена лучшая комната, ужин уже дожидается там и утром нас разбудят пораньше. После чего развернулся и зашаркал ногами куда-то за угол.

Дверь постоялого двора распахнулась, и не менее хмурая немолодая женщина махнула нам рукой, приглашая войти.

В доме было так тихо, что сразу становилось понятно – больше в нем никого нет. Нас провели через скудно освещенную тесную кухню, пустой обеденный зал с закопченным низким потолком и дальше, по узкому коридорчику мимо запертых на проржавевшие замки дверей. Немного повозившись, наша провожатая отперла последнюю в ряду комнату, сунула мне в руки светильник и ушла, так и не проронив ни единого слова.

«Лучшая комната» оказалась маленькой, бедно обставленной и не слишком чистой: на полу темнело давно присохшее пятно, стыдливо прикрытое дырявым ковриком, грубо сколоченный столик, похоже, не мыли со дня коронации императорской прабабушки, а в соломенном тюфяке на единственной кровати что-то громко шуршало.

– Мда, не фонтан. Нефиг было к хорошему привыкать, да? – протянула рыжая и подозрительно принюхалась к стоящему на столике подносу. – Мясо какое-то стремное, но хлеб и сыр вроде нормальные. Хочешь, бутик тебе сооружу? В смысле... ай, ну не знаю, как оно по вашему. Короче, кусок сыра на куске хлеба, м?

– Как-то не хочется, – поспешила отказаться я и, примерившись, хорошенько пнула тюфяк. Там что-то взвизгнуло и отчаянно завозилось, потом послышался шлепок, будто перезревшую грушу на пол уронили, и быстро удаляющийся топот маленьких ножек. Судя по звуку, ножек этих было не меньше восьми.

– Даже не хочу знать, что это было, – предупреждающе замахала руками Избранная. – Если ты сейчас скажешь, что это страшно ядовитый гигантский паукокрыс, я до утра на люстре просижу, так и знай!

– И даже не попробуешь его приручить? – мрачно пошутила я, осторожно влезая на кровать. Солома кололась и пахла прелью, а небрежно постеленная простынь была неприятно влажной и не слишком чистой. А ведь каких-то пару дней назад я бы всего этого даже не заметила. Да уж, к хорошему быстро привыкаешь.

Отругав себя за неуместную привередливость, я все-таки улеглась, замоталась в плащ, как в кокон, и приготовилась отойти ко сну.

Тут рыжая, внимательно наблюдавшая за моей возней, отодвинула поднос, в два шага пересекла комнату и уселась на кровать, бесцеремонно отпихнув мои ноги.

– Что за фигня с тобой творится? – спросила она и голос ее звучал по-настоящему встревоженно. – Выкладывай, не стесняйся, тут все свои.

– Ничего такого, что стоило бы обсуждать, – буркнула я и попыталась отвернуться к стенке, но не тут то было: Избранная легко удержала меня за плечо.

– Да прям! Думаешь, не видно, что ты с самого утра как мешком прибитая? Есть ты не хочешь, весь день проспала и снова спать... я, конечно, ни разу не медработник, но тут ежу понятно, что «ничего такого» даже и рядом не валялось!

Вот ведь глупая. Какая разница, здорова я или больна? До Перехода дотяну и ладно, а там уж или обе к предкам отправимся, или обе спасемся и мир заодно спасем. Но ей-то этого не скажешь, вот и пришлось врать:

– Приболела немного. Да ладно, я и не такое цепляла, но как-то до сиз пор жива. Дай уже поспать, а?

– «Приболела» она! «Немного»! – передразнила рыжая и очень серьезно добавила: – Ты, подруга, мне зубы не заговаривай! Завтра скажу нашему кучеру, чтобы вез нас в ближайшую больницу, ну или где тут у вас лечат.

– Нет не скажешь, – отрезала я, отворачиваясь к стенке. – Пойми ты наконец: лишнего времени у нас нет. Если опоздаем, то лечить будет уже некого.

