Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Анна Архипова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Коннор, выслушав ее, скептически хмыкнул и ответил:

– Вы слишком пессимистично смотрите на вещи, княгиня. Коеси не всесилен, он не может запугать всех и сразу. Мировая экономика – это не дебет-кредит универмага, все куда сложнее.

– Я всегда следую одному очень мудрому правилу, господин Ваалгор. Оно гласит: лучше переоценить своего врага, чем недооценить его, – Харитонова и не думала скрывать своего ледяного высокомерия. – В данном случае вы явно его недооцениваете.

– Ошибаетесь! Уж я-то никогда не считал Коеси Акутагаву безобидным простаком. Но предвещать такие беды, это значит умалять наши с вами власть и возможности. Объединившись, мы сможем противостоять наглому выступлению Коеси.

– Согласна с вами, – Харитонова осклабилась улыбкой матерой волчицы, – за этим и настояла на срочном сеансе связи. Нам следует как можно скорее провести внеочередное собрание Комитета, на котором будет определена стратегия противостояния агрессии Коеси и – в связи с убийством Джошуа Симона – избран новый Председатель. Так мы продемонстрируем врагу, что его показательный номер с экономическими махинациями не испугал всех нас.

– Поддерживаю ваше предложение, княгиня. Я приму дополнительные меры для безопасности представителей Комитета, когда они прибудут в США.

– Я настаиваю на том, чтобы собрание проходило не в США, а в России, – возразила пожилая женщина, говоря с режущей изысканностью. – Это придаст моей кандидатуре наибольший вес. И рассчитываю на вашу поддержку, господин Ваалгор.

– Вы желаете стать новым Председателем Комитета? – поинтересовался Коннор, лишь на короткий миг взяв паузу.

– Конечно. Я наилучшая кандидатура в сложившихся обстоятельствах. Вы слишком молоды для поста Председателя Комитета, всем же прочим нельзя доверять.

– Да, вы, безусловно, правы, – проговорил Коннор согласно, уже не мешкая. – Я принимаю ваши намерения, госпожа княгиня, и целиком их поддерживаю.

– Я не сомневалась, что найду в вас союзника.

Сеанс связи закончился, но Ваалгор сохранял неподвижность с минуту. Наста, наблюдая за ним, даже затаила дыхание, ожидая его последующих действий. Что предпримет этот сверхамбициозный мужчина? Акутагава объявил ему войну и взялся за дело со свойственным ему размахом и непреклонностью, а Харитонова решила воспользоваться моментом и встать во главе Комитета, что явно пришлось Ваалгору не по вкусу… Как противостоять Акутагаве все же ясно: тактика сдерживания падающих котировок путем финансовых вливаний и оказания материальной помощи – это как инъекция пенициллина при гнойном заражении. Но вот помешать Харитоновой занять пост он вряд ли сможет: если Коннор возразит ей, она откажется состоять в Комитете и еще одним могущественным врагом у него станет больше… Коннор Ваалгор потянулся к своему мобильнику: набрав номер, он разбудил личных секретарей, поручив им заняться возникшим на востоке биржевым кризисом.

– Соберите данные, свяжитесь с информаторами за границей, я жду доклад от вас через час, – убрав телефон, он, не поднимаясь с вертящегося мягкого стула, повернулся к Насте: – Позовите сюда агентов, они могут продолжить свою работу.

Наста не сразу двинулась с места, размышляя о том, как разумнее поступить: выполнить его приказ или же сейчас самое время думать о том, как убраться отсюда живой и здоровой – после заявления Харитоновой, Ваалгор должен задаться вопросом целесообразности сохранения жизни Насты. Возможно, его просьба вернуть вооруженных охранников в конспиративную квартиру просто трюк – Наста все еще вооружена и справиться с ней будет нелегко. Что, если сейчас воспользоваться пистолетом, лежащим в кобуре?…

«Нет, я не могу так поступить, – сказала сама себе зеленоглазая женщина. – Я должна выполнять поручение княгини Харитоновой и до последнего следовать выбранной линии поведения. В конце концов, это моя работа и у меня в жизни ничего нет кроме работы. Был брат, но он отрекся от меня…. Какая разница, как рисковать? Но я удачливая – знаю, что удачливая. Возможно, повезет и на этот раз…»

Наста, распахнув входную дверь, пригласила агентов вернуться в квартиру.

