Текст книги "Ловушка для невесты"
Автор книги: Анна Грейси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Из-за того, что чудом избежала этого. Находясь под чарами его поцелуя, она бы позволила ему что угодно.
Позволила? И кто же тогда перебирал руками его густые, тёмные волосы и прижимал его теснее к себе? Кто отозвался на первое прикосновение его языка в её рту возбуждённой дрожью и дотронулся своим языком до его?
И хотела большего.
Она прижала руки к своим пылающим щекам и сделала глубокий вдох. Даже лежащий на подушке с закрытыми глазами Рейф притягивал к себе.
С самого первого дня Аиша знала, что этот человек опасен. Чего она не понимала тогда, так это насколько быстро к этой опасности можно привыкнуть. Она играла с огнём, и закончиться такая игра могла только слезами. Её слезами.
Она стала перелезать через него.
Мускулистая рука поднялась, чтобы преградить ей путь.
– И что, как ты думаешь, ты делаешь? – его глаза по-прежнему были закрыты.
Аиша толкнула его. Слабости, на которую он ссылался, не было и в помине.
– Я не могу спать здесь, зная, что вы можете наброситься на меня в любую минуту.
Рейф открыл глаз и приподнял бровь.
– Наброситься? – сказал он обиженно, намекая, что он никогда не был настолько груб.
– Да, наброситься! Совсем как вы только что набросились на меня.
Он открыл оба глаза. Они слабо мерцали в темноте.
– Вы это так в Египте называете? В Англии мы зовем это поцелуем, в данном случае – поцелуем на ночь. Очаровательный обычай, вы так не считаете?
– Я этого не допущу. А теперь отпустите меня. – Она не собиралась оставаться тут и подтрунивать вместе ним. Глядя на него можно подумать, что его сила возвращается с каждой минутой.
Рейф не пошевелил ни одним мускулом.
– Я думал, ты наслаждалась им так же, как и я.
Аиша не намеревалась допускать такой опасной вещи.
– Уберите руку. Дайте мне уйти.
– Я бы понял, если бы ты не хотела, но ты хотела, так в чём тогда вред? В любом случае, мы собираемся пожениться, так зачем подвергать нас ненужному целибату? – Он казался искренне озадаченным её отказом.
Он взял её руку и начал ласкать:
– Перестань, милая, почему бы не облегчить ску… – Он внезапно остановился.
Аиша вырвала руку, раздумывая, ударить его или нет. Она знала, что он собирался сказать. Облегчить скуку их карантина. Он рассматривал соблазнение как средство избавления от скуки.
– Жаль, что тут так темно, – сказала Аиша.
Последовала краткая пауза.
– Почему? – спросил он осторожно.
– Потому что если бы вы видели выражение моего лица, то почли бы за благо отпустить меня, из-за страха, что я прикончу вас в постели.
Рейф рассмеялся:
– Но не когда ты так старалась спасти мою жизнь.
– Все мы совершаем ошибки.
– Ты сердишься, – сказал он. – Возможно, мне следовало перефразировать последнее предложение более уместно, но…
– Я не собираюсь спорить. Вам моё решение известно.
– Да, но это не ловушка, когда я прекрасно осведомлён о положении вещей и счастлив следовать ему…
Девушка свирепо на него смотрела. Счастлив следовать ему?
– Более чем счастлив, – поспешно заверил он её, очевидно, осознав свой промах. – Доволен абсолютно, уверяю тебя.
Она безмолвно кипела от злости. Безмозглый идиот!
– Либо вы даёте мне слово – слово чести! – что не будете пытаться соблазнить меня, либо я прошу капитана высадить меня на берег на Мальте.
Его брови сошлись на переносице:
– Но они же посадят тебя на карантин на Мальте.
Она пожала плечами:
– Я и здесь на карантине.
– Да, но здесь гораздо удобнее.
– По крайней мере, там меня никто не будет пытаться соблазнить.
Он фыркнул:
– Не рассчитывай на это. – Потом подумал мгновение, затем вздохнул и сказал: – Очень хорошо, я обещаю не делать ничего против твоего желания.
Она покачала головой:
– Не пойдёт. – Проблема была в том, что она хотела его поцелуя, и однажды познав его, неизвестно, что ещё она может захотеть. Аиша подозревала, что всё.
Она должна вытащить из него обещание, которое защитит её от неё самой, также как и от него.
Она хотела его, но не хотела прожить оставшуюся жизнь как женщина, заманившая его в брак обманом, и до тех пор, пока он не узнает о ней всей правды, она не могла позволить себе даже думать о том, чтобы принять его.
