Текст книги "Прогулки по тонкому льду (СИ)"
Автор книги: Анна Калина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)
– А нам обязательно преодолевать скорость звука? – фиксируясь к сидению ремнем безопасности, вопросила я.
– Страшно? – по-злодейски скалясь, уточнил Легран.
– Страшно, – с готовностью кивнула я. – Я, знаете, за жизнь свою привыкла бояться. Я ею дорожу, она мне дорога как подарок от папы с мамой.
На меня покосились серым глазом и недовольно скривились.
– Ноарис, бросьте, мы тащимся, как черепаха! – запальчиво воскликнул мэтр.
– Если бы черепахи умели так разгоняться, то из них бы не варили супы, – возразила я.
Я не люблю быструю езду. Да! Она меня нервирует, и еще во время быстрой езды меня укачивает. А когда меня укачивает, это меня тоже нервирует. Представьте теперь степень моей нервозности, когда машина напоминает своим движением запущенное пушечное ядро! Я о Легране пекусь, ибо в нервном состоянии я еще непредсказуемое, чем в спокойном! В общем, я продолжала молча негодовать.
– Нет, это вынести невозможно, – прошипел Легран. – Как вас только муж терпел?
Я решила никак не реагировать на эту ремарку. Просто пожала плечами и выжидательно глянула на мэтра. Попыхтел, поскрежетал зубами, но скорость сбавил. Легран вертел руль и ненавидящим взглядом глядел на перебегающих дорогу людей, я смотрела в окно и любовалась архитектурой. Булькал двигатель, пыхтел мотор, текли беззвучно минуты нашего путешествия.
– Как родня? Как родные стены? – следя за дорогой, поинтересовался мэтр.
– Стоят на месте, – пожала я плечами. – Спасибо, родители тоже в порядке.
– Рад за них, – хмыкнуло начальство.
Мы принялись болтать, как и положено в светской беседе, ни о чем.
– О, а вот и просвещенная ватага жаждущих свободы, – прорычал мэтр, наклоняясь к рулю.
Я тоже глянула в том же направлении. Мы как раз проезжали здание парламента, где происходила очередная забастовка. Частое событие в наши дни. То шахтеры бастуют, потому как им мало платят, то фермеры бастуют, ведь у них мало покупают. В этот раз площадка у стен парламента стала плацдармом для баталий идейного характера.
Толпа женщин с плакатами вроде «Равные права для всех без исключений» пыталась перекричать толпу мужчин. Эти индивиды расхаживали с плакатами, содержащими лозунги вроде «Сначала равенство. А потом разврат и порок» или «Равные права ведут к проституции» и прочие выверты больной мужской фантазии. Дебаты были жаркими и грозили перерасти в потасовку посредством избиения оппонента подручными средствами, то есть плакатами. Членовредительство предотвращала только цепочка полицейских, разделявшая два вражеских лагеря и не дававшая пролиться первой крови.
– Как много шума на ровном месте! – с досадой покачал головой Легран.
– По-вашему, то, что женщины требуют равноправия с мужчинами, это пустая трата времени? – едва сдерживая гнев, процедила я.
– Именно так. Понять не могу, чем продиктована эта тяга к равноправию? – сквозь зубы выдохнул мэтр.
И знаю же, что спровоцирую новый спор, а удержаться не могу. Просто мэтр так забавно супит брови и пыхтит. Эту мою черту матушка очень метко характеризовала «пляска на граблях». Знаю, что не нужно так делать, но все равно делаю.
– Отсутствием равноправия, – подавшись к начальству, шепнула я.
Легран пропыхтел что-то нечленораздельное и зло крутанул руль, когда одна из дворовых кошек решила само убиться под колесами пароэкипажа. Машина, взвизгнув, завернула крутой вираж, едва не доведя и меня и кошку до инсульта.
– Вам так важно иметь одинаковые права с мужчинами? – бушевал Легран.
Все же Легран невообразимый оппонент в споре, и, признаюсь, спорить с мэтром я люблю. Редко найдешь такого годного противника.
– А вам так важно, чтобы женщины их не имели? – не отставала в буйстве я.
– Я не могу понять, что вас не устраивало в прежней жизни? – нарывался на конфликт мэтр.
