Текст книги "Меж молотом и наковальней (СИ)"
Автор книги: Анна Алмазная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
«Анри!» – мысленно позвала я, не надеясь, что он откликнется. Спит, наверное, что еще делать вампиру посреди дня?
«Анри, прости меня».
«Катя, – ответ был мягким и каким-то мучительным, будто продирался сквозь толщу воды. – Ты куда опять влипла, моя хорошая?»
«Никуда не влипла».
«Тогда приходи ко мне… я вернулся в те пещеры, инквизиция меня там больше не ищет…»
«Может, позднее…» – ответила я и отключилась от его тихого голоса.
Разговаривать вдруг резко расхотелось. По щеке, портя макияж, пробежала слезинка, в груди стало тесно, но я выпрямилась на метле, сжала зубы и постаралась улыбнуться. Не, ну а что? Умирать так с песней! Как полагается гордой ведьме… последней в своем роду.
Где-то впереди начали появляться высокие отвесные скалы. Врезаться бы в этот серый с темными прожилками монолит, но фигушки… мой милый кукловод хотел свою жертву живьем. И невредимую, до поры до времени.
Метла ловко летела в щелях скал, и уже почти выскользнула из серого лабиринта, как со сколы сорвалось что-то огненно-рыжее. Удар в плечо, укус в шею, толчок в грудь сильными лапами. И, стремясь стянусь с себя обезумевшего зверька, я отпустила метлу и вцепилась обеими руками в пушистую шкуру. Зря. Зверек вдруг вырвался, скользнул на одну из скал, метла устремилась куда-то вперед, а я…
Я почувствовала, что лечу. Обиваюсь обо все, о что можно и что нельзя, лечу в колючую, будто наполненную иголками расщелину. Хрустнули ребра, наверняка, ломаясь, по груди разлился огонь боли, но в тот же миг полет, наконец-то, прекратился. Внезапно. Ударом об усыпанную камнями, такую твердую землю.
Я лежала на спине, смотрела в прятавшееся среди нависших скал ультрамариновое небо и тихо плакала. Себя не жаль. Жаль, что умру зря. И Ли… Ли умрет со мной. Из-за меня. Несправедливо! Боже, как же это глупо и несправедливо!
А на одной из скал показалась вдруг, размылась в слезах, острая мордочка с внимательными ушками… Лиса, а это была лиса, заглянула в расщелину и начала медленно спускаться, осторожно ступая на скользкие, припушенные снегом скалы.
Мало ей? Неужели этой сволочи мало? За что?
Наверное, последний вопрос я задала вслух. Лиса остановилась, прислушалась, сложив уши, и вдруг гневно затявкала. Будто и в самом деле была на меня страшно обиженна.
– Я не трогаю таких, как ты, – выдавила из себя я, и вновь раскрутилась на гневное тявканье.
И тяфканье это так удивило, что даже болеть на время перестало. Наверное, адреналин постарался. Таки умирать я буду с музыкой.
Интересно, когда она спустится, что она будет делать? Жрать меня живьем? От подобной мысли стало почему-то смешно, но смеяться было больно. Дышать больно. Жить больно… и с каждым мигом становилось все больнее.
Пусть уж мне горло перегрызет, может, это быстрее закончится. В такой мороз и посреди скал, в труднодоступном месте, помощи мне искать неоткуда.
Так что…
Зверек плавно спрыгнул на землю, пробежался вокруг, будто присматриваясь, и оскалился, смотря на меня как-то странно осмысленно. Зло. И как такая малявка могла причинить столько вреда? Такая миленькая, пушистенькая, почему-то не поменявшая на зиму шубку… или в ее разгильдяйстве я тоже виновата?
– Что же ты такая сволочь-то? А?
Лиса замерла на миг, и вновь обещающе оскалилась. Но поиздеваться ей не дали: со скал посыпались мелкие камушки, зверек глянул вверх и начал медленно пятиться в тень.
Я не видела того, что видела лиса, зато слышала. Знакомое до боли раскатистое рычание. Узнала и сразу как-то успокоилась, закрывая глаза. Пришел за своей жертвой? Не хочешь отдавать меня кому-то еще? Похвально… Адский пес, Барбос ты мой несчастный.
Ну этот уж точно, если горло захочет перегрызть, то с первого раза. И мучить не будет, откуда-то я знала. Мой странный, облезлый зверь. С таким живым, завораживающим взглядом.