– Коупленд, – продолжил Коннор, дождавшись, когда охранная группа войдет. Начальник службы безопасности вопросительно воззарился на него и получил приказание: – Обезоружить Панову и заковать в наручники.

– Черт! – Наста не успела даже закончить ругательства, как на нее набросились несколько агентов. Первых двух она, владея искусством рукопашного боя, смогла раскидать в стороны, однако силы были слишком не равны. Ей не дали времени дотянуться до кобуры и то, что она успела нанести болезненные удары нападающим, ее не утешило, когда она оказалась побежденной. Лишенная оружия, со сцепленными за спиной руками, она, зло дунув на закрывающую лицо прядь волос, обратилась к Ваалгору: – Как мило с вашей стороны! Решили, как обиженный ребенок, отыграться на мне?

– Нет. Всего лишь предосторожность, – Коннор закурил сигарету и прищурился на нее сквозь табачный дым. – Крайне необходимая предосторожность… Но не волнуйтесь, Наста, убивать я вас не стану.

– Вот именно поэтому я увеличила себе грудь – как фактор сохранения моей жизни она работает безотказно, – съязвила та. – Я бы тоже пожалела закапывать такие буфера в могилу.

Коннор даже улыбнулся ее словам:

– Вы в чем-то правы. Мне действительно было бы очень жаль ликвидировать такого человека как вы, – кивнул он по-королевски. – У меня на вас другие планы. Но об этом позже, а пока уведите ее и заприте получше.

Наста перевела взгляд с Ваалгора на Коупленда – тот и не скрывал своего злорадства. Он подмигнул ей, как бы напоминая о данном недавно обещании: «Я тебе это еще припомню…»

__________________________

16

Стоило только этому узнику переступить порог зоны особого режима № 67/28, ласково именуемой тамошними тюремными обитателями «Никанорушкиным ледником», как Степан Кузнецов – директор сего исправительного учреждения – понял, что у него будут с ним проблемы. Чего еще можно ожидать от молодого мужчины, привезенного под усиленным конвоем с мешком на голове и без каких-либо документов, а лишь с секретной директивой: «Охранять как зеницу ока»?

– Опять привезли политического, чертовы федералы! – недовольно проворчал директор, надрывно сморкаясь в носовой платок. При этом он поглядывал на экран размерами 2,5 на 2,5 метра, расположившийся на противоположной его рабочему столу стене – туда передавались картинки с камер слежения по всей территории подвластной ему тюрьмы. Кузнецов с детства страдал бронхами, а переехав жить в суровое заполярье, обзавелся парой хронических заболеваний, грозящих еще по пенсии превратить его дряхлого и немощного старика. Но он крепился, вот уже одиннадцать лет бросая вызов суровой природе и не покидая сих недружелюбных мест, хотя родственники звали его уехать на юг, в мягкий климат причерноморья. Нос у Кузнецова всегда выглядел красным и вечно влажным, глаза слезливыми, а тело – сухощавым и тщедушным, но это не мешало ему исполнять свои нелегкие обязанности. Нажав на кнопку, он переключился на камеры в «предбаннике», так называлось тюремное помещение, где новоприбывших обыскивали и заставляли переодеваться в тюремную униформу.

– Нет, только гляньте на него! Это ж все равно, что посадить к зэкам голую бабу! С такой внешностью его нужно держать в одиночке, не иначе.

