Текст книги "Меж молотом и наковальней (СИ)"
Автор книги: Анна Алмазная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
Глава тридцать. Другая жизнь
Боль и обида клубились где-то внутри. А вместе с ними беспомощность. Он испоганил мне жизнь, а я, я ничего не могла сделать! Ночи, дни, все слилось в сплошную ленту, а я могла думать лишь об одном – о своем стыде. О ребенке, растущем во мне. Об этом комочке чужой жизни, что навсегда связала меня с насильником.
Говорили о свадьбе, но я лишь отчаянно трясла головой, забиваясь в спинку кровати. И ненавидела, Боже, как я ненавидела! Себя, его, ребенка! Всех!
Я пыталась повеситься. Дважды. Утопиться… один раз. Я тянулась к ядовитым ягодам, но слуги отца меня каждый раз останавливали. Их было не обмануть, не обойти. Меня караулили днем и ночью, но я знала, однажды мне удастся. И я смогу!
Проклятый поляк слал сватов, одних за другими, и мои родители, наконец, согласились. Я заливалась слезами, но аргумент «ребенок» оказался сильнее.
И меня начали готовить к свадьбе… скорой, проклятой свадьбе! Когда вернулся… Анри.
Его пустили ко мне не сразу. Родители думали, что я сошла с ума, что рассудок мой не вернуть, что незачем кому-то, кроме них и семьи «жениха» знать о моем позоре. Но Анри был настойчив.
И умел уговаривать.
Я до сих пор не знаю, как ему удалось. И расторгнуть проклятую помолвку, и убедить родителей пустить его в мою спальню. Я помню лишь, как розовели занавески в утреннем свете, как Анри, пахнущий свежестью, сел на краю моей кровати, и как я, измученная безумием, сама бросилась в его объятия.
Тогда я любила. Безумно любила. Как в детстве, когда он, уже почти взрослый, уезжал из нашего захолустья. Когда слал мне ласковые весточки, называл «ma chérie», когда я засыпала в обнимку с этими письмами, считая дни до его возвращения. И та проклятая неделя в объятиях другого стала глупой, неважной… и такой далекой.
Я плакала, а он качал меня в своих объятиях, целовал в волосы и шептал, что… я выросла. Я так выросла… его красавица. Да. Зареванная, растрепанная, беременная от другого – «красавица». Но его слова были моим лекарством. Его любовь стала моим спасением. А его чистый, такой прекрасный взгляд – светом моей жизни.
Он же уговорил меня не отдавать ребенка… девочка… как же я радовалась, что у меня родилась девочка. Что Анри не придется отдавать наследства чужому сыну. Ребенку от человека, которого я ненавидела.
Я и не знала, что я так умела ненавидеть. Владка, его проклятую дочь! Я не хотела видеть этой девочки, мечтала сослать ее подальше, но Анри не позволил. Он сам приносил ребенка, заставлял его кормить, говорил, что дитя не виновато…
Дитя не виновато… я поняла это в одно жаркое и солнечное утро, когда девочка, наевшись, заснула у меня на руках, а солнечный лучик зацепился в ее тонких волосиках. Не виновата… она ухватила меня за палец, довольно зачмокала во сне, и я вдруг поняла, что ненависть куда-то ушла. И осталась лишь… любовь. Мягкая и теплая, как шерстяное одеяло. И поняла вдруг, что, наверное, смогу стать счастливой с Анри… и с моей малышкой.
Тогда я просидела в объятиях Анри все утро, и малышка спала у меня на руках. А Анри рассказывал… рассказывал. О дивных странах, о непонятных обычаях, о смешных историях в пути. О том, как дико скучал… и хотел ко мне вернуться. Окунуться в омут моих глаз.
Анри… мой Анри… девочку забрала кормилица, и до самого вечера он пробирался через пелену моего страха. Шаг за шагом. Осушал мои слезы поцелуями, шептал что-то в мои волосы, медленно, терпеливо приучал к другим, ласковым прикосновениям. К его голосу, в его запаху, к его горячему, прерывистому дыханию. К своей тяжести и сладостной боли внутри, боли принадлежности… любимому мужчине.
Да, я любила его тогда.
Любила всей душой… и хотела любить вечно… но постепенно в душу червоточиной ввинтилось сомнение. Мне снились странные сны, которых я не хотела помнить. Чудился чей-то взгляд, когда я выходила на прогулки, а в объятиях Анри было уже не столь уютно, как прежде.