Кроме того, кто захочет выйти замуж за человека, который говорил об облегчении скуки? Она кинула на него свирепый взгляд. Тупица!
– Я должна получить ваше обещание, подкрепленное честью джентльмена, что вы не будете пытаться соблазнить меня. Иначе я высаживаюсь с корабля на Мальте.
– Это относится и к поцелуям?
– Никаких поцелуев. – Аиша почувствовала боль от своих слов, но ведь она знала теперь, что такое поцелуи: то, что растворяет её здравый смысл.
– Если я пообещаю, вы останетесь в кровати? Я не хочу, чтобы вы спали на полу.
– Там довольно удобно, если вы привыкли… о, что ж. Но одно неверное движение…
– Я клянусь своей честью джентльмена не делать попыток соблазнить вас.
Она должна была бы чувствовать облегчение, и она чувствовала. Но не так, как надо бы. И она, определённо, чувствовала острую боль сожаления.
Но это то, что надо было сделать, говорила она себе, пока укладывалась рядом с ним в темноте. Несмотря на его тупоголовость, она хотела Рейфа: выйти за него замуж было просто мечтой.
Но кто строит мечты на лжи?
Это всё равно, что построить дом над змеиным гнездом. Раньше или позже змея вылезет, чтобы укусить тебя, и отравит своим ядом всё, что ты построил.
Она бы с радостью вышла за него, свободная и чистая, хотя и не ради соблюдения приличий. И не для того, чтобы облегчить скуку.
Аиша не могла даже задумываться о браке всерьёз, пока Рейф не узнает, кем она на самом деле является, и кем были её родители. Тогда она вышла бы за него без колебаний… если он будет продолжать желать её, вот в чём дело.
Она была далеко не уверена в этом. Он может продолжать желать её, но не в качестве жены. Кому не знать реальную жизнь лучше, чем не дочери содержанки?
Аиша закрыла глаза и попыталась не думать о мужчине в постели рядом с собой. Она чувствовала его запах, этот замечательный, опрятный запах мыла и мужчины. Она глубоко вдохнула.
– Могу я просто объяснить, что я имел в виду под облегчением ску… уф! Нет, хорошо, оставим это… уф!
– Хватит разговоров, – сердито оборвала она.
– Хорошо, спокойной ночи! И могу ли я просто сказать, какое это удовольствие делить постель с… уф!
Рейф лежал в темноте, улыбаясь. Она всё-таки была там, где он хотел. Может не настолько близко, как хотелось бы. Он задумчиво потёр себя по рёбрам. Даже её гнев ему нравился.
Он ни капельки её не винил. Что заставило его сказать об облегчении скуки? Можно же было использовать более удачную фразу.
Что, чёрт побери, с ним происходит? Он был знаменит своим умением обращаться со словами в сухой и остроумной манере. Сейчас же, каждый раз, как он открывает при ней рот, постоянно ляпает не то.
Это всё из-за лихорадки.
Нет, подумал он, это всё из-за неё. Он был ужасно несобран, и это запутывало его мысли.
Он не подразумевал «облегчить скуку» так, как это прозвучало. Он мечтал об этом весь день, с самого карантина и возможность брака возникла: десять блаженных дней вынужденного уединения, свободных от недовольства внешнего мира, мирно протекающих в занятиях любовью, поцелуях, разговорах, поцелуях, узнавании друг друга, занятиях любовью.
Его представление об идеальном медовом месяце.
Слишком поздно объяснять это сейчас.
Теперь это будут десять дней пытки, иметь её и не иметь, спать с ней и не спать с ней.
Что, чёрт побери, с ним происходит? И становится только хуже.
Глава 15
– Вы, в самом деле, отдали бы своего первенца брату на воспитание? – поинтересовалась у Рейфа Аиша во время их последней на этот день прогулки. Впереди них, уже свыкшись с главенствующим положением, охотилась за тенью Клео.
– Что? – спросил где-то далеко витавший своими мыслями Рейф. Эти прогулки на свежем воздухе, по три раза на день, служили ему спасательным тросом – и он имел в виду вовсе не кошачий поводок безопасности. Запертый в каюте с Аишей, Рейф испытывал настоящие танталовы муки: он видел, слышал, обонял, но не мог прикоснуться и вкусить.
Каждый вечер, забираясь в кровать, Аиша – упрямица, маленькая благопристойная колючка – настаивала на том, чтобы спать с краю, грозя перебраться на пол, если он хоть на дюйм придвинется к ней.
