Текст книги "Меж молотом и наковальней (СИ)"

Автор книги: Анна Алмазная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава двадцатая. Разговор

Я и сама не заметила, как заснула за компьютером. И опять мне снилась веранда. Запах цветущих лип под балконом, зеленое море древесных крон и покой… благодатный покой. Снился мне он… Мягкие объятия, в которых я утопала. Жалась к нему спиной, вдыхала его запах и чувствовала, что плыву… плыву на ласковых волнах… а он шептал мне что-то на ухо и поглаживал мой округлившийся живот. И голос его, такой чужой и знакомый одновременно, бередил душу узнаванием…

Проснулась я в слезах, уткнувшаяся носом в клавиатуру. У меня никогда не было детей, я никогда не хотела детей, но после этого сна мне почему-то казалось, что у меня что-то отняли, что-то очень дорогое.

Ноутбук, кричавший, что хочет есть и еды не получивший, уже давно отрубился, за окном клубилась тьма, Магистрат погрузился в молчание…

Ночь? Уже ночь? И когда я только успела отключиться?

Я подключила ноут к сети, глянула на часы в нижнем углу экрана. Всего лишь час ночи, не так и страшно. От души потянувшись, я глотнула давно остывшего кофе и огляделась.

Мой кабинет совсем же не изменился, тут ничего и никто не трогал. Ждал. Будто заколдованный, даже пыли на полках не наблюдалось. И глаза Алиции смотрели с портрета как-то странно, осуждающе.

– Ну а тебе я что сделала? – спросила я, опускаясь с чашкой кофе на краешек стола.

Допила холодную горечь, нашла за портретом Алиции метлу и распахнула окно… надеюсь, на этот раз никто меня не остановит, никто за мной не последует. Для некоторых разговоров свидетели не нужны.

И, оттолкнувшись от подоконника, я шагнула вниз, в ласковую тьму.

Ночь встретила запахом опавших листьев и шелестом ветвей… когда я вот так летала в последний раз посреди ночи? Когда проносилась тенью над спящими деревьями, над росой, горящей серебром в лунном свете? Когда видела такое ошеломляюще красивое ночное небо?

Звезды… как же много звезд! В городе такого не увидишь, там все душит свет фонарей, а тут… так спокойно… так тихо… и щемящий душу простор!

Я провела пальцами по ручке метлы, активировала на ней руну заклинания. Много сил это заклинание съело, но теперь стоит только позвать… и метла прилетит сама. Очень полезное свойство, когда друзья тебя пытаются насильно удержать дома. Или когда летишь неведомо куда и не знаешь на самом деле, что тебя там ждет.

Я все же надеялась, от всей души надеялась, что что-то поняла не так.

Скала, о которой рассказывал Призрак, выросла осколком посреди древесного моря. И сразу же защемило сердце и захотелось обратно домой. Но… я должна спросить. Я должна посмотреть Анри в глаза. Я должна услышать… что ошибаюсь. Иначе жить же дальше не смогу. Я и сама не знаю, с каких это пор Анри стал для меня настолько важным.

Опустившись на небольшой козырек скалы, я скользнула в темную нору прохода и сглотнула комок страха: сразу же стало темно и душно. Прошептав новое заклинание, я раскрыла ладонь, и на пальцах моих ласковым светом заиграл огонек. Маленький, но большего, пожалуй, и не нужно. Страх куда-то ушел, на смену ему пришел гнев: шею Анри намылю за его шуточки, да так, чтоб неповадно было. Бессмертный бессмертным, а все равно дурак!

– Анри! – позвала я, и надеясь, и боясь получить ответ. – Анри, если ты тут, отзовись, поговорить надо!

Шумели за спиной деревья, капала где-то вода, и страх пробирался за воротник ледяным потом. Я уже решилась пойти дальше, как хлопнули над ухом крылья, мелькнула в неясном свете огонька тень, и что-то упало на землю, развернулась в укутанную плащом фигуру, выдохнуло едва слышно:

– Катя? С ума сошла по ночам разгуливать! А если тебя…

– Анри! – я и сама уже не знала, что делала.

Я не дала договорить, прижалась к нему, судорожно, до боли, сжимая ткань его плаща. Как же я скучала оказывается! Как же я боялась его больше не увидеть! Как же я хотела вновь оказаться рядом с ним!