Тогда ударили первые заморозки, и все дороги покрылись тонким слоем льда. Я помню лишь стук копыт за спиной, крик извозчика, и кого-то, кто вытащил меня из-под колес… помню испуганный взгляд темных глаз и острую боль внутри… будто во мне что-то разбилось.
Моя счастливая жизнь разбилась. На мелкие осколки.
Через неделю уже я вспомнила… и прошлые жизни, и кем был тот спасший меня незнакомец. Вспомнила о своей любви к нему, о его объятиях, вкус его поцелуев. Вспомнила его верность, мягкость шерсти под моими пальцами, когда он превращался в пса. Вспомнила моего Николая, которого я называла Ники…
Ники… все это время он не появлялся в моей жизни, будто чего-то боялся. Но я уже вспомнила, как его звать. И в серое туманное утро я вышла в сад… и позвала.
– Ники…
Он пришел сразу. Печальный, молчаливый. Застыл за моей спиной, будто не решаясь что-то сказать, но, пожалуй, нам и не нужны были слова. Ничего не было нужно…
– Прости, – прохрипел он.
– За что? – спросила я, не оборачиваясь.
За спиной раздался тягостный вздох. А я так боялась, так страшно боялась обернуться… вглядывалась в сизый, клубившийся туман, в покрытую инеем траву, и понимала, что все… как раньше уже никогда не будет. И счастье мое, такое яркое недавно, было куплено чужой болью. Болью самого родного для меня человека.
– За то, что нашел тебя так поздно. За то, что теперь растревожил твою душу. Мы же оба знаем…
– … я не брошу Анри, – прервала его я.
– Знаю.
– И никогда не изменю ему.
– Знаю. Потому и не спешил появляться в твоей жизни…
– Когда ты меня нашел?
– Месяц назад…
Когда начались те странные сны. Нашел и не спешил показываться, и если бы не тот дурной извозчик, если бы не понесли те кони… если бы… как же все это трусливо, подло. Ведь не покажись он мне тогда, и страдал бы он дальше… в одиночку. Мой любимый и верный пес, страдал бы без меня… как я могла даже так подумать?
– Ники! – выдохнула я, и, уже не выдерживая, все же обернулась.
Он опустил взгляд и встал ко мне спиной, будто не хотел заглядывать мне в глаза. И, уже не думая, я метнулась к нему, обняла его за пояс, прижалась лбом к его спине:
– Прости меня, мой Ники!
Мне легче… я забываю каждый раз, когда умираю, когда перерождаюсь. Я могу влюбиться еще раз, если не встречу его… бывает, хоть, слава Богу, крайне редко, он… он помнит всегда. Он любит только меня, ждет только меня. Он верен только мне. У него есть только я, и никого больше!
Но Анри меня спас! Как я могу его предать?
И Ники понимал, без слов. Не разнимая наших объятий, он сплел свои пальцы с моими, мягко потянул мои ладони выше, к его глухо бьющемуся сердцу. Как часто я слышала в прошлых жизнях это биение? Как часто засыпала у Ники на груди, растворяясь в безоблачном счастье? Как часто расцветала, начинала жить, когда он меня находил? Я не могла уже и сосчитать. Человеческая жизнь коротка, а наша связь… длиться уже так долго…
Что значит для вечности одна человеческая жизнь?
Одна моя жизнь, отданная другому.
– Ники… – прошептала я, вырываясь.
– Я не уйду, – глухо ответил он. – Я буду рядом пока… вновь тебя не потеряю.
– Знаю.
– Я не буду мешать, – сказал он, и в голосе его было столько грусти, одиночества, боли…
– Ники… – выдохнула я. Почему все вот так?
Этот вопрос бился в моей голове, когда я засыпала той ночью в объятиях Анри. Ники был где-то рядом, я чувствовала. Бродил в морозной темноте, не в силах найти покоя. И покоя не видать было и мне…
Я не могла есть. Дышать не могла. Я боялась выйти на улицу, но и так знала, что Ники рядом. Я не понимала, чего хотела на самом деле, я любила обоих. Я даже не знала, что вот так можно… Но я уже выбрала Анри. Я уже поклялась быть с ним перед Богом. До самой смерти. И как не было бы больно мне и Ники, а ему придется уйти…
Только как отпустить-то?
– Расскажи, – сказал, наконец, Анри.