Но во сне её тело запевало иную песенку. Во сне её тело искало его, жалось всё ближе и ближе, пока Аиша не обвивала Рейфа по всей длине: рука укладывалась ему на грудь, против сердца, щека уютно пристраивалась на плече, а ноги сплетались с его ногами. Во сне она была тёплой и мягкой, лишь его обещание отделяло их друг от друга – и это сводило его с ума. Он плохо спал и просыпался по утрам с явными признаками неутолённого желания.
– Прошу прощения, я замечтался, – произнёс он. – О чём вы спрашивали?
– Вы говорили, что намерены отдать своего первенца на воспитание брату.
– Я сказал, что об этом уговорились меж собой Лавиния и мой брат. Со мной и не советовались вовсе.
– Хорошо, а что вы?
– Отдам ли я своего ребёнка? – Рейф долго, пристально вглядывался в море. – Никогда, – спокойно произнёс он. – Нет, пока я жив и в силах защитить его.
Аиша взяла его под руку:
– Тогда почему они считают, что вы согласны?
Он помотал головой:
– Полагаю, они… в общем, Джордж, подумал, что окажет мне тем самым любезность. Возможно, он так думал оттого, что мне не сидится на одном месте, а сын встанет поперёк моего пути. – Именно в таких словах выразился Джордж.
Она нахмурилась:
– Что вы имеете ввиду?
– Он посчитал, что сын будет сдерживать меня, и моему веселью придёт конец.
После восьми лет войны Рейф и остальные действительно дали себе волю и немного порезвились. Однако в последний год «веселье» приелось и стало едва ли не… отчаянным.
Сказались годы офицерской службы: привычка нести ответственность, иметь цель в жизни, – и отрешиться от этого было нелегко. В армии Рейф редко размышлял о будущем, можно сказать, относился к этому вопросу с суеверием. Многие военные верили: нельзя загадывать на будущее – иначе не миновать гибели, и посему он жил одним днём.
Но когда война окончилась, он решил продать офицерский патент – нескончаемая муштра, которой подвергались «вояки Гайд-парка» [21] [21] «Вояки Гайд-парка» – так язвительно называли Королевскую гвардию.
[Закрыть], представлялась ему невыносимой – и думал, что займёт какую-нибудь должность в одном из фамильных поместий. Когда Рейф был ещё мальчишкой, некоторые из его дядюшек управляли разными семейными предприятиями, и он посчитал, что, пожалуй, сгодится для такого дела.
И какую пощёчину получил, поняв, что семье от него требуется лишь одно – исполнить непродолжительную роль племенного жеребца, а дальше – живи как знаешь.
Благо, ему дали это понять без враждебности и презрения, иначе ответная пощёчина от Рейфа оказалось бы довольно болезненной. Однако Джордж полагал, что оказывает брату услугу. Джордж с ног сбивался, подыскивая идеальную, в его понимании, невесту для Рейфа: такую, что не доставит последнему ни малейшего беспокойства.
И вот ведь незадача – Рейфу нравилось, когда его беспокоили.
И что печально, Рейф не мог отказаться от первого дружеского предложения брата по причине смерти их отца. Вот Рейф и сбежал, в Египет.
– Я не о сыне спрашивала, – прервала его мысли Аиша. – А что подразумевал ваш брат под тем, что вам не сидится на месте?
– Правду. У меня нет постоянного дома с тех пор… по правде говоря, и не знаю с каких. Я ещё был маленьким мальчиком. – Он нахмурился, только теперь осознав эту истину. Неужели это случилось так давно?
– Когда ваш отец отослал вас прочь. – Судя по тому, как она произнесла эту фразу, Аиша понимала, что он никогда, никогда не отошлёт прочь своё дитя.
Конечно же, он был не против пожить с бабушкой: он любил её и ему нравилось в Фокскотте. Однако сознавать, как мало он значил для собственного отца…
Ни один его ребёнок никогда не усомнится, что важен для него.
– Нет, я жил с бабушкой, и на то время это был мой дом. Дома я лишился после её смерти… – Боже правый, неужели действительно у него не было постоянного пристанища так давно?
Она изумлённо воззрилась на него.
– Но ваша семья богата, – с болью в голосе произнесла она. – Как же случилось, что у вас нет дома?