Анри выдавил что-то сквозь сжатые зубы, обнял меня, нежно, ласково, как тот во сне, прижал к себе, и просил:

– Ну что же ты? Что же ты так трясешься, дурочка.

Попробуй тут не потрясись. Знал бы он, знал бы!!!

– Мне страшно!

– Знаю!

– Почему, скажи… почему кто-то меня так ненавидит?

Он вздохнул едва слышно. Обнял меня крепче, будто укрывая от всего мира, и тьма, недавно страшная, вдруг стала теплой, ласковой, как укутавшее нас одеяло.

Анри рядом и мне уже ничего не страшно.

– Если бы я знал… Катенька, родная, если бы я знал, – прошептал вдруг он. – Убью подонка, найду, уж не сомневайся! Но будь ты хоть капельку осторожнее! Честно не знаю… Боже, я не знаю, как тебя сберечь… как не позволить… дорогая моя, родная, пожалуйста!

И все наваждение будто схлынуло. Я вдруг вспомнила, зачем я здесь. Вспомнила, что хотела спросить.

– Я тебя не понимаю, – прошептала я, отстранилась, потянула Анри к знакомому козырьку, туда, где смогу увидеть в полумраке его лицо… посмотреть ему в глаза. Может, тогда я найду ответ на тот вопрос, что меня так мучил?

Но ответа там не было… я вновь поплыла, утонув в его взгляде. Как можно не поверить этим глазам? Его грустной улыбке, его мягкому голосу? И уже не понимая, что делаю, не понимая, зачем, я коснулась губами его губ и, сама испугавшись своей смелости, дернулась из его объятий. Но вырваться Анри не позволил, обнял меня одной рукой за талию, другой скользнул ладонью на затылок и поцеловал… сначала ласково, изучающее, потом смелее и уже более уверенно. И как завороженная, забыв обо всем и о всех, пила я мед из его губ, плавилась в его объятиях, тонула в его нежности… и звезды расплывались перед глазами, катились по щекам горячими слезами, а Анри все целовал меня и целовал, не позволяя больше ни сомневаться, ни плыть на волнах страха.

Ну почему… почему это не могло продолжаться вечно?

На этот раз наваждение было более глубоким и мучительным… просто в один миг я поняла, что что-то изменилось, стало не так… и поцелуй Анри уже не казался таким сладостным.

Мягко отстранившись, я вынырнула из густых волн счастья и поняла, что мне так не нравилось. А как поняла, так и не смогла сдержать предательской дрожжи: за спиной вампира, будто камни по сухому песку, перекатывалось глухое рычание.

Я узнала это рычание. Не могла узнать. И не могла поверить словам Анри, его тону, внезапно ставшему ледяным и жутким:

– Ну вот и почему ты так не вовремя? Позднее прийти не мог?

Звезды погасли, расплылись перед глазами. По позвоночнику пробежала ледяная волна и меня будто холодной водой окатили: за спиной Анри стоял тот самый адский пес… топорщилась шерсть на холке, прижались к голове уши, капала с обнаженных клыков, серебрилась в свете луны пена.

Значит, это все правда. Все. Это. Правда?

И это Анри натравил на меня это чудовище?

– Объяснись! – прохрипела я. – Объяснись, пока я еще желаю слушать!

Пока меня еще не съели…

Анри не отвечал, будто чем-то парализованный. Виноватый, значит? Я вырвалась из его объятий, не в силах оторвать взгляда от глаз зверя, горящих каким-то странным ярко-алым огнем. И почему-то что-то внутри не хотело уходить. Не хотело бояться. Верило…

Так, наверное, кролик верит удаву.

– Ты… – выдохнула я, не глядя на Анри. – Ты предал меня!

– Катя, все не…

Я не слушала. Слезы текли по щекам, ныряли в воротник куртки. А зверь не переставал рычать и шел, шел на меня, опустив к земле морду и роняя на козырек белую пену.

– Идиот, ты ее пугаешь! – закричал Анри. – Совсем с ума посходили! Катя!

– Ты, ты его на меня… – прошептала я. – Ты, ты, хочешь меня убить, за что?

– Катя, я…

Да я Катя, я уже столько лет эта самая Катя! И я все! Все тебе выскажу! Пусть даже перед смертью!

– Я не верила, не могла поверить, что это ты, ты… подонок… если хотел отомстить за те три дня, то почему так сильно… только потому что над тобой слегка посмеялись?

