Текст книги "Готовься к войне"

Автор книги: Андрей Рубанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Нет.

– Ладно. А коксу? Хочешь коксу?

– Нет.

– А гашиша? Хочешь гашиша? Убийственного индийского гашиша?

– Не хочу.

– А чего же ты хочешь, твою мать?!

– Хочу, чтоб ты вложил деньги в мой магазин.

Жаров отпустил друга, тихо застонал и спрятал лицо в ладони. Смотри-ка, у него новый перстень, – подумал Знаев, поспешно приводя в порядок волосы. – Новый и очень дорогой. Наверное, он не даст мне денег на магазин. Ему тридцать девять, но он не желает взрослеть. Он боится давать мне деньги. Ему лениво думать и анализировать риски. Ему не хочется напрягать мозги. А хочется ему – сходить к ювелиру и купить себе побрякушку, чтоб девки облизывались…

Банкир вышел на крыльцо. Подступила тошнота, он сглотнул; почти прошло.

Он много лет пытался понять, как ему, принципиальному трезвеннику, вести себя в шумных пьяных компаниях, но так ничего и не придумал. Всегда считал пыткой изнурительные застолья и вечеринки с обильными возлияниями. Его часто приглашали в гости, сам же он ни разу за много лет не накрыл стола для друзей. Быстро уставал от шума. Не умел корректно и ловко выпроваживать загулявшихся и загостившихся. Другое дело – если приходишь в чужой дом, в таких случаях всегда можно, посидев полчасика, сбежать, вежливо сославшись на занятость или, например, головную боль…

Люди отдыхали. Кто был помоложе, побойчее и поярче одет – танцевал; постарше и потолще – сбились в кучки, прижимая к груди бокалы, шутили и обменивались сплетнями. Впрочем, все тут имели почти одинаковый возраст: от тридцати пяти до сорока пяти.

Здесь все сами сделали себя и свои деньги, и атмосфера мероприятия была пропитана особого рода удовлетворением: мол, мы тут не просто время убиваем, не просто развлекаемся и пьем, мы не на халяву собрались, не на шару, мы это заработали и теперь имеем полное право благодушно наблюдать за тем, как подпрыгивают от радости наши девочки.

Алиса тоже танцевала. Самозабвенно вертела головой. В лучах низкого вечернего солнца ее волосы казались языками пламени. Настоящая ведьма, – с наслаждением подумал банкир. – Юная, гибкая, умная. Ведьма. Такая бывает одна на миллион. На десять миллионов. Почему я ее встретил? Зачем так сошлись звезды? Это же случилось не просто так. В этом должен быть смысл. Прожить сорок один год, переспать с множеством женщин, жениться, родить сына, развестись, превратиться в угрюмого буку, в мрачного задрота, в мизантропа, в безумца, пытающегося воевать с непобедимым и беспощадным временем – и вдруг встретить это искрящееся жизнью чудо. За что мне такое? В чем мои заслуги перед Вселенной?

Среди присутствующих дам были профессионалки – но даже на их фоне рыжая вполне смотрелась. Банкир приготовился полюбоваться всерьез, но быстро понял, что ему мешают обступившие танцующих женщин мужчины. Точнее, их лица. Женщины – да, они были красивы, обаятельны и грациозны. Однако мужчины сильно портили картину своими удручающе-незначительными физиономиями. Широкие плечи, мускулы, загар, модные прически и ослепительно-белые зубы – и при всем этом воровато-хитроватые взгляды, излишне жирные и гладкие щеки, излишне мокрые и толстые губы. В костюмно-историческом кинематографе таких самцов берут на роли конюхов, оруженосцев и брадобреев. Но никак не на роли рыцарей или принцев.

А сам– то, -с тоской подумал Знаев. – Сам-то кто? Ни разу ведь не принц. Изучена ведь собственная морда давным-давно, и составлено о ней однозначное мнение, как о морде купчика. Белесая нэпманская харя на тоненькой шейке неврастеника. И никакие гантели не помогут тебе, друг Знайка. Ты недостоин своей женщины. Может, финансово – достоин, но чисто физически – нет. Вы некрасивая пара, вот что. Однажды она улетит от тебя на своей метле, хохоча и сверкая глазами, навсегда прихватив с собой твое жалко трепещущее сердце.

Посмотрел на часы. Почти восемь вечера. Двинулся прочь от толпы, в глубину сада. Сад был маленький. Жаров построился в дорогом месте, и денег ему хватило буквально на клочок земли, меньше ста шагов по диагонали. Впрочем, электроторговец на эту тему не переживал. В отличие от Знаева, он не был мегаломаном.

Банкира негромко окликнули, и он, обернувшись, увидел, как из густеющей с каждой минутой тени деревьев вышла Маруся.

– Извини, – сказал Знаев. – Я должен был подойти к тебе раньше.

– Извиняю, – небрежно кивнула женщина. – Ты же сегодня не один.

– С кем ты приехала?

– Какая разница? Меня больше интересует, с кем я уеду.

– Не со мной.

Старая подруга грустно улыбнулась.

– У тебя красивая девушка.

Знаев разозлился.

– Похоже, сегодня главная тема для разговоров – моя новая девушка.

– Не преувеличивай значение своей персоны, – едко возразила Маруся. – А девушке своей скажи, чтоб держалась подальше от Жарова.

– Лучше я скажу об этом самому Жарову.