Рейф понял: она вообразила, что он вынужден был жить на улице, как и она. Он рассмеялся и обнял её за талию:
– Нет, вы нарисовали себе какую-то чудовищную картину. Уверяю вас, я пережил восхитительные времена. После бабушкиной смерти я никогда не отправлялся в Эксбридж – дом моего отца, а теперь Джорджа, – если это зависело от меня. На школьных каникулах я оставался с Гэйбом и Гарри или Люком. Потом армия стала моим домом. И с той поры я останавливаюсь у друзей, а когда я в Лондоне – снимаю квартиру.
– Отчего не купите дом?
– А зачем? – пожал он плечами. – Вдобавок он у меня уже есть – бабушка оставила свой в наследство. – О чём он узнал лишь в двадцать один год из письма, отправленного ему в Испанию семейным стряпчим. Отец назначил управляющего для поместья, а дом сдали в аренду. В присутствии Рейфа не нуждались.
– Значит, у вас есть дом.
– Нет, я владею домом. Это другое.
– Если вы владеете домом, значит, у вас может быть дом, – настаивала она. – Трудно получить жилище в собственность. Превратить его в дом – легко.
– Правда? – отозвался он. – Отлично, когда мы поженимся, вы займётесь этим превращением.
Она отстранилась.
– Говорят, завтра мы прибудем на Мальту. – Это прозвучало предупреждением. – Я спущусь первой, – поспешила произнести Аиша и зашагала к сходнóму люку.
* * *
Мальта оказалась прекрасна – остров-сокровище среди искрящихся лазурных вод, маленький бриллиант, и по сути такая же твердая и крепкая, с этими гигантскими укреплениями, встававшими из моря.
Разумеется, из-за карантина сходить на берег не позволялось, но в обмен на золото и несколько замечательных огромных черепах, пойманных моряками, на борт загрузили свежий провиант и даже несколько больших корзин, доверху наполненных спелыми фруктами.
Аиша с Рейфом прогуливались по палубе, тогда как внизу пассажиры корабля угощались черепаховым супом, жареным мясом разнообразных диких животных и свежими овощами и фруктами, поданными вместе с местными сырами. Поднимающиеся из камбуза запахи манили, а Рейф был голоден, однако им приходилось терпеть. Обедали они в последнюю очередь, после всех остальных, но Хиггинс, несомненно, позаботится о том, чтобы им достались не какие-то объедки.
С берега слышалась музыка. Какой-то праздник, по всей видимости. Аиша, оторвав одну ногу от палубы, перегнулась через планшир [22] [22] Планшир (планширь) – горизонтальный деревянный брус, стальной профиль (стальной профиль может быть обрамлён деревянным брусом) в верхней части фальшборта.
На старинных парусных судах использовался деревянный брус при изготовлении планширя или обрамления металлического планширя. На современных торговых судах и военных кораблях фальшборт обрамлён сверху стальным планширем. На пассажирских судах стальной планширь может быть обрамлён деревянным брусом.
Планширь служит наподобие перил на балконе; стальной планширь также выполняет роль ребра жесткости для фальшборта.
[Закрыть], жадно внимая звукам.
– Будьте осторожны, иначе свалитесь за борт, – предупредил Рейф. Девушка была воплощением изящества и гибкости – просто загляденье.
Аиша рассмеялась:
– Разве музыка не чудесна? – Она закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться на звуках, плывущих над водной гладью залива. – О-о! Я знаю эту мелодию, – радостно воскликнула она. – Это «Паренёк с шотландских гор» [23] [23] «Паренёк с шотландских гор» (Highland_Laddie или Hielan' Laddie) – название древней шотландской народной мелодии «If thou'lt play me fair play», и, как это бывает, на её мотив сложено много вариантов песен. И благодаря стихотворению Роберта Бернса «The Highland Lad and Lowland» она известна под названием «Паренёк с шотландских гор».
[Закрыть], и я когда-то играла её на фортепьяно. – И, напевая мотив, Аиша принялась беззвучно музицировать на гладкой поверхности планшира.
Рейфа тронуло её искреннее наслаждение таким непритязательным развлечением.
– Значит, вы умеете играть на фортепьяно, – он подталкивал Аишу к дальнейшему разговору, надеясь вызвать её на откровенность. Она так редко говорила о прошлом.
– Нет, но хотела бы, – ответила она, продолжая усердно перебирать пальцами воображаемые клавиши, радуясь, что помнит то, что, казалось, давно забыто. – Я начинала учиться, и мне нравилось, это было самым лучшим… – Она пропела мелодию и улыбнулась. – Как приятно услышать эту музыку через столько лет.
– На мой взгляд, вы очень искусны.
– Да, но только на поручнях корабля, – призналась Аиша. – Я посещала уроки всего лишь год, а потом…
– Что потом?