– И ты реально в это веришь? – вдруг быстро спросила рыжая, будто решившись, – В конец света? Что он нас что-то зависит?

– В это и верить не надо, я это просто знаю, – честно ответила я, снова поворачиваясь к ней лицом. То, что я собираюсь сказать, лучше говорить в глаза: – С миром твориться пес знает что и с каждым годом делается все хуже. Кое-что я сама видела, о другом только слышала и большую часть этих россказней лучше к ночи не вспоминать. Если мир и не умирает, то болен уж точно и болен серьезно. Как его лечить не мне решать, я то уж точно никаким боком не лекарь и даже не богиня. И раз богиня привела для помощи именно тебя, значит только ты помочь и можешь. А теперь помолчи немного, чтобы я успела уснуть.

По правде сказать, спать мне уже расхотелось, но разговаривать хотелось еще меньше. Эх, рыжая, не нужна тебе моя правда. Да и правда ли это вообще? Сама же говорила, что я всегда и во всем вижу только плохое.

Я тихо лежала, отвернувшись к стене, и слушала, как Избранная бродит по комнате, вздыхает, шуршит одеждой, вертится в кровати и снова вздыхает. Стоило бы подумать о том, что делать дальше, но мысли упорно возвращались к каким-то совсем неважным, но приятным вещам, вроде душного вечера на исходе пятой луны, когда с востока ползут тяжелые тучи и все внизу замирает в ожидании, а когда первые тяжелые капли падают в мелкую дорожную пыль, она взмывает крошечными облачками...

Когда-то давно я целую историю придумала о маленьких водяных зверьках, что рождаются в облаках, а когда приходит их время изо всех сил спешат, чтобы первыми коснуться земли, ведь только первым из них позволено будет вернуться домой. Придумала и сама в нее поверила.

Так глупо.

Глава 17

На рассвете в дверь бесцеремонно ввалилась незнакомая заспанная девица и громко объявила, что пора бы уважаемым гостьям уже в путь отправляться, а то и так работы невпроворот, еще и убирать теперь тут за всякими.

.– Ты из какого хлева выползла, овца недоеная? – зашипела на грубиянку моя изысканно вежливая спутница. – Тебя где учили так с гостями обращаться, в Гестапо? Чего приперлась в такую рань? Орать она тут будет! На бабушку свою иди ори! И вообще, здесь что, стучать не принято?

– Так это... я стучала, – попыталась оправдаться ошарашенная таким напором девица, спешно пятясь в коридор.

– Она стучала, – подтвердила я, мужественно отвлекая на себя внимание рыжего чудовища. – Долго и громко. Просто кто-то слишком крепко спит.

– Если ты слышала, то почему не встала и не послала ее куда подальше?! – яростно завопило чудовище, разворачиваясь ко мне.

– Потому что кое-кто на моем плаще разлегся, – буркнула я, морщась от крика, – так что я из него уже пес знает сколько времени выпутаться не могу. Вставай уже, в повозке поспишь.

– Можно подумать, я смогу уснуть в такой тряске, – фыркнула моя излишне привередливая спутница, тут же позабыв о глупой служанке.

– Не сможешь, значит и не устала, – разумно заметила я и добавила: – Поднимайся, пора уступать тюфяк его законным жителям.

Грозная Избранная тоненько взвизгнула и выскочила из постели так, будто эти самые жители уже карабкались по ее ногам.

– А кто там? – почему-то шепотом спросила она с другого конца комнаты.

– Не знаю и знать не хочу, – отрезала я, наконец-то выпутываясь из плаща.

Вчера я не стала снимать платок и за ночь он немного сбился, но перевязывать его на глазах у рыжей не хотелось. Опять развопиться про лекарей, а времени у нас мало. Через три дня мы должны быть в Храме и до столицы как раз три дневных перехода.

– Чего застыла? – окликнула от двери рыжая и преувеличенно бодро пропела, – Вперед, товарищи, вперед, нас трудная дорога ждет!

– Тихо ты, еще накличешь, – резко оборвала я, делая страшные глаза. Не то, чтобы я всерьез верила в такое, просто пела она уж очень громко и фальшиво.

