Текст книги "Меж молотом и наковальней (СИ)"

Автор книги: Анна Алмазная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Катя, – прохрипела я, сглотнув.

В горле пересохло, а во рту был противный привкус. Анри, блин, со своими шуточками! Что он со мной сделал? Увижу, прибью! Если этот темноволосый не прибьет меня первым…

Я запоздало огляделась. Меня перенесли в укутанный полумраком широкий коридор, по стенам которого были развешены незнакомые портреты. Я лежала на жесткой софе, обитой кремовой тканью в цветочки, и Зина, в шикарном золотистом платье до пят, стояла рядом на коленях, глядя на меня несколько смущенным, сочувствующим взглядом.

– Это все Владэк, – сказала вдруг она. – Говорила ему, чтобы меньше язык распускал.

– Владэк это твой парень?

– Не-а, – лучезарно улыбнулась Зина, показав жемчужные, мелкие зубки. – Хозяин.

– Ты оборотень, – констатировала я. Вот как! Хозяевами не только люди бывают, но и вампиры. А я даже не знала.

– Ага! – кивнула Зина. – Лисичка… Владэк говорит, что хитрая, и на огонь похожа.

– Похожа, – устало подтвердила я.

Еще как похожа. Волосы в полумраке красноватым отливают, глаза сверкают, будто драгоценные камни, да и атласная поверхность платья переливается при каждом движении, меняясь, как меняется непостоянное пламя. Красота. Оно и видно… бессмертная.

И еще неделю назад я воображала, что это я – красавица. По сравнению с Ли и вот этой – никакая я не красавица. Вопрос только – почему Анри ко мне прицепился? Или это я к нему прицепилась? Уже и не разберешь. Да и разбираться не хочется. Домой хочу! В Магистрат! К знакомым безумствам и тараканам! Там хоть еду, то бишь меня, так усиленно не делят!

Зина вдруг забрала у меня лед и провела кончиками пальцев по все еще пылающей шее.

– Красиво, – протянула она. – Даже не думала, что метка вампира столь красива.

– Не поняла…

– Так вампиры метят своих избранниц, – грустно пояснила Зина. – Теперь твою кровь может пить только Анри. Для других она будет не совсем гм… вкусной. Ядом.

О как! Избранница, значит, уж не знаю, радоваться или злобствовать. Радоваться, что Анри-таки меня аж до избранницы повысил, злобствовать, так как, увы, меня-то не спросили. Или что-то я не помню, чтобы спрашивали. С этими вампирами, смотрю, всегда так. Ну ничего… я тебе еще кровушку попорчу, мой милый!

Однако на шее Зины никакой метки не было. Может, в этом причина ее грусти?

Впрочем, кто бы хотел добровольно стать избранницей Владка. Разве уж совсем мазохистка. В Анри хоть немного человечности есть, Владэк животное и есть животное. Опасное и бессмертное.

– Это радует, – я вновь отобрала у Зины лед и приложила его к шее. – Владэк… похабная сволочь…

Встретив печальный взгляд Зины, я поправилась:

– Прости.

– Ничего, – виновато улыбнулась она. – Я понимаю, еда и все такое…

Я хмыкнула, но язвительность свою сдержала. Это для нее еда, для меня – моя жизнь. Понимаю, что для вампиров мы, люди, ханжи, но провести с кем-то ночь только потому что покушать захотелось, мне все равно казалось несколько диким.

– Развлекаетесь, дамы? – знакомый голос заставил меня скривиться.

– Благодаря тебе, – хмыкнула я, даже сама удивившись, что Владэк, столь притягательный в бальной зале, теперь казался мне всего лишь мужчиной, хотя и приятным взгляду мужчиной. Но вовсе не тем, кому место в моей спальне.

И с какой стати я раньше на него запала? Совсем с ума сошла? Стыдно-то как.

– Ты тоже мои мысли читаешь? – запоздала спохватилась я.