– Слегка? – сощурил глаза Анри. – Да мне ту историю веками припоминать будут! У бессмертным память знаешь какая отличная! И со скуки они чего только не сделают.

– Но так… чтобы убить…

Анри вздрогнул. Зверь скосил на него горящий огнем взгляд и вновь посмотрел на меня. Заскулил едва слышно, будто извиняясь, и Анри встрепенулся, шагнул ко мне, прошептал:

– Успокойся!

А зверь вновь начал рычать. И раньше, чем я даже испугаться успела – прыгнул. А потом время будто остановилось. Он летел на меня, оскалившийся, злой, Анри скользнул между нами… а я шагнула назад. Только вместо удобного козырька нога моя встретила пустоту. Не удержав равновесия, я взмахнула руками, вскрикнула едва слышно и успела поймать на себе взгляд Анри. Полный злобы и ненависти взгляд. И когда небо, ошеломляющее, безумное небо распахнуло передо мной объятия, я могла думать только об одном: как же он меня ненавидит!

Как же тот зверь меня ненавидит… что прыгнул за мной в пропасть.

Зверь был тяжелее и все ближе. И я уже не знала, что будет быстрее: его сомкнувшиеся клыки на моей шее или удар от падения. И мне уже было не страшно, совсем. Я даже не удивилась, когда в спину мне ударил поток ветра, потянул в сторону, вверх, устроил в своих объятиях и завертел в бешенном вихре. Я успела только заметить зверя, спружинившего на какой-то уступ в скале, Анри, заставшего в одиночестве на козырьке, и небо вдруг пропало… все пропало, растворилось в душной темноте… ударило в пол, сильно, безумно, со злостью, и я сжалась в клубочек, замерев от пережитого ужаса.

– Дура! – расходился где-то рядом знакомый голос. – Ну почему ты такая дура! Сначала сбежала от нас, а потом пошла с ним объясняться. Одна! Ночью! Не могла хоть Машку взять! Она бы живо и этому вампиру, и этому псу шкуры подпалила!

– Он меня обманул… – прошептала я. – Обманул…

А ведь Призрак никогда раньше при мне не злился. Но от его злости не было обидно, приятно. Я знала, что он обо мне беспокоился. Знала, что он меня спас. Знала, что он никогда бы меня не предал. Не как Анри… Боже… это все Анри… за те проклятые три ночи. За то, что я сделала из него посмешище… только за это? Он же меня чуть не убил… он же мне сердце на клочочки разорвал… Как мне теперь собирать-то себя по кусочкам… как?

– Прекрати, Кать, прекрати… – выдохнул Призрак. – Ну ты чего… поранилась может?

Поранилась? Даже когда меня избивали в инквизиции не было так больно. Так стыдно. И так тошно… И так беспомощно. Лишь один раз было хуже. Когда я потеряла родителей…

Как же теперь? Дальше-то?

– Катя! – звучал в голове знакомый до боли голос, и роза на шее горела, жгла кожу. Он не может звать… не теперь, все это неправда. Пусть проваливает из моей головы, из моей души, из моего сердца, ото всюду проваливает!

– Катя! – пробился через видение голос Призрака. – Катя, ты что это…

– Ничего, – прошептала я. Ничего страшного…

Люди и из большего выходили. Разбитое сердце? Ерунда это, говорят, со временем пройдет… со временем. Надо только пережить это время. И тогда точно станет лучше.

– Где я?

– Ну-у-у-у-у-у-у… – протянул Призрак.

Я огляделась и невольно улыбнулась. Глаза уже привыкли к темноте, различали едва видные контуры предметов. И я поняла вдруг, что нахожусь в личной сокровищнице Призрака, месте, куда он мог переносить предметы… единственное такое место.

– Мне Машка это сделала, – сказал Призрак. – Только выхода отсюда и входа сюда, увы, нет. А и сюда тебя чудом перенес, со страху. Как увидел, что ты чуть было не разбилась… а так вещи легко, туда и обратно, с людьми боюсь. Придется к Машке идти, чтобы стенку ломали.

– Прости, – прошептала я. – За стенку…

– Да ерунда эта стенка. Сегодня сломают, завтра опять поставят. Тоже мне проблема. Главное, что ты жива осталась.

Я уже не слушала, проваливаясь в сладостное забытье.