Когда мы выбрались на бодрящий утренний морозец, наша повозка уже стояла у крыльца, напрочь перегородив крошечный дворик, а старый возница расхаживал вокруг, сердито бормоча себе под нос. Если судить по глубине колеи, которую он протоптал в свежем снегу, расхаживал он так уже давно.

Не успели мы толком разместиться на сидениях, как повозка сорвалась с места, да так резво, будто старый пень за ночь у всего городишки золота в долг набрал и на рассвете вернуть обещал. Я хотела было поделиться этой мыслью со своей спутницей, но та уже спала, скрючившись на узком сидении в совершенно немыслимой позе. Зря, между прочим: мы как раз добрались до сердца Империи, где и впрямь было на что посмотреть.

Измотанная дорогой и волнениями рыжая проспала и Рассветный мост с ажурными резными перилами, похожими на старинные кружева, и огромных каменных чудищ, называемых Стражами Запада, и Поющую рощу, где тонкие ветки особого вида деревьев на ветру издают тонкий музыкальный свист. Говорят, за этой рощицей ухаживает вдвое больше людей, чем за Храмовыми садами и каждый день ветви бережно подрезают, чтобы ни одна не нарушала гармонию, а мелодия звучала всякий раз по-новому. Много чего я могла бы порассказать и о роще, и о садах, и об Императоре, но слушать меня было некому, так что я молча глазела в окошко на мелькающие за ним красоты.

После полудня стали попадаться повозки, следующие в том же направлении, что и мы. Они так быстро оставались позади, что я впервые задумалась, насколько же быстро мы едем. Если так пойдет и дальше, мы прибудем в столицу на целых полдня раньше, чем я планировала. Я даже позволила себе немного помечтать о том, как мы найдем лекаря, и он чудесным образом избавит меня от болячки, но денег на лекаря у нас все равно не было, так что эта мечта была из рода несбыточных.

Приятные мысли незаметно меня убаюкали, и остаток дня я мирно продремала, изредка приоткрывая один глаз, чтобы убедиться, что мы все еще едем.

К моему удивлению, на ночлег мы остановились задолго до заката. Из невнятной речи нашего возницы я поняла только, что столица как раз в дневном переходе отсюда, а до тех пор будут только рабочие поселения угольщиков и камнетесов, где чужого ни за какие деньги даже в сарае переночевать не пустят. Конечно же я ему не поверила. Решила, что старый скряга решил десяток-другой монет себе выгадать из того, что ему хозяин на дорогу отсыпал – все знают, что чем ближе к столице, тем цены выше, а уж под праздники и вовсе сплошное разорение. Даже хотела было потребовать себе половину за молчание, но потом рассудила, что пяток серебрух мне уже ничем особо не поможет, а сил на препирательство нужно уж всяко больше, чем у меня есть.

Место, где нам предстояло провести ночь, было не в пример лучше «Ловчего быка». Чистые окна и радующая яркими красками вывеска просто кричали о том, что заведение процветает, а плывущие из кухни ароматы манили обещанием превосходного ужина.

В обеденном зале было чисто, тепло и умопомрачительно пахло свежим хлебом. Впервые за долгое время я почувствовала, что желудок мой пуст и неплохо бы в него что-нибудь забросить. Лучше бы, чтобы это что-то было хорошо прожаренным и с аппетитной хрустящей корочкой.

– Они издеваются, да? – горестно вопросила рыжая у миски с похлебкой, которую молча брякнула на наш стол бледная перепуганная служанка. – Это что за баланда?

– Наш сегодняшний ужин, я полагаю, – кисло откликнулась я, – и, судя по всему, ничего другого нам уже не предложат.

– Ну это мы еще посмотрим! – задиристо вскинулась Избранная, хищным взором обводя почти пустой в этот час зал, а потом вдруг вскочила, зачем-то взбила и без того растрепанные рыжие кудри и решительно зашагала к невзрачносу лысоватому господину, обудающему в одиночестве за богато накрытым столом. О чем они говорили мне слышно не было, но вскоре рыжая бесцеремонно ухватила меня за локоть и повела, как она выразилась, «знакомиться и общаться».