Был морозный вечер. Трещал огонь за каминной решеткой, малышка ползала по ковру у моих ног под надзором няни, а я сидела в кресле, укутав колени пледом, и делала вид, что читаю. Наверное, получалось у меня не очень, если Анри догадался.
– Ты о чем?
Анри подал знак старой няне, и та быстро подхватила недовольно заукавшего ребенка и почти выбежала из вдруг ставшей неуютной гостиной.
– Расскажи, что тебя томит, ma chérie.
Я смотрела в огонь и не могла выдавить ни слова. Можно ли рассказать мужу… но… сомнения куда-то ушли. И я рассказала, так боясь, что он не поверит… все рассказала. И о том, кем мне все время был Ники, и о том, что встретила его теперь, в этой жизни, и о том, что он теперь бродит тенью вокруг нашего поместья. Тихо, спокойно рассказала, в тишине, прерываемой лишь треском в камине и шорохом сминаемых страниц под моими пальцами.
А он слушал. И не перебивал. И лишь когда я замолкла, сказал:
– Позови его.
– Что? – не поверила я своим ушам.
– Ты говорила, что он слышит твой зов. Что вы связаны. Так позови его, я хочу его увидеть.
– Но Анри!
– Позови его! – выкрикнул он, и это был, пожалуй, единственный раз, когда Анри повысил на меня голос.
Мой сдержанный Анри сорвался тогда на крик. Это теперь он стал ехидной сволочью, а тогда… тогда он был другим. Всегда собранным, всегда внешне холодным, всегда внимательным. Бесконечно родным…
Но не в тот миг. Когда глаза его горели огнем, губы были сжаты в узкую линию, а меж бровей легла напряженная морщина.
– Я не предам тебя, – прошептала я, прижимая к нему, напряженному до жесткости. – Никогда не предам. Ты же знаешь?
– Позови. Его. Я ничего ему не сделаю. Вам обоим. Позови…
И я позвала.
Шаги в коридоре, стук в дверь, мягкий голос слуги, когда он докладывал о посетителе. И Ники в дверях. Спокойный, собранный. Смотрящий только на Анри.
– Значит, это правда? – прохрипел Анри. – И ты ее собачка?
– Пусть будет так.
– И ты так просто не уйдешь?
– Я не могу уйти от своей хозяйки… наша связь не позволит.
– А ей быть вдалеке от тебя, теперь, когда она тебя вспомнила?
Ответа, наверное, не требовалось нам всем.
Тишина стала невыносимой. Анри медленно развернулся, налил дорого вина, сверкнули на его пальцах дорогие перстни. Опустошил кубок одним залпом, позвал слугу и глухо приказал:
– Приготовь покои для нашего гостя.
И, когда слуга вышел, ответил на наш немой вопрос:
– Мне надо подумать.
А потом схватил Ника за воротник, прошипел ему в лицо:
– Но ее не тронешь! Ты меня слышал! Она моя. И это не изменится! Не в этой жизни!
– Я знаю, – спокойно ответил Ник, и в глазах его мелькнула горечь поражения.
– Поклянись. Ею поклянись!
И Ники твердо ответил:
– Клянусь. Нашей связью клянусь. Не трону ее… пока она не переродится. А большего от меня требовать ты не имеешь права. Она моя!
– Анри! Ники! – выдохнула я, но муж впервые от меня лишь отмахнулся:
– Иди к себе, ma chérie, мне надо подумать.
Я никогда раньше не видела его пьяным, но в тот день Анри пил всю ночь. Я ходила как неприкаянная по нашей спальне, а в окне в крыле напротив, в покоях для гостей, тоже всю ночь горел свет. Я видела силуэт сидящего на подоконнике Ники, его тонкий, красивый профиль, и, закусывая губу, в бессилии опускалась на кровать. Я не знала, чего тогда хотела. Я не знала, о чем просить Бога. Я не знала, даже на что жаловаться.
Много женщин никогда не познали любви. В меня влюбились сразу двое замечательных, сильных мужчин. Так как же я могу жаловаться?
А утром Анри, не попрощавшись, ничего не объяснив, уехал. Вернулся к вечеру, когда начало темнеть, и я вся извелась в ожидании. Сильный ветер качал деревья, шумел за окном, и я так боялась, что Анри сгинул по дороге, что горячий конь его испугался ветра, понес, сбросив всадника… но, когда увидела мужа во дворе нашего дома, не нашла в себе смелости к нему спуститься. И почувствовала неладное, когда Анри пришел ко мне сам. Положил на кровать ошейник, красивый, широкий, инкрустированный драгоценными камнями, и сказал:
– Я согласен, чтобы он остался. Но только как твой пес. И пока я жив, ты не прикажешь ему оборотиться.