– А ты хотела бы? – усмехнулся Владэк. Подошел ко мне, и, забрав лед, уставился на мою шею. – Я бы вот очень хотел, ты ведь такая забавная, но нет – не читаю. Теперь не читаю. Боюсь, метка Анри свое сделала – чары других вампиров больше на тебя не действуют.

Он склонился надо мной и намотал мой локон себе на палец.

– Хотя, если я все еще тебе нравлюсь…

– Здесь твоя девушка… – холодно напомнила я, взглядом предупредив Владка, чтобы лапы распускать не смел. – Да и кровь моя теперь невкусная, или ты забыл. Потравишься, мордашка сразу столь привлекательной не будет, как потом охотиться, душа моя, будешь?

– Девушка? Ты хотела сказать – мой питомец? – холодно ответил Владэк. Зина заметно побледнела, и стало вдруг за нее обидно. Бессмертная она-то, конечно, бессмертная, но… чувствует так же, как и я. И ей больно, по глазам видно, что больно.

– А кровь твоя, солнышко, – продолжал мягко улыбаться Владэк, – мне не так и нужна. Чего не могу сказать об Анри, уж он-то, несомненно, тебя будет смаковать долго… Но я могу и так, для разнообразия покувыркаться в постели без укусов. Хочешь?

Сволочь, какая же сволочь! Он вновь захотел меня погладить по щеке, но получил по наглым лапам и усмехнулся в ответ на мой, несомненно, недобрый взгляд. Я хотела ответить, да вот только не успела:

– Владэк, тебе девушек в бальной зале не хватает? – неожиданно язвительным голосом заметила Ли. Даже мне от ее тона стало не по себе. – И осторожнее с «питомцами», ты не у себя дома, а у меня. Мы и кусаться умеем. Помни, что ты на этом балу только ради Зины.

Владэк выпрямился и посмотрел на Ли как аристократ на таракана. Я вздрогнула: кажется, эти двое очень даже друг друга не любят. Однако немая дуэль бессмертных выглядела и в самом деле восхитительно: в золотистом платье, с распущенными по плечам рыжими волосами, Ли очень даже подходила высокому, будто сошедшему с обложек журнала, Владэку.

Черт… опять комплексы разыгрались. Ну и скажите на милость, что я делаю среди этих «безупречных»? И шея болит так, что хоть ты на стенку лезь.

– Владэк, друг мой сердечный, – елейно сказала Ли, все так же скрещивая взгляды с невозмутимым вампиром, – спасибо за проявленную заботу, но не мог бы ты теперь оставить нас наедине с моей подругой и ее избранником?

Это кто у нас тут избранник-то?

– Избранником? – повторил Владэк. – Ну-ну. Катенька, когда тебе наскучат эти игры с Анри, ты знаешь, к кому прийти. А, может, уже наскучили? Или никогда не нравились? Вас, смертных, временами не поймешь… даже мы вам угодить не можем, тогда кто?

Владэк усмехнулся и направился к двери раньше, чем я сумела-таки оправиться от шока. Я было вскочила с софы, но невесть откуда появившийся Анри меня удержал:

– Тише. Не стоит. Пусть себе убирается.

– Катюш, – спокойно сказала Ли, оборачиваясь ко мне. – Забудь о Владэке, он тебя больше не потревожит. А вообще, смотрю, у тебя прям талант влипать в неприятности. Буду знать. Из всех моих гостей ты умудрилась напороться на самого неприятного. А с Анри я шкуру спущу! Обещал за тобой присматривать, а сам…

– Боже, – закатил глаза Анри, – тот ор был только прелюдией! И как тебя хозяин терпит? Такие страсти и было бы из-за чего, честное слово.

– Катя моя подруга! – холодно ответила Ли. – А ты… ты… ты из нее рабыню…

– С каких это пор девушка – это рабыня? – удивился Анри.

Я вздрогнула:

– Что?