– А я не могу понять, почему общество мужчин так усиленно противится допуску женщин к свободе? – Я тоже отличаюсь на редкость взрывным характером. – Боитесь конкуренции?
Метр ответил мне хмурым, полным желания убивать взглядом. Я мэтру ответила обворожительной улыбкой и отвернулась к окну.
– И чем плох старый уклад? – менее резко отозвался мэтр.
– Женщина как мебель, как вещь – бесправная и бессловесная, – вздохнула я. – Что в этом хорошего? Ей вправе приказывать. Ей вправе запретить работать или учиться. И даже если она получит образование, то куда пойдет работать? Гувернанткой? Воспитателем в детский сад? Вакансии для женщин по пальцам перечесть можно. И даже если удастся найти работу иного рода, то продвижения в карьере ждать не придется. Но чаще женщинам просто отказывают…
– Ужас какой, женщинам не позволяют укладывать шпалы наравне с мужчинами, – с издевкой протянуло начальство.
Я пожала плечами и повернулась к мэтру. Он все так же крепко сжимал диск руля и глядел на дорогу. Задумчивый и хмурый.
– Хм. И вы верите, что это даст женщинам защиту? – подал голос Легран.
– Да.
– Возможно, вы и правы. – Легран как-то странно дернул уголком рта. – Не буду спорить. Но, в моем понимании, этим женщинам, как и многим другим, не повезло не со страной и ее законами. А с жителями и мужчинами, что обитают рядом.
– Как тонко подмечено! – подала голос моя внутренняя язва.
Легран расхохотался и, обернувшись ко мне, насмешливо выдал:
– Мэса, неужели вы действительно верите, что мерзавца или негодяя можно законом принудить любить, уважать или ценить женщину? Или, может, садист будет бить жену реже? Или работодатель наберет в штат одних ба… женщин?
– Если будет наказание, то он подумает, прежде чем распускать руки, – холодно заявила я. – И да, если ввести квоты на женщин в штате, то их вынуждены будут брать.
– Святая простота! – расхохотались мне в ответ.
– И тем не менее, согласно политике правительства, контракт обязал вас взять меня в штат, – язвительно напомнила я.
– Огорчу вас, мэса. Видимо, желающих на эту должность более не было, – утерли мне нос.
Да. И то верно. Взяли бы меня на эту должность, будь еще хоть кто-то из желающих? Как ни крути, а все подобные посты занимают мужчины, и как женщины ни стараются, а их место остается в последних рядах. Это мне повезло выплыть на волне недавних забастовок, что сотрясали страну.
– Вот за это женщины и борются. Чтобы каждая имела право сама решать, с кем ей быть и от кого уходить. А не жить годами в страхе навлечь на себя град насмешек и упреков. Или иметь право выбирать свой путь.
– Менять нужно не законы, – вздохнул мэтр. – Менять нужно мышление, мэса. Пока борьба за свои права будет порицаема, ничего не изменится. Взять хотя бы ваш развод. Чем вы заплатили за свою свободу?
– Обсуждать личное с вами я не хочу, – излишне резко отозвалась я. Дали о себе знать дни в родном городке. – Скажу лишь одно: пока одним дозволено все, а другие лишены прав даже на малое, в этом мире не будет справедливости.
– Я убежден, что ее не будет никогда, так как заставить всех мыслить одинаково невозможно, – хмуро произнес мэтр. – Но вам, так и быть, перечить не стану. Фантазируйте.
И отвернулся с загадочной улыбкой на губах. Так делают взрослые, говоря о прописных истинах детям. Мы еще пошвырялись аргументами, но делали это вяло и без огонька. А позже из-за поворота вынырнуло здание школы, и на споры времени уже не осталось. Меня высадили у ворот, а сам мэтр отправился оставлять своего железного коня в гараж. Во дворе школы было многолюдно и радостно. Стоило мне закрыть калитку, как в мою сторону тут же устремилась живая река ребятни из начальных классов.
– Мэса! Мэса! Вы вернулись! Как хорошо! – визжала и галдела вокруг меня низкорослая толпа.
– А мы закончили плакат к празднику осени, – гордо сообщил мне один из малышей.
