Текст книги "Письма героев (СИ)"

Автор книги: Андрей Максимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Глава 17
Франция. Верден

27 марта 1940. Алексей.

У капитана Бользена наступило то счастливое время, когда нашел свое дело. Он пропадал в казарме и на полигонах с утра до позднего вечера, старался как можно чаще бывать с людьми. Многие командиры бригады поступали так же. Батальонный комиссар вообще переселился в казарму. По его словам, чтоб быть ближе к людям. Как потом рассказали Рихарду, приступ самоотверженности Розенберга совпал с ссорой с любовницей. Что-ж, каждый глушит горе по-своему.

Батальон получил пушки. Полудюжину противотанковых «Шкод» калибра 47-мм Рихард Бользен принял как манну небесную. Немало сил и средств потребовалось Коминтерну чтоб добыть эти мощные орудия. С момента оккупации Чехии заводы «Шкода» прекратили экспорт, вся продукция шла только на нужды германской армии. Однако, связи, хорошие люди и деньги решают многое.

Комбат немедля выделил отдельную роту тяжелого оружия, поставив над ней энергичного вечно чем-то недовольного лейтенанта Валиахмеда Доцоева. Впрочем, все это по лекалам французской армии. Противотанковые и полевые орудия, батальонные минометы и станковые пулеметы выделялись в отдельную секцию. Так проще управлять ими в бою.

В дополнение удалось выбить из штаба целых полтора десятка грузовиков. Часть машин Бользен закрепил за артиллеристами, остальные приспособил под подвижный тыл. Начальником автопарка пришлось ставить Саркиса Миквеляна. К удивлению всех офицеров, горячий кавказец Миквелян быстро сдружился с неуравновешенным горцем Доцоевым. Хотя раньше Валиахмед заявлял, дескать, армяне хуже русских, более подлого народа он в жизни не видал.

Рихард как-то стал свидетелем разговора Розенберга с Доцоевым. Комиссар делал очередное внушение несдержанному горцу. Дескать, нет плохих наций, есть плохие люди.

– Да знаю я, геноссе Яков. Среди армян не все плохие. Вот Саркис мне как брат родной. Вернемся на Кавказ, я ему самый лучший дом найду и подарю, две отары овец дам, работников пригоню сколько душа пожелает. Пусть каждый день шашлык кушает.

– А где ты дом найдешь? – пассаж о «работниках» комиссар пропустил.

– Так освободим нашу землю, всех христиан вырежем, дома нам достанутся.

– Всех? А если среди них сознательные пролетарии будут? – разговор шел по-русски. Несмотря на солидарность в отношении великорусского шовинизма, этот язык оставался универсальным средством общения для всех выходцев из России, даже тех, кто и рад был бы никогда больше не слышать речь угнетателей.

– Казаков буду резать до последнего, – упрямо гнул горец.

Чем там дело закончилось, Рихард так и не узнал, прибежал ординарец с запиской, пришлось срочно прыгать в машину и лететь в оружейную мастерскую. Вечером в комнате комбата Яков смеясь повторил фразу Доцоева: «Хороший человек в казаки не пойдет, настоящий горец папаху перед христианином не снимет».

– Вот так простые горцы относятся к царской власти!

– Хорошо, Миквелян этого не слышал, – нахмурился комбат. – У него отца и брата кавказские татары убили.

– Не знал. Надо будет с ним поговорить.

– Не спеши, Яков, остынь. Осторожнее с ним, сам не скажет, лучше не выпытывай. Я сам случайно узнал.

– Знаешь, у нас многие потеряли своих близких из-за фашистов, – голос комиссара звучал неубедительно, чувствовалась нотки бравурной митинговой фальши.

Рихард только криво усмехнулся в ответ. Опять национальные дрязги. Даже здесь в интербригаде, где собрались лучшие из лучших. А ведь Розенберг сам того не желая подкидывает уголь в топку. Любой разговор о национальных различиях, любое упоминание о дедовских обидах, старых счетах, любые шутки на эту грязную тему надо пресекать в корне. И вообще, национальность это устаревший пережиток феодализма. Нет хороших и плохих народов, есть прогрессивные и отсталые.