В этом с Кузнецовым был вполне солидарен и Павел Олегович Портной, штатный тюремный психолог, в чьи обязанности входило составление психологических портретов узников «Никанорушкиного ледника». На момент прибытия нового постояльца, он находился в кабинете директора – просторном, но всегда сумрачным, несмотря на качество освещения, – и также наблюдал через компьютер за передвижениями узника:

– Красив, даже слишком… – заметил Портной задумчиво, щипая жиденькую профессорскую бородку, – из-за него начнутся беспорядки.

– Вот-вот! И о чем только думают эти федералы?.. Здесь им что, исправительно-трудовой лагерь для воров-карманников? У меня в тюрьме сидят самые отпетые рецидивисты страны, отборные головорезы и маньяки, получившие здесь прописку посмертно! Они баб не то что годами – десятилетиями не видят! И тут на тебе, чудо-юдо, рыба-кит! Да чтобы поиметь его зэки друг другу глотки перегрызут… И что же прикажете мне делать, а? Если не услежу и его тут покалечат, то федералы могут снять меня с должности, вдруг он заложник или схваченный шпион, в общем – особо ценная птица, которую до поры до времени нужно спрятать получше? Вот же геморрой!

– Я думаю так, Степан Сергеевич, – откликнулся штатный психолог, его голос сыпался, как перегретый на солнце песок, – сажать его надобно, конечно, только в одиночку, пока ситуацию не разъяснят «сверху». Когда он пройдет обязательные личностные тесты, я побеседую с ним, определю уровень его социальной адаптивности, отсюда и составим ему распорядок дня. Постараемся сделать так, чтобы он не имел возможности контактировать с прочими заключенными. И будем надеяться, что заберут его отсюда как можно скорее… – поглядев на свои наручные часы, Портной поднялся с кресла и добавил: – Займусь им как можно скорее.

– Буду ждать вашего доклада, – напутствовал его Кузнецов.

– До конца рабочего дня дам предварительный отчет, остальное завтра, – сказал Портной, покидая кабинет директора тюрьмы. Уже шагая по холодным и тусклым тюремным коридорам, он подумал с застаревшей, словно запущенный ревматизм, меланхолией:

«Собственно, куда мы, два старика, торопимся? Стараемся работать так, чтобы, как говаривали раньше, «сделать пятилетку за три года». Работаем, потому что по-другому и не умеем трудиться… Кто оценит все наши старания? Зэки, замурованные в этих стенах? Глухая тайга, обложившая нас со всех сторон?… Мы с Кузнецовым дожили до того момента, когда работа теряет идеологическую подоплеку и становится просто механической деятельностью. Всё по пунктам: что нужно, что не нужно, обработка сведений, просчитывание результатов, соблюдение норм и правил… и только. Мы замурованы в сих застенках так же, как и преступники, сосланные сюда…»

Одиночество давило тут на всех. Зона особого режима № 67/28, вросшая фундаментом в вечную мерзлоту, редко принимала гостей – большинство узников в наказание за преступления не имели права видеться с кем-либо; сотрудники тюрьмы же работали вахтовым методом, на долгие месяцы оставляя свои семьи во «внешнем» мире. Кузнецов и Портной по-своему тоже были узниками зоны: семья Кузнецова два раза в год приезжала, чтобы проведать упрямого и болезненного родственника, а Портной и вовсе не имел родных и близких. «Никанорушкин ледник» был для штатного психолога единственным домом почти тридцать лет, и он искренне надеялся после смерти обрести упокоение на казенном кладбище, примыкавшем к колонии… Колонию ото всюду сжимала, туго упеленывала тайга – темная и зловещая – где нельзя было встретить ни одной живой души на многие и многие километры. Древний хмурый лес и бесконечное небо над ним, долгая зима и короткое холодное лето… Где-то на западе течет великий Енисей, отстукивают ритмы поезда на железной дороге, шумят машины на оживленных трассах… А «Никанорушкин ледник» дремлет в сердце чащобы, огражденный не только компьютерной системой безопасности, крепкими замками, высокими заборами, вооруженными автоматами охранниками и бойцовыми псами, но и непреодолимыми буреломами, болотами, ледяными реками и непредсказуемой погодой – суровый край требовал дани себе.