– А мы поедем в музей природоведения? – подергав меня за рукав, уточнила одна очень серьезная мэса лет шести. – Мэса Харли сказала, что только с разрешения мэтра Леграна.
– Думаю, мэтр не будет против, – покачала головой я.
– А если будет?
– Я его уговорю, – пообещала я.
Веселый детский визг разлетелся над школой, а потом мгновенно оборвался. Детишки, еще минуту назад весело обступившие меня, вытянулись, как на плацу, и принялись строиться в шеренгу.
– Что за шум в учебное время? – грозно пророкотали за моей спиной.
– Простите, мэтр, – бледнея, пискнула Клея.
– Школьный двор не цирк и не балаган, ваша обязанность занять детей делом, а не потакать их капризам! – добили всех нас злобным рыком.
И где тот милый мужчина, с которым я вела беседу в пароэкипаже? Куда его дели? Забыли в гараже? Я проследила за удаляющимся отрядом притихших детей и обернулась к мэтру. Негодование и гнев откровенно читались на моем лице.
– Что? Это нормальный учебный процесс, – правильно расшифровал мою мимику мэтр.
– Это же дети, мэтр! Можно с ними быть помягче? – тихо, но зло процедила я.
– Понятие дисциплины одинаково для всех учеников Эргейл, – прорычали мне в ответ. – И чем раньше приучить к ней детей, тем легче будет с ними дальше.
– Но можно же помягче, – шипела в ответ я.
Легран смерил меня холодным и пристальным взглядом.
– Мэса, то, что я решил признать свои ошибки, допущенные относительно вас, – сквозь зубы процедило начальство, – еще не дает вам права диктовать мне, как себя вести с подопечными.
И прежде чем я сочинила достойный ответ, мэтр удалился, грозно утопав в сторону здания школы. А я осталась стоять у ворот в глубочайшей степени потрясения. Хотя я и привыкла к непредсказуемости настроения мэтра Леграна, столь резкие скачки продолжали выбивать меня из колеи. Чувствую себя велосипедистом на минном поле – никогда не знаешь, где подорвешься. И опять о своих видениях сказать забыла…
Глава 8
Пытка музыкальными произведениями продолжалась ухе больше часа. За это время было порвано три струны, испробовано не одно произведение и вымотана бездна нервов. Мотков пять – не меньше. Школьный оркестр играл старательно и самоотверженно, невесть за что, мстя музыке своим корявом исполнением. Оригинал не узнал бы даже сам автор, который, по моему мнению, в гробу перевернулся раз десять и ухе должен был восстать и прийти по наши бессовестные души.
Да! Господа… – отложив папочку, со вздохом обратилась я к ученикам. – После такого надругательства над музыкой мы обязаны на ней жениться. Нервные смешки в зале подтвердили правоту моих слов. Дети неловко переминались с ноги на ногу. шептались. вздыхали. Рогатая Микки Пэлпроп печально обняла тромбон и прижала его к груди, словно пыталась утешить. Помимо Микаэллы, в кружке состояло приличнее количество нелюдей, что меня сначала немного смутило. Но после нескольких проведенных занятий я абсолютно спокойно воспринимала клыки и хвосты учеников. Какая к демонам разница, с хвостами они или нет? Дети – они и есть дети, даже клыкастые.
Бот вы. Майк, – обратилась я к одному из скрипачей, судя по лохматости. оборотню. – Это же не пила, это смычок. Им нужно водить по струнам, а не елозить, желая расколоть инструмент. Я ценю вашу старательность, но такой напор лучше проявлять на лесоповале.
Паренек кивнул и потупился. Стоящие в первом ряду девушки захихикали и принялись шептаться.
А вы. мэсы, не смейтесь. – удрученно покачала я головой. – В вашем пении было не больше эмоций, чем в памятнике мэтру-основателю, стоящем в саду. Вы поете о теплом весеннем дне так. словно это последний день в вашей жизни и после исполнения песни эта жизнь прекратится. Причем мгновенно.
Девочки подхихикивать над Майком перестали. Да. нечего искать недостатки в других, у всех их полно.
С таким исполнением мы на конкурсе не то что не победим. – покачала я головой. – нас туда попросту не пустят. А то и под суд отдадут за нарушение международных законов.