– Пойдем, дорогая, – невозмутимо ответил Анри, помогая мне встать с софы. – А то пропустишь, спящая красавица, бал. А я еще не успел с тобой потанцевать.

– Ненавижу танцевать!

– Теперь любишь. Верь мне.

Я не знаю, как оказалась в бальной зале. Не знаю, как долго кружилась в танце с Анри, но знаю, что мне это действительно нравилось. Не знаю, зачем пила предложенное Анри шампанское. Наверное, просто хотела забыться. Помню, что я даже смеялась. Позволяла Анри прижимать меня крепче, шептать на ухо глупости, даже украсить мои волосы ярко-алой розой. Мне было хорошо. И Владэк как-то вдруг забылся, а бал начал даже нравиться. А потом были другие танцы, другие партнеры. Насмешливый взгляд Анри, стоявшего у стены, Ли, такая счастливая, раскрасневшаяся и милая рядом со своим Сашей.

И я вдруг поняла, что, наверное, все же хотела попасть на этот бал. Разделить этот теплый вечер со своими друзьями. Посплетничать с Ли, посмеяться над нашими мужчинами, поймать на себе удивленно-недовольный взгляд Анри и спрятать лицо на его плече, услышав, как Саша шепчет Ли:

– Ночью отомщу.

И поняв неловкость, Анри вновь увлек меня в объятия танца, усмехнулся мне на ухо:

– Совсем же не изменилась…

И совсем же не хотелось спрашивать, о чем это он. Мне просто было хорошо в плену его рук, во власти его неожиданного теплого серьезного взгляда, в странном ощущении, что мы одни в этом зале.

Но все хорошее обязательно кончается.

– Я хотел попрощаться, – обжигающий холодом поцелуй Владэка на моей ладони. – Еще увидимся. Непременно увидимся.

– Ты чего-то не понял, – сузил глаза Анри.

– Я все понял.

Владэк развернулся и скрылся в толпе. Зина ответила улыбкой на мою улыбку и верткой змейкой скользнула между гостей, стремясь догнать хозяина.

Грустно это… не все хозяева, оказывается, хорошо обращаются с оборотнями. Ли вот была счастлива. Прыскала счастьем, казалось, осыпала им зал, как искрами. А Зина… в ее золотистых глазах лисички затаилась боль.

Потом было все меньше гостей. Горечь вина, долгий поцелуй Анри на все том же балконе, тихий визг шин, когда одна за другой отъезжали от замка машины, тянущая к земле сонливость.

– Ну же, дорогая, слабая у тебя головка, – засмеялся Анри, подхватывая меня на руки.

– Спать будешь в другой спальне, – сонно ответила я.

– Уж я-то прослежу, – холодно ответила за спиной Ли.

Анри лишь засмеялся и направился к дверям балкона:

– Злые вы, девушки.

– Угу, – я обняла вампира за шею и примкнула носом к его плечу. От Анри пахло горечью сирени. Хорошо-то как. – Страшно злые…

Дороги наверх, в спальные комнаты, я не помню.

Глава одиннадцатая. Порча

Проснулась я на огромной кровати, под золотистым, прозрачным балдахином. Солнечный свет проникал через огромные, во всю стену, окна и кутал уютную спальню в янтарную дымку. Потянувшись от души на мягких простынях, я вдохнула аромат свежей выпечки и кофе. Села на кровати, откинув одеяло и только сейчас заметила, что кто-то переодел меня в тонкую ночную рубашку. Вопрос только кто? Надеюсь, не Анри, но надежды было мало.

При одной мысли о вчерашнем вечере вообще и Анри в частности сказка вдруг закончилась.

Шею жгло болью. Слетев с кровати, я подлетела к зеркалу и уставилась на собственное отражение, вернее, на ту самую пресловутую «метку».

– Розочка… – констатировала я.

А розочка была ничего так себе. Темно-красная, прямо над артерией, она запечатывала сосуд с кровью, которым, к несчастью, была я.

