Текст книги "Перепутья Александры (СИ)"

Автор книги: Анна Бахтиярова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

   – Простите его, дурака окаянного, – услышали мы знакомую Златину фразу, правда на этот раз звучала она горько и отдавалась в сердцах острой болью. Можно было сколько угодно твердить о том, что никто точно не знает, куда уводит людей Пелена. Мы-то поняли куда. И ОТТУДА еще точно никто не возвращался.

   – Простить?! – возмутилась Варя. – Как такое можно простить?!

   – Можно, – заверила Злата. – Не прощеные деяния отравляют душу. Поэтому надо уметь прощать даже врагов.

   – Что же теперь делать? – спросил Михаил. – Есть способ спрятаться от Пелены.

   К его ужасу Злата покачала головой.

   Я понятия не имела, что делать Михаилу или Варе. Зато стало ясно, как должна поступить я. Отправиться туда, куда в ближайшее время не собиралась. Варвара прочитала выбранный маршрут по моему лицу и коротко кивнула. Я не знала, одобряет ли балерина мое решение. Но этим едва заметным движением головы, она дала понять, что не станет ни отговаривать, ни сопровождать.

   Однако без попутчика все же не обошлось. Я поняла, что мне сели на хвост слишком поздно. Вместе с пушечным выстрелом, уносящим меня в парк Дунайского, я услышала переливы колокольного звона.

   ****

   2010 год

   – Ты уверена, что не ошиблась?

   – В чем? – непроизвольно огрызнулась я на шефа, ходившего туда-сюда по крохотному кабинету. Пространства было так мало, что от окна до двери он успевал сделать шагов пять-шесть максимум. – В том, что меня никто не бил, и я не прикладывалась лицом об дверь?

   Семеныч пропустил выпад мимо ушей.

   – Ты уверена, что спала?

   Я не сразу сообразила, что он сделал ударение на последнее слово, и продолжила вести себя крайне невежливо. Еще бы, за окном глубокая ночь, а я так глаз и не сомкнула. Дрема в театре не в счет!

   – Нет, йошкин кот, я бодрствовала, да так задумалась, что полбалета проглядела! – выдала я, ударяя кулаками по коленям, обтянутым черной тканью вечернего платья. И вот тут до моего пришибленного, страдающего от хронического недосыпа, рассудка дошло, на какую неприятную мысль пытается натолкнуть меня начальник. Я отчаянно замотала головой и замахала руками, выражая тем самым протест всеми доступными мне в данную минуту способами. – Нет. Невозможно. Это очень неправильный вывод, – под словом "неправильный" я, кстати, подразумевала "опасный". – Войти в Поток спонтанно, без спутника! Шеф?! – я умоляюще посмотрела на Семеныча, призывая его опровергнуть жуткие выводы.

   Однако начальник поверг меня в еще больший шок.

   – Предпочитаешь думать, что Поток забрал тебя из сна? – Павел Семенович, наконец, сел и внимательно посмотрел мне в глаза. – Неужели, такой поворот тебе больше по вкусу?

   Похоже, вариант об обычном сне начальник даже не рассматривал. С другой стороны, синяк-то был налицо. Вернее, на пол-лица...

   – Но как же... Ведь тогда? – я никак не могла выразить мысль человеческим языком. Настолько она меня напугала!

   – Вот именно! – провозгласил шеф. Затем по его лицу пробежала тень. Он снял очки и, щурясь, посмотрел в сторону. Я уже не раз наблюдала подобное и знала, сейчас он скажет нечто совершенно убийственное. Но Семеныч вдруг выдал такое, что уже просто ни в какие ворота даже с мылом бы не протиснулось. – Я иногда думаю, что мы вторглись в такую область, где нас не ждали ни при каких обстоятельствах. Мы семь лет надоедали им своим присутствием. И теперь они разозлился всерьез.

   – Но шеф! – я не верила ушам.

   – Саша, ты и сама это понимаешь. Что мы знаем о Потоке? И о них? Возможно, лишь то, что нам позволяют знать. Мы видим лишь верхушку айсберга. Каждый раз, заходя туда, ты рискуешь не вернуться. А теперь еще эта девочка Алиса и твой спонтанный переход.