Я слышала, что Призрак ушел на какое-то время, потом вернулся. Слышала, как вызванная Машей команда ломала эту проклятую стену, а Призрак командовал, чтобы меня случайно не задело. Потом кто-то тряс меня за плечо, аккуратно бил по щекам, приводя в чувство. Мне хотелось сказать, что я не больна, что все это без надобности, но с губ почему-то не слетало ни слова. Тело было отдельно, я отдельно.

Будто издалека чувствовала я, как меня подняли на руки. Как отнесли в мою комнату и положили на кровать. Как укутали нежно в одеяло. Чувствовала, как кто-то белый и пушистый устроился у моего живота, свернулся клубком, прижавшись ко мне теплым даже через толщу одеяла боком.

– Пу, – прошептала я.

– Спи, – тихо ответила Маша, и ее холодная ладонь легка зачем-то на мой лоб. – Спи, глупышка. Завтра будет лучше. Обещаю.

Завтра… до завтра дожить надо.

Перетерпеть.

Говорят, что это все пройдет…

Мокрая подушка, чьи-то всхлипывания, наверное мои.

Говорят…

Тихий голос Пу, которая уговаривала меня перестать плакать.

Все пройдет. Уже завтра. Если само не пройдет, то заставим. И только сегодня ночью…

– Катя! – звал меня голос, и шею рвало болью. – Катя!

Я найду способ, как избавиться от этой проклятой татуировки! Найду!

– Катя!!!

И через его зов пробивался почему-то отчаянный вой зверя. Почему этот проклятый пес не может меня оставить в покое! Почему я не могу просто стряхнуть с себя эту боль и идти дальше?

Маша в ту ночь никуда не ушла, так и осталась сидеть на краю моей кровати, изредка поглаживая мое плечо. Всю ночь. Как же хорошо, что у меня есть такие друзья. Без друзей я бы сегодня не выдержала…

Дом спал, погруженный в ночную дрему… свет свечи на столе лишь слегка развеивал мрак и вся мебель, казалась, была укутана тенями. Внизу что-то бухнуло, я не хотела думать, что… Я судорожно обняла девочку лет трех, в коротенькой ночкой рубашечке и старалась сдержать рвущееся наружу рыдание.

– Лизи, будь хорошей девочкой, сиди с Ники, – прошептала я, стараясь говорить как можно спокойнее. Но в душе все равно плескался дикий ужас. – Я приду к тебе, я или папа.

– Но маа-а-а-а-а-м. Мам, пожалуйста…

– Лизи, послушай меня, сейчас не время для таких разговоров, Ники с тобой, я скоро вернусь.

Она обняла шею большого и сильного пса, а пес… он сидел в шкафу и смотрел на меня такими умными, понимающими глазами. И будто умолял быть осторожной. Взглядом. Поцеловав девочку в щеку и пса – в нос, я тихо прошептала кому-то:

– Прости, ради Бога, прости мой эгоизм, – я скрыла их в одежде и закрыла шкаф.

Вновь что-то ударило, теперь уже ближе, на том же этаже. Посмотрев еще раз на тяжелые двери, за которыми сидела моя дочь, я не сомневаясь, взяла свечу со стола и вышла в коридор. Мягко шелестели юбки. Надеюсь, Лизи не станут искать в нашей спальне. Надеюсь, ее совсем не станут искать…

Дверь тихо скрипнула, в конце коридора в окно заглядывала полная луна… я тихо сглотнула, отставив свечу на столик. Тому, кто стоял в тени, свет больше не был нужен… моему мужу, валяющемуся на ковре с перегрызенным горлом – тоже. Кровь… столько темной в полумраке крови… и уже совсем не страшно, потому что все это кажется таким ненастоящим, нереальным…

– Давно не виделись, дорогая, – сказал тот, из тени, и…

… я проснулась. В ужасе села на кровати, спрятала в лицо в ладонях. И все равно перед глазами стояло то самое распростертое на ковре тело… Светлые длинные волосы, выпачканные в крови, щемящее чувство потери… и слезы, оставляющие на щеках влажные дорожки. Как во сне я схватила халат, повешенный на спинке кресла, укуталась в теплую, махровую ткань, и сразу стало легче.

Сон, это всего лишь дурной сон. И чего это я так расстраиваюсь?

То, что произошло вчера, казалось таким нереальным. Чужим. Кошмар, мучивший меня недавно, был более настоящим. Наверное.