Тюрьма возникла в этих местах после Великой Отечественной войны, когда Сталин решил создать трансполярную магистраль и согнал для строительства тысячи отбывающих наказание заключенных. Во время грандиозного строительства были основаны городки и поселки, а так же охраняемые тюремные зоны. Зону № 67/28 основал один из партийных фанатиков, приехавший командовать строительством магистрали – Никанор Приходько. Не будучи геологом, он, не долго думая, выбрал отнюдь не самое благоприятное место для строительства колонии – на глинисто-ледниковом пласте, отчего и пошло прозвание места «Никанорушкин ледник». Зимой в этих местах было темно, а снега наметало до окон третьего этажа, а летом везде царила сырость и плесень – разнося среди заключенных болезни и укорачивая им жизнь. Сталин умер, трансполярная магистраль оказалась заброшенной и с годами разрушилась под действием природной энтропии, но вот зона осталась, исправно принимая в свои застенки самых отъявленных преступников, большинство из которых были осуждены пожизненно. За десятилетия нахождения в строю, в «Никонорушкином леднике» образовалась целая система вливания в нее «свежей крови», новые узники встречались здесь с глумливой радостью, предвкушением и азартом. Большинство новоприбывших – кроме тех, кто был отмечен федералами как «ценный товар, сданный на хранение в колонию» – познавали прелести зоны № 67/28 еще в «предбаннике»: тюремные конвоиры, обыскивая их и следя за переодеванием, избивали их. Раньше, в советские времена использовались дубинки, теперь их заменили жезлы, снабженные электрошокерами. После этого заключенного вели на прием к штатному психологу, который определял, в какую камеру поселить узника, чтобы соблюсти при этом сложившуюся иерархию между уголовниками. Обычно, если новоприбывший показывал слабую психическую конституцию, то психолог, заранее определив в нем «петуха» или «шестерку», направлял его туда, где не хватало такого элемента – подобный принцип работал и в обратном порядке. А дальше все шло по известному сценарию – узник должен был примкнуть к одной из каст, существующих на зоне: блатные и их бойцы, «шерстяные», «красные активисты», «шестерки» и «петухи». Администрация и надзиратели не вмешивались во внутренние разборки между заключенными, ограничиваясь лишь формальным контролем над поведением «постояльцев», если кто-то ходил избитый, никто не обращал на это внимания. Жаловаться на «братьев по несчастью» было строго запрещено, что бы ни случилось: администрация просто игнорировала заявления обиженных, а надзиратели и сами зэки карали такого узника по всем правилам тюремного закона.

Увидев новоприбывшего воочию, Павел Портной не смог сдержать шумного вздоха: да, проблем будет много! Красивое лицо, натренированная фигура, и эти длинные черные волосы! Заключенные благодаря тюремной почте уже знают о том, что на зону привезли новичка, а после того как узнают о его внешности… начнется настоящая охота за этим красавчиком.

– Мы подстрижем вас в соответствии с нормативами, – вместо приветствия проговорил психолог, проходя к своему столу. Там на крышке уже лежала папка, где находились результаты тестов этого зеленоглазого мужчины. Усевшись на стул, Портной деловито сложил руки замком на крышке стола и с особой внимательностью вновь посмотрел на гостя своего кабинета. Тот, несмотря на то, что был закован в «костюм-троечку» – кандалы на руках, ногах и с фиксацией на поясе – сидел вальяжно, так, будто был нерадивым учеником на школьном уроке. Ответ его, адресованный тюремному психологу, звучал так же раздолбайски:

– Я не обычный заключенный, ваши нормативы на меня не распространяются. Поэтому оставьте мою прическу в покое.