   – Уж не подумываете ли вы свернуть исследования? – по телу от негодования прошла судорога.

   – Я эту мысль не рассматривал. Пока, – Семеныч и не думал смущаться. – Вот что. Езжай домой, и хорошенько выспись.

   – А как же Кирилл и Алиса?! Я потеряю целую ночь! Шеф!

   – Сегодня ты не в состоянии разгуливать по слоям, – отрезал Семеныч тоном, не терпящим возражений. Даже аргументированных. – Завтра займешься Кириллом. И только Кириллом.

   – Но...

   – Забудь об Алисе.

   – Но...

   – Понимаю. Жестоко, – Семеныч не оправдывался. Он констатировал факт. – У нас были десятки таких Алис. И будет еще столько же. А ты ТАКАЯ одна...

   Из серого девятиэтажного здания я выходила, кипя от злости. Умом я понимала, что шеф прав. Несмотря на годы кропотливой работы, Поток оставался вражеской, малоизученной территорией. И, наверное, жизнь одного спутника не стоила сотен других, которые я могла спасти в будущем. Но душа не желала соглашаться категорически. Я уже говорила, по неведомой причине Алиса стала для меня особенной. И я была готова рисковать.

   А кое в чем начальник и вовсе ошибался. ТАКАЯ я не в единственном экземпляре. Мы оба знали, по крайней мере, еще одного человека с даром. Да, она больше не хотела его использовать, но это не отменяло ее способностей. В некоторых аспектах они даже превосходили мои. Она гораздо лучше справлялась с поиском. Видела страхи, недоступные мне. Вот только, в отличие от меня, не могла общаться со спутниками. Для них она оставалась невидимкой. Легким порывом ветра, не более.

   Может, стоит привлечь ее к делу Алисы? Конечно, я последний человек во вселенной, с которым она захочет общаться. Но разве жизнь маленькой девочки не важнее старых, пусть так и не заживших, ран?

   Сколько ей сейчас? Двадцать пять? Впрочем, какая разница. Она и в двенадцать готова была придти на помощь незнакомым людям. И восемнадцать тоже.

   Последние семь лет она считает, что я отняла ее любимого. И, что еще ужаснее – сделала неправильный выбор, когда настал момент принимать самое важное в жизни решение. Думаю, через первое, девушка с Даром способна переступить. Второго не простит никогда. Как и я сама. Пусть выбор и был единственным верным...

   Решено. Утром я позвоню Свете. Той Свете, которая бескорыстно помогала мне в первом путешествии по Потоку. Свете, которой я спасла жизнь. Свете, которая никогда меня не простит. Потому что я была не врагом. Я была другом. А друга прощать в стократ труднее.

   Глава 6. Представление Дунайского

   1997 год

   – Что ты натворила?! – обрушила я на хлопающую глазами Свету всю злость, горечь и усталость. – Кто тебя просил перемещаться со мной?!

   – Ты... ты... – девочка растерянно наблюдала, как я пинаю в разные стороны мусор, вывалившийся из урны, которую сама и опрокинула минутой ранее в порыве распиравших чувств. – Ты не готова к Перепутьям, Саша, – закончила Света под скрежет катящейся по асфальту бутылки из-под лимонада.

   – О! Ты у нас теперь главный эксперт по Перепутьям! – очередной пинок и коробка, содержавшая некогда кукурузные палочки, эффектно пролетев метра три, приземлилась на газоне. – Ты вокруг погляди! – вслед картонке отправился сдутый красный мяч. – Теперь мне точно ничего не покажут! – взмах ногой, и мой вой огласил округу, ибо вместо пластмассовой машинки без колес я угодила по урне. Соприкосновение с железякой пальцы в полной мере прочувствовали даже через кроссовку. – Не покажут, – повторила я, силясь сдержать слезы, навернувшиеся на глаза от боли.

   На демонстрацию Перепутий, действительно, рассчитывать не приходилось. Жизнь в парке аттракционов замерла. Не остановилась, а именно замерла. Призраки (вернее, существа) никуда не исчезли. Просто застыли в нелепых позах, словно кто-то легким движением руки прекратил бег времени. Особенно выделялся грузный дядька, не вовремя споткнувшийся о брошенный кем-то из детей самокат. В любой другой момент я бы вдоволь посмеялась над тем, как раскинув руки и выпучив глаза, мужик завис в падении. Но не теперь.