Удрать лиса не успела. Я слышала ее отчаянный визг, и жалела, несмотря ни на что жалела, а потом… скрежет когтей под лапами, когда лиса отчаянно рванула в скалы, шорох камней под огромными лапами, едва слышный скулеж. И запах. Этот одуряющий запах мокрой шерсти и псины… ты хоть бы помылся, прежде чем меня убивать, а?
Он скулит? Тыкает в меня носом, лижет щеки. Хватает зубами за ворот куртки и тащит куда-то по острым камням. Издеваться-таки будет.
Пусти! Пусти, зараза! Больно же!
Но кричать сил не было. И времени. Беспамятство догнало быстрее. И почему-то последнее, что вспомнилось перед полетом в бездну: полные боли глаза незнакомца, когда я надевала ему ошейник.
– Прости… – выдохнула я. – Прости меня.
Как же отчаянно он воет-то!
Глава двадцать пять. Убежище
Болит-то как все! Сознание возвращалось медленно, через силу. В голове клубился туман, перед глазами плыло и медленно, очень медленно, вспоминала я, что было перед тем, как я утонула в этой вязкой тишине. И сразу стало не до боли: меня выдернуло в реальность одним резким толчком и страдать сразу расхотелось, вместе со слетевшим с губ именем:
– Ли…
И сразу же, с осознанием, что вокруг сгущались, неумолимо, зло, проклятые сумерки, в голове выстрелило одно слово: опоздала. Безнадежно и навсегда…
– Ли!!! – полились по щекам злые слезы, и я вылезла из груды какого-то старого, вонючего, тряпья.
Сразу стало холодно. Что-то зашевелилось рядом, живое, ласковое, прошлось горячим языком по щекам, смахивая слезы, ткнулось теплым носом в ладони и заскулило. Так жалобно, едва слышно. И я с ужасом начала понимать…
Мы все еще в тех проклятых скалах, но иначе и быть не могло. Пес, может, и адский, а вытащить меня из расщелины даже для него слишком. Но здесь, в небольшой пещере, приспособленной для жизни то ли залетными бомжами, то ли любителями попить или просто пожить в тишине природы, кто их знает, было сухо и даже тепло. Каменные стены вокруг, лишь небольшая дыра выхода, низкая, сколоченная из досок, лежанка, чтобы на камне не спать, чудом оказавшиеся тут, страшно вонючие, одеяла, в которые меня закутал… пес что ли?
Пес сам лежал на той самой кровати, и как только уместился, скажите, на милость, под одеялом, согревая меня горячим боком подобно живой печке.
Холодно было… но не настолько, насколько могло было быть… на улице мороз, черт побери! И даже вон звезды начинают через вход в пещеру проглядывать! А грудь болит так, что ругаться охота: наверняка, что-то там сломала. А двигаться… я попробовала. Со стоном повалилась обратно, поняв, что повредила на только ребра, но и ногу. И ходить, а тем более, лазить по скалам, увы, не могу…
– Ли… – выдохнула я.
И пес, до сих пор следивший за мной внимательным взглядом, вновь заскулил, ткнул меня носом в плечо, будто утешал.
– Дура я, да? – прошептала я, погладив его огромную голову. Чудо ты мое шелудивое, чего я тебя так боялась-то? Даже хорошенький, на пушистую овчарку-переростка похож, только черный совсем. Наверное, был черный… теперь серый из-за грязи.
– Помыть бы тебя, а то воняешь немилосердно…
Пес зарычал, незло, обиженно как-то, ткнув меня носом в плечо сильнее. Толчок отозвался болью, боль вырвала невольный стон, и пес снова зарычал, на этот раз испуганно.
Я даже не думала, что рычать можно так… с различными оттенками. А глазищи у него, выразительные такие, красивые глазищи. Даже в полумраке различишь. И сверкают огнем… воистину адский, сейчас пасть раскроет и дыхнет пламенем… аж смешно стало. На миг.
– А ты совсем неплохой же. Не хочешь меня грызть, правда? – пес показал головой, будто удивляясь моей глупости.
И правильно удивляется… пес, может, и умный, а-таки простой пес… понимать человеческую речь как бы не в состоянии. Впрочем, адский же, может, и понимает.