– Любопытно, любопытно, – Портной снисходительно покачал головой, подумав: «Говорит по-русски идеально, но это еще ни о чем свидетельствует. Кто он такой все же? Нужно попытаться выведать». Он открыл папку и нарочно медленно начал просматривать данные тестов. Пробежав глазами по первым из них, старик подумал, что перед ним, должно быть, сидит слабоумный – тесты были сделаны как курица лапой! Но просмотрев остальные, он понял, что тесты нарочно заполнены без всякой попытки вникнуть в них. Новоприбывший узник не был идиотом, а просто не желал показывать своих истинных данных! Захлопнув папку, Портной требовательно воззрился на мужчину: – По-вашему, это смешно?

– О чем вы, начальник? – хмыкнул тот, состроив при этом совершенно паскудную физиономию.

– Почему вы не прошли личностные тесты как следует?

– Они скучные. Зачем гнать порожняк?

От психолога не ускользнул тот факт, что новичок наблюдает за ним столь же пристально. Это заинтересовало Портного еще крепче: красивый мужчина, не склонный выдавать о себе информацию. Неужели действительно – шпион?

– Хорошо, тогда просто поговорим, – предложил старик, разведя руками в стороны и предлагая тем самым забыть о тестах. – Расскажите мне о себе.

– Что именно?

– Ваше имя?

– Ив.

– И все?

– Ну да.

– Чем вы занимались до того как попали сюда?

– Я был любовником нашего президента, – с ходу в карьер прыгнул зеленоглазый мужчина и довольно рассмеялся, увидев, что заставил-таки Портного изумиться. – Да, ему нравилась моя задница, уж поверьте.

– Вы ведь это выдумываете, не так ли?

– Да, вы правы, это ложь, – тут же согласился Ив, приняв более-менее серьезный вид. – На самом деле я жертва произвола.

– Неужели? А подробнее?

– Подробнее? Ну, с чего бы начать… я хотел похитить двух маленьких девочек, но, к сожалению, мой план провалился и меня решили отправить сюда. Никто даже не оценил того факта, что мое намерением было обусловлено исключительно заботой о дипломатических отношениях нескольких государств.

Павел Портнов молчал с минуту, равномерно моргая веками. Нет, слышать в этом кабинете ему приходилось разные истории – о том, как серийный убийца расчленял детские тела, и о том, как террорист расстреливал невинных людей, и том, как члены бандитской группировки пытали и убивали десятки человек… Почти все заключенные склонны к патологической лжи и Портной умел ее раскусывать в самом начале, однако вот этот субъект ставил его в тупик. Кто он, черт побери, такой?!…

– Вам нечего сказать? Как скучно… – с издевательской ноткой протянул узник. – И вам, я вижу, тоже многое тут прискучило.

– Советую вам не делать поспешных выводов, – твердо произнес Портной, не позволяя себе более доставлять своим озадаченным видом удовольствие заключенному. – Мы говорим о вас, а не обо мне.

– А почему нет? Вы анализируете других, но избегаете взглянуть на самого себя. Это же очевидно.

– Что именно «очевидно»?

– Ваша тайная страсть, – Ив наклонился немного вперед, буквально вцепившись в него изумрудными глазами. – Когда вы поняли, что вы гомосексуалист? В школе? В престижном институте?… Но вы боялись своих желаний, потому что вышли из интеллигентной семьи, где подобное считалось страшным пороком. И, вместо того, чтобы наслаждаться своими наклонностями, вы решили бежать прочь – неважно куда, лишь бы забыться. И вот вы дряхлый старик, прозябающий остаток своих дней в какой-то дыре, наполненной отбросами человечества… Скучно, честное слово, скучно! Ваш страх тошнотворен. А ведь все на самом деле так просто – отпусти все тормоза и наслаждайся!

– Замолчать! – взорвался Портной, его голос сорвался на зудящий визг. На крик в его кабинет вбежали конвоиры с электрошокерами наперевес. Старик заставил себя перевести дыхание и отдал приказ: – Уведите его в одиночную камеру в блоке «Б». К нему применять протокол № 2 до дальнейших моих распоряжений или постановлений директора.