– Я принадлежу Анри, – сама не веря в свои слова, я потрогала татуировку и поморщилась от боли. – Как собачка… Ничего, солнышко, ты еще убедишься, что и собачки кусать умеют. Уж ты у меня попляшешь… хозяин.

Надо будет расспросить Ли насчет этот татуировки. До сих пор я как-то не интересовалась играми бессмертным, надобности не было, а теперь меня в них нагло втянули. А потом решим, как разговаривать с Анри…

Анри… мягкие слова, крепкие объятия, осторожные поцелуи: Анри умел быть чарующим, когда хотел. Но к чему эти татуировки? Эти выходки? Как дите бессмертное!

Оглядевшись, обнаружила на стуле аккуратно сложенную одежду: белоснежную майку и джинсы, под стулом – легкие, удобные босоножки и, быстро одевшись, заправила кровать, на ходу уплетая булку. Замок замком, а за собой убирать надо.

Только тогда заметила на туалетном столике небольшой конверт. Заинтересовавшись, повертела в пальцах, еще сомневаясь (а вдруг не мне?), но, подумав, все же открыла и вытянула тетрадный листок в крупную клетку, на котором корявыми, не сильно-то понятными буквами было написано: «Умри, сука!»

Пальцы задрожали, норовя выпустить конверт. Нет, оно точно не мне. Оно не может быть мне! Да, я не была подарочком, но чтобы захотеть убить? Меня? Нет, увольте, таких врагов у меня нет и, надеюсь, не будет.

Потому листик засунем обратно в конвертик, конвертик положим на столик и забудем. Не надо оно, нас не касается, а в чужие дела лезть некрасиво. Мож это вампиру, чего ему, несмертельному, сделается.

Но не успела я засунуть письмо в конверт, как оно вдруг почернело в уголках. Чернь стремительно ела нарисованные клетки, подбираясь к центру, и я опомниться не успела, как лист в моей руке рассыпался пеплом. Ошеломленно глядя на испачканные черным пальцы, я застыла от ужаса…

«Умри!» – приказал голос внутри.

«Заткнись! – зло ответила я. – Нашел кому приказывать!»

«Умри! Сейчас!»

Ноги сами понесли меня. Сама не веря, что это делаю, я выбежала в коридор и наткнулась на разговаривающую по мобильнику Ли.

– Катя? Ты…

Я грубо оттолкнула подругу. Ли отлетела к стенке, упустив мобильный, и тот разлетелся на части. Поскользнувшись на миниатюрной клавиатуре, я упала на колени, быстро поднялась и бросилась к огромным дверям напротив.

Хватилась за резную ручку, судорожно потянула на себя.

«Умри! – приказывал голос внутри. – И его убей!»

Я вбежала внутрь, наткнувшись на темноту.

«Вперед!»

– Катя? – сонно позвал голос.

«Помоги!» – хотела выкрикнуть я, но вместо этого ринулась вперед, пробежала несколько шагов, наткнувшись на тяжелую, плотную ткань. Шторы. Наверняка шторы.

«Сорви! – приказал голос. – Немедленно!»

Я вцепилась в толстую ткань и, раздирая пальцы в кровь, дернула. Шторы не поддались. Повинуясь голосу внутри, я повисла на ткани, надеясь, что карниз выдержит. Естественно… не выдержал. И я получила по тыковке толстой палкой карниза.

В глазах вспыхнуло, но сознания я, увы, не потеряла. Запуталась на мгновение в шторах, затрепыхалась, а когда вылезла из-под темно-бордовой ткани, вся комната была залита солнечным светом.

– Что ты делаешь? – закричал Анри, скатываясь с кровати. – Убить хочешь?

Ну хотела. Когда-то. Не всерьез. Но кого интересует, что я хочу… Мое тело было само по себе, разум сам по себе и договариваться они, судя по всему, не собирались. Ужасаясь тому, что творю, я отвернулась к огромным стрельчатым окнам, отыскала резную ручку и повернула вниз, потянув створку на себя. Створка, на счастье, не поддалась.