Босиком пройдя в кабинет, я посмотрела на портрет Алиции, и вздрогнула: глаза черного пса, сидевшего у его ног вновь показались мне такими ошеломляюще знакомыми… ласковыми. И более живыми сейчас, чем глаза моей родоначальницы… как же он похож на того, из моего сна.

Меньше на картины пялиться надо да с вампирами водиться, глядишь, и сны будут помягче сниться…

Разозлившись сама на себя, я вдруг отчаянно захотела кофе. Крепкого, с экспрессо, что стоял внизу, на кухне. Маша категорически отказалась отдавать игрушку в мой кабинет, ибо… что слишком много, то не совсем полезно. И, мол, дай мне волю, и я буду пить такое крепкое кофе целыми днями, а тут еще дойти надо.

В чем-то она была права. Частенько доходить было лень.

Но не сегодня.

Кутаясь в халат, чувствуя босыми ногами мягкость ковра в коридоре и легко находя дорогу в темноте, я уже почти дошла до лестницы, ведущей в нашу любимую залу, как вдруг услышала доносящиеся снизу голоса. И сразу же спряталась в тень: Маша явно ссорилась с Элиаром.

– Мне нужно ее допросить!

Я начала двигаться к лестнице…

– Ты уже один раз допросил и хватит…

Пошла по ступенькам, стараясь держаться спасительной тени.

– Маша!

– Как по мне, тут все предельно ясно. Кто виноват, мы все знаем, теперь – то тебе что от нее надо!

– Мне не все ясно…

– Хватит! – выкрикнула я. – Хватит уже! И ваших допросов хватит, и ваших глупых подозрений, и вашей гордыни! И ваших побоев! Вы людей презираете, не так ли? Только у людей потерпевших не бьют, а если уж бьют, то этим не хвастаются…

– Я соглашусь, пожалуй, что демон слегка превысил свои…

– … полномочия? – прошипела я, уже не боясь ничего и никого. – А вы, простите, вообще чем там в инквизиции занимаетесь? О чем хотите спросить?

– О том, что произошло с Анри…

– Да об этом все же знают! Абсолютно все! В кошмарных подробностях. Вам было весело делать из Анри клоуна, а страдать, как всегда мне! За все должна платить я. Знаете виновного, так выматывайтесь отсюда!

– Что? – побледнел Элиар. – Ты, смертная…

– Вон! Вон из нашего дома!

– Он не только твой…

– Она правильно сказала, – мягко ответила Маша. – Он наш. И теперь ты знаешь виновного, теперь тебе здесь делать нечего. Уходи.

И Элиар ушел. А как только за ним хлопнула дверь, я села прямо на ступеньки, не зная, сказать по правде, что дальше делать. Идти за кофе вдруг расхотелось. Маша села рядом, сказала едва слышно:

– Завтра Саша обещался нагрянуть. Он друг Анри, насколько я знаю, хочешь его видеть?

– Да, – прошептала я. – Я хочу, чтобы он мне отвез в город… я сейчас… лучше не надо за руль.

– Я тебя могу отвезти.

– Маш… прости… но там лучше без бессмертных. Я вернусь до заката, обещаю. Анри ничего мне не сделает.

– Анри скоро поймают, – мягко ответила Маша. – И все закончится…

А чуть позднее я вдруг поняла, что мило беседую с невесть откуда появившейся Маман. Прямо там, сидя на лестнице. А Пу спит, свернувшись на моих коленях клубочком. И где-то невдалеке чуть подсвечивается в полумраке Призрак. И Маша, будто угадав мое желание, протягивает мне кофе. А я смеюсь на шутку хранительницы.

Милая сцена… из тех, которые надолго запоминаются.

Анри поймают. Рано или поздно. Но откуда-то я точно знала, что это ничего не изменит. И что еще ничего не закончилось.

Глава двадцатая один. Алина

Падают с ярко-алых роз лепестки, плавит все вокруг жара. Мне душно… длинное белое платье льнет к влажной от пота коже, я дрожу, жду и боюсь его прикосновений. Все это как-то не так, совсем не так. Стыдно и больно. И все плывет перед глазами. А он все понимает… не торопит. Ничего не говорит. Садится у моих ног, как верный пес, заглядывает в глаза, ласкает взглядом.