Весна в Европе всегда весна, лучшее время года. Ночи укорачиваются, солнце светит ярко и так радостно, все цветет, распускается, зеленеет. Даже воздух особый, хочется дышать полной грудью. А уж девушки на улицах! Весна действует и на них. Яркие наряды, стройные ножки, улыбки, от которых млеешь. Война где-то там далеко, а жизнь идет здесь. Так же до утра открыты двери ресторанов и кабаре, ночью в центре светло от фонарей и электрических вывесок, на улицах толпы народа. Все спешат жить.

Рихарду иногда казалось, мир сошел с ума. Буйный красочный карнавал на кладбище, пир во время чумы. Все то же самое, что и год назад, только среди веселящихся больше людей в форме, а в интерьере заведений появился патриотический декор.

Это не один Мец. Вилли недавно ездил в Париж, по его словам, столица «сверкает фальшивыми бриллиантами и мехами, как дорогая шлюха». Рихард сам видел приписанного к батальону французского лейтенанта в обществе двух доступных девиц. Случайно встретились поздно вечером в центре. Марсель Бийот дружелюбно махнул рукой Бользену и предложил вместе завалиться в «Нуар». Девицы захихикали, одна явно строила глазки и облизывала губы.

В конце марта события сорвались с мертвой точки и понеслись вскачь, точнее говоря, все покатилось под гору. Бригаду передислоцировали в Верден.

В газетах сдержанно, сухо сообщалось о потоплении русского парохода «Святая Ольга» еще перед Рождеством. Почти ничего не писали о жертвах, только «Фигаро» одной строчкой упомянуло, что случившийся рядом немецкий рейдер спас меньше половины пассажиров парохода.

Расширение театра военных действий на Скандинавию журналисты и многие обыватели встретили с восторгом. Много писали о немецкой атаке против Норвегии и Дании. Материал подавался так, что это немцы посягнули на маленькие скандинавские страны. Тогда как англичане высадились в Норвегии чтоб защитить эту нейтральную свободолюбивую страну.

Партийная «Юманите» так вообще объявила о записи добровольцев в экспедиционный корпус. Яков Розенбаум читая вслух строки из типа-коммунистической газетки жизнерадостно ржал над каждым перлом. Нет, общая политика, подача материала правильные, но посвященные сразу видят разрыв с главной линией Коминтерна. Настоящая коммунистическая пресса с осени писала о формировании интернациональных частей в Северной Франции и призывала всех, кто неравнодушен к делу борьбы за прогрессивное будущее, записываться в коминтерновские интербригады.

Через два дня словно тяжелый фугас в птичник попал. Именно так можно характеризовать действие русского ультиматума и объявление войны царем Алексеем. Теперь уже многим оказалось не до восторгов от высадки в Норвегии. Вдруг вспомнилось, что русский флот четвертый в мире если не третий, автомобильный парк у России больше чем у Франции и Британии вместе взятых, по выплавке стали, выработке энергии, добыче угля и нефти тоже все не в пользу союзников.

О событиях в Персии все давно забыли. Как будто совсем недавно не приветствовали попытку переворота и свержения шаха. Мятеж подавлен казаками и горскими наемниками, жертвы ужасны, но кому это интересно? Вчерашняя новость. Толпа уже осуждает предательство короля Хокона Седьмого, посмевшего приветствовать немцев как союзников и открыть границу для русских вопреки мнению цивилизованного мира.

Впрочем, в нескольких газетах встретился интересный взгляд. Дескать, норвежский король не предавал союзников, и не впадал в помрачение рассудка. Его вместе с семьей выкрали русские пластуны и немецкие парашютисты, в контейнере дипломатической почти увезли в порт и погрузили на борт русского крейсера. Забавно, конечно. Кто знает, может быть после победы именно эта анекдотичная статья и станет правдой? Возможно все.

Мало кто понимал, злосчастного стечения обстоятельств несложно было избежать. Англичане могли признать ошибку, выплатить компенсации за несчастный пароход и жизни людей. Могли настоять на нейтралитете Норвегии, а не решать вопрос силой. Могли, но не хотели. Как ни горько было Рихарду это признавать, но Алексей Второй поступил так, как должно. Да, царь один из первых среди поджигателей войны, но моральная правота на его стороне. Близорукие лорды сами дали ему прекрасный повод выступить в роли невинной жертвы и защитника справедливости. Как глупо все получилось!