– Анри… Он не собака, как ты не…
– Или пусть уходит. Это мое последнее слово.
И вышел… и прислал ко мне Ника.
Я не хотела говорить. Не хотела верить. Но Ник знал меня слишком хорошо, чтобы не вытянуть из меня условий Анри. И… сразу на них согласился.
– Пойми, родная, – мягко шептал Ники. – Он мужчина. И он не сможет терпеть рядом с собой соперника. Пока же я пес… все становится легче…
Ничего не легче!
– Но Ники…
– Он позволил нам попрощаться…
И через пару дней в зимнем саду нашего поместья я собственноручно защелкнула на шее Ника ошейник. И так плохо мне не было, наверное… никогда. Я плохо помню тот момент, и он мне так часто снился ночами. Снился по-разному… а то в саду, в солнечный день, а то посреди заснеженного леса, а то на берегу лесного озера… я раз за разом предаю моего Ники. Раз за разом застегиваю на его шее тот проклятый ошейник. Унижаю человека, которого люблю больше жизни.
Кажется, я тогда плакала, а уже превратившийся Ники лизал мне ладони. Кажется, мне хотелось, до боли хотелось сдернуть этот проклятый ошейник. Кажется, дрожащими руками я приготовила зелье, которое помогло мне успокоиться… И стало вдруг все равно… не знаю, хотел ли именно этого Анри, но его жена стала послушной. Равнодушной. И за ней все время хвостом ходил огромный черный пес.
Домочадцы меня боялись. О мне ходили не слишком хорошие слухи. Знали бы они… правду о моих выездах в город, о тайных встречах с моими клиентками, богатыми клиентками, о вылетах в темные ночи… я была ведьмой. Настоящей и временами, чего уж греха таить, безжалостной. Думаю, ошейник на шее Ники убил во мне всю девичью нежность… но не любовь ко мне, бескомпромиссную, безжалостную, Анри.
Время как-то все излечило. Ник следовал за мной верным псом. И Анри успокоился, по крайней мере, внешне. Росла наша дочь, жизнь в поместье убаюкивала покоем… пока не пришел тот день…
Была, вроде, поздняя осень: воспоминания о тех мгновениях путаются, теряются в пелене страха. Но я помню шум внизу посреди ночи, оравшее во мне дурное предчувствие, собственные дрожащие руки, когда я вытаскивала из кровати напуганную дочь. И дыхание Ники на моей шее, когда я обнимала его, шептала в косматые уши:
– Ты должен ее увести. Должен. Если с ней что-то случиться, я не прощу ни тебе… ни себе, пойми…
Ники потянул меня зубами за подол платья.
– Не могу пойти с вами, мой хороший, – улыбнулась я. – Он пойдет за мной, за нами, ты же знаешь…
Ники знал. Мы оба знали. Я поцеловала его во влажный нос, мысленно моля о прощении. Судорожно обняла Лизу, дрожащую в коротенькой ночкой рубашечке, и старалась сдержать рвущееся наружу рыдание.
– Лизи, будь хорошей девочкой, сиди с Ники, – прошептала я, стараясь говорить как можно спокойнее. Но в душе все равно плескался дикий ужас. – Я приду к тебе, я или папа.
– Но маа-а-а-а-а-м. Мам, пожалуйста…
– Лизи, послушай меня, сейчас не время для таких разговоров, Ники с тобой, я скоро вернусь.
Обняла вновь Ники, спрятала в его шерсти покатившиеся по щекам слезы, и Ники украдкой, чтобы не напугать Лизи, слизал с моих щек горячие капли. Он умолял меня взглядом быть осторожной:
– Прости, ради Бога, прости мой эгоизм, – прошептала я, скрыла их в одежде и закрыла шкаф.