Почему это? – возмутился кто-то из учеников.
А пытки запрещены законами всех стран, господа. – развела я руками, – Это же не музыка! Это форменное издевательство!
Все так плохо? – удрученно уточнили у меня.
Нет. – решила я обнадежить детей. – Для военного оркестра, играющего в приюте для ветеранов. вполне сносно. Для похорон так и вообще гениально. Но для конкурса талантов этого ничтожно мало.
А как нужно? – отозвался все тот же пытливый голос. – Мы же все по нотам играем. Метко, правильно, верно.
Дети, они такие дети. И неважно, с крыльями или без, с повышенной волосатостью или с жиденькими косичками. М-да. Тлетворное влияние мэтра Леграна на детскую психику было очевидно. Несчастные дети уже привыкли ходить строем и беспрекословно выполнять приказы и наставления. Бесспорно, для обучения это бесконечно важно, но для личности губительно. На моих глазах горст» самоцветов из года в год превращалась в кучку однообразных камешков. Все правильные, послушные, дисциплинированные… И медленно утрачивающие свою индивидуальность. Исполнители из них выйдут идеальные, но как заставить думать и принимать решение того, кто привык лишь исполнят» приказы? На мой взгляд, мэтр-директор слегка перестарался.
Знать ноты и творить музыку – это не одно и то же. – вздохнула я. – Это не формулы в математике, музыку нужно чувствовать.
Дети притихли, растерянно взирая на меня. Дело в том, что школьный оркестр существовал в Эргейл всегда, но в его обязанности входило лишь исполнение гимна на школьных праздниках. Входить в его состав не престижно и не модно, должность в оркестре выдавалась добровольно-принудительно тому, кто имел глупость отличиться на уроке музыки.
Я же решила исправить эту несправедливость и приняла руководство оркестром на себя, обрадовав этим поступком мэтра Фангри и доведя мэтра-директора до нового гневного припадка. Но помимо той кучи «дел», что не иссякает на моем столе, моим прямым занятием является культурное развитие детей в школе. Кстати, по этому поводу у нас с мэтром чаще всего прения и возникают. Понятия о культуре у нас диаметрально противоположные. А если уж совсем начистоту, то у мэтра понятия о культуре вообще отсутствуют. Увы, мэтр Легран не считал занятия творчеством такими уж необходимыми в современной жизни, и потому кружки живописи, лепки и школьный оркестр вели жизнь незаметную и малоинтересную.
Я потратила два месяца, часть нервной системы и шесть флаконов успокоительного, чтобы вымолить у Леграна участие оркестра Эргейл в ежегодном музыкальном конкурсе. Мэтр порычал, перебирая поданные мною бумаги, и все же сжалился. И вот теперь, стоя перед старательным, но неуклюжим собранием певцов и музыкантов, я все чаще задаю себе вопрос: «Зачем?». Зачем я ввязалась в это провальное предприятие? Скажу одно, в любом случае музыкальный кружок Эргейл на конкурсе запомнят. Шок тоже ведь способ врезаться в память.
Уберите ноты, – решительно заявила я и, отшвырнув палочку, зашагала к фортепиано.
А как играть? – прозвучало у меня за спиной.
По наитию, – усаживаясь перед инструментом, отозвалась я. – Музыка – это не набор закорючек на листе бумаги. Это эмоции, чувства, переживания. Одну и ту же мелодию одинаково сыграть нельзя. Это отражение настроения. Нужно почувствовать музыку, понять ее суть.
Пальцы привычно пробежались по клавишам. Одна нота, другая, они, как бусинки, нанизывались на нитку мелодии, рождая музыку. Я глянула в окно, где сквозь белесую дымку виднелись голые и черные ветви деревьев. Серел корпус общежития где-то там, в тумане. Хмуро и печально.
Бы можете подарить слушателю весенний день, теплое солнце, пение птиц, – все так же играя, сообщила я. – Бот вам синичка в ветвях березы. – И я принялась набирать гамму из высоких звуков. – А вот солнечный зайчик, отраженный рекой. Творчество, хорошие мои, это магия. Но когда это сказку творили с такими скорбными лицами?