   Слишком зла на Свету. За то, что отправившись за мной, успела поколебать мою решимость встретиться с Дунайским. А еще на себя! За то, что перетрусила за собственную жизнь куда больше, нежели сожалела о погибшем мальчике. Почему мы – люди, такие? Вечно печемся о собственной шкуре? Пусть беда стрясается с кем-то другим. Мы даже посочувствуем, выдавим слезу, посетуем на несправедливость мира. А как сами попадем под раздачу, гневно вопрошаем небеса, дескать, чем мы хуже остальных? За что нам – замечательным и выдающимся – такие напасти? Лучше б к соседям заглянули, они больше заслужили.

   Вот и я рванула к иллюзионисту, заботясь лишь о сохранности своей жизни. Какое мне дело до всего мира? До Вари с Михаилом? До девочки Светы, которой, по словам Златы, сам Бог велел, бежать из Потока? Вот поэтому так горько на душе. От осознания собственного эгоизма. Потому и пинаю мусор и ору на ни в чем неповинную девочку, переживающую за мою же безопасность.

   – Уходи, – я все-таки сбавила обороты, хотя тон оставался далеким от дружелюбного.

   – Ты не готова, – продолжила упрямиться Света. – Перепутья – это не просто.

   Как будто без нее не знаю! Еще не забыла, как билась в истерике при одном упоминании мастера иллюзий. А загремев к нему в шатер, не смела глаз открыть и молила о пощаде. Но выказывать слабость я сейчас не собиралась. Ершистый характер проявился, как нельзя, кстати.

   – Если ты боишься своих Перепутий, не значит, что и другие струсят! – заявила я, чем заставила Свету тяжко вздохнуть.

   – Я не боюсь, Саша, – девочка принялась теребить подол сарафанчика. – Мир Страха помог перестать. Но я не понимаю, что должна сделать. Поэтому, и топчусь на месте.

   – Как это? – оказалось, сбить с меня спесь проще простого. Мне вмиг стало ясно, что гораздо полезнее послушать Свету, нежели испытывать на прочность голосовые связки.

   Девочка только этого и ждала. Терпеливо снося срывающиеся с языка вопросы, принялась рассказывать свою историю.

   Последним, что помнила Света, прежде чем оказаться в Потоке, была ссора из-за туфель, которая в конечном итоге и стала отправной точкой для ее Перепутий.

   Впервые памятную обувку (нежно-бежевые остроносые туфельки с двумя тоненькими ремешками, изящные и легкие, как у принцессы) Света увидела на девочке в метро. Обладательница сногсшибательной обуви сидела, закинув ногу на ногу, и деловито покачивала лодыжкой. Света пялилась на туфли всю дорогу, ломая голову, как убедить маму раскошелиться. Две пары обуви, как назло, были куплены неделю назад. Третью родители однозначно сочтут перебором.

   Скрепя сердце девочка запретила себе думать о запавших в душу туфельках, пока через пару дней не увидела их в магазине, куда зашла вместе с мамой и 16-летней сестрой.

   – Клевые! – одобрила Натка, проследив за восторженным взглядом младшенькой. Сама она теперь носила совсем другую обувь – на высоченном каблуке, но и детскую моду подзабыть не успела.

   – Мам, ну мам, – плаксиво затянула Света. В ответ, естественно, услышала напоминание о недавно совершенных покупках и предложение, вести себя как взрослая девочка. Особенно в публичном месте. Пришлось умолкнуть на полуслове.

   Однако Света свято верила в поговорку о капле, способной отточить камень, поэтому с завидным постоянством заводила разговор о новой обуви. Неизвестно чем бы кончилось дело (все-таки упрямство и умение стоять на своем дочь унаследовала от матери) если бы папу вдруг не повысили на работе и на радостях он не решил одарить все семейство.

   На следующее утро Света, гордо задрав нос, шагала в школу в новых туфлях. Теперь все девчонки лопнут от зависти. Особенно Маринка Глебова и ее свита.