Вновь что-то ударило, теперь уже ближе, на том же этаже. Посмотрев еще раз на тяжелые двери, за которыми сидела моя дочь, я не сомневаясь, взяла свечу со стола и вышла в коридор. Мягко шелестели юбки. Надеюсь, Лизи не станут искать в нашей спальне. Надеюсь, ее совсем не станут искать…
Дверь тихо скрипнула, в конце коридора в окно заглядывала полная луна… я тихо сглотнула, отставив свечу на столик. Тому, кто стоял в тени, свет больше не был нужен… Анри, валяющемуся на ковре с перегрызенным горлом – тоже. Кровь… столько темной в полумраке крови… и уже совсем не страшно, потому что все это кажется таким ненастоящим, нереальным…
– Давно не виделись, дорогая, – сказал кто-то из тени… и в том же миг вернулся страх. Душащий, безумный. Я вспомнила, как он меня насиловал, вспомнила, как лежала на смятых простынях и вслушивалась в шаги, зная, отлично зная, что спасения не будет. Вспомнила его улыбку, когда он стягивал с себя рубашку, его горячий шепот на ухо. Его слегка безумный, беспощадный взгляд… И обессилено прислонилась к стене, выдохнув:
– Ты мертв. Я точно знаю, что ты мертв!
– Мертв, – усмехнулся Владэк. – И вскоре ты тоже будешь мертва. И со мной… навсегда…
Он подошел, оперся ладонями на стену, посмотрел на меня сверху вниз… пронзил взглядом. А я уже не могла сопротивляться. Я дрожала, вспоминая давний ужас. И понимала, что да, теперь тоже спасения не будет…
Анри… из-за меня?
– Анри! – чужой голос вторил моей боли. Рыжая, гибкая девчонка упала на колени перед телом Анри, обняла его, пачкая кровью светлое платье, зарыдала, дико, безумно… – Ты убил моего Анри!
– Прости, – недобро усмехнулся Владэк. – Не смог удержаться.
– Ну и я не могу… – услышала я и замерла…
Я не почувствовала боли, лишь смятение… и, как ни странно, облегчение. Ошеломленно посмотрела я на клинок в своей груди, на удивленного и, чуть позднее разъяренного Владэка, на бешенство в его глазах, когда он ударил рыжеволосую девчонку.
– Ты что наделала, дура!
– Поищи ее так же, как я буду искать его! – выкрикнула девчонка. – В следующей жизни!
«Да… – подумалось мне перед смертью. – Ножи метать она умеет хорошо…»
Следующая жизнь… спасение для нас всех. Для меня, для Анри… и этой девочки. Зины… И для Ники… но жизнь… жизнь решила все иначе.
Впрочем, моя ли то вина? Я повернулась на диване, обняла Ники, моего Ники, уткнулась носом в его плечо. Теперь я никуда не убегу. Не забуду. И вытащу тебя… обязательно вытащу!!!
Глава тридцать один. Вместе
Ники лихорадило всю ночь. И всю ночь я глаз не сомкнула, лежала рядом, дарила свои силы, отвечала на каждый его зов. Он звал меня часто… разными именами, на разных языках. Метался в бреду и временами плакал, временами смеялся, но каждый раз, как слышал мой голос, успокаивался… прижимался ко мне, обнимал меня за талию, шептал мне в плечо «любимая». И от этого становилось больно и горько.
Я ведь его предала. На долгие годы оставила в шкуре пса, бездомным, беспомощным. А еще и чуть инквизиции сдуру не отдала. Хреновая из меня хозяйка. Но я исправлюсь. Видит Бог, я сделаю все, чтобы исправиться…
То и дело приходил Саша. Приносил тазик со свежей, холодной водой. Молча помогал мне обтирать Ники, молча смотрел, как я опускала взгляд и кусала губы. Тоже упрекал? Скорее жалел. И его, и меня… И сидевшего в углу комнаты Анри. Ибо сволочной вампир идти спать тоже не собирался.
К часам двум Ники стало лучше. Он прекратил метаться, температура его тела стала нормальной, и я укрыла его потеплее, и поднялась с этого проклятого дивана. За окном клубилась тьма, огонь в камине, недавно кем-то подкормленный, довольно урчал, и в гостиной, из которой мы так и не выбрались, было тепло… даже жарко. Слишком жарко.
Я заметила оставленные на стуле кем-то для меня джинсы и свитер, и, глянув зло на неподвижного Анри, быстро смоталась в душ… смыла с себя пот, страх и беспокойство.
Красивая ванная у этого вампира… чистая до блеска, с явно недавно выложенным, крашеным под темный мрамор, кафелем, бесшумным смесителем и насадкой для душа с функцией массажа.