– Спасибо, – прошептала я, обнимая его за шею.
Он вздохнул, глубоко, будто удивляясь моей глупости, и подвинул ко мне лапой что-то… что оказалось спичками в странном коробке с обрывками изображения какого-то здания. Но сухие. Значит, гореть, скорее всего, будут.
– Я не курю, – усмехнулась я.
А пес вновь посмотрел как-то странно, будто с усмешкой, выполз из-под одеяла и ткнул носом в что-то… что было подозрительно похоже на самодельный, обложенный камнями, очаг. Даже вытяжка там, кажись, имелась. Хорошо бомжи устроились. Только зимой все равно холодно… и лишившись личной печки, я сразу поняла, что замерзла.
Думать об Ли я не могла. Что-то внутри отказывалось об этом думать. Я вытянула из кармана телефон и поняла со вздохом, что сети в этих скалах фиг дождешься. Выбираться надо, как можно быстрее. К цивилизации. И исправлять то, что еще можно исправить… если можно… но как?
– Надеюсь, он меня дождется, – прошептала я, глотая вновь побежавшие по щекам слезы.
И вновь пес настойчиво ткнул меня в плечо, возвращая к реальности. Будто боялся, что замерзну… не зря боялся. Вновь подвинул ко мне лапой проклятые спички. Да откуда он вообще про такие вещи знает?
Дрова отсырели… разжечь их удалось не сразу. Я бы сдалась, но пес был настойчив: скулил и рычал, бодался, заставлял двигаться, несмотря на боль… и огонь, наконец-то, начал лизать проклятые двора… а пес не унимался. Вытянул откуда-то, приволок грязный, но плотный ковер и выразительно посмотрел на дыру из пещеры.
– Вот больше мне делать нефиг, – ругнулась я… и эта сволочь меня укусила! Не сильно, даже кожи не повредила, но ощутимо, и глазами сверкнула так, что я поняла: не отвяжется.
– Мне больно двигаться, ты понимаешь? – пыталась я уговорить пса, но уговоры на него не действовали. Пришлось со стонами, через боль, тащить ковер к входу и пристраивать на специально для этого повещенной над входом жердью… не давать холоду проникнуть внутрь.
А потом желать умереть, свернувшись комочком на проклятой лежанке и ждать, с нетерпением ждать, пока утихнет волна боли. Пес скулил и тыкал меня носом. Вновь кутал в одеяла, отрыл в углу невесть как оказавшуюся там банку тушенки… запасливые бомжи, да… жаль обворовывать. Но кто мне давал право выбора?
Подозрительно заботливый какой-то песик. Они там все в аду такие?
– Я не хочу есть, – выдохнула я.
Это было правдой. Есть я не хотела, жить тоже не хотела…
– Это не поможет, – прошептала я, погладив ластившуюся к ладоням, длинную морду. – Пойми… Мы не справимся, нам нужна помощь. Ты же понимаешь…
Пес понимал. И по его глазам я поняла, что он тоже так думает, но сначала… огромная лапа вновь подвинула ко мне банку с тушенкой. Даже нож тут же нашелся, припрятанный… но от этого пушистого паразита ничего не спрячешь. А еще он притащил мой рюкзак, где, о счастье, отыскалась пластиковая бутылка с водой. И печеньки. Поняв, что пока не поем, это чудо не отвяжется и разговора не получится, я со вздохом потянулась к тушенке.
После еды лучше не стало, но в голове прояснилось. И стало как-то… спокойнее, наверное. Пес сидел передо мной, смотрел преданно в глаза, вокруг уже давно стемнело и по темной морде его бегали золотистые отблески огня… а я… я все не могла никак понять. Чем я заслужила такую преданность? И почему от него так тепло как-то на душе, спокойно… я провела пальцами по его бархатной морде, скользнула к шее. Вздрогнула, наткнувшись на невидимый ранее в густых космах ошейник, опустила руку на колено и тихо спросила:
– Теперь можем поговорить? Приведи ко мне Анри.
Пес недовольно зарычал, в выразительных глазах его блеснул гнев, смешанный с… обидой?
– Только он тебя знает, – продолжала я уговаривать. Кого уговаривать, пса, что ли? А я виновата, что он таким умницей оказался? – Только его кровь может мне помочь. Я не выберусь из этого ущелья, ты тоже прекрасно знаешь. Не в таком состоянии… я продержусь тут… ночь, надеюсь, больше не понадобится, пока ты его приведешь. А дальше… а дальше посмотрим.