Передислокация, это маленький ад. Рихард закрутился в делах, сутками мотался между казармами, складами, штабом и интендантством. Пока налаживали быт для полутысячи с лишним человек, время улетало катастрофически. Да еще личная трагедия навалилась.

Нет, Ольга совершенно права. Работу легко потерять и сложно найти – особенно для женщины, особенно для мигрантки, особенно для еврейки. Рихард сам поддержал решение Ольги остаться, еще уговаривал ее не переживать, обещал приезжать как можно чаще, но ничего это не меняло. Осадок остался. Расставание прошло как-то скомкано. Дочка даже не поняла, что папа уезжает и уже может не вернуться. Торопливый поцелуй на прощанье, слезы в глазах жены, аромат ее духов, попытка улыбнуться, а на улице уже ждет машина.

Только потом Рихард понял, или ему показалось, в глазах Ольги читался укор: дескать, не уговорил, слишком легко согласился, оставил, бросил. Даже попрощаться по-человечески не сумел.

«Папа, ты скоро приедешь? Ты привезешь маме красивое платье?» – врезался в память детский голосок. Стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором представала Джулия в обнимку белым медведем выше ее ростом.

Игрушку они еще осенью заприметили в магазине на Ривской улице. Огромный белый медведь в ее рост покорил воображение Джулии. На Рихарда куда больше подействовала цена, цифры заставили негромко, но смачно выразиться по-немецки. Однако, он мог позволить себе такие траты. Все равно, франк дешевеет с каждым днем, все равно золото, доллары и рубли купить можно только подпольно, а контакты с черными брокерами он потерял. Все равно смысла экономить нет. Разумеется, купил, разумеется, Джулия вцепилась в игрушку обеими руками, глаза ребенка светились счастьем. Ольга пишет – дочка так и спит в обнимку с мишкой.

В Вердене Рихард Бользен снял крохотную квартирку на окраине города. Бригаду разместили частью в старых казармах, частью в полевом лагере. Гм, по отчетам. Все делать пришлось своими руками. Фактически, их привезли в чистое поле и выгрузили. Даже палатки ставили и отхожие места копали сами. Людям Бользена повезло, его батальон занял казармы. Пусть тесно, потолки низкие, сквозняки, но зато не в грязи.

Политика такая нехорошая штука, что дотягивается до всех, даже до тех, кто ее не избегает. Официальное вступление России в войну многие в бригаде восприняли как должное. Многие, но не все. Рихард замечал растерянное выражение лиц, видел страх в глазах. Особенно впечатлила новость выходцев из России. Тот же лейтенант Доцоев весь день ходил мрачнее тучи и придирался к любой мелочи.

Даже Розенберг после митинга, где он яростно обличал фашистов и воодушевлял соратников, с глазу на глаз, за стаканом шнапса весьма пессимистично отозвался о шансах французов удержать фронт. По мнению Якова, теперь остается только ждать вступления в войну Италии. На стороне нелюди, само собой разумеется. Вторжение русских в Ирак и южную Персию даже не заметили, это слишком далеко и не интересно.

– Не устоим в Лотарингии, отойдем к Парижу, – парировал Рихард. – Как раз поражение встряхнет людей. Вспомни парижскую коммуну.

– Лучше вспомни февраль восемнадцатого в Берлине. Недели не продержались. Фрайкор все улицы кровью залил. Или киевский погром, помяни. У нас же и оружие было, целыми вагонами скупили, и боевые дружины, а разнесли нас как Давид Голиафа. – Алкоголь развязал Якову язык. Обычно он удерживался от обсуждения причин поражений Интернационала, и не касался интересных моментов еврейских погромов в России.

– Но ведь поднялись, попытались установить республику. Всему миру показали, что можем. – Вторую часть эскапады комиссара Рихард «пропустил».

– В двадцать восьмом тоже пытались. Ты сам помнишь. И что? По всему миру кризис, безработица, заводы закрывают, крестьяне разоряются, марши голодных в столицах. Немцы только отошли от одного пике и сразу в другое свалились. Сам же помнишь, в Ростоке половину докеров за один день уволили.