Я быстро вытерлась, высушила волосы найденным тут же феном, и расчесала их невесть как оказавшейся тут моей! расческой.
Меня ничего не удивляло. Думать ни о чем не хотелось. Я устала… страшно устала. И еще не все осознала, не до конца. Казалось, что это все всего лишь сон… плохой или хороший, угадай ты… с одной стороны, меня чуть не убили. А кого-то и убили, и даже думать об этом было страшно и больно. С другой – все закончилось. Владэк сейчас в инквизиции… и Зина. Кстати, Зина.
Я быстро оделась, заплела волосы в хвост и вышла в гостиную. Встала напротив такого же спокойного, как и всегда, Анри, тихо, чтобы не потревожить чуткого сна Ники, спросила:
– Ты знал? Ты знал, что ты ее хозяин?
Его холодный взгляд чуть поблескивал в свете огня в камине. И губы сложились вдруг в четкую, прямую линию.
– Нет, – ответил, наконец, Анри. – Только сейчас начал вспоминать. Как и ты.
– Ну и…
– Ну и, – Анри медленно встал со стула. – Это не совсем Владэк виноват, что наша связь так сильно ослабла. Это я ее в прошлой жизни ослабил. Понимаешь… Зина убивала. Не буду рассказывать подробно… ибо это мерзко. Мы путешествовали по России, и я сильно заболел… чем, уже не так и важно, но… Зина металась как сумасшедшая. И чтобы достать средства для лечения, начала заманивать богатых аристократов на постоялые дворы и убивать. Ну и… понимаешь… это они бессмертные, а кем бы я возродился, приняв такую помощь? Зина была неумолима и когда она однажды вышла… я перерезал себе вены. И написал записку, что больше не хочу ее видеть. В следующей жизни я встретил тебя.
– Что ты теперь собираешься делать? – тихо спросила я, не комментируя, что самоубийство тоже грех. Наверное, меньший, чем когда из-за тебя убивают. И когда ты оправдываешь эти убийства. Да и время ли сейчас о таком говорить?
– Я ее хозяин. И я собираюсь поднять свои связи в инквизиции, чтобы ее оттуда вызволить. Я достаточно силен сейчас, чтобы… держать ее на коротком поводке.
– И сделай так, чтобы она и близко не подходила к Кате, – раздался за спиной тихий, похожий на рычание голос. – И ты к ней не подходи.
– Ники, – выдохнула я, бросаясь к дивану. – Ники, ты очнулся!
– Прикройся хотя бы, – холодно ответил Анри. – Не забывай, что я теперь живу в Магистрате. И Зина будет жить со мной. Хочешь ты этого или нет.
– Либо ты уберешься, либо мы…
– А ты у своей хозяйки спросил, собачка? Может, я теперь ей и не муж, но мы как бы… того… друзья…
– Вы! – не выдержала я. – Вы оба! Прекратите немедленно! Ты! – и я ткнула Анри пальцем в грудь. – Дуй спать! Рассвет скоро, а ты ведь у нас солнышка не любишь. Да и в инквизицию тебе следующей ночью идти. А ты! – и взглядом пронзила Ники. – Отдыхай еще! Едва живой, а уже ругаться.
– Иди ко мне, тогда отдохну, – уже гораздо мягче ответил Ники. – Иди же… ты сама вымоталась, я вижу.
Анри пожал плечами и вышел, а я вновь улеглась рядом с Ники, спиной к нему. Это было иначе, как-то странно, смущающе… раньше он был болен, без сознания, а теперь… Трещал огонь в камине, падал за окном снег, а Ники осторожно обнял меня за талию, прошептал едва слышно:
– Ты все вспомнила?
– Да.
– И ты не выберешь снова его?
– Ники… – выдохнула я. – О чем ты сейчас думаешь? Тебя вчера чуть не убили.
– О тебе думаю. О том, как сильно я скучал. С ума сходил, потому что не мог тебя найти в этой звериной шкуре. Жалел, что позволил тебе быть с ним… все, что угодно, только не снова с ним… – он скользнул рукой ниже, а я едва слышно ахнула. – Нашел тебя, а он… опять рядом…
Легким движением колена раздвинул мне ноги, прошептал едва слышно в волосы:
– Ты моя. Скажи это…
И само собой, раньше, чем я сообразила, что делаю, вырвалось тихое:
– Да-а-а-а-а…
Ники хмыкнул. Одной рукой обнял меня за грудь, мягко провел пальцами по шее, вырисовывая на ней огненные дорожки, второй скользнул меж моих ног, погладил шов джинсов, сначала мягко и аккуратно, потом все быстрее, все более настойчиво. Я вцепилась в одеяло, всхлипнула едва слышно, на что услышала чуть издевающееся:
– Тише, ты же не хочешь, чтобы нас услышали?