– Он уже получил по морде. От Анжелы, или как там ее…

– Это ему на пользу, – спокойно сказал банкир. – Он еще и от жены получит. Когда она вернется. Позвал в дом гостей, а хозяйкой вечера сделал малолетнюю шлюху.

– Она не шлюха. Она его любит.

– Все равно, нельзя при живой жене выводить к солидным людям любовницу.

Маруся грубо рассмеялась.

– Это кто тут солидные люди? Елдохин, который ограбил собственных родителей? Или Фитюлин, который продает контрафакт? Или Трухляев, который по три грамма в день вынюхивает? Одни их фамилии чего стоят! А ты, Знайка? Может, ты тоже теперь держишь себя за солидного человека?

Знаев горько вздохнул.

– Ты не поверишь, Маруся… Пять минут назад я думал о том же.

– Почему не поверю? Поверю. Это потому произошло, что я тебя чувствую, дорогой. Я тебя понимаю. Ты все знаешь, этого у тебя не отнять… Но человеку, который все знает, обязательно нужна женщина, которая хорошо знает его самого. Я говорила тебе это вчера вечером – и сегодня повторю. Хочешь совет?

– Хочу.

– Отдай Жарову свою рыжую девчонку. И он сделает все, что тебе нужно.

– Мне от него ничего не нужно.

– Ты врешь, – печально сказала Маруся. – Это заметно.

Она подошла вплотную, и Знаев ощутил сильный запах спиртного.

– Увези меня отсюда, – попросила Маруся. – Увези куда хочешь. А девчонку оставь здесь. Ей тут нравится. Очень. Тут весело, тут шампанское. Музыка играет. Праздник… Она тут счастлива.

– А ты – нет?

– А я счастлива, когда я рядом с тобой. Мне все равно, праздник или война – главное, чтобы ты был возле меня. Будь сегодня со мной. Пожалуйста.

– С кем ты сюда приехала?

– А тебе не все равно?

– С кем ты приехала?

Старая подруга невесело улыбнулась.

– Не хотела тебе говорить, но у меня новый друг. Очень приличный мужчина. Степан такой. Он, кстати, вчера вечером мне звонил. Напрашивался на пистон. А через десять минут позвонил ты… И я послала этого Степана. Он хороший. Богатый, умный и вежливый… Но я люблю только тебя, Знаев. Увези меня.

– Тебе тут надоело?

– Так же, как и тебе. Слышишь? Сейчас они будут петь караоке. Потом окончательно напьются. Потом разъедутся по клубам продолжать веселье. И рыжая твоя тоже захочет в клуб… Что ты в ней нашел?

Знаев подумал и сказал:

– Все.

– По-моему, в ней ничего нет. Обыкновенная. Молодая, симпатичная, но обыкновенная. Кто она?

– Какая разница?

– Сколько ей – двадцать два? Двадцать три? Она же типичная зажигалка, Знаев! Она может до утра танцевать, потом до полудня трахаться, потом спать до следующего утра – и в понедельник на работу… Я эту жизнь хорошо изучила, я сама такая была…

– Хочешь, – миролюбиво спросил банкир, – я принесу тебе выпить?

– Не хочу я выпивать. Я хочу тебя.

– Прости, дорогая. Не сегодня.

– Ах, вот как… Вчера, когда у тебя в одном месте зачесалось, – я тебе ни слова не сказала! Впустила, все сделала, все позволила… А сейчас, значит, «прости, дорогая»?

– Не устраивай скандала.

– Пошел ты на хуй, гад, – сказала Маруся. – Не дождешься ты скандала. Просто иди на хуй, понял? Чего стоишь? Непонятно выразилась? Пошел отсюда, козел! Убирайся ко всем чертям!

– Успокойся.

– Не волнуйся! Успокоюсь! Найдутся, кому меня успокоить! Всегда найдутся.

– Не сомневаюсь.

– Вот и не сомневайся! Просто исчезни, и все!

Уперев руки в бока, она начала ругаться, отвратительно, а хуже того – громко, пронзительным высоким голосом. Недолго думая, Знаев развернулся и зашагал по неровно остриженной траве прочь, с поспешностью, которая, после нескольких мгновений движения показалась ему почти позорной. Пробился через толпу к столу с напитками, ухватил бутыль с водой, напился из горла. Вдруг Алиса повисла на плече – горячая, гладкая, пахнущая приторным девичьим потом.

– Налей мне выпить! Мартини! И сока! Апельсинового!

Банкир молча исполнил.

– Ты чего такой мрачный?

– Мне тут надоело.

– Между прочим, твой Жаров меня за попу ущипнул!

– Это он может.

– Тут классно!

– Я рад за тебя.

– Проводи меня в туалет.

Они дошли до дома. Уборная опять была занята, на этот раз там кто-то громогласно блевал. Знаев улыбнулся рыжей – мол, придется подождать, – вдруг ощутил спиной взгляд. Обернулся. На верхних ступенях лестницы, ведущей на второй этаж, сидел абсолютно пьяный, а потому очень серьезный, хозяин вечера – меланхолически жевал сигару, манил банкира пальцем.

– Зайди, – сказал он, с усилием встал, повернулся и отомкнул дверь, попав ключом с четвертой попытки.

Наверху царила тишина. Знаев с удовольствием расслабился. Сели в кресла.

– Хорошая у тебя девчонка, – сказал Жаров, отдуваясь.