   Маринка слыла главной врединой и задавакой в классе, причем за дело. А еще первой модницей, и тоже не без оснований. Родители исполняли любой дочкин каприз, поэтому ее гардероб пополнялся под влиянием каждого писка моды без исключения. Появляясь в очередной обновке, Маринка высокомерно выслушивала комплементы (чаще лживые) от свиты: Кати, Лели и Алины, и старалась не показать, насколько млеет от похвал. А потом весь день только и замечала, будто между делом: "Катьк, тебе не кажется, что этот цвет меня бледнит?" "Алин, посмотри, складочки сзади не помялись?".

   Натка только хохотала, когда Света потрясала кулачками и пыхтела от злости, мол, неужели Глебова не видит, что юбка топорщится, а новые брючки еще больше уродуют и без того короткие ноги?! Зато внешний вид остальных одноклассниц Маринка обсуждала не стесняясь. Особенно часто на ее острый язычок попадалась Света.

   – Перестань переживать, – махала рукой Натка. – Над вашей Глебовой все старшеклассники потешаются. Пугало неуклюжее!

   Но Света все равно расстраивалась. Надоели Маринкины придирки и глупое хихиканье ее подружек за спиной. Поэтому и решила: сегодня непременно все сложится иначе. Пусть на один день, но и Светина обновка станет предметом всеобщего внимания!

   Так и случилось. Только совершенно в ином контексте, нежели предполагала девочка. По пресловутому закону подлости, Глебова тоже заявилась в школу в новой обуви. И не просто в новой, а точь-в-точь, как у Светы. Правда, на ней остроносые туфельки принцессы, сидели гораздо хуже, что не преминули отметить все одноклассницы.

   Ажиотаж разгорелся нешуточный. В классе не смущаясь, сравнивали Светины и Маринкины лодыжки, отчего Глебова с каждым уроком все больше свирепела, плевалась на свиту и даже поругалась на пустом месте с математичкой, чем заслужила гневный приказ пригласить в школу родителей.

   Света сидела тихо, как мышь, дабы не обострять и без того непростую ситуацию. Но не помогло. После уроков Маринка с подружками зажали ее на лестнице.

   – Обнаглела, Тимофеева! – гаркнула коротконогая предводительница Свете в лицо. В тот же миг кто-то из свиты больно дернул за косичку и ткнул в бок. – Снимай туфли! Босиком домой пойдешь!

   Света яростно замотала головой. Еще чего!

   – Снимай, хуже будет, – вторила заводиле писклявым голосом Лелька. Алинка – как самая крупная из подруг, прижала Свету к стене, буквально навалившись всей тушей. Катька помогала ей чем могла. Несмотря на худобу, руки у нее на поверку оказались весьма крепкими и цепкими – не вывернешься.

   – Лелька, давай маркер! – скомандовала Глебова.

   У Светы дух перехватило. Что задумали, а! Испортить новые туфли! Поди потом ототри! Вон уборщицы стены чем только не отмывали! В итоге заново красить пришлось!

   Пока Лелька копошилась в сумке в поисках пакостного орудия, Свету взяло такое зло, что и силы откуда-то появились, и смекалка. Прицелившись почти наугад, девочка хорошенько пнула Катьку в неприкрытую щиколотку острым носком туфли. Та взревела белугой, тут же ослабив хватку. Не теряя ни секунды, пленница выдернула руку и основательно заехала Алине в нос. Тушка моментально отстранилась.

   Света кинулась наутек вниз по лестнице.

   – Стой! Убью! – крики вслед сопровождались дробным топотом. Света слышала бойкие удары об пол четырех пар ног. Значит, травмированные противницы быстро пришли в себя и присоединились к погоне, еще больше озлобившись.

   В панике девочка пропустила нужный пролет и проскочила мимо первого этажа на цокольный. Плохо понимая, что делает, принялась торкаться во все двери подряд, увы, закрытые. Значит, никто не поможет!

   Что случилось дальше, Света не поняла. Кто-то схватил ее за шиворот и больно ударил между лопаток. А потом... потом девочка очнулась в Потоке.

   – Это и стало моим Перепутьем, – объяснила она мне. – Я слышала звуки погони. Бегала и толкала двери. Но ни одна так и не открылась. До Тени и Страха.