– Ты это к чему? – в отличие от комиссара Рихард почти не опьянел, хоть пили они на равных. Сказывались долгие тренировки.

– Да ладно тебе, – Яков перешел на русский. – Мы все такие благородные, правильные к чему народ призывали? Мы дрались за справедливость, за равенство, чтоб всем по труду, чтоб капиталы национализировать, чтоб всем хорошо, а не одним дворец, другому голодовку. Мы же сами людей от себя отталкиваем.

– Что-то ты не туда увел. Чем плоха справедливость?

– Не справедливость. Мы сами не туда идем. Воюем против одних капиталистов за других капиталистов. Призываем людей к борьбе, обещаем трудности, кровь и пот. Скажи, Рихард, людям это нужно?

– Черт его знает. Если люди к нам идут, значит им это нужно, – разговор Бользену категорически не нравился. Совершенно не было желания отвечать на откровения Яши.

– Не так мы боремся. Надо не с оружием за одних фашистов против других сражаться, а саму идеологию, базис капитализма крушить. Как черви, как инфекция. Внедряться в журналистику, университеты, выдвигаться во власть. И работать, работать и работать, каждый день точить дерево.

– Что-то тебя понесло. Ты что, Грамши и Мархузе перечитал? – Рихард пьяно ухмыльнулся и потянулся за бутылкой. – Давай, старый камрад, за наше правое дело.

Яков молча залпом опрокинул стакан. Сам Рихард только пригубил, и резко опустив стакан выплеснул содержимое на пол. Розенбауму этого хватило. Больше на скользкие темы комиссар не съезжал.

Глава 18
Месопотамия

1 апреля 1940. Иван Дмитриевич.

Армия, это порядок⁈ – На шестой день войны до Ивана Дмитриевича дошел весь сарказм фразы. За время марша батальон потерял два полных взвода. К счастью, только отставшими. Людей пришлось бросать вместе с поломанными машинами. Иначе нельзя, надо идти вперед. Успокаивало только то, что с тылами 2-й Санкт-Петербургской механизированной шли рембаты. В крайнем случае, оставшиеся с безлошадными, унтера должны получить новые машины. По крайней мере, подполковник так говорил. Правда, никто не знал: верил ли он в это сам?

Батальон за эти дни встретил немало вставших на обочинах грузовиков, тягачей и бронетехники. Марш по предгорьям оказался сложной задачей. Попадалась и подбитая сгоревшая техника. К счастью, по большей части британская и Иракской армии.

С востока накатывался низкий гул. Шли большие двухмоторные бомбардировщики. Иван Дмитриевич задрал голову и прикрыл глаза ладонью, его глаза следили за большими птицами с металлическими крыльями и пламенными сердцами в мотогондолах. Завораживающее зрелище. Еще выше в разрывах облаков мелькали темные крестики истребителей.

– Сила прет, ваше благородие, – заметил остановившийся рядом сапер. – Полетели наши мацу в шабат раздавать.

– Шабат еврейская суббота? Слышал у вас в субботу работать нельзя, верующие даже огонь не разжигают.

– На машине тоже нельзя ездить, – кивнул сапер, Семен Гитлер его звали. – Динамо искру дает, в цилиндрах смесь взрывается. Нельзя, запрет.

– Как же обходите?

– Дело житейское, ваше благородие, кому равин специальное разрешение дает, а тем евреям кто в армии, русский царь все разрешил.

– Мудро.

Солдатик подхватил газорезку и побежал дальше.

Самолеты ушли куда-то за Тигр. Где именно наши наносят удары никто не знал. Следов бомбардировок пока не встречалось. Зато и английская авиация не беспокоила, но следы оставляла. Кексгольмским саперам везло – англичан в небе не видели, под бомбежки не попадали. Хотя вчера колонна прошла мимо сбитого «Бленхейма». Самолет лежал в поле саженях в двухстах от дороги. Рядом два свежих могильных холмика.

Никифоров направился было к машине, батальон уже строился к маршу после того как сутки приводил в порядок механическую часть на временной стоянке у Керкука. За спиной послышались быстрые шаги, бежал посыльный.

– Ваше благородие господин поручик, командир батальона вызывает.