– Они прекратились. – Её наигрывающие мелодию пальцы сбились с ритма, и она смущенно убрала руки, а потом, словно ища, чем занять их, отвела назад волосы.
Последовало минутное молчание, прерываемое лишь тихим плеском волн и звуками города, что доносились с берега.
– Что произошло? Ваш учитель уехал? Или, может, умер?
– Миссис Уиттакер? Нет, насколько мне известно, она живёт там же и по-прежнему даёт уроки. – Аиша пожала плечами. – Она обычно давала уроки многим фра… англичанам и другим детям, жившим в том месте, не ради денег, а потому, что любила де… – Она смолкла, нахмурившись. – Нет, это она говорила, что поступает так из любви к детям, но теперь, когда я об этом вспоминаю, мне думается, всё это было ложью.
Девушка подняла взгляд на Рейфа:
– Она так суетилась надо мной, и я чувствовала, что мне очень рады и что я очень нужна… – Она вздохнула. – Ребёнку свойственно верить всему, что говорят взрослые, – изрекла Аиша потухшим голосом. – И только гораздо позже приходит понимание, что на самом деле всё совершенно иначе…
– Что произошло с миссис Уиттакер?
Она покачала головой:
– Теперь это не важно.
– Удовлетворите моё любопытство. Я хочу знать, почему прекратились такие любимые для вас уроки.
Аиша вновь пожала плечами.
– Как мне теперь видится, она питала нежные чувства к папе. Возможно, надеялась выйти за него замуж… не знаю.
– Ваш отец не разделял её чувств?
– Нет, коне… – Она запнулась. – Нет. Слышите, что это звучит? – Она перегнулась через борт и вся вытянулась, прислушиваясь к очередной песне, плывущей в воздухе, подгоняемой тёплым ночным бризом, но Рейф понимал, что это лишь предлог сменить тему разговора. Что-то произошло на тех уроках, связанное не только с неоправдавшимися вдовьими надеждами. Что-то очень личное для Аиши.
– Вы, кажется, огорчены.
– Я не знаю этой песни, но она мила, правда? – Девушка покачивалась под музыку.
Она определённо решила больше не обсуждать эту тему. Но музыка и движения Аиши натолкнули Рейфа на мысль.
– Это Штраус, – произнёс он и протянул ей руку. – Вы вальсируете, мисс Клив?
Она посмотрела на его руку и помотала головой.
– Танец? Нет, я видела, как другие танцуют, – это было частью уроков миссис Уиттакер, но я так и не добралась до этой части.
– Тогда я вас научу, – Рейф взял её за руки.
Она попыталась отпрянуть.
– Нет, я не знаю, как танцевать. – Аиша растерянно посмотрела вокруг.
Как обычно, в час их прогулок матросов на главной палубе не было. Он видел, как парочка из них занималась такелажем [24] [24] Такелаж – общее наименование всех снастей, составляющее вообще вооружение судна или вооружение рангоутного дерева. Такелаж, служащий для удержания рангоута в надлежащем положении, называется стоячим, весь же остальной – бегучим.
[Закрыть], тёмные силуэты на фоне вечернего неба, и ещё несколько, исполняя свои обязанности, сновало по баку и палубе полуюта. Корабль отчалит с приливом, и вскоре матросы заполонят палубы, но пока…
– Вас никто не увидит, – заверил он Аишу. – Давайте, вот так – раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три… – Поначалу она немного запиналась, но Рейф был превосходным танцором с многолетним опытом – он служил в штабе Веллингтона, а Денди питал известную слабость к балам, – и Аиша довольно быстро приноровилась к шагам.
Она очень легко двигалась и, можно сказать, интуитивно следовала за его движениями. Рейф видел, как её хмурая сосредоточенность мало-помалу сменялась выражением уверенности на лице, и, наконец, Аиша подняла взгляд на партнёра и одарила его ослепительной улыбкой.
– Я танцую, – воскликнула Аиша. – Я танцую и это чуде… ой! – Она наступила Рейфу на ногу и, смеясь, вернулась к строгой сосредоточенности.
Ему никогда не наскучит наблюдать за ней, думал Рейф. Настороженное выражение личика, которое он заметил у неё при первой встрече, почти испарилось. Оно возвращалось, стоило им лишь заговорить о её прошлом – скрытность Аиши навевала мрачные и тревожные мысли, – но остальное время… девушка была просто восхитительна.
Они кружились по палубе, пока не смолкла мелодия и оба они не запыхались.
Рейф отпустил Аишу и поклонился, тяжело дыша.