Ив продолжал нахально улыбаться даже когда его выводили из кабинета, подчеркивая тем самым, что Портной проиграл ему. Таинственный зеленоглазый мужчина умудрился раскусить опытного психолога за несколько минут и сыграть на этом! Павел Портной нервно закурил, то и дело заходясь хриплым кашлем, но продолжая с силой затягиваться табачным дымом.

«Как он догадался?! Как смог? Ведь узнать об этом не ниоткуда не мог! – бились лихорадочно мысли в его голове. – Он либо сумасшедший либо… гений…»

В тюрьме время течет по-иному. Две недели в масштабах «Никанорушкиного ледника» были столь же незначительны и ничтожны, как была незначительна планета Земля в отношении звезды Бетельгейзе. Для всех, кто становился постояльцем зоны, первые несколько лет становились временем адаптации к здешним условиям: за это время происходила психологическая ломка заключенного, свыкание со сложившейся иерархией и распорядком, умирали его надежды вырваться из холодных стен тюрьмы – сменяясь озлобленным смирением. Две недели в этих застенках – смешной срок! Узник еще не забыл дурманящего запаха свободы, в нем еще жив дух яростного сопротивления и потребность бороться, надеяться на что-то, пусть и вопреки всему, что он видел вокруг… Поэтому-то Павел Портной не спешил делать выводов относительно нового заключенного; пусть тот и поразил его в первый же день, но это был не повод делать скоропалительные выводы. Он занял наблюдательную позицию, скрупулезно собирая все возможные данные. Пока что дедукция Портного была единственным, чем он мог оперировать, ибо никаких вестей от федералов не приходило – какой-либо информации о зеленоглазом узнике тоже не поступало.

Мужчину, назвавшимся Ивом, содержали в камере-одиночке, в блоке для «новичков» – в нем сидели все, чей срок не перевалил за десятилетний рубеж. Блок «Б» охранялся особенно тщательно, режим там поддерживался самый жесткий на зоне: жильцы блока не могли заниматься каким-либо трудом в существующих на территории зоны ремесленных мастерских и посещать спортзал, не имели права получать дистанционное образование, даже душ они принимали в другой день, нежели прочие узники. Почти все время постояльцы блока были заперты в камерах, за пределами которых передвигались лишь в сопровождении двух конвоиров, и могли рассчитывать только на часовую прогулку днем по глухо зарешеченной площадке на крыше тюремного здания, и час досуга в комнате отдыха вечером. Обычно, после десятилетнего испытательного срока, заключенных переводили в блоки с более мягким «климатом»: они могли работать в мастерских, имели права на встречу с посетителями. Как правило, заключенные не стремились портить своим поведением отношений с администрацией тюрьмы, понимая, что вызывающее поведение и непокорность, могу оставить их в блоке «Б» на куда более продолжительный срок, нежели десять лет. Иву досталась камера с голыми стенами, без каких либо излишеств – тогда как в прочих камерах можно было встретить телевизоры и магнитолы, которые не так давно чиновники разрешили заключенным держать у себя. К тому же ему было запрещено находиться в местах прогулки и досуга заключенных, кормили его прямо в камере, а так же душевую – мыться его водили отдельно от группы блока «Б», дабы избежать инцидентов. Впрочем, новоприбывший ни на что не жаловался и держался возмутительно спокойно, словно жил в номере трехзвездочного отеля, а не в каменном кармане, где летом царила повышенная влажность и пахло свежевскопанной могилой.