Дети засмеялись. Микки, все это время прислушивавшаяся к моей игре, неожиданно для всех выдала соло на своем тромбоне, ввергнув в шок не только одноклассников, но и меня. Ее поддержал Майк, и вот уже веселье и смех переросли в набор бодрящих душу звуков. Неужели мы нашли тот волшебный клубочек, что приведет нас в мир музыки из хмурого царства порядка?
Давайте попробуем еще раз сыграть все от начала и до конца, – предложила я повеселевшим детям.
Я решительно схватила дирижерскую палочку, дети заняли свои места на ступенях сцены. И мы снова начали терзать барабанные перепонки всех, до кого долетала эта шедевральная какофония. Ничего, мы упорные, а на пути к совершенству это одна из самых нужных черт. Издевательство над музыкой зашло на второй виток.
Слегка ошалевшая от музицирования, но довольная и с чувством выполненного долга, я бодро шагала в сторону своего кабинета. В планах было перечитать очередную гору документов на столе, проверить присланные на рассмотрение резюме. Школе все же необходим учитель химии… Мир праху мэтра Закери. А еще нужно было перебороть злость и страх и рассказать мэтру Леграну о своих странных галлюцинациях, или видениях. Но когда это мои планы шли так, как я задумала?
Стоило мне свернуть за угол и направиться в сторону лестницы (да, медленно, но надежно), как мой тонкий, музыкальный слух уловил звуки бурного и вопиющего нарушения порядка. Звуки доносились из кабинета биологии, а открыв двери, я смогла еще и воочию убедиться, что порядок нарушают вопиющим образом. Двое подростков сцепились в драке, опрокидывая стулья и отвешивая друг другу пинки и оплеухи. Один был награжден рассеченной губой, другой красовался со свежим наливающимся синяком под глазом. Мое появление проигнорировали как сами зачинщики драки, так и их зрители, плотным кружком обступившие дерущихся.
Немедленно прекратите! – заорала я, приближаясь к катающимся по полу подросткам.
Саймон Петерс и Кларк Зайгис. Ну что же, чему я удивляюсь? Периодически приходилось разгонять этих двоих. Извечные враги, избалованный папин сынок, переведшийся к нам только в этом году, и парнишка из простой рабочей семьи. Мой невнятный писк потонул в гуле детского возбуждения, и я уже собралась продираться сквозь толпу к дерущимся. Но не пришлось.
Встать! – От этого даже мне захотелось закрыться в шкафу вместе со скелетом и чучелом горной совы.
Дети, все до одного, вытянулись по струнке, перепугано взирая туда, где за моей спиной возвышался мэтр Легран. Я даже обернуться побоялась, только сделала шаг в сторону, не желая попасть под раздачу. Мне и так влетит, мэтр обязательно найдет повод.
Бот, мэтр. Полюбуйтесь. – Услышала я скрипучий голос мэтра Карей.
Итак, вместо того чтобы разнять двух дерущихся мальчишек, этот лизоблюд рванул к директору, даже не попытавшись урегулировать проблему самостоятельно? У меня нет слов, одни восклицательные знаки.
Два шага вперед, оба! – Голос мэтра не предвещал ничего хорошего.
Мальчишки, опустив головы, замерли, зло сверля взглядами обувь. Легран стоял посреди класса и молчал. Угрожающе и зло. Такая тишина наступает перед страшными ураганами, которые сметают на свеем пути все живее. Стоя рядом с мэтром, я даже ощутила легкий холод, словно от ледяной глыбы. Надеюсь, это мои фантазии.
Что это таксе? – сквозь зубы уточнил мэтр у мальчиков.
Дети упрямо молчали. Я знала, что случилось. Все знали, что случилось, так как подобные потасовки происходили между парнями частенько. Просто Легран за этим делом застукал их впервые. Саймон тихий и скромный мальчик из простой рабочей семьи, а вот Кларк совсем другое дело. Избалованный сыночек одного из толстосумов пригорода Мэлкарса. Саймон попал в Эргейл за заслуги и знания, Кларк – за внушительную плату от щедрого батюшки.
Я жду объяснений, – все так же холодно произнес мэтр. – Кто начал этот балаган?