Я помню все. Сладость его поцелуев, крепость его объятий. И как темнеют от страсти его глаза, до пронзительной черноты. Но все это не сейчас… не в этой жизни. Давно.

Он моя боль. Он голос моей совести. Он тот, от кого моя душа поет от счастья и истекает кровью. Я проклинаю и благословляю тот день, когда его встретила. Ну почему так поздно-то… Боже, почему так поздно-то?

Он улыбается, горько, безумно, целует мою ладонь и тихо шепчет:

– Я знаю, знаю, прости… прости, родная. Знаю.

– Я не могу так. У нас ребенок. Пойми.

– Понимаю. Гонишь?

– Не могу… сил нет тебя прогнать.

– А у меня сил нет уйти. Не бойся… я не буду ничего требовать. Я не буду рвать тебе сердце. Я не буду вас разлучать…

– Он согласен, чтобы ты остался… но под одним условием. И ты знаешь каким. Прости… прости, мой родной…

И пальцы дрожат, когда я ему протягиваю украшенный сапфирами ошейник.

А он все так же улыбается. И я жадно вглядываюсь в его лицо, стараясь запомнить каждую его черточку … ведь таким я его больше не увижу.

Саша приехал с самого утра: в часов так восемь, я еще и глаза продрать толком не успела. Всю ночь почти не спала, задремала лишь под утро, а все равно мучили странные сны. Едва живая спускалась по лестнице за дозой живительного кофе и старалась не думать ни об Анри, ни о его предательстве, ни о вампирах вообще. Нафиг все! Были размышления поинтереснее… Книгоед.нет

Солнышко, вижу, на улице. Подглядывает сквозь занавески, красит дубовые панели на стенам симпатичным медом. И глазки режет так, что ничего уже не хочется.

Мои сны. Откуда? Всю меня мучили какие-то странные обрывки, которые больно уж походили на воспоминания. Ласковый рассвет, мягкость простыней, крепкие объятия… маленький домик у берега моря. Шелковая радость счастья, когда на тебя смотрят с такой ошеломляющей любовью… это было так давно. И особенно этот последний обрывок. С ошейников.

Это было так недавно. И это было совсем неправдой.

Очередная выдумка моего слишком яркого воображения.

А если нет?

И так хотелось, чтобы это было правдой. Лучше уж этот незнакомец с темными глазами, чем Анри… лучшее влюбленность в кого-то из сна, чем…

Вспомнив, как недавно хотелось любви вампира, я передернулась. Все же во всем случившимся есть доля и моей вины. А говорят же умные люди, любопытство кошку и погубит… меня и погубило. Так что теперь неча на зеркало пенять… и ныть неча. Все равно ныть некогда.

А лестница казалась бесконечной… Отчаянно зевая и пытаясь выкинуть из головы сонную дурь, я шла и шла вниз, почти не замечая настойчивого звонка в дверь. Что в этом доме кроме меня открыть некому?

Открыть было кому: что-то там скрипнуло, и к двери проплыла бодрой походочкой Маман. Ей, видимо, спалось хорошо. Открыв дверь, Маман дернула плечами, распахнула широко створку, буркнула:

– Ты, верно, к Катьке? – и пошла себе дальше, оставив гостя так и стоять на пороге.

Впрочем, гостя я ждала, потому особо и не удивилась.

– Хочешь кофе? – спросила я, доковыляв, наконец-то, до кухни. Ну почему эти проклятые часы тикают так громко?

И почему мне так отчаянно кажется, что у меня похмелье? Хотя я вчера даже и не думала пить…

Сашка? Сашка сам дорогу найдет, чай не маленький.

Сашка нашел. Нарисовался в дверях кухни, когда я уже запустила автомат экспрессо. Прислонился спиной к косяку двери и спокойно так, рассудительно сказал:

– Первая чашка моя.

– Обойдешься, – буркнула я.

– Ну и ты как с гостями разговариваешь?

– Незваный гость хуже татарина, – беззлобно ответила я. – Тебе как, черный?

– Черный. Кать, ты как?

Неожиданный вопрос как плетью по плечам огрел. А еще больше ласковый тон, которого я от Сашки ни в жизнь не слышала. И сразу же стало нечем дышать, глаза наполнились слезами, а горло сжало от боли… Ну почему они вот все так… только начнет заживать, как плюх на рану соли, да побольше? Ну сглупила я, бывает… со всем бывает.