«Раз не жалуется и так легко переносит изоляцию, – размышлял Портной, – значит, либо еще не воспринял всего ужаса своего неопределенного положения, либо сознательно игнорирует, поскольку уверен, что надолго здесь не задержится… Только какова причина? Его отсюда увезут те, кто привез? Или же он задумал побег?…»

Он пытался разгадать загадку Ива, по многу раз просматривая записи с камер наблюдения, хватаясь за малейшее его движение и стремясь найти ему толкование. И – да! – он любовался им. Более красивого и сексуального мужчины ему еще не приходилось встречать в жизни, Ив был как экзотический цветок, не раз виденный на картинках и только впервые – воочию… Штатному психологу зоны было шестьдесят лет, но сердце его начинало колотиться учащенно, как у пылкого молодняка, при взгляде на тело узника, такое стройное и натренированное. Это тело заставляло Портного ощущать себя до омерзения падшим, напоминая о его пороке с особенной остротой!

Этот зеленоглазый наглец был прав: семья, в которой появился на свет Павел Портной, полагала, что никогда бы не смогла породить отпрыска с отклонениями. Родители воспитывали его в атмосфере стерильной интеллектуальности, настойчиво и последовательно лепя сознание чада по своему образу и подобию – в их мире все было заранее рассчитано, предопределено, все следовало устоявшимся традициям и нормам. Конечно, он не мог рассказать им, что еще в школе начал испытывать эротическое возбуждение всякий раз, когда они с одноклассниками переодевались в раздевалке у кабинета физкультуры. Павел не мог поведать, как вначале это его пугало – до судорог, до исступления – ведь он думал, что подобное может испытывать только психически нездоровый человек. Ему некому было довериться, спросить совета, он был совершенно один… Когда после окончания школы начались студенческие будни, он как будто обрел свободу, начал больше понимать свою натуру и значение потаенных желаний, но признавать их категорически отказывался. Но именно в институте его настигла первая любовь – ею стал капитан студенческой футбольной команды Игорь Орлов. Спортсмен и знаменитый бабник, даже имя у того было красивым, каким-то героическим! Павел, обладая недурной физической формой, даже записался в команду, стремясь оказаться ближе к нему, но вскоре ушел оттуда, опасаясь разоблачения. Он не мог скрывать своего вожделения, тело против воли выдавало его секрет – на тренировках при тесном контакте и в душевой, где Павел имел возможность увидеть Игоря обнаженным. С тех пор он боролся с собой, решительно и беспощадно отсекая все возможные предметы искушения, даже если это стоило ему многих душевных усилий – и так всю жизнь, всю жизнь… Порою, конечно, Портной давал слабину. У него никогда бы не хватило смелости на реальный секс с мужчиной, но отдушина все же имелась – в его комнате, находящейся в общежитии для тюремных сотрудников, хранилась целая коллекция видеозаписей. В основном, это были записи с камер наблюдения, к которым он, как штатный психолог, имел полный доступ: сцены, снятые в душевой, в закоулках некоторых мастерских, куда узники имели доступ. Когда становилось невмоготу, Портной включал запись и с преступным наслаждением смотрел на то, как заключенные, зажав одного из узников, по очереди насилуют его. Он исступленно онанировал, мысленно присоединяясь к группе «глиномесов», становясь на место каждого из них и врываясь членом в горячий и тугой зад жертвы… Изгнав своих демонов на время, он корил себя за невоздержанность, но потом все повторялось вновь и вновь…

Ну а новый узник воистину стал для него наваждением. Мысль о том, что тот знает о его наклонностях, соблазняла старика, хоть он и отдавал себе отчет в том, что высказывание Ива являлось чистейшей воды провокацией. К концу второй недели Портной все же решился провести повторную встречу с таинственным узником.

– Я все гадал, когда же вы не выдержите, и я вновь окажусь здесь, – первое, что сказал Ив, когда его привели в кабинет психолога. Он выглядел все так же самоуверенно и, похоже, дурные условия содержания еще не сказались на его здоровье, только на лице виднелась многодневная щетина: заключенным разрешалось бриться только раз в неделю.