«Жук» Никитина спрятался за радиомашиной. Сам комбат вместе с адъютантами и двумя ротными командирами наклонился над развернутой на капоте картой.

– Алексей Сергеевич, – кивок в сторону командира второй роты, – получена задача наладить временную переправу у Кепри. Отправь один взвод с офицером. Понтонный парк забираете с собой.

– Строим мост или паромы? – деловито поинтересовался капитан Чистяков.

Никифоров воспользовавшись случаем протолкался к карте. Если ошибки нет, Кепри недалеко, километров сорок-пятьдесят по шоссе. Маленький городок, грязный и нищий, разумеется.

– Иван Дмитриевич, скатаетесь с саперами. Под Кепри англичане успели мост взорвать, посмотрите, что нужно чтоб восстановить как можно быстрее. Понтоны или мост, на месте с пехотой определитесь. Меня просили обеспечить нагрузку шестнадцать тонн.

– Танки?

– «Ослики», – так в русской армии называли штурмовые самоходные орудия с открытой рубкой. – Должны уж знать, во второй Санкт-Петербургской танков нет.

Последнее уточнение не лишено было смысла. На марше батальон плавно сместился к железной дороге в полосу наступления 3-й бронетанковой дивизии. Большая часть соединений подвижной дивизии, в интересах которой первоначально должен был действовать Кексгольмский батальон осталась к северу от Малого Заба, достаточно широкой и полноводной по весне речке.

За день отдыха Никитин сумел навести порядок в своем батальоне. Технику привели в порядок насколько это возможно, людям устроили помывочный день. Нет, местными мыльными местами русские брезговали. У арабов свои специфические понятия о культуре и гигиене. Саперы просто развернули свои походные бани. Штука удобная, хоть к ней приноравливаться надо.

Ни одна машина понтонного парка на марше не отстала. «Дромадеры» Ярославского завода оказались надежными, прочными и неприхотливыми авто. Добротные трехосные грузовики с двумя ведущими задними мостами полностью соответствовали своему названию. Как верблюд берет свои три тонны и едет спокойно по любой дороге. А вот нижегородские авто и грузовики московского АМО оказались не столько хороши, как о них рассказывали в рекламе на радио.

Уже через час после отдачи команды колонна машин пылила по шоссе. Первым шел трехосный полугрузовой «Кергесс» с полевой радиостанцией в фургоне. Машина этакая фантазия конструкторов, сделавших то ли огромную легковушку с кузовом, то ли маленький грузовичок с кабиной на пять человек. И не разберешь, что это на самом деле.

В пути рядом с водителем восседал подпоручик Андрей Аристов. Иван Дмитриевич делил заднее сиденье с унтер-офицером радистом. За «Кергессом» пылила длинная колонна «Дромадеров» с понтонным парком и саперами.

К Кепри вело достаточно приличное шоссе и совершенно не загруженное. Слева от дороги тянулась возвышенность Канидомлан. Справа расстилалась всхолмленная степь, изредка встречались крохотные поля и пасущиеся стада. Редкие встречные и попутные арбы и гужевые повозки вовремя прижимались к обочине, арабы в полотняных хламидах философским взглядом провожали машины. Замотанные в платки женщины прятались за повозки и спины своих мужчин. Несколько раз попадались встречные машины и мотоциклы.

Сам поселок у моста оказался живописно разбросанными на берегу глинобитными домишками и переплетением глухих оград. На главной улице белели стены нескольких приличных особнячков. Уже за полверсты от берега дорогу перегородил пулеметный броневик дозора.

– Саперы? – молодой подтянутый унтер моментально срисовал эмблемы Кексгольмцев.

– Кто старший на переправе? Какая часть?

– Третий батальон Волховского механизированного. Ваше благородие, место для переправы нашли в двух верстах выше по течению. Вам сейчас прямо до кишлака и сразу сворачиваете на грунтовку. Не промахнетесь, у съезда встали наши «Ослики».

– Благодарю за службу! – махнул Аристов. – Поехали.

Унтер не обманул. На окраине поселка расположились шесть гусеничных машин. Узкие гусеницы с маленькими катками на пружинной подвески, клепанная броня рубок, высокие дуги крепления брезента выдавали в машинах старые надежные ОС-3. Известное изделие самарских тракторостроителей, универсальное шасси с полковой трехдюймовкой и парой пулеметов.