– Ничего… переживу…

– Ли сейчас не может приехать. Работа. Но просила передать, что если совсем плохо…

– Прекрати! – выдохнула я. – Сейчас же прекрати меня жалеть!

Сашка лишь шумно вздохнул за моей спиной, потом подошел вдруг, обнял меня со спины, крепко-крепко, положил мне подбородок на плечо и прошептал едва слышно:

– Я знаю, как это сложно. Я знаю, почему ты сбежала. Понимаю, что ты боишься.

Руки мои задрожали, и Саша ласково помог мне поставить чашку на стол. Симпатичную такую чашку, с розовыми мишками. Пу ее страшно любила, было бы жалко разбить… черт, ну о чем вот я думаю-то?

– Просто будь осторожна, – продолжил Саша. – Ведь если это все же не Анри…

– Не хочу об этом разговаривать.

– И не надо, – так же мягко, как ребенка, уговаривал меня Саша. Еще немного и укачивать как маленькую начнет. Но вырываться я не спешила. Еще немножко… совсем немножко. Я позвлю и себе, и ему. – Я не уговариваю и не защищаю его. Теперь уже ничего не изменишь, инквизиция выдала на Анри приговор. Его поймают, его буду ловить, пока не поймают, они упрямые, а с инквизицией на хвосте Анри будет не до тебя. Но все же…

– Я буду осторожной, – оборвала я его уговоры.

Все равно ведь не отстанет, так к чему кота за хвост тянуть и душу в клочья рвать?

– Кать…

– Отвезешь меня в город… сейчас, боюсь, я…

– Не можешь сесть за руль? Конечно, отвезу. И одну не пущу, не надейся. Так что сейчас позавтракаем, допьем кофе и поедем.

Вот как, и этот пытается контролировать.

Надоело! Но в то же время душу греет: он ведь обо мне заботится. Как они все. А сейчас мне это нужно было как воздух.

– Ты не веришь, что это Анри? – спросила я, вырываясь.

Сашка отпустил. Взял уже полную кружку с ароматным кофе, вновь запустил экспрессо, и прошептал:

– Это сейчас не так и важно, во что я верю. Ты все же важнее. И то, что инквизиция от тебя отстанет. С Анри ничего не станет, не бойся, даже если его поймают…

– С чего ты взял, что я боюсь?

– Потому что я тебя знаю.

Он подал мне кружку с кофе, и я кружку приняла, но отвернулась, задумавшись. Саша на самом деле меня знает. И на самом деле что-то внутри все равно хочет поверить Анри, несмотря ни на что. Губы помнили еще властность и сладость его поцелуя, шею жгло от его метки, внутри то и дело все переворачивалось от тихого зова. Я знала, кто звал. Я не знала, сколько еще я буду сопротивляться. Захочу ли я сопротивляться.

И все же надо выяснить откуда эти проклятые сны. И помочь мне в этом не мог никто из Магистрата. Боюсь, эти дела бессмертных касаются мало. А вот моей семьи…

Я кивнула Саше и взяла оставленный на столе мобильный. Выбрала номер, который давно уже не выбирала, нажала зеленую кнопку, приложила мобильный к уху. И услышала тихое:

– Катя… почему ты звонишь?

– Надо поговорить.

Наверное, давно надо было. Но что сказать человеку, который хоть и помог мне, но так и остался чужим? Что сказать тому, с кем объединяли только долг и узы крови? Что сказать чужому, которому придется довериться? И рассказать то, что не знал никто из Магистрата? И как не сказать лишнего, ведь Сашка напрягся и слушает…

Да и не говорят таких вещей по телефону.

– О чем? – как-то устало ответила Алина. – Если тебе нужны деньги, просто скажи сколько, я переведу на твой счет. Не трать мое и свое время.

Я вздрогнула, взгляд Сашки стал каким-то стальным, жестким, будто он это услышал. И стало как-то дурно… и сразу же вспомнилось, почему я не хотела до сих пор звонить Алине. Деньги? Она реально думает, что мне нужны только ее деньги? Боже, как унизительно-то!

Стараясь не смотреть на внимательно слушающего Сашку, я повторила:

– Надо встретиться.

– Зачем?

– Надо поговорить.

– Я не хочу с тобой разговаривать.

– Нам надо поговорить об Алиции.