– Катя! Ты чего? – тревожно спросил из-за кровати Анри.

Мое проклятое тело было упрямее и попыталось еще раз. Окно распахнулось, внутрь пахнуло свежестью и мокрой травой. Лепота! Если бы не…

– Катя!

Я вновь ухватилась за ручку, потянулась и оперлась ступней о край подоконника, приготовившись к прыжку. Там, внизу, тремя этажами ниже – мостовая. Серая, выложенная камнем. А на мостовой сейчас буду я. Даже смешно. Почему-то. Может, все это сон и сейчас я проснусь? А может быть иначе?

«Умри!»

Вот заладил-то, умри да умри! Сам умирай, если тебе надо!

– Катя! – чужие руки обхватили за талию, потянули назад, в комнату. Мы упали. И умом я благодарила, молча, а тело мое ругалось и рвалось из крепких объятий вампира:

– Умереть! Хочу умереть. И ты умрешь со мной! Слышал?

– Катя! – закричал вампир и не думая меня выпускать. – Утихомирься! Девочка! Приди в себя!

В комнату вбежали Саша и Ли. Ли зарычала, показав клыки, и стянула меня с Анри.

– Катя! – бросился ко мне Анри. – Она с ума сошла, останови!

– Оставайся там, – ответила Ли. – С Катей ничего не случится.

И встала между мной и окном.

– Мимо меня не пройдет, – спокойно ответила она.

Ага, если бы. Сдается мне, сегодня я мимо всех пройду. Я видела краем глаза, как Саша стянул с кровати одеяло и накинул его на Анри, но сама смотрела только на Ли. Как на врага смотрела, хотя внутри просила у нее прощения.

– Вон из комнаты! – закричал Саша. – Сгоришь, идиот!

– Ка-а-а-тя! – завыл под толстой тканью Анри.

Саша рывком поставил вампира на ноги и толкнул к двери:

– Ли позаботится о Кате…

– Еще как позабочусь, – сузила глаза Ли.

Еще кто и о ком позаботится.

– Ли, пусти, – взмолилась я. – Ли… пусти… не хочу тебя ранить.

– Силенок мало меня ранить… Прости…

Она двигалась стремительно. Я даже понять не успела, как Ли оказалась рядом. Лишь почувствовала касание к шее, легкое, почти играющее, и осела на руки подруге.

Очнулась я в затемненной комнате. Мягко светил стоявший на тумбочке светильник в виде какого-то экзотического цветка, а на расстоянии вытянутой руки сидела, удобно устроившись и укутавшись в плед, Ли, углубившаяся в чтение какой-то книги.

Забавно. Я уже невесть сколько в этом замке, а только теперь могу ее нормально рассмотреть. А ведь она похорошела со дня нашей последней встречи. Темный загар очень шел ее распущенным по плечам огненно-рыжим волосам, и лицо вовсе не портила россыпь светло-коричневых веснушек. Но дело было даже не в этом – Ли, казалось, светилась изнутри от счастья, и я невольно залюбовалась своей Тигровой Лилией, вовсе не желая нарушать вязкую приятную идиллию.

Только вот свербит в боку… и руки связаны за спиной. Связаны?

– Ли, ты что? – зашипела я.

Ли отложила книгу, поднялась с кресла и подошла ко мне:

– Я что? – спросила она. – Это ты хотела из окна выпрыгнуть, не я.

– Голова раскалывается, – прошептала я, отказываясь вспоминать то несчастное утро… Что это было, ради Бога?

– Естественно, раскалывается. Сначала карнизом по лбу, потом еще раз – створкой. Дорогая, ты до окна не добежала, а все равно живой осталась чудом. И все же, что случилось?

Чтобы я сама знала, что случилось. Я как бисер четок перебирала события того утра и, наконец, нашла нужное.