Пехота у места будущей переправы развернула бурную деятельность. Высокий широкоплечий красавец комбат, представившийся как капитан Болотин, на месте не сидел. Его люди нашли лодки, промерили глубины, даже перебросили с берега на берег канат. Сейчас пехота лопатами срезала грунт с берегового обрыва, готовила спуск к воде.

– Андрей Иванович, я заберу «Дромадер» и скатаюсь к мосту.

– Вместе поедем, – отреагировал Аристов. – Мне здесь все равно делать нечего. Взводный справится.

Саперы уже суетились у грузовиков, разгружали машины. Понтоны из прочной резины с брезентовым покрытием накачивали автомобильными компрессорами и относили к воде. Здесь же из заводских элементов собирали балки и связи будущего моста.

Перед тем как уехать Никифоров все же подошел к пехотному комбату и поинтересовался состоянием старого моста.

– Инспектировать будете? Добро. Мост был капитальный шоссейный. Арабы взорвали крайний пролет. Пешком пролезть можно, но лучше со страховкой.

– После вашего батальона кто-то еще переправляться будет? Понтоны можем разбирать?

– Подождите, господин сапер, вам какое распоряжение получено?

– Разобраться на месте.

– Тогда не спешите. Лучше дивизию запросить. Мало ли кто еще решит переправится. Подождите. У моста мой дозор на обоих берегах. Если потребуется привлекайте людей, но чтоб без ущерба для службы.

– Спасибо, Виктор Климович.

Что ж, мост действительно строили на совесть, стальные связи на бетонных опорах. Взрывом разрушен настил, повреждены балки. Иван Дмитриевич не утерпел, спустился по ферме к опорам. Так и есть, в бетоне второго от берега быка трещины.

– Что скажете? – Прокричал сверху Аристов.

– Придется балками обвязывать, Андрей Иванович. Или рельсами. Попробуем раздобыть на железнодорожной станции. Я видел за путями сложены рельсы и шпалы.

С моста открывался хороший вид на реку и домики за рекой. Кепри разделен рекой на две части. На той стороне люди капитана Болотина успели соорудить огневую точку, поставили пулемет на обочине и обложили мешками с песком. Левый берег и сам мост охраняли только патрули.

Никифоров не отказал себе в удовольствии прогуляться до противоположного берега. С середины моста открывался великолепный вид на реку и окрестный пасторальный пейзаж. С моста видно далеко, в том числе и работающих саперов.

Большую часть понтонов уже накачали и спустили на воду. Две моторные лодки буксировали плавучие элементы целыми секциями. А с берега люди скрепляли понтоны балками и связями, сразу клали настил, по краям пролетов укладывали специальные балки, чтоб не дать колесам соскользнуть в реку. На берегу освобождавшиеся пустые машины отгоняли в сторону чтоб не мешались. Взводный унтер нашел хорошее укрытие для техники на опушке небольшой рощицы.

Именно подпоручик Аристов первым заметил пыль на горизонте. Какого-либо беспокойства у саперов это не вызвало. Серые шлейфы за пылящими по грунтовкам и шоссе колоннам уже приелись и воспринимались как обычный элемент пейзажа.

Дело закончено. В машине офицеры быстро накидали план заявки на материалы для восстановления моста. С точки зрения Никифорова, и думать особо нечего – три, а лучше четыре ацетиленовые горелки, слесарный инструмент, специальные печки для накаливания заклепок, кран-балку и пару лебедок. Хорошо бы еще компрессор, но чего нет, того нет. Увы.

– Две диагональные балки можно снять, нагреть и выправить, срубить заклепки не проблема, а продольную связь придется домкратами отжимать, – пояснял инженер. – Поврежденную опору обвяжем поясом, приклепаем дополнительные связи, а под настил придется что-то соображать из рельсов.

– Если поверху монолит залить?

– У нас цемент есть? Что-то не помню такого в складской описи.

– Попробуем найти на станции. Чай, не совсем в диких местах воюем.

Никифоров задумался, идея неплохая. Сам настил пролета можно делать из чего угодно. Главное, чтоб материал был. Пойдет и бетон, только его сразу нагружать нельзя. Хотя бы две недели выдержать перед тем как технику по мосту пускать.