У меня чуть ноги не отнялись, когда я рассмотрела на шее господина массивную цепь с темно-синими камнями и круглой подвеской в виде увеличенной втрое золотой монеты. Что ж, теперь ясно почему у служанки такой вид, будто ее вот-вот зарежут на ужин, а в обеденном зале так пустынно. Пожалуй, я и сама предпочла бы ужинать хоть с дикими тварями в чаще лесной, только бы подальше отсюда. Потому что от лесных чудищ хотя бы знаешь чего ожидать.

– Это сборщик податей, – успела я шепнуть рыжей на ухо, пока две служанки дрожащими руками освобождали на столе место для наших тарелок. Избранная удивленно взглянула на меня и губами изобразила что-то вроде «ну и?».

Вот ведь, все время забываю, что она нездешняя!

Любому ребенку в Империи известно, что дяденьке с большим желтым кругляшом на пузе без крайней нужды лучше на глаза не лезть, потому как дяденька этот может сделать с тобой все, что ему в голову взбредет, и ничего ему за это не будет. Спасибо нашему мудрому Императору и его указу, которым за любое покушение на жизнь, здоровье, или имущество этих господ предписывалось вешать виновника на месте и никак не уточнялось, что же именно считать покушением. Особым милосердием эти господа и прежде не славились, у уж после того, как высочайшим указом им даровали полную вседозволенность... Интересно, что эта дурища успела ему наговорить?

Все это пронеслось в моей голове, пока господин сборщик лениво разглядывал меня, облизывая жирные пальцы. Вид у него при этом был такой, будто он примеривается, какой кусок откусить первым.

– Вот ты, тряпколицая, – лениво ткнул он в меня пальцем, – можешь мне ответить, почему в сих стенах ныне столь пустынно? Я, видишь ли, хотел отужинать в приятной компании, скрасить умной беседой бутылочку-другую винца, а тут такое. Может, дела у всех важные да неотложные, а тут я заявился и всем мешаю?

– Да как же такое может быть, милостивый господин? – прощебетала я, незаметно пиная под столом открывшею было рот Избранную. – Ваш приезд величайшая честь и радость для всех и многие мечтали бы разделить с вами вечернюю трапезу, однако же все достойное вашей милости общество сейчас в столице, готовится к празднествам, простые же горожане не осмелились бы докучать столь блестящему господину своими неотесанными манерами.

– Складно поешь, аж верить хочется, – хохотнул блестящий господин. – Значит, вам моей компанией и быть, раз уж все приличные разбежались, как крысы. Ты, рыжая, ешь и помалкивай. А ты, тряпка, ври дальше, дозволяю. Да смотри не заврись. Ха!

– Вы так добры, – очень искренне поблагодарила я, щедрой рукой нагребая в тарелку самой разной еды и ловко подсовывая эту тарелку Избранной. Правильно, пусть рот займет – целее будем.

Не знаю, сколько мы просидели за тем столом, но для меня прошла целую вечность. Господин сборщик не давал мне рта закрыть, расспрашивая буквально обо всем, от последнего представления Императорских лицедеев, до популярных в этом сезоне оттенков портьер. И я вдохновенно врала, что представление по слухам имело бы немалый успех, не попадись главный лицедей на краже, за что его, понятное дело, в тот же день повесили, а голос у бедняги, что его сменил, был до того гнусав и противен, что почтенная публика разбежалась, так и не дождавшись финала, портьеры нынче и вовсе не в моде, вместо них выдумали вешать тонкое кружево в несколько слоев, собирая его изящными складками и украшая лентами.

Охрипла я под конец так, будто пол жизни снег ела и льдом закусывала, зато господин сборщик податей, вроде бы, остался весьма доволен. Прежде чем удалиться к себе, он скупо меня похвалил и выразил желание непременно встретиться за завтраком, дабы продолжить столь приятную беседу. Упырь поганый.