   Я вспомнила Светин рассказ, как из-за энергетического сгустка она стала уязвима для миров Страха. Но тогда девочка умолчала о том, что увидела.

   – Темноту, – проговорила она дрогнувшим голосом. – Сплошную, непроглядную темноту. Даже ночью, когда глаза привыкают, можно многое разглядеть. А тут ничего! Но я точно знаю, что вокруг находились люди. Я слышала их голоса, натыкалась на разные предметы, но видеть ничего не могла! – Света шмыгнула носом. – Теперь, то же самое происходит в Перепутьях. Двери стали открываться, но за ними всегда мрак. Я много раз в него заходила, но так и не поняла, чего ОНИ от меня хотят! Злата говорит, только я сама могу догадаться или вспомнить то, что прячет подсознание. Но не выходит!

   – Что ты пытаешься сказать, Света? – насторожилась я.

   – Только то, что всем твердит Злата Васильевна, – девочка скривила губы. – Она считает: чтобы справиться с Перепутьями, надо перестать бояться правды. Какой бы горькой или страшной она не была.

   – Что это значит?

   – Понятия не имею. Я ведь так и не прошла свои Перепутья. Поэтому решай сама, готова ли ты. У тебя даже убежища нет, чтобы спрятаться, если станет невмоготу.

   На очередное проявление заботы, я снова ответила возмущением. Быть может, я и не совсем готова к Перепутьям, но назад точно не вернусь. И подумаешь, убежища нет! Я, по-прежнему, не желала обзаводиться оным клочком Поточной земли. В прошлый раз сбежала же от Дунайского, когда захотела. Ну окунули в фонтан и с Тенью познакомили. Не с Пеленой же!

   Света пожала плечами, мол, как знаешь. Пожелала удачи и растворилась в воздухе.

   Едва стихли серебряные звуки колокольчиков, парк ожил. Существа даже не почувствовали, что бог весть сколько времени провели без движения. Как ни в чем ни бывало, продолжили заниматься своими делами. Грузный дядька шмякнулся об асфальт, а поднявшись, от всей души пнул самокат, отчего тот с жалобным скрежетом откатился в сторону.

   – Явилась? – довольно поинтересовался за спиной клоун.

   – Глаза нарисованные протри, прежде чем задавать глупые вопросы, – огрызнулась я. Пусть не ждет, что я буду перед ним расшаркиваться.

   – Иди в шатер, коли не передумала, – злорадно усмехнулась кукла. И ручки потерла.

   Вот и пойду! Не надейтесь, что перетрушу. Теперь выдержать испытание Дунайского стало делом принципа. Не говоря уже о нежелании умирать. В конце концов, что такого мне могут показать? Я точно знаю, ничего ужасного в моей жизни не случалось!

   От этой мысли идти на ватных ногах к шатру стало чуточку легче.

   "Но ты же понятия не имеешь, как загремела в Поток", – некстати напомнил внутренний голос. – "Наверное, тогда и стряслось что-то совершенно нехорошее".

   Я вздрогнула. Потом отмела мелькнувшую в голове мысль о побеге, как трусливую, а, значит, неприемлемую.

   "Ну и пусть! Не сахарная, не растаю!" – решила я и зашагала бодрее.

   Как около шатра, так и внутри было не протолкнуться. Но не для меня. Находиться рядом со мной существа не желали и резво освобождали дорогу. Придирчиво окинув зрительный зал, я приглядела место на последнем ряду – аккурат у выхода. Бежать я все еще не собиралась, однако страховка не помешает никогда.

   – Не пойдет, – заявил материализовавшийся из воздуха клоун.

   – Это еще почему? – рассердилась я. – Какая разница, где сидеть?

   – Иначе ничего не увидишь, – зловредная кукла назидательно приподняла одну бровь. – Первый ряд, четырнадцатое место. Там ты сидела в прошлый раз.

   Та-а-ак! Значит, я правильно угадала, что на 23-м автобусе, которым сроду не пользовалась, поехала к Дунайскому. Именно о его представлении шла речь в синем рекламном листке. Но почему? Подобные балаганы меня сроду не интересовали. Да и культурной программы, устраиваемой Бастиндой, хватало сполна. Вот ведь довели ребенка нападками в то кошмарное утро!