Загадывать далеко не хотелось. Ничего не хотелось, лишь забыться сном и сдаться. Но взгляд пса приманивал, просил бороться и почему-то я послушалась. Я даже не заметила, как он пропал, но ни на миг не усомнилась, что он меня не бросил. Никогда не бросит. Я закуталась в эти противные, вонючие тряпки, когда-то бывшие одеялом, и уставилась в весело похрустывающий огонь. Если все пройдет хорошо, надо будет пополнить тут запасы. Говорят, что так делают в горах… в таких вот специальных, предназначенных для путников хижинах. Говорят… я никогда не была в горах. Так подумать, я вообще нигде особо не была. А теперь почему-то захотелось. До боли. С этим противным бабакой…
Помыть его только надо. Расчесать шерсть, чтобы струилась меж пальцами нежной пеленой… я откуда-то знала это чувство. Его шкура под ладонями, его дыхание на моей шее.
Его полный затаенной тоски взгляд. И ощущение тех невидимых цепей, что нас соединяют.
Знала. Только откуда?
Наверное, я заснула. И снился мне опять тот темноглазый незнакомец. Его мягкие поцелуи, его нежные руки…
А еще снился Анри. В старинной одежде, в белоснежной рубашке, с затейливо повязанном шейным платком. Анри со зрелой любовью во взгляде. Анри, шепчущий на ухо: «Мон амор». Анри, рядом с которым так хорошо. Все это какое-то… странное. Нереальное.
Проснулась я от холода. Огонь уже почти погас, но вставать и подкладывать ему дров сил не было. Меня трясло. Ночные скалы казалось были полны шорохов и живых теней, и будто звенели, едва слышно, от мороза. Хлопнули рядом крылья, покатились камни под чьими-то лапами, и, закрыв глаза, я поняла, что песик-то успел. Наверное…
– Катя! – выдохнул Анри, и сразу же до одури пахнуло кровью. И вновь требовательный поцелуй, противная жидкость, льющаяся в горло, и недовольное ворчание пса.
Только… странно. Поцелуй тот был нежным, но более не казался сладким. Зато придал сил и пустил кровь по венам. Но я и не думала, что это будет так больно!
– Тише, тише, – как маленькую, укачивал меня на руках Анри, и пес, вдруг забывший о своем недовольстве, лизал мне ладони. – Тише, моя хорошая, уже… сейчас все пройдет…
– Не думала я, что это…
– Тогда я тебя усыпил… теперь тебе спать нельзя. Здесь слишком холодно, а лечить тебя и дальше я не могу… тебе придется теперь самой, моя девочка…
– Анри… – голос его был странным. Усталым каким-то. И вместе с силами ко мне вернулось подозрение: – Ты что это?
И в самом деле что? Обняв его за пояс, я вдруг почувствовала, как по рукам моим течет что-то подозрительно… горячее.
– Они меня достали, мон шери, – забавно, и тут, как и в моем сне, он катит под француза. Но смешно не было.
– Инквизиция? Но ты же всегда…
– Они знают, как достать, – усмехнулся Анри. – Серебро я и на самом деле переношу плохо…
И… обмяк.
Теперь испугалась я. Не на шутку. Кровь Анри помогла: вместе с уходом боли ко мне вернулись силы. И желание действовать. И спасти этого проклятого вампира!
Сама я не могла, куда уж мне, что я о вампирах знаю-то? Но был тот, кто помочь мог…
Я перетянула Анри на ту самую лежанку, где отдыхала сама недавно… тяжелый же! Даром, что стройный! И пес на этот раз мне не помогал. Смотрел как-то странно, с каким-то дивным таким изумлением, будто спрашивал, а на черта помогать этому паршивцу вампиру?
– Ничего, что он мне жизнь только что спас? – спросила я. – И уже не раз.
Проняло. Пес подошел поближе, заглянул в глаза, будто спрашивая, чего ищем-то? Я подбросила огню еще дров, и ответила, сама не зная, поймут меня или нет:
– То, в чем можно растопить снег.