Пэтерс, – включил «ябеду» Кларк. – Этот чумазый кретин меня толкнул.
Сильно, видимо, толкнул, – подытожил мэтр. – Раз вы изволили валяться на полу.
Неправда, – вмешалась жавшаяся к косяку девчушка. – Пэтерс его слегка задел. Извинился. А Кларк начал его оскорблять.
Рот закрой! – прошипел Кларк.
Это правда? – уточнил угрожающим тоном мэтр.
– Я извинился, – тихо и нехотя произнес Саймон. – Но оскорбление смолчать не смог. Моя вина, мэтр, что я начал драку.
И все. Опущенные вниз глаза и больше не звука. Мальчик зло глядел себе под ноги и теребил край форменного пиджака. Гордый.
Вылетишь ты отсюда, быдло чумазое, – прошипел Кларк.
Честно, в эту конкретную минуту я остро пожалела, что палочную систему в школах отменили. Иногда ничто не может так втолковать правила и нормы, как сила, приложенная к необходимой части тела.
Извинитесь, – спокойно произнес Легран.
А я думала, он не услышал.
Я? – удивился наш некоронованный принц. – Мэтр, но это же правда. Отчего дети из знатных семей должны учиться с простым людом? Это унижает носителей древних фамилий. Имя моего рода…
Имя рода? – с кривой улыбкой рыкнул мэтр. – А какое к нему имеете отношение вы?
Как это какое? – еще не подозревая подвоха, взвился мальчик. – Я его часть. Я потомок, наследник…
Вы заготовка под личность, а не часть рода, – с презрением в каждом слове выдохнул Легран. – И будете таковым, пока своими действиями не подкрепите имя рода. А сейчас вы просто прилипала, пользующийся именем, ради которого другие гнули спины и проливали кровь. Вы для прославления своей семьи не сделали ровным счетом ничего. Скорее, делаете все, для того чтобы опозорить его.
Кларк покраснел, как рак.
Еще одна драка – и пойдете собирать чемоданы и покупать билеты домой. Оба, – холодно и бесстрастно произнес мэтр. – Я ясно выразился?
Мальчики молча кивнули.
Рассаживаемся, – хлопнув в ладоши, приказал мэтр. – У вас урок?
Послышался грохот мебели, дети спешно рассаживались за парты.
Спасибо, мэтр. А то не знал, как их и угомонить, – тарахтел Карей.
Вот я знаю, что в данном случае ему следовало промолчать. Но мэтр Карей преданно глядел на мэтра и желал получить одобрение. Ой, дурак.
Надо же, – вздернув брови, с издевкой произнес Легран. – А на что вы здесь нужны, мэтр, если даже разнимать драку за вас должен я?
Учитель биологии сник.
Вам платят жалование не только за чтение материала из книги, – продолжал нотации Легран. – Эти дети вверены вашей заботе. Потрудитесь заставить уважать себя и свои требования. Половых тряпок у нас в хозяйстве достаточно. Педагогов недочет, что меня очень огорчает.
И пока дети тупо моргали, а учитель молча краснел и умирал от стыда, мэтр Легран чеканя шаг вышел вон из класса. Я тоже поспешила ретироваться прочь и дать всем «пострадавшим от Леграна» прийти в себя.
Ноарис, только умоляю, избавьте меня от лекции на тему всеобъемлющей любви и заботы. Я устал, – не оборачиваясь ко мне, произнесло начальство и зашагало прочь по коридору.
Я, естественно, последовала за ним. Не то чтобы очень хотелось, но в наши кабинеты, увы, дорога одна.
Грубо, жестко, но должна признать – действенно, – тихо и неуверенно произнесла я.
Мэтр замер на половине шага. Обернулся, черная бровь принялась ползти вверх.
Мэса, вы ли это говорите? Я не ослышался? – с явной издевкой уточнили у меня. – А как же ваше коронное «это же дети, с ними нужно помягче»?
Я это говорила про младшие классы, у которых от ваших выговоров едва ли энурез не начался.
Легран хмуро смерил меня своим привычным взглядом заправского мясника.
Но должна признать, что во многих случаях ваша манера куда эффективнее уговоров и сюсюканий, – примирительно завершила я свою речь.