По другую сторону трубки повисла тишина… ощутимая такая, злая. И Сашка почему-то отставил кружку, а взгляд его стал задумчиво-внимательным. Черт, теперь не избежать проклятых вопросов. Да, впрочем, Сашке-то какое дело? Откуда он что может знать об Алиции?

Алина будто не хотела отвечать, но и трубку бросать не спешила, а ее тихий ответ удивил какой-то странной мягкостью:

– Все же ты начала задавать вопросы… а уже думала, что ошиблась.

– Ошиблась в чем?

– Зачем тебе знать что-то об Алиции.

– Мне снятся странные сны… – Сашка вздрогнул, – мне кажется…

– Что тебе снится, что ты она?

– Да.

Все как-то в один миг встало на свои места. Мозаика сложилась. И я вдруг поняла, почему мне снился огромный черный пес, это был пес Алиции, тот самый, что на картине. А убитый блондин с перегрызенным горлом, был ее мужем. А та маленькая девочка… выжила. И от нее пошла моя ветвь. И от нее я переняла свою кровь ведьмы. И я хочу знать, почему мне сейчас начали сниться эти сны. Я хочу знать, черт возьми, что происходит! Я хочу этого даже больше, чем разобраться с Анри. Мне это кажется дико важным!

– Алина? – позвала я, поняв вдруг, что тишина подозрительно затянулась.

– Что еще происходило с тобой в последнее время? – тихо спросила она.

– Это не телефонный разговор. Нам надо встретиться лично. И поговорить по душам. Пожалуйста. Сделай для меня хотя бы это! Неужели я хотя бы этого не заслужила: одного откровенного разговора.

– Катя… – ее голос стал вдруг дико уставшим. – Пойми, девочка, я вовсе не желаю тебе зла. Тебе опасно появляться рядом со мной…

– Но почему?

– Потому что… просто поверь. Поверь, девочка. И не суйся… ты живешь в Магистрате, так? О тебе там заботятся? И защитят? Я тебя тут защитить не могу.

– Но Алина… от чего меня надо защищать? Откуда ты знаешь о Магистрате? Откуда ты знаешь, что мне сниться ты…

Телефон вдруг у меня отобрали, усадили за стол, и Саша поставил разговор на громкую связь, сев напротив меня. И я вдруг поняла, что на кухне стало как-то людно. Опять появился Призрак, влезла ко мне на колени Пу, поставила перед мной мое кофе и захозяйничала вокруг Маша, плюхнулась рядом на стул Маман. И на столе вдруг появился завтрак, а Алина начала рассказывать:

– Наши родители просили нас быть осторожными, но Настя не слушала. Ей все хотелось нормальной жизни, нормальной семьи, и ничего, связанного с ведьмами. Она вышла замуж за обычного инженера, уехала из родного города, оборвала с нами все связи… родила тебя. Но за несколько дней до того, как они погибли, позвонила и сказала, что ее нашли… и попросила, если что-то случится, о тебе позаботиться. И дальше… я делала то, что делали когда-то наши родители: перевозила тебя с одного места на другое, чтобы нас не нашли…

– Кто не нашел? – спросила я, сама не заметив, принимаясь за еду. Кажется, яичница. Кажется, вкусная… я жевала и слушала. И не одна я… но мне уже было все равно. Разговор казался важнее.

– Когда-то давно Алиция сильно насолила одному бессмертному. Кому и чем, мы понятия не имеем, но что он еще живет, знаем точно. И что он поклялся истребить род Алиции до последнего потомка – тоже знаем. И истребляет… одного за другим. Мой дядя, мой сын, мои родители… погибли все. Остались только мы с тобой. И только когда мы умрем, он успокоится… Может быть.

Есть вдруг сразу расхотелось. Я отпила глоток кофе, переваривая очередную тишину.

– Тебе лучше приехать к нам, – прошептала я.

– Бесполезно. Потому я и разделила нас обоих, что чувствую, шкурой чувствую, что вечно бегать не смогу. И однажды он меня догонит, меня первую…

– Алина… но…

– Мы ничего не можем с этим поделать. Я говорила об этом родителям, я говорила об этом твоей матери, я всем им говорила, но меня никто не слушает. Он более опытен, он умен, он терпелив, у него вся вечность. Он как охотник выслеживает добычу и однажды ее поймает. Вне сомнения. А я устала бегать… Я ее хочу умереть так, как умерли они все…