И пес исчез. Ты жеж… помощник, называется! А я продолжила перерывать эту лачугу, морщась от холода. Быстрее… быстрее же, пока он кровью не истек! Ничего подходящего, увы, не нашла, и уже подумала начать искать снаружи, как пес вновь появился передо мной… с ручкой котелка в зубах.
Где он прихватизировал котелок, у кого, спрашивать не хотелось. Я живо выскочила наружу, набрала в котелок снега и повесила его над огнем.
Пес смотрел на меня удивленно, будто спрашивал, чего это я такого делаю… да я, странно, и сама не знала до конца, что я делаю… я просто молилась, чтобы сработало, и, когда снег превратился в воду, и отразил меня, перепуганную, с размазанным макияжем, растрепанную, я тихо позвала:
– Зеленая!
Ноль ответа… слишком далеко… Боже, слишком…
– Зеленая!!! Пожалуйста!!! Кто-нибудь!
– Ну ладно, – отозвалась вода мужским голосом. – Так уж и быть… отзовусь. Только чую, что об этом уже вскорости пожалею…
– Ты кто? – вздрогнула я, шокированная двумя вещами сразу: что все же отозвались, и что отозвался тот, кого я совсем не знала.
– Кем бы я не был, времени у меня мало. Так что говори, рыбонька, чего тебе надобно, и плыви себе дальше. И без того от тебя одни проблемы и никакой пользы. Хватит с того, что Зеленая истерит целый цень, мол, как же так, ее подруга опять в какую-то дурь влипла…
– Так ты тот самый, в кого она влюбилась по уши? – с облегчением выдохнула я раньше, чем сама поняла, что сказала. Ну вот почему я такая дура-то, а?
Невидимый собеседник выдавил едва слышимый смешок и сказал:
– По уши, говоришь? У нас говорят по самые жабры, но это не столь и важно… – да уж, время ли сейчас разбирать любовь хвостатых… но язык я все же распустила зря, от страха, наверное. – Так чего же ты хочешь, сухопутная рыбонька? А то занят я, знаешь ли. Вижу, что ты живая, целая и невредимая, пойду Зеленую порадую… а то скоро мое озеро соленным от ее слез станет. И все рыбки мои передохнут. Что я есть тогда, прости, буду, и на что глупых рыбаков приваживать?
Про «невредимая» это он зря. Но пес ткнул меня носом в ладонь, будто напоминая, что надо поторопиться, и я сказала:
– Мне надо выбраться отсюда. Сама я не совсем могу…
– Отсюда это откуда? – деловито уточнил хвостатый. Видимо, действительно, времени зря терять не хотел.
– Из какой-то расщелины в скалах. Сама бы я справилась, но Анри совсем плох, я его не дотащу…
– Ну плавать по воздуху я пока не умею, – задумчиво сказал хвостатый. – Да и вряд ли научусь, но попробую передать весточку твоим друзьям, они чего-нибудь придумают. Только… Анри это случаем не тот ли вампир, на кого инквизиция охотится?
– Боишься? – понимающе спросила я. – Я все их объясню… честно… это я виновата, я ж не знала, пожалуйста, помоги мне!
– Да нет, не боюсь, это даже забавно, насолить самой инквизиции, да еще через кого? Через Машу. Забавная ты, рыбонька, приплывай в озеро, повеселимся.
Я хотела ответить, что нет уж спасибо, Зеленая мне голову оторвет, но вдруг поняла, что «рыбонька» моя взяла и исчезла. Даже хвостом не махнула на прощание. Но если вдруг он нам не поможет, я это озеро собственными ручками потравлю, будет знать!
Выдохнув через зубы, я бросилась к стонавшему Анри, опустилась перед этим проклятым «ложем» на колени, откинула одеяло, прижав к его кровоточащей спине свой шарф. В спину стреляли, сволочи трусливые. Ненавижу инквизицию, себя ненавижу, что это все допустила!
Шарф быстро становился мокрым, я глотала невольные слезы, пес тихо поскуливал рядом, а Анри стонал в бреду.
– Алиция… – выдохнул он. – Али…
И стало вдруг совсем страшно. И будто отвечая на мой страх ударили где-то высоко огромные крылья. Пес зарычал, оскалился, шерсть на его холке вздыбилась, только мне почему-то стало спокойно, будто я снова оказалась дома, в своем кабинете. А у входа в наше убежище раздался такой знакомый, такой родной голос:
– Ну, ну, лохматый. Тоже мне врага нашел.