   Бросив гневный взгляд на клоуна, а затем тоскливый на выход, я поплелась к сцене. Уселась в кресло с номером четырнадцать на металлическом ромбике и сердито уставилась на серебряные звезды на бархатной синей ткани. Так и быть. Подождем вашего мастера иллюзий!

   Но прежде, чем началось представление, мне пришлось пережить новое потрясение.

   – Саша, ну потерпи еще! Какая же ты непоседа! – нежданно-негаданно проговорил едва ли не в ухо мелодичный женский голос.

   Кажется, от его звука все органы перемешались и провалились. Первым о пол ударилось сердце. Чувствуя, что сейчас упаду в обморок, я посмотрела на соседнее кресло, которое еще минуту назад пустовало, как и ближайшие рядов пять. Теперь же там сидела рыжеволосая женщина, которая, чуточку нахмурив дугообразные брови, погрозила мне пальцем. Отправиться в забытье захотелось еще сильнее.

   Я дернулась и поняла, что появление умершей десять лет назад матери, не единственный сюрприз. Со мной тоже что-то случилось. Я была уже не совсем я. Уменьшилась в размерах, превратившись в девочку лет шести – в желтом платьице с ромашками.

   Да что же это?! Как же...

   – Маааам!

   – Саша, не ной. Ты же сама хотела посмотреть фокусы.

   Женщина устало провела тыльной стороной ладони по лбу. Ее огненные волосы, точь-в-точь как мои, были собраны в узел на затылке. Несколько выбившихся прядей падали на лицо и обтянутые черной водолазкой плечи, нисколечко не портя прическу, а, напротив, придавая ей налет романтики. Мама была очень похожа на меня (вернее, я на нее), но в то же время разительно отличалась. Черты лица мягче, спокойнее, глаза зеленые, светлые, нос гораздо короче моего, а губы тоньше.

   – Смотри, занавес поднимается, – зашептала она. – Сейчас выйдет иллюзионист. Я тебе объясняла, это дядя, который фокусы показывает.

   Синий бархат поехал вверх, но я не думала переводить взгляд на сцену. Во все глаза продолжала смотреть на маму, которая не могла сидеть рядом со мной, но тем не менее сидела. Как живая!

   И тут до меня, наконец, дошло. Парк Дунайского не являлся недавним прошлым, как я себе внушила. Он – мое детское воспоминание, которое я по какой-то неведомой и непонятной причине умудрилась забыть. А сейчас меня в него вернули. Поэтому я вижу маму. Значит, и в прошлый раз она была здесь вместе со мной!

   – Дамы и господа! – оглушил голос ведущего. – Встречайте! Несравненный мастер иллюзий – Аркадий Дунайский!

   Мама заулыбалась и принялась вместе с остальными зрителями аплодировать. Я же, собрав волю в кулак, посмотрела на сцену. Коротышка в цилиндре и фраке уже красовался перед публикой. Странно, но теперь он не вызывал страха. Обычный среднестатистический мужичок с носом-картошкой и дежурной улыбкой.

   Он стащил головной убор, перевернул его, продемонстрировав залу пустое дно, затем двумя пальцами выудил из нагрудного кармашка платок. Показательно вздохнув, протер им лоб, а затем накрыл цилиндр. Оттуда, как из рога изобилия, посыпались разные предметы: шарики, цветные ленты, букеты. Один из них в ловких руках иллюзиониста мгновенно превратился в белого голубя.

   Мне быстро наскучили детские фокусы Дунайского. Пусть я и заключена в тело ребенка, но сознание в голове все еще мое собственное. Поэтому я снова принялась рассматривать маму. Как же хотелось поговорить с ней, столько вопросов задать. Но она не ответит. Ненастоящая. Даже не существо, а лишь воспоминание.

   Какая же она красивая! А как ей идет улыбка! Но откуда взялась грусть в глазах и вертикальная морщинка на лбу? Мне казалось, мы были счастливой семьей...