– Письмо, – вспомнила я… – Да… какое-то письмо на туалетном столике. А там…

Я сглотнула, вспомнив написанные на листке бумаги слова. Меня пытались убить? Осознание приходило медленно, будто продираясь через загустевший воздух, в душу закрадывался темный ужас. Почему меня хотели убить? Я никогда и никому не причинила зла. Так за что?

Дверь вдруг распахнулась, и вошел серьезный Саша, а за ним какой-то странный низкий, округлый господин в обвисших рейтузах, сером, поношенном свитере и с толстыми, смешными очками.

– Ну-с, – усмехнулся господин, показывая гнилые зубки. – Где наш пациент?

Я дернулась в веревках, чувствуя неладное. И не зря.

– Ах во-о-о-о-т где наш пациент, – потер господинчик пухлые ладошки, глядя на меня. От этого взгляда мне почему-то стало очень неприятно… очень. – Симпатичный пациент, приятно с такими работать!

Э-э-э-з… только я иначе себе лечение представляла. Почему-то.

– Ли, развяжи! – в ужасе закричала я.

Господинчик, не обращая на мои крики никакого внимания, танцующей походкой подошел к кровати и, медленно сняв очки, положил их на туалетный столик. Нагнувшись, он заглянул мне в глаза. А зрачки-то у него вертикальные! Зажмурившись, я пыталась отвернуться, но цепкие пальцы поймали за подбородок и вкрадчивый голос спросил в отлично чувствующейся с издевкой:

– Зачем тебя развязывать? Чтобы опять поглупело, мое бедное дитя.

– Пусти! – прошипела я. – Я тебе не сумасшедшая! Не имеете права меня связывать!

И дернулась на кровати. Но жеж… господинчик был упрямый и оставлять меня в покое явно не собирался.

– А кто говорил о сумасшествии… активная порча это девочка, и ничего более. А порчу снять можно и нужно. Вот сейчас и приступим. Только вот выбирай… либо ты перестанешь сопротивляться, и мы это сделаем быстро и безболезненно, либо…

Либо мне почему-то не понравилось. Но и даться "лечить" я почему-то не могла. Внутри все сопротивлялось и вопило: "Я против!"

– Катька, кончай выпендриваться, – вмешался Саша. – Ты же знаешь, ни я, ни Ли не дадим тебя обидеть.

Сашка не даст меня обидеть? Смешно. Но, наткнувшись взглядом на печальные глаза Ли, я сдалась.

– Хорошо.

Господинчик аж повеселел весь. Хлопнул пухлыми ладошками, и в комнату вошел раздетый до пояса детина и подхватил меня на плечо, даже и не подумав развязать. Я заставила себя не сопротивляться, хотя очень хотелось. Да и ехать таким образом, башкой вниз, оказалось на диво неприятно: лицо сразу же налилось кровью, и в зеркальных стенах коридора отражалось нечто уродливо-красное, недовольное и растрепанное, со здоровенной шишкой на лбу.

– Черт, – выругалась я сквозь зубы.

– Ой цветет калина в поле у ручья, – забасил вдруг детинушка. – Парня молодо-о-ого полюбила я…

– Еще и транс, – прошептала я, и детинушка, будто услышав, сразу же заткнулся. Вот и хорошо, у меня уши не казенные.

Лестница. Крутые ступеньки, неприятный холод и шершавость скользивших по бедру стен. И полумрак… проклятый полумрак с душным, водяным запахом. Бормотание семенившего следом господинчика делу не помогало: он смотрел на меня, как смотрит исследователь на интересную букашку. Впрочем, судя по зрачкам, господинчик какой-то сорт нечисти, наверняка, тоже бессмертный. А для таких я действительно не больше, чем букашка.