– Я, должно быть, постарел, – сострил он. – Хватаю воздух, словно рыба. В былые времена я мог целый день проскакать на коне, протанцевать ночь напролёт и ещё следующий день не слезать с коня.
– Это лихорадка, – заметила она ему серьёзно. – Вы едва оправились от болезни, вам нельзя перетруждаться. Лихорадка может вернуться.
Рейф прислушался к новому напеву. Тот оказался ему незнаком.
– Тогда, может, пропустим эту мелодию, миледи? – Они вернулись к поручням корабля.
– Когда же происходило то, о чём вы говорили? – поинтересовалась Аиша. – Скачки целыми днями и танцы ночи напролёт.
– В армии. Всякий в штабе Пэра или уже настоящий танцор, или вскоре станет таковым.
– Пэра? Вы имеете в виду своего отца?
Он прыснул смехом от неожиданности.
– Боже правый, нет, я знать не знаю, какой из моего отца был бы танцор. Представить не могу, чтобы он снизошёл до чего-то столь человеческого. Пэр – так мы называли Веллингтона, когда ему пожаловали титул герцога. Пэр или Денди. Естественно, обращались к нему мы «сэр» или «милорд».
– Хотите сказать, вы танцевали на войне? Когда служили?
Рейф расхохотался, увидев выражение её личика:
– Нельзя же только и делать, что воевать. Вы бы удивились, узнав, что на балу можно достичь большего, нежели на собрании. Некоторые наши самые важные сторонники были представлены Денди впервые именно на балу. Их притянули жёны – а на собраниях эти люди ни за что бы не появились.
– Понятно. Я знала, что вы много сражались, но о чём-то ином я и подумать не могла. Похоже, дипломатия добралась и до танцев.
– Всё верно. Однако Египет тоже был втянут в войну. Ваши родители сильно пострадали от Наполеоновской оккупации?
– Не знаю, – покачала она головой. – Я была слишком мала, и папа никогда не говорил об этом.
– Удивительно, что он остался. С женой и дочерью…
Аиша пожала плечами.
– Расскажите мне о своём отце. Он правда не танцевал?
– Я едва ли его знал. Он вручил мне пару флагов [25] [25] Достоверных данных о том, действительно ли вручались флаги или это всего лишь символическое понятие, не нашлось (по крайней мере, я не смогла их отыскать). Видимо, таким образом отмечалось в каком полку и батальоне будет служить данный офицер. Известно, что с 18 века в британской армии каждый батальон имел свою определенную пару знамён, с которой он шел в бой. 1-е знамя – Королевское (the King's/Queen's Colour), 2-е – Полковое (The Regimental Colour).
[Закрыть] в день, когда я вернулся из школы и…
– Флагов?
– Это значит, он купил мне офицерский чин в армии.
– Вручил в день, когда вы вернулись из школы? – Она с тревогой посмотрела на Рейфа.
Он пожал плечами:
– Ничего удивительного: младшие сыновья обычно идут или на церковную службу, или на дипломатическую, или в армию.
– И вы выбрали армию?
Он задумался. По правде говоря, его мнения никто и не спрашивал. Он был в самом деле потрясён, узнав, что должен покинуть дом, едва приехав.
Но случилось так, что в армии Рейф испытал больше счастья, чем за всё время жизни в Эксбридже. Он полюбил военную службу. К своему удивлению, Рейф понял, что ему нравится иметь чёткую и ясную цель, играть значимую роль, и он проявил себя очень хорошим бойцом, умелым организатором и искусным предводителем. Армия стала его домом.
А когда и четверо его ближайших друзей вслед за ним отправились на службу, школьная дружба окрепла – и они стали своего рода семьёй, семьёй на всю оставшуюся жизнь.
– Да, армия меня устраивала, – сказал он ей. – Сейчас, если я не ошибаюсь, звучит очередной вальс. Полагаю, у нас есть время хотя бы на один танец, прежде чем вы отправитесь переодеваться.
– Нет, – ответила Аиша с тревогой в голосе. – Думаю, мы достаточно потанцевали.
* * *
Как странно думать о миссис Уиттакер в этом месте, в этот час, размышляла ночью Аиша. Она лежала без сна на своей половине кровати, ожидая услышать глубокое, ровное дыхание Рейфа, свидетельствующее о том, что он заснул. А после и она сможет погрузиться в сон.
Это не значит, что она ему не доверяла, нет, он был человек слова, и, как обещал, не предпринял ни единой попытки соблазнить её.
В постели, имеется в виду.