   Вообще-то я плохо помню то лето. Последнее для мамы. Я сильно заболела, простудилась в разгар жары. Врачи пропустили осложнение. В итоге провела в больнице два месяца, то выздоравливая, то снова заболевая. Спасибо бабушке! Она не отходила ни на шаг. Папа однажды сказал, что только ее нежелание сдаваться и вытащило меня из могилы.

   Потом я привыкала к мысли, что мы с папой остались вдвоем. Мне, как и многим детям, говорили, что мама уехала и вернется нескоро. Но я знала, что это не так. Я поняла правду с первого дня. И училась с ней жить. А через пять лет к нам переехали Бастинда с Вовой.

   Из череды грустных воспоминаний вырвал голос мастера иллюзий.

   – А теперь – самый главный фокус! Для него мне понадобиться маленький помощник. А лучше помощница. Поможешь дяде показать фокус?

   Я не сразу поняла, что Дунайский обращается ко мне. Еще бы! Огненно-рыжая девочка в первом ряду наверняка выделялась. Я приготовилась открыть рот, чтобы предложить фокуснику переключить внимание на другого ребенка, но стряслось нечто совершенно неожиданное. Тело вопреки моему желанию поднялось и отправилось прямиком на сцену. Я хотела остановиться и не могла. Приказывала ногам шагать обратно, но они не слушались.

   – Как тебя зовут, милая? – осведомился иллюзионист, подсовывая под нос микрофон.

   – Саша, – представилась я детским голосочком, причем рот открывался без моего участия.

   Вот засада! Я не могла контролировать это тело. Являлась лишь наблюдателем, лишенным возможности сопротивляться и даже высказывать точку зрения. Плохо! Ведь чем бы ни кончилась демонстрация, придется ее досмотреть. Повернуть назад не получится! Замуровали!

   – Сашенька, держи! – Дунайский сунул в руки щенка, который не преминул ткнуться мокрым носом в щеку, заставив залиться смехом. – Его зовут Граф.

   – Граф, – фыркнула я. Слово показалось забавным.

   – Теперь мы поиграем в прятки. Ты любишь прятки, Саша?

   – Да! – какой же ребенок их не любит. Дай только волю, всю пыль в квартире соберет, пролезая в самые непостижимые и труднодоступные места.

   – Тогда вы вместе с Графом спрячетесь в шкафу, а мы все вместе будем вас искать.

   "Не пойду в шкаф!" – объявило "взрослое" подсознание, заставив меня снова не на шутку перетрусить, как в первое посещение парка аттракционов с Варей и Михаилом. Однако мелкая "я" радостно закивала.

   Мебель, в которую мне предстояло отправиться, уже поджидала на сцене. Высокая, громоздкая с двумя скрипучими дверцами. Я оглянулась на маму, она подбадривающе улыбнулась. Стиснув щенка, я шагнула в шкаф. Внутри было темновато, но ни капельки не страшно. По крайней мере, младшей мне. Она уселась, скрестив ноги, и принялась укачивать Графа, напевая ему колыбельную. Даже не заметила, как внутренняя часть шкафа поехала вниз, будто лифт. Меня настоящую сей факт тоже не удивил. Яснее ясного, фокусник сплавил ребенка, чтобы продемонстрировать залу чудо-исчезновение. Пара минут, и нас с щенком вернут обратно.

   Наверное, так бы и случилось, если б не одно крайне странное и неожиданное обстоятельство. Дверца шкафа вдруг распахнулась и темная фигура быстрым движением прижала к лицу пахнущую чем-то очень резким тряпку. Руки разжались, выпуская громко затявкавшего Графа...

   Я очнулась в грязной комнатушке без окон на железной кровати у шершавой стены. В нос ударил резкий запах сырости и гнили. Где-то капала вода.

   – Мама, – тихо позвала маленькая "я". – Мама, ты тут?

   Никто не отозвался. Тогда она слезла с кровати и попыталась найти выход, потому что не боялась темноты. Но когда отыскавшаяся без труда дверь не пожелала поддаваться, девочка села на пол и всхлипнула. Ей больше не нравилась игра дяди фокусника. Да и щенок пропал.

   Не зря меня предупреждали, что Перепутья вещь крайне неприятная. Так и оказалось. Несмотря на то, что я, по-прежнему, оставалась при своем сознании, все равно как локатор улавливала и остро ощущала эмоции мелкой – сначала страх, а позже пришедший ему на смену ужас, сопровождающийся чувством голода и жажды.