Вернемся к наплавному мосту. Взвод управился за полтора часа. Как только защелкнули замки последних балок, на мост въехал «Дромадер». Грузовик спокойно неторопливо пересек реку, развернулся на противоположном берегу и вернулся к саперам.

– Молодцы, Кексгольмцы! – лицо пехотного комбата озарила широкая светлая улыбка.

Офицеры батальона уже выстраивали походные порядки, унтера и ефрейторы носились как угорелые, криками, а то и дружескими подзатыльниками подгоняя бойцов. Батальон сворачивался и грузился на машины. Вскоре по мосту пошли грузовики с людьми и снаряжением.

По радио пришел приказ охранять понтонную переправу и восстанавливать капитальный мост. Под этим соусом Никифоров запросил целый список оборудования и снаряжения. Андрей Иванович чтоб не сидеть зря на берегу оправил ефрейтора с машиной и четырьмя саперами в поселок, подыскать подходящие дома для расквартирования. Батальон, скорее всего уже сегодня снимется с места и двинется на запад. По некоторым намекам, есть задача подготовить аэродром подскока близ Тигра.

На берег вылетел мотоцикл. Отчаянно ревя мотором на песке агрегат с коляской подкатил к бронетранспортеру пехотного комбата. Доклад на три минуты. После чего самокатчики вскочили на свой трехколесный драндулет и покатили в сторону поселка. Капитан Болотин бросился к переправе. За ним рысью увязались два офицера.

– Что-то случилось, – констатировал Никифоров, – смотрите Андрей Иванович, как все зашевелились. Похоже, новый приказ какой пришел.

Посмотреть было на что. Переправа остановилась. Люди выпрыгивали из машин и бежали строиться, три бронетранспортера с ревом, прогазовкой развернулись и резво вскарабкались с бичевника на берег. Доселе мирно стоявшие в очереди грузовики с батальонным имуществом разворачивались и уходили в сторону поселка.

– Пошли к пехоте, – Аристов недовольно покосился на побежавших к перелеску солдат с легким минометом. – Не нравится мне это.

– Саперы? – повернулся Болотин. – Уводите своих людей в укрытия. Сейчас жарко будет.

– Виктор Климович, извольте пояснить ситуацию. У меня приказ охранять переправу.

– Противник прет….

Болотин не договорил. Раздался противный свист. На берег обрушились снаряды. Грязный куст разрыва поднялся в полусотне саженей от офицеров. Никифоров рефлекторно втянул голову в плечи. Последний раз под обстрел он попадал много лет назад. Зато на пехотного капитана снаряды не произвели никакого впечатления. Он только скривился и сплюнул сквозь зубы.

– По площадям кидают, без прицела. – И через секунду: – Саперы, людей в укрытия! Пулеметы есть?

– У нас только винтовки. Ничего другое по штату не положено.

– Плохо. Если нас сомнут, топите, взрывайте мост. Сами отходите к шоссе.

С этими словами капитан вернулся к расстеленной на ящиках карте. Пехотный комбат быстро отдавал распоряжения своим адъютантам и посыльным, затем схватил полевой телефон.

Как можно было понять, откуда-то с востока появились англичане. Скорее всего, отрезанная от своих часть прорывается вдоль реки. Черт их разберет! Никифорову было совершенно не до этого. Он уже про себя костерил своего комбата и командование корпуса, отправивших взвод с понтонами в пасть льва, даже не удосужившись запросить данные авиаразведки. Иван понимал конечно, что от докладов летчиков толку мало, все дороги техникой и людьми запружены. Кто там англичан от своих отличит?

Аристов перехватил своего ефрейтора и приказал отогнать машины к поселку, рассредоточить технику между домов, затем найти и прислать взводного старшего унтер-офицера Генералова. Сам Иван Дмитриевич, не чувствуя себя большим специалистом по пехотному бою, предпочел спуститься к переправе. Сюда же под обрывчик скатывались саперы Кексгольмского батальона. Пехота тем временем занимала позиции на подходах к переправе. Вялый обстрел продолжался. Противник сыпал снарядами по площадям без особого результата.