Но случился ещё маленький поцелуй. И танец.
Вальс оказался своего рода обладанием: он позволял Рейфу вести её, куда тому угодно, властвовать над ней наряду с музыкой. Был неким предвкушением…
Аиша закрыла глаза, оживляя в памяти тот вальс. Стоило ей освоить шаги, как она вся отдалась движению, и ох, этому ощущению кружения в его объятиях, этому головокружительному удовольствию, отдалась музыке, его сильным рукам, его могучему телу…
Танец заставил её задуматься о настоящем обладании, происходящем между мужчиной и женщиной в постели…
Её охватило недоверие, но не к Рейфу. Это её, Аишу, чересчур влекло к мужчине, неудержимо.
Воспоминание о миссис Уиттакер пришлось как нельзя кстати.
Аише требовалось напоминание. Её соблазняли не просто поцелуй и танец. А общая картина их с Рейфом брака. Перспектива прожить с ним весь остаток жизни. Спать в одной постели, иметь возможность прикасаться к нему, как ей желалось, и принимать его ласки… Целовать его туда, куда ей хотелось, так долго и крепко, как мечталось… Иметь возможность открыть ему своё сердце и заставить открыться его сердце, делясь надеждами, мечтами и тревогами. И, если Бог благословит, родить детей. Обустроить вместе дом, создать семью. Её собственную семью.
Вот настоящее искушение.
Аишу словно окатило ушатом холодной воды, когда она вспомнила о миссис Уиттакер.
Его обещание, его предложение о замужестве, предназначалось Алисии Клив.
Миссис Уиттакер преподала Аише урок – урок жизни, когда той было девять лет. И к музыке он не имел никакого отношения.
Аиша год как брала уроки у миссис Уиттакер. Папа приводил её на уроки каждую неделю и забирал по окончании занятий. Аиша любила эти занятия и те прогулки с отцом. Они были, можно сказать, единственным временем, когда отец принадлежал только ей.
После занятий миссис Уиттакер неизменно приглашала их на чай. У неё всегда находилось что-то вкусненькое: крошечные глазированные пирожные, миндальное печенье, макаруны [26] [26] «Слово „макарун“ походит от итальянского „maccherone“ и венецианского „macarone“ (означающего тонкую пасту), отсюда и берет свое название слово „макароны“, сказано в Larousse Gastronomique, энциклопедии французской кулинарии. Многие источники прослеживают корни выпечки до итальянского рецепта времен Ренессанса или же группы французских монахов, которые моделировали десерт по форме своих пупков.
Макаруны готовят с помощью яичных белков, молотого миндаля и сахара. Твердые внешние половинки скрепляются вместе благодаря мягкой кремообразной прослойке, которая может состоять из чего угодно, начиная от фруктового пюре и заканчивая шоколадной помадкой. Макаруны обычно имеют фруктовые вкусы, также вкус фисташек, шоколада, а иногда более экзотичные вариации такие как, например, фиалковые, с фуа грой и белыми трюфелями. Французское лакомство не нужно путать с тянучим десертом из сладкого кокоса.
[Закрыть], и настоящий английский чай.
Миссис Уиттакер называла её Алиса, дорогая Алиса или милая Алиса – и никогда Аиша. Папа говорил ей не обращать на это внимание и откликаться в любом случае, как бы ни назвала её миссис Уиттакер.
Каждый месяц миссис Уиттакер устраивала музыкальный вечер, как она это называла, только происходил он днём. Аише ещё ни разу не довелось его посетить, хотя она всё о нём знала. Приглашались лучшие подопечные миссис Уиттакер и их родители, и они, ученики, устраивали маленький концерт. Самой волнующей частью были дуэты.
Каждый месяц двое специально отобранных учеников разучивали свои партии дуэта. И только на концерте они слышали, как звучит окончательный кусочек, когда садились за инструмент с другим учеником и каждый играл свою часть.
Аиша до сих пор помнила, какое испытала волнение, когда наконец и её пригласили на музыкальный вечер и оказали честь, доверив выучить партию. Как трудилась, зная, что в конце месяца будет играть свой первый концерт, участвовать в вожделенном дуэте.
А потом последовал первый удар: папа и мама решили отправиться в Иерусалим, и поэтому папа не мог присутствовать на концерте. Мама никогда не посещала подобные мероприятия: она стеснялась общества из-за своих шрамов на щеке. Аиша всегда мирилась с этим… до сего момента.
– Будут и другие концерты, моя дорогая, – успокаивал её отец. Он с мамой был очень воодушевлён предстоящей поездкой.