   Затрудняюсь сказать, сколько времени продлилось заточение. Потому что вместе с ребенком я периодически проваливалась в полудрему, наполненную кошмарами. Девочке снились монстры, тянущие к ней мохнатые щупальца. Она просыпалась в слезах и снова принималась звать маму. Ей мерещились запахи еды, но она убеждала себя, что не голодна. Дрожащим голосом рассказывала стихи, чтобы нарушить до смерти пугающую тишину.

   Ни разу в жизни мне не приходилось прикладывать столько усилий, чтобы не потерять концентрацию. Чтобы не забыть, кто я есть. Минуту за минутой, час за часом напоминала себе, что я не маленькая напуганная девочка, а почти взрослый человек, настоящая личность. А всё вокруг – лишь воспоминание. Событие давно минувших дней, которое рано или поздно закончится. Удавалось с трудом, ибо наши сознания с шестилетней Сашей медленно, но верно сливались.

   Когда ни у меня, ни у ребенка не осталось сил, послышались шаги и голоса. Женский – хриплый и негодующий. Мужской – недовольный, но, кажется, испуганный.

   – Ты идиот! – кричала женщина. – Вся милиция города на ушах стоит!

   – Я Аркашке насолить хотел, чтоб понял, как друзей подставлять! Кто ж знал, что девчонка – внучка самого Корнеева!

   Не знаю точно, что случилось дальше. Наверное, мелкая потеряла сознание...

   Снова в себя мы с ней пришли в нашей спальне. В детской спальне! В окружении мишек, кукол, раскрасок, фломастеров и календарей с героями мультиков. Это значило, что я еще не принадлежу себе. По-прежнему, нахожусь в Перепутьях.

   Разбудили нас громкие крики. Папины и дедушкины. Странно, я никогда не слышала, чтобы они ссорились. Папа на дух не переносил деда, сводил общение к минимуму, но в жизни не повышал голоса. А тут почти сошел на ультразвук.

   Как была в пижаме, на плохо слушающихся ногах, мелкая поплелась на звуки скандала. Взрослая "я" не сопротивлялась, желая выяснить причину столь бурных выяснений отношений. Картина предстала нашему взору весьма красочная. Отец и дед – оба багровые и всклоченные, стояли посреди зала, в любой момент готовые вцепиться оппоненту в горло. Бабушка вся в слезах умоляла их остановиться, но ни муж, ни сын не замечали ее присутствия.

   Я прислонилась к дверному косяку и принялась слушать. Однако, несмотря на громкие крики, не сумела разобрать ни слова. Голоса родных звучали с помехами. Мелкая, похоже, подобных затруднений не испытывала. Потому что вдруг повалилась на колени, схватилась руками за голову и издала такой душераздирающий визг, что нынешняя "я" внутри нее едва не лишилась чувств.

   Дражайшие родственники мигом забыли о разногласиях и ринулись ко мне. Пытались успокоить, обнять, расцеловать. Но тщетно. Потому что я (то есть, я младшая) сопротивлялась, как обезумевшая кошка. Брыкалась, лягалась, кусалась и продолжала кричать, будто надо ней издеваются.

   – Саша! Сашенька! – сливались их голоса в единую мольбу. Но девочка не хотела, чтобы они прикасались к ней. Особенно дед. Захлебывалась слезами и задыхалась от горя.

   – Она все слышала! – перекрыл остальные крики бабушкин голос, звучащий непривычно резко и горько. – Вы оба – глупцы!..

   – Саша, очнись! Саша! – кто-то тряс меня за плечо.

   Я с трудом открыла глаза, ожидая увидеть родственников. Но надо мной склонилось круглое личико с русыми косичками.

   – Света, – пробормотала я и с радостью узнала собственный голос. – Я вернулась, да? – не дожидаясь ответа, принялась ощупывать тело, даже не потрудившись подняться с травы. Стоп! Трава? Где это я, собственно? – Ты меня перенесла? – поинтересовалась я у Светы, пришибленно разглядывая очередное, не помню которое по счету, поле.