– Вы находитесь здесь, потому что это обязательная процедура, – ледяным тоном откликнулся Портной, не глядя на него и старательно изучая какие-то документы, разложенные на столе. Он ждал, что скажет Ив еще, но тот замолчал, предпочитая оглядывать кабинет, нежели болтать. Подождав, для вида минут пять, штатный психолог оторвался от бумаг и посмотрел на посетителя: – Итак. В мои обязанности анализ вашей личности, с целью определения вашей социальной стабильности; только после этого будет окончательно определен ваш распорядок дня. В ваших интересах сотрудничать со мной, ведь, пока вы упрямитесь и не желаете проходить личностные тесты, я не могу позволить вам посещать места общего скопления заключенных, будь то душевая или площадка для прогулок. Не думаю, что вам нравится круглые сутки торчать в камере. Скажите же, вы собираетесь идти мне навстречу?

– Пожалуй, – Ив сверкнул белоснежными зубами в улыбке, что резко сконтрастировало с черной порослью на его лице, – куда мне еще деваться, начальник?

– Вы пройдете личностные тесты?

– Да, если вы так настаиваете.

– Хм!… – хмыкнул Портной, узник удивил его в очередной раз, какая неожиданная сговорчивость! Изволил сменить тактику? Или просто собирается повторить свои дурачества, как и на прошлом тестировании? – Рад, что вы приняли именно такое решение. Что ж, приступим к обработке тестов немедленно.

– А что потом?

– Потом? Потом я решу, стоит ли дать вам возможность находиться в одном помещении с другими заключенными.

– Нет, я не об этом, – рассмеялся насмешливо зеленоглазый мужчина. – Что вы потом делать будете? Следить за мной исподтишка и дрочить на мой светлый образ по угрюмым вечерам?

Павел Портной начал желтеть от гнева, несмотря на многолетнюю свою выдержку.

– Если будете продолжать в том же тоне, вернетесь в свою камеру и вновь окажетесь там запертыми, – предупредил он узника. – Так что следите за своими словами.

– Разыгрываете одну и ту же карту… И не надоело? Может, попробуете что-то еще для разнообразия?

– И что же мне может посоветовать такой человек как вы?

– Зачем так презрительно? Вам обо мне ничего не известно. А совет мой прост: позвольте себе то, что так хотите, – Ив вытянул вперед руку, насколько позволяли кандалы, и с вызывающе-лукавой уже улыбкой прибавил: – Прикоснитесь ко мне. Почувствуйте, как это.

Портной посмотрел ему в лицо, затем на руку, окаменев. Как-то вдруг, стремительно и ярко, вспыхнула перед его глазами вся его прожитая жизнь, пересыпалась из одного конца в другой и обратно… Вся его жизнь – зима. Тусклая, холодная, полная только воя снежных бурь или звенящей от тревоги пустоты. В эту зиму не смотрели даже глаза звездного неба, там просто не было для этого места. Всю жизнь он рьяно и остервенело отталкивал от себя все, что могло, как Портной считал, разрушить его жизнь, отнять право быть уважаемым человеком – а тут… ладонь с длинными пальцами, правильной формы, приятная даже просто на вид, сама тянется к нему. И, стоит только протянуть свою руку, как он почувствует тепло этой ладони… Такое желанное и запретное тепло…

– Рекомендую немедленно оставить свои грязные намеки! – рявкнул Павел Портной, наведя на себя воинствующую строгость. – Или вы беретесь за тесты, либо…

– Я выбираю тесты, – перебил его Ив с показным смирением, опустив руку. – Если меня протестируют, то я смогу выходить на прогулку и в комнату отдыха?

– А вас не беспокоит, как к вашему появлению отнесутся прочие заключенные?

– Вы считаете, что я им не понравлюсь? – состроил из себя дурачка тот.

«Нарочно дразнит, зеленоглазый бес, – вздохнул про себя Портной. – Однако, если взять с другой стороны, будет интересный опыт. Позволить ему посещать площадку и комнату досуга, затем посмотреть, как он себя поведет. Оттуда и решать дальше, как с ним поступать…»