Второй удар наступил, когда папа сказал, что Аиша не должна посещать уроки вообще, пока он в отъезде.
Оглядываясь назад, Аиша понимала: папа знал, что делал. Тогда же она думала, что её жизнь рухнула, что её больше никогда не пригласят на музыкальные вечера миссис Уиттакер, не говоря уже о том, чтобы играть дуэт…
Она оказалась права, но вовсе не по той причине, которую нарисовало её воображение, воображение девятилетней девочки.
Родители отбыли в Иерусалим, и, когда пришло время её еженедельных уроков, Аиша настояла на том, чтобы её сопроводил туда кто-то из прислуги. Не Ратиб, который обычно присматривал за ней, и не Йорги, который остался на хозяйстве, – они могли прекрасно знать об указании её отца, – а Минна, самая юная из слуг, которая была глупенькой, легкомысленной и смешливой.
Аиша никогда прежде не выказывала непослушания своему отцу. Миссис Уиттакер была удивлена, что Аиша пришла без папы, но урок состоялся, хотя привычного чаепития не последовало.
На следующей неделе миссис Уиттакер расспрашивала её о маме – вопрос за вопросом. Прежде она ни о чём не спрашивала Аишу. После она, сославшись на головную боль, быстро завершила урок. В тот момент Аише не показалось это странным.
Наступил день концерта, и она надела самый лучший свой наряд. Аиша вошла с группой прочих приглашённых.
– Сядь тут и не двигайся, – сказал ей миссис Уиттакер, указывая на место в углу.
Аиша ждала, волновалась, нервничала… Она смотрела, как приходят другие ученики с родителями, и улыбалась им, гадая, кто же будет её партнёром по дуэту. Она знала не многих детей. Аиша наблюдала за ними со своего стула, размышляя, станет ли кто-то из них её другом. Ей страсть как хотелось иметь друга своего возраста.
Концерт начался. Аиша слушала, смотрела и ждала.
Наступил антракт. Все пили чай или лимонад и ели пирожные. Аиша встала, чтобы попить, – у неё пересохло во рту от волнения, – но миссис Уиттакер шикнула на неё:
– Я же сказала – сиди. – И она села.
Никто не заговаривал с Аишей. Ни словечка никто не сказал. Только слышались перешёптывания, и люди, беседуя друг с другом, украдкой оглядывались на неё. Что она такого сделала?
Вторая часть концерта подходила к концу; остался лишь один номер – дуэт. Встала девочка с длинными золотыми локонами. Она нервно разглаживала платье. Аиша тоже поднялась.
– Мне жаль, Сьюзен, дорогая, твой партнёр по дуэту не появился, – произнесла миссис Уиттакер. – Концерт окончен.
– Но… – начала Аиша.
– Аиша, поди и подожди на кухне, – резко заявила миссис Уиттакер. – Остальные дети могут перейти в столовую, где накрыты столы с закусками.
Огорчённая и сбитая с толку, Аиша отправилась на кухню, где ожидала Минна. Прочие слуги таращились на Аишу. Никто с ней не говорил.
Немного позже пришёл слуга и сказал Минне:
– Хозяйка велела, чтобы ты немедля отвела девочку домой.
– Мне надо только забрать ноты, – сказала Аиша, сражаясь со слезами, и побежала в гостиную за сумкой для нот.
В холле стояло несколько детей, включая и девочку Сьюзен, которая, судя по её глазам, плакала. Аиша подошла к ней, чтобы утешить, – её тоже лишили минуты славы, к которой она так усердно готовилась.
– Ух! Убирайся, ты, грязное создание! – воскликнула Сьюзен. – Не смей прикасаться ко мне.
Аиша стала оглядывать платье, думая, что, должно быть, нечаянно испачкала его на кухне. Но оно было чистым, без единого пятнышка, таким, каким она его надела. Она предприняла новую попытку.
– Убирайся! – завизжала Сьюзен. – Нам нельзя разговаривать с тобой. Тебя даже быть здесь не должно!
Едва сдерживая слёзы, Аиша толкнула дверь из гостиной и тут услышала чьи-то слова:
– Так кто она, вы говорите?
И ответ миссис Уиттакер:
– Она побочный ребенок Генри Клива, маленькая нагульная мерзавка… дочь невольницы. Меня в жизни ещё так не обманывали.
Аиша понятия не имела, что значит побочный ребёнок и нагульная, но по тону миссис Уиттакер поняла, что та её ненавидит. Как и ненавидят все остальные присутствующие.