Комнату, куда отвела нас служанка, я даже толком не рассмотрела – рухнула на кровать в чем была и тут же провалилась в сон.

Проснулась от грубого рывка за плечо и какое-то время не могла понять, где я, что происходит и почему так темно, если уже утро.

– Эльга, проснись, ну пожалуйста! – снова встряхнула меня рыжая, окончательно возвращая в реальный мир. – Надо уходить! Да быстрее ты шевелись уже!.

Все еще плохо соображая, что происходит, я выбралась из кровати и послушно пошла за ней прочь из комнаты, потом вниз по ступеням и через кухню во двор. Вот там-то я и заподозрила неладное. Рассветом еще и не пахло. Если по небу судить, едва за полночь перевалило. И повозки нашей во дворе не было.

– Ну и куда мы идем? – поинтересовалась я у решительно шагающей по скрипучему снегу Избранной.

– Откуда мне знать, – отмахнулась она, даже не замедлив шага, – это же у нас проводник. Ко мне Богиня приходила... ну, то есть во сне явилась. Не вся, но голос ее был, это точно. Сказала, что мы в страшной опасности и нужно уходить. Вот мы и ушли.

– Опасность, надо же, – процедила я сквозь стиснутые зубы. – А ночью на дороге, значит, безопасно. Пешком. По морозу. До самой столицы.

– Сорян, чет тупанула, – повинилась моя спутница, – В смысле, как-то не подумала. Надо было хоть лошадей каких-нибудь спереть.

– Вот и хорошо, что не подумала, – припечатала я. – Не знаю как в твоем мире, а в этом за кражу вешают. Уж лучше шагать на своих двоих. Больше шансов выжить.

– Это если поймают! – заспорила она, останавливаясь. – Да ладно тебе, кто там знает куда мы поехали? Старикашка нас по любому не сдаст. Слууушай, так мы же можем взять наших лошадей! Вот только не говори, что они не наши! Нам их одолжили, значит наши и кому какое дело, с каретой мы их юзать будем или без. Ну так как, вернемся по-быстрому?

– Ну вернемся, и дальше что? – устало отмела этот «разумный» план я. – Даже если нам сказочно повезет и конюшню забыли запереть на ночь, все конюхи упились в лежку и мы сумеем тихо вывести лошадей со двора, то все равно останется один пустячок. Седла, рыжая. Придется украсть седла. И нас все равно повесят. Вот только не говори, что умеешь скакать без седла все равно не поверю. Да ты через пол-лиги кобыле спину в кровь сотрешь, да и себе тоже кое-что.

– Значит, все пропало, – совсем тихо и очень печально прошептала Избранная. В ярком свете луны видно было, что ее трясет крупной дрожью.

– А вот об этом надо было думать прежде, чем тащить меня на мороз из теплой постели, – начала было я, но вид у моей спутницы сделался настолько жалким, что некстати пробудил мою совесть. И я сказала: – Ладно, может и выберемся. Дорога легкая, ночь ясная, мороза большого нет, значит как-то до утра продержимся, а там напросимся к кому-то на телегу. Не кисни, рыжая! Пока живы мы, жива и надежда и все такое. Шевелись бодрее, тогда, быть может, не замерзнешь.

Сказав это, я поняла одну странную вещь: а ведь мне совсем не холодно. На самом деле, в последний раз я по-настоящему мерзла, помнится, еще до нижней дороги. Хорошего мало, так ведь можно насмерть заледенеть и даже не заметить. Воображение тут же подкинуло картинку: идет по дороге Избранная, волочет за собой мое покрытое инеем застывшее тело и приговаривает «Ничего, Эльга, в столице тебя растопят, как новенькая будешь». Вздрогнув, я ускорила шаг.

Имперские торговые тракты тем и хороши, что потеряться на них можно только если нарочно стараться: плохих кусков почти и нет, да еще перед каждым здоровенный столб торчит, который и ночью не пропустишь.