– Маша, – выдохнула я.
Дракон шагнула внутрь, будто в царственную палату. Окинула все вокруг цепким взглядом, мягко оттолкнула пса, и тот послушно вжался в стену, давая дорогу. Подошла ко мне, опустилась рядом на корточки, коснулась моей щеки, стирая невольную слезу, тихо спросила:
– Ты что удумала, дурочка?
– Он Ли поймал… Маша, он сказала, что я или она, понимаешь? Как я могла, чтобы Ли…
– Ли у нас в Магистрате и с ума сходит вместе со всеми, – голос Маши был таки спокойным. Тихим. А выразительные глаза ее подозрительно блестели. Никогда ее такой не видела. – Как твое письмо прочитали, так Саше и позвонили, явились сразу, на крыльях прилетели. Да, Саша рассказывал о твоем странном звонке, говорил, что после этого сам Ли бросился разыскивать, благо, у нее на браслете датчики. Та спокойно болтала в кафе с подружкой и знать не знала, что ее телефон сперли. Ты что, реально думаешь, нас так легко поймать? Не забывай, что мы бессмертные, не суди нас своими мерками. И не думай играть в эту игру без нас. Я понимаю, этот ублюдок хочет тебя достать, но пока мы рядом, вряд ли ему удастся… если ты сама глупостей не наделаешь.
– Маша… я…
Я такая дура, что еще я могу сказать.
– Ты одна из нас, до сих пор не поняла?
Я вздрогнула, пожимая плечами. Как я могу быть одной из них? Слабая, уставшая? Та, от которой сплошные неприятности.
– Анри…
– Анри мы заберем. Не бойся. Ничего с ним не станет, вампира не так легко и убить. Серебро страшное штука, да, но пути вытащим, и он сам восстановится. Но это уже в Магистрате.
В пес ткнул меня носом в плечо, будто напоминая о себе, и я тихо сказала:
– Он с нами пойдет. Он меня спас, Маш… пойми.
– А куда ж он денется, – хмыкнула Маша. – Золотце наше, но до Магистрата будет добираться на своих лапах. Хватит того, что вампира на себе тащить придется. Стыд, хуже не придумаешь. Так еще и адского пса на собственной шее мне не хватало.
– На себе? – не понимая повторила я.
Поняла чуть позднее, когда ласково уговаривала Анри все же переставлять ножки и помочь мне втянуть его на дракона. Что драконом была Маша почему-то думать не хотелось… все же это не очень приятно на собственной подруге верхом ехать. Усадив Анри на хребте Маши, я села за ним, крепко схватилась за выступы на хребте Маши и задумалась на миг… какого она цвета, интересно? И тотчас по бокам ее прокатилась огненная вязь, чуть было не тронув мои ступни. И дракон медленно взял вверх, взлетая в полное звезд небо.
Интересно, где моя метла?
– Алиция… – пробормотал Анри, и я тихо ответила:
– Я тут, любовь моя.
Анри как-то вмиг успокоился, уронил на грудь голову, а я обхватила его крепче за пояс. Неудобно лететь, но скоро уже будем в Магистрате. За пару минут, усмехнулась недавно Маша. Она как и мой песик, оказывается, телепортировать умеет. Оно и хорошо, а вдруг кто дракона в небе над лесом заметит? В наш век мобильных с видеокамерами потом хлопот не оберешься.
Магистрат встретил ярко освещенными окнами и высыпавшим на улицу народом. Дракон мягко спланировал вниз, опустил крылья, давая нам слезть. Хмурый и злой какой-то Саша помог мне спустить Анри, кинул в мою сторону недобрый взгляд, и я сразу поняла: будет взбучка. И не только от него. От Ли – тоже.
Подруга ждала рядом. Остановила меня, когда я бросилась было помогать Саше – сами справятся – и толкнула к входной двери. И в тот же миг вынырнул прямо из воздуха, бросился ко мне огромный пес… уткнулся носом в ладонь, посмотрел на Ли внимательным взглядом, и подруга засмеялась:
– Ну ты даешь, сестренка! Кто ж мог подумать… милая псинка.
"Псинка" оскалилась и зарычала. Но добро так зарычала, как старой знакомой. Ничего не понимаю. И понимать, пожалуй, не хочу.