– Тогда не делай этого.
– Не могу удержаться, – хмыкнул он, кусая меня за ухо.
Легкое движение пальцев, огненная сладость внизу живота, и я прикусила губу, стараясь сдержать невольный стон. А он не останавливался. Мягко провел языком за моим ухом, поцеловал меня в шею, погладил пальцами подбородок.
– Тише, – шептал он, и я задвигала бедрами в такт его пальцам.
– Тише…
Быстрее, быстрее… еще… до огненных мурашек перед глазами. Я хотела что-то сказать, но он закрыл мне ладонью рот и продолжил сладостную муку.
– Ну же, – выдохнул он, и я выгнулась дугой в его объятиях и упала вновь на диван, расслабленная, опустошенная.
– Моя девочка, – прошептал Ники, окутывая нас обоих одеялом. – Сейчас слегка отдохнем, а потом продолжим…
Даже злиться сил не было. Я развернулась к нему, обвила свои ноги вокруг его, и устроилась поудобнее в его объятиях. Так должно было быть. Здесь было мое место.
Я слышала, как чуть позднее кто-то ходил по комнате, наклонился над Ники, проверяя, нет ли у него горячки, потом вышел. Мне было все равно. Я впервые за долгое время утопала в спокойном, сладостном сне, зная, что когда проснусь, все будет так, как должно быть… мой Ники будет рядом. Мои друзья будут в безопасности. Место в мире бессмертных станет, наконец-то, моим по праву. А Владэк, что так долго на меня охотился – теперь окажется в лапах беспощадной инквизиции.
И оба любимых мной мужчины живы. Живы и теперь никуда от меня не денутся… Анри, может, не муж мне больше. Но он мой друг. И никуда я его не отпущу.
Я проснулась, когда солнце уже было высоко, удобно устроив голову на груди Ники. Все вокруг купалось в желтом свете, кружились в воздухе пылинки, а через окно были видны укутанные в снегу ели.
Красиво. Тихо. Спокойно. Давно не было так спокойно.
Ники явно не спал. Выспавшийся и довольный, он нежил меня в своих объятиях и задумчиво накручивал на палец прядь моих волос. И сон, вроде как сладкий, приятный, сразу развеялся. Ведь реальность была гораздо слаще.
– Доброе утро, – прошептала я.
– Уже час дня, – усмехнулся Ники. – Хороша же ты спать, моя дорогая.
– А нам надо куда-то спешить?
Я довольной кошкой развернулась в его руках, погладила его по щеке, и прикоснулась губами к его губам. Ники этого было мало. Взгляд его потемнел до черноты, стал тяжелым, завораживающим. Стоило мне слегка отстраниться, как он стянул резинку с моих волос, аккуратно вплел в них пальцы, и притянул меня к себе… сладко… как же сладко. Я приоткрыла губы, открываясь ему на встречу, не прерывая поцелуя, оседлала его бедра, делая нашу близость явственней, желанней… и тихо запротестовала, когда он потянул вверх полы моего свитера.
– Ники, нет… нас могут увидеть…
– Не могут, – упрямо ответил он, и я удивленно ахнула… мы были в моей спальне в Магистрате, с плотно задернутыми шторами. На моей кровати, под стыбженным у вампира одеялком.
– Ах ты, хулиганистая адская псина, – засмеялась я, но Ники оставался серьезным. Более не слушая моих возражений, он стянул свитер, освободил мою грудь от ажурного плена, и раньше, чем я успела ахнуть от смущения, проложил дорожку из поцелуев на моей шее… уже расстегивая пуговицу на джинсах.
– Хорошо справляешься с современной одеждой, засранец, – усмехнулась я. Но Ники вновь не ответил. Судорожно вздохнув, он скользнул ладонями по моим бедрам, стягивая с них одежду.
– Да подожди ты! – прохрипела я.
– Я и без того ждал слишком долго.