От быстрой ходьбы рыжая согрелась и перестала трястись, зато начала пыхтеть, как перегруженная лошадь. К моему немалому удивлению, ни одной жалобы я от нее не услышала. В награду за стойкость я даже шаг замедлила, но пыхтеть она почему-то не перестала, да еще снова принялась дрожать и стучать зубами. Интересно, в их мире все такие хилые, или мне просто повезло?

Что-то мне подсказывало, что до утра наша будущая спасительница либо окончательно выдохнется, либо замерзнет, но в любом случае именно мне придется тащить по сугробам ее тяжелое тело. И тогда я остановилась, сняла плащ и протянула ей.

– Бери и не спорь, – сходу пресекла я возражения, – во-первых я теперь холода все равно не чувствую, во-вторых если ты окоченеешь и свалишься, то я тебя даже поднять не смогу, не то что куда-то нести.

– А то, что я могу заразиться, тебя не волнует? – все-таки нашла к чему прицепиться Избранная, но спорила она как-то вяло, без азарта.

– Ты на этом плаще всю прошлую ночь проспала, – напомнила я и добавила: – И ты же, вроде, так и так собирались меня к лекарю вести, ну пусть заодно и тебя посмотрит.

Моя спутница засопела обиженно, но плащ все-таки взяла. В другое время непривычная покладистость Избранной непременно бы меня насторожила, но тогда все мои силы уходили на то, чтобы переставлять ноги и не дать себе свалиться в ближайший сугроб. Будь мы на обычной дороге, так забрели бы пес знает куда.

В голове моей вместо мыслей сухо шуршало ледяное крошево, и в этом шуршании понемногу проступал мотив глупой детской песенки о старой лошади, что любила чесаться обо все подряд. Только когда рыжая начала встревожено коситься, я сообразила, что напеваю вслух. С большим трудом заставила себя замолчать, но стоило отвлечься на дорогу, и прилипчивый мотивчик вернулся. Впрочем, шагать в такт было даже весело, а на всяких там встревоженных рыжих можно не обращать внимания.

Первую повозку мы нагнали где-то к середине восьмого куплета. К тому времени я настолько выдохлась, что уже не пела, а только беззвучно шевелила губами. Рыжая как-то ухитрилась на ходу подсадить меня на телегу и я неуклюже упала на мешки с чем-то твердым с продолговатым. Хозяин телеги, здоровенный краснолицый мужик, заросший бородой до самых бровей, попробовал было возразить, но на беднягу обрушился такой поток упреков в черствости, отсутствии сострадания к ближнему и «элементарной гуманности», что он даже меньше ростом стал.

Конца речи я уже не услышала, потому что, как только отпала нужда шевелиться, я провалилась в тяжелый и мутный сон, где болталась над пропастью, вся перетянутая веревками на манер копченого окорока, а далеко внизу крутились огромные ледяные жернова, готовые размолоть меня в пыль. И я знала, что сделать уже ничего нельзя и остается только беспомощно слушать, как тонкая веревка трещит под моим весом.

Оборвалась ли веревка, я уже не увидела потому, что сон вдруг закончился, будто его ножом срезали. Я села и какое-то время просто глупо моргала, пытаясь понять где я и зачем мне понадобилось спать в таком странном месте.

Телега стояла теперь в длинной веренице повозок, тянущейся к распахнутым воротам из потемневшего от времени дерева. В воздухе стойко пахло навозом, потом и, почему-то, подгоревшей кашей. Избранная спала на мешках рядом со мной, скрючившись от холода и натянув на голову плащ.

– А? Что? Уже приехали? – сонно пробормотала она, после легкого тычка в бок.

– Вроде того. Вставай, дальше пешком пойдем, – скомандовала я и повернулась к хмуро разглядывающему нас хозяину телеги, – Ты уж прости нас, уважаемый. Сам видишь, нечем нам отблагодарить за твою доброту.

Мужик как-то странно зыркнул на мою спутницу, хмыкнул и отвернулся. Интересно, что она такого наболтала, что этот верзила глядит на нее, как на каменную лихорадку во плоти? Да уж, Избранная полна неожиданностей.