Господинчик ужиком скользнул вперед и заботливо открыл перед детиной низенькую дверцу. Чтобы пройти через нее, детина нагнулся, чуть было не упустив свою ношу, то бишь меня, и я зашипела:

– Потише! Не мешок с картошкой тянешь!

Ли, скользнувшая вслед за нами в дверь, окинула меня виноватым взглядом.

– Может, не надо ничего снимать? – спросила я. – Я вроде умирать не собираюсь.

Господинчик мигом оказался рядом:

– Порча вещь хитрая, – усмехнулся он. – Пока ты не можешь двигаться, ты нормальна, но стоит тебя развязать… и…

– И что?

– К окошку запросишься.

Господинчик мило улыбнулся, а я сжала зубы, чтобы не застонать. Голова-то как болит! Вновь коридор. И винтовая лестница, узкая настолько, что я то и дело билась плечом о заплесневелые стены.

Хана белой майке. Такие пятна не отмоешь. Впрочем, сейчас ли волноваться об одежде? И волноваться вообще… Сашка сказал… минуточку, а с каких это пор я Сашке верю? Тому самому, что лягушек девчонкам в сумки подбрасывал…

Но повозмущаться мне не дали. Винтовая лестница закончилась небольшой площадкой, верткий господинчик вновь открыл перед нами дверцу, и детинушка, на этот раз гораздо аккуратнее, внес меня в идеально округлую, лишенную мебели комнату, в центре которой была нарисована мелом пентаграмма. В углах магического знака горели черные свечи, а мне стало на самом деле страшно:

– Ли… а что они собираются делать?

Затравленный взгляд подруги успокоиться совсем не помог.

– Небольшой ритуал, – ответила она долгое мгновение спустя. Врет. Точно врет. – Ты прости, солнце, я понятия не имею, где ты умудрилась вляпаться в такую дрянь, но вляпалась ты знатно. Теперь без черной магии нам не обойтись.

– Э? – переспросила я. – Пожалуй, я передумала.

Но меня уже никто не слушал. По приказу радостно прыгавшего господинчика меня не очень-то осторожно положили в центре звезды. Господинчик достал откуда-то кинжал, и я затрепыхалась, охваченная дурным предчувствием. Кинжал полоснул по веревкам, на удивление быстро их разрезав, и тотчас же в голове вновь раздался знакомый голос: «Умри!»

– Пусти! – закричала я.

Но детинушка держал крепко. Я орала, кусалась, царапала в кровь его плечи, но кто-то поймал мое правое запястье, окутав его железом. Щелкнул замок. Потом еще раз на другом запястье. И еще два раза на лодыжках. И я опомниться не успела, как оказалась распятой в центре пентаграммы, а детинушка, выпрямившись, поклонился господинчику и вышел из комнаты.

– Ли! – закричала я. – Ли, скажи, чтобы они отпустили! Ли! Они меня убьют! Л-и-и-и-и!!!

Ли вздохнула и вышла, даже не посмотрев в мою сторону. Оставила меня наедине с этим… этим…

– Извращенец! Пусти! Или я… я в полицию заявлю! На тебя в суд подам!

– Очень смешно…

Господинчик усмехнулся недобро и вступил в пентаграмму, встав у меня в ногах. Запел. Пел он очень даже неплохо, с чувством, его низкий, хорошо поставленный голос будоражил душу легким страхом. Я дернулась. Раз, другой, так, что скобы до крови разодрали запястья.

– Нет! – закричала я.

Господинчик пел. Слова на незнакомом языке резали сердце ножами, по пальцам текла кровь из разбитых запястий, и казалось, что весь мир перевернулся, оставив меня утопать в черном болоте страха.

– Нет!

У стен заклубился чёрный туман, пламя свечей дёрнулось выше. Господинчик пел.

– Н-е-е-е-т!

Я уже не кричала, плакала. Пол подо мной нагрелся, туман подобрался к самой пентаграмме, облизав ее лучи. Но внутрь не полез, будто боялся.