И крышу снесло с нас обоих. Я не знаю, как оказалась под ним, распаленная, обнаженная. Я наслаждалась его тяжестью, его запахом, влажностью его волос под моими пальцами. Я упивалась его поцелуями и отвечала ему с тем же неистовством, с которым он ласкал мое податливое, ставшее вдруг тяжелым тело. Я повторяла пальцами узор мышц на его спине и поддалась бедрами, навстречу его первому толчку.
– Ты жеж… – зашипел Ники, когда я расцарапала ему спину. Получил в ответ не совсем смущенное:
– Упс! – и, не разъединяясь со мной, заставил меня поднять руки, сплел свои пальцы с моими…
Его темный взгляд, такой близкий, такой родной, завораживал. Его волосы до плеч, теперь мокрые от пота, падали на мои щеки, щекотали мою кожу. Его губы коснулись моих легким прикосновением. И время вдруг остановилось. Застыло. Растворилось в его горевшем от страсти взгляде. И вновь побежало, когда он начал двигаться… быстрее, быстрее, еще быстрее…
– Ники… – прохрипела я.
– Что?
– Ты… – уверенный толчок, и я выгнулась под ним, рассыпалась на миллион звезд, растеклась по влажным простыням, и оказалась вдруг на нем, опустошенная и счастливая.
– Теперь ты, – усмехнулся он, наполняя меня снова… неумолим. Жесток и нежен… он обнял меня за талию, ответил поцелуем на мой поцелуй, скользнув ладонями по моей спине, и улыбнулся, когда я послушно начала двигать бедрами.
– Нет уж… теперь рулю я, – усмехнулась я, когда Ники пытался меня остановить.
Гибкой кошкой вырвалась их его объятий, выпрямляясь, откинула назад волосы, упиваясь его страстным, ненасытным взглядом и продолжила двигаться. Он хотел меня, желал, страстно, безумно, и одна мысль об этом наполняла меня экстазом.
Я горела вместе с ним… я позировала перед ним, чувствуя себя бесконечно прекрасной, подняла руки вверх, показав грудь, и пламя страсти в глазах Ники выжгло меня дотла. В исступлении, продолжая двигаться, я вела пальцами по его груди, жадно ловила его стоны, его шумное, прерывистое дыхание, таяла от прикосновений его ладоней… на моей талии, на бедрах, на груди.
– Не двигайся… – прохрипела я, но мой Ники никогда не умел быть послушным. И не терпел второй власти в постели.
Он резко сел на кровати, поймал меня в свои объятия, и поцеловал, нежно, ласково… выходя из меня до безумия медленно…
– Ники… быстрее…
– Разве нам надо куда-то спешить? – проснулось в моем любимом его ехидство. – Еще совсем недавно ты просила подождать…
– Ники… умоляю…
– Вот как…
Он издевается, честное слово! Молча поставил меня на колени, заставил сомкнуть ноги и встал за моей спиной… аккуратно надавив на поясницу, вынудил выгнуться, и вновь вошел… вновь медленно… быстрее, быстрее, набирая уверенный темп. Он придерживал меня за плечи, не давая упасть, а второй рукой помогал мне внизу, доводил до исступления. Он шептал что-то мне на ухо, на разных языках, и двигался все быстрее и быстрее… и вдруг застыл, когда я на миг потеряв голос, вновь выгнулась в его объятиях, с криком упала на подушки, пытаясь, и не в силах отдышаться.
И тот же миг раздался протяжный стон и что-то теплое капнуло мне на спину…
Уставший и опустошенный Ник лег рядом со мной. И, повернув голову, я взглядом ласкала его лицо, раскрасневшееся после нашей близости, упрямый изгиб его губ, его нежный, встретившийся со мной взгляд.
– Я у тебя не первый.
– Я уже слишком старая, чтобы ты был первым…
– А Анри?
– Анри… Анри в этой жизни меня не получит.
– И вообще больше не получит, – зарычал мой зверь и сразу же успокоился, услышав:
– Я ж тебя люблю, дурачок. Только тебя.
Он молча встал, нашел на столе салфетки, и вытер мне спину. Вновь лег рядом, притянув к себе, улыбнулся мягко, ласково:
– Не первый, но последний?
– А когда я буду старой, а ты все еще молодым, ты тоже будешь меня любить?
– Ты же знаешь ответ, моя дорогая, – ответил он, прикрывая нас обоих одеялом и целуя меня в нос. – Мы уже это проходили. И, надеюсь, пройдем еще не раз.