Знала бы я тогда, насколько!

Глава 18

– Ну и зачем было меня будить, – ворчала Избранная, пока мы месили грязный снег на обочине, обходя загородивший всю дорогу дом, – до ворот еще далеко, могли бы за это время выспаться.

– Если бы ты меньше возмущалась и больше смотрела по сторонам, то заметила бы, что пока мы идем ни одна из этих повозок и на волос не сдвинулась, – оборвала я поток причитаний. – Как по-твоему, что бы это могло значить?

– Что никто никуда не спешит, – фыркнула моя легкомысленная спутница, даже не задумываясь, – и только тебе, как всегда неймется.

– Может и не спешат, – легко согласилась я, – но больше похоже на то, что стража опять досмотр на воротах учинила, а раз так, то застряли бы мы здесь до завтрашнего утра, не меньше.

– И часто у вас вот это вот все? – полюбопытствовала рыжая, широким жестом обводя запруженную повозками дорогу.

– На других воротах сплошь и рядом, а на этих и не припомню, когда такое было, – призналась я и призадумалась: – Указ о досмотрах еще при моем дедушке приняли, когда беглые рабы зачастили к столичным мастерам метки сводить, да только стража Западных ворот всегда славилась умением вовремя закрыть глаза.

– Слушай, а пошли через другие ворота тогда? – быстро предложила Избранная, и вытянула шею, разглядывая собравшуюся у ворот толпу. – Может, сегодня только тут проверка. Просто, на всякий случай, мало ли что.

Почему-то мне очень не понравилось, как она это сказала. Слишком уж легкомысленно, что ли. Остановившись, я бесцеремонно ухватила свою спутницу за плечо и развернула к себе:

– Так, если ты что-то натворила, то лучше скажи прямо сейчас.

– Не, а че сразу натворила? – обиженно вскинулась она, спокойно встречая мой взгляд и даже не пытаясь вырваться. – Спросить уже нельзя? Нет, так нет.

– То есть ты просто так предложила полдня тащиться по бездорожью вдоль одной стены, потом еще столько же вдоль другой, – подозрительно уточнила я, – по колено в снегу, если повезет, а если нет, то и по пояс. На всякий случай, да?

– Ладно, признаю, что фигню сморозила, – легко согласилась Избранная самым что ни на есть невинным тоном. – Проехали. Мы дальше идем, или как?

Мне очень хотелось сказать «или как», оттащить рыжую за придорожный сугроб и макать головой в снег, пока не признается, что, во имя предков, она учудила на этот раз. К величайшему моему сожалению, проделать такое мне уже было не под силу, так что пришлось махнуть рукой и отправляться к толпе безлошадных, терпеливо ждущих досмотра в тени городской стены.

– ... говорила тебе, дураку, нечего до последнего дня тянуть, так нет же! – голос этой невысокой худощавой женщины я услышала задолго до того, как разглядела ее саму. Тонкий и немного хриплый, он разносился на много шагов вокруг. Даже полусонные ящеры вздрагивали на особенно высоких нотах, а у меня сразу же разболелась голова.

– Ой, ну опять вы за свое, мама! – простонал ее спутник, нездорового вида юнец в легкомысленной лиловой шляпе с перьями. – А ведь вам не хуже меня известно, что приличные комнаты в столице мы позволить себе не можем. Прикажете ютиться по ночлежкам среди бродяг и воров?

– Как видно, сейчас нас окружают исключительно люди из достойнейших семей, благородные и кристально честные! – взвилась его родительница, переходя на визг, – Сейчас же, слышишь, немедленно пойди и узнай почему я, Рагнхильд Жемчужный Пояс, все еще мерзну за воротами среди отребья!

– Ах, мама, ну сколько можно? – отмахнулся юноша и страдальчески возвел глаза к хмурому зимнему небу, – Уверен, причина нисколько не изменилась с тех пор как я спрашивал в прошлый раз. Пока воры не будут пойманы, никто не войдет в город без самого тщательного досмотра.