– Прошу…

Господинчик пел. Слезы катились по моим щекам, пол стал не горячим, а обжигающим, в голове вновь заорал голос: «Умри! Убей!»

– Иди ко мне! – приказал господинчик.

Нет, господин. Мой господин! Нет!!! Не подамся! Ни за что!

Выгнувшись, я забилась в конвульсиях. Слизнула выступившую на губах пену, чувствуя себя так, будто из меня выдирают сердце. А колдун даже не двигался. Все так же неподвижно стоял в моих ногах и ласково шептал:

– Иди, иди, я жду…

На груди моей показалось что-то странное, похожее на темный сгусток тумана. Болеть стало меньше, а чуть позднее боль и вовсе утихла, оставив вместо себя странную пустоту.

– Что ты сделал! – закричала я. – Не смей!

– Иди ко мне, – не обращая на меня ровно никакого внимания, продолжал настаивать колдун. Глаза его загорелись красным, чуть сузились, на губах появилась плотоядная улыбка, будто в предвкушении чего-то очень приятного.

– Нет! – мне почему-то до боли было жалко этого черного сгустка… почему-то казалось, что важно, безгранично важно не отдавать его этой нечисти. До слез жалко, до этих капелек горечи, что крупными жемчугом катились по моим щекам.

– Иди!

Сгусток всплыл вверх и послушно подлетел к колдуну. Тот поймал его на ладонь, потом открыл рот и… проглотил.

– Нет! – вновь закричала я, дернувшись. И застыла, вдруг поняв – все закончилось.

Стало тихо. Туман исчез. Пол, недавно теплый, теперь вновь холодил спину через тонкую ткань майки. Открылась дверь, и вбежавшая внутрь Ли дрожащими пальцами начала возиться с замком на моем правом запястье. Колдун не возражал.

– Катя… – прошептала Ли.

– Вкусная у тебя боль, – плотоядно улыбнулся колдун. – Когда вновь влипнешь в неприятности – приходи.

– Ты о чем?

– Бедная, наивная смертная. Вы так жаждите бессмертия, не понимая, насколько оно скучно. Ты умеешь чувствовать, я нет… потому я собираю чужую боль, – холодно ответил колдун. – Не напрягайся, девочка. – Он подошел ближе, нагнулся и погладил меня по щеке. – Больше тоска по родителям тебя не тронет.

– Ты!

Замок щелкнул, моя рука освободилась и я залепила колдуну пощечину. Тот лишь усмехнулся:

– Ты…

Вот откуда эта паршивая пустота в груди. Вот откуда слезы на щеках. Он забрал мою боль, нечто святое, последнее, что от них осталось. Почему?

Колдун легко коснулся оков, и я вдруг оказалась свободной. Но руки больше не распускала. На смену нездоровой активности пришло удушающее равнодушие. К чему уж теперь… эта гадина спасла мне жизнь и взяла за это плату. Ничего более.

– Вот именно, – прошептал господинчик, который, оказывается, тоже очень даже читал мои мысли. Он развернулся, танцующей походкой направился к двери. У самой створки остановился, посмотрел на меня и вдруг сказал:

– Эта боль не была памятью о родителях, она была ненужным страданием и проявлением эгоизма. Не о них ты горевала, о себе, бедной, несчастной, брошенной в этом мире. И только теперь ты сможешь по-настоящему жить дальше… так что плата «гадины» тебе только помогла.

– Почему объясняешь? – спросила я.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Наверное, со скуки. Бессмертные много чего делают со скуки, хотя, вы, смертные – тоже, не так ли?

Я горько усмехнулась. Так. Хотела что-то сказать, но низенькая дверь за господинчиком уже закрылась, издевательски скрипнув на прощание.

– Я вновь не хочу умереть, – прошептала я. – Как странно.

– Дурочка, никогда так больше не шути, – выдохнула Ли, прижимая меня к себе.

И тогда я впервые расплакалась. Горько, навзрыд, как девчонка.