Ноарис, вы опять с перил съезжать изволили? – уточнили у меня. – Видимо, встреча со стеной была болезненной.
Мы замерли, как два дуэлянта у барьера. Оба готовые напасть и защититься, и оба осознающие, что очередной выстрел опять начнет ненужную и утомительную войну. Мэтр только что пальнул в воздух. Жест унизительный, но показывающий нежелание бить наповал. Настала моя очередь шагнуть к барьеру. Но мне тоже не хочется стрелять, я тоже устала от этой вечной огневой обороны. Легран уже раз протянул мне руку, предлагая мир. Что же, я не задумываясь шагнула навстречу, подписывая эту шаткую мировую.
Видимо, контузия еще не отпустила, – со смехом кивнула я.
Мэтр улыбнулся, растеряв свою извечную хмурость. Мы снова зашагали по коридору. Молча. Не хотелось выяснять отношения заново ни мне, ни, судя по всему, мэтру. То ли дали о себе знать пережитые совместно проблемы, то ли за эти месяцы мы с мэтром растратили все колкости, что имели. Не знаю, так ли это, или это мои фантазии, но именно та ночь в музыкальном зале изменила все. И именно слова Леграна стали тем первым шагом, что послужил примирению. И еще сейчас, шагая рядом с Леграном, я особенно четко поняла, что продолжать войну с мэтром не желаю. Странно, но эти перебранки все чаще меня угнетали.
Мэса, у вас сегодня встреча с новым претендентом на место учителя химии, – сообщила мне мэса Никс, кивая на двери моего кабинета.
Я устал кивнула и поймала насмешливый взгляд мэтра-директора. Ну да, я должна провести собеседование, дать анкету, рекомендацию и отправить несчастного к Леграну. А вот тут уже одно небо ведает, примет его в штат мэтр или нет.
Кандидат уже ждет, – понизив голос, сообщила мэса Никс.
Мэтр коварно подмигнул мне и скрылся за дверью. А я, вздыхая, отправилась обнадеживать еще одного несчастного безработного. Надо хоть в бумагах глянуть его имя.
День добрый! – заходя в кабинет, звонко сообщила я. – Прошу прощения за задержку.
За окном взвыл ветер, по стеклу ударили первые капли начинающегося дождя. Осень рыдала дни напролет, вгоняя весь мир в беспросветную тоску. Мужчина, сидевший в кресле у стола, вздрогнул и поднялся при моем появлении. Если честно, мне больше всего сейчас хотелось закрыть дверь и пойти утаптывать дорожку в парке. Пускай дождь, пускай град. Да хоть камни с неба. Что угодно, но только не беседовать с ним.
Лиа? – голос Патрика звучал для меня глухо, словно доносился из-под воды.
Наверное, это просто кровь в ушах шумела. Руки мелко задрожали, и все свои силы я тратила на то, чтобы сохранить бесстрастный вид. Мне все еще больно, но показывать эту свою слабость я не буду. Нет пути назад, и закончим на этом. Как же я устала от одних и тех же разговоров.
– Патрик, что ты здесь делаешь? – откашлявшись, произнесла я.
Я медленно двинулась к своему столу, а мой некогда горячо любимый и обожаемый супруг не мигая следил за мной.
Я вижу, ты рада моему визиту, – криво усмехнулся Патрик.
Зачем ты приехал? – обходя стол, сухо спросила я.
Патрик тяжело вздохнул, сделал пару шагов в мою сторону. Взгляд у него был затравленный и виноватый. Что же, это мило, очень мило. Может, он и осознает свою вину, но что мне с этого?
Лиа. Давай наконец поговорим с тобой. Сколько ты будешь от меня бегать? Давай забудем все и начнем жить заново.
Патрик, то, что ты порвал судебное извещение, не делает наш брак действительным. Нас развели. Мы теперь чужие люди. Ты зря приехал.
Ясные синие глаза Патрика нехорошо блеснули. Мне не нравился его взгляд. Очень. Я знала, зачем он пришел, но идти на поводу не собиралась. То, что разбито, не склеить, нельзя сделать вид, что тебя не предавали. Нельзя простить того, что тебя предал тот, кто был дороже собственной жизни.
Я просила тебя оставить меня в покое, – чувствуя жуткуюусталость, выдохнула я. – Я устала от этих бессмысленных бесед. Хватит меня преследовать. Все кончено. Мы уже год как чужие люди.
Патрик молчал. Стучал дождь по стеклу, жалобно скреблась в раму ива. Мне было холодно и одиноко стоять рядом с тем, кого я считала смыслом жизни. С тем, кого выбрала в спутники на всю жизнь. Тем, ради которого дышала и жила. Я смотрела в некогда любимые глаза и не ощущала ничего. Ни отвращения, ни презрения, ни гнева. Только пустоту там, где некогда в груди билось сердце. Кстати, именно нежелание Патрика признать наш развод и стало причиной моих частых переездов. Но я никак не ожидала, что он отыщет меня в многолюдной столице.
Почему ты не хочешь меня простить, Лиа? – тихо шепнул Патрик.
А почему ты решил, что я смогу простить? – в тон ему отозвалась я. – Уходи.
Я вышла из-за стола и направилась к двери. Я не буду повторять все эти беседы заново. Не стану слушать извинения и обещания. Не хочу. Патрик поймал меня на половине пути, больно сжав запястья, рванул на себя.
– Я о тебе заботился, дура! – заорал Патрик, для верности встряхнув меня.
больно. Как же больно. Лучше бы он ударил. Ей богу, было бы не так больно. Ведь он так и не понимает, в чем его вина, за что я так зла на него.
Отпусти меня, Пат. Ты зря приехал. – Я продолжала смотреть в сторону.
Не было сил смотреть ему в глаза. Б душе начала ворочаться задушенная за это время обида. Боль и отчаяние поднимали голову, обещая продолжить терзать меня в мои одинокие вечера, которые я коротаю, вспоминая прошедшие годы.
Ты хоть когда-нибудь меня любила? – заорал он мне в лицо.
А ты меня? – едва слышно выдохнула я.
Мы замерли, глядя друг на друга. Некогда близкие и такие далекие люди. Те, кто клялся в верности друг другу у алтаря, и те, кого чужими сделала пара фраз, брошенная в пылу ссоры.
Матушка была права на твой счет, – зло прошипел он над моим ухом. – Ты слишком высокого мнения о себе. Было бы отчего.
Я знаю, что он сейчас скажет. Он знает, куда бить, знает, где мое больное место, и он без жалости пнет меня в эту рану. Тот, кто клялся любить и оберегать меня, сейчас с удовольствием провернет в сердце нож, просто чтобы утолить свою уязвленную гордость.
Подумай, кому ты нужна? – шипел мой бывший супруг, склоняясь надо мной. – Увечная, одинокая, бесплодная. Что ты значишь в этом мире одна? Ты же умрешь одна, твоя старость будет одинокой и убогой.
Я горько усмехнулась. Потом засмеялась громче. Нет, все же я еще что-то чувствую, раз мне так больно. И я продолжала хохотать, глядя на Патрика, который с искаженным гневом лицом выплескивал на меня весь свой гнев, не стесняясь в выражениях. Как низко, как можно с каждым разом скатываться до такой мерзости и ждать, что я его прощу?
Каждый твой визит убеждает меня, что я сделала правильный выбор, – задыхаясь от душащих меня слез, шепнула я.
Он с тобой верно поступил, – прорычал Патрик. – Жаль, дело до конца не довел, ты это заслужила. Шлюха…
Я уже не так истерично хохотала, но смех и растянутые в улыбке губы не давали разрыдаться прямо здесь, прямо на глазах у Патрика. Слезы выступили на глазах ранее, чем я смогла взять себя в руки. Горькие и жгучие, они позволяли не видеть
искаженного гневом лица. Но вот боль в груди, чем заглушить ее, тлеющим угольком выжигающую душу? Куда деваться от этой боли?
Дверь с тихим скрипом открылась, являя стоящего на пороге Леграна. Мэтр был хмур. Я бы даже сказала, в гневе. Ему не составило труда расслышать весь этот мерзкий скандал слово в слово. Как же стыдно. Как же мерзко, что он слышал все, что только что говорил обо мне Патрик. Странно, но это ранило меня куда больше, чем оскорбления моего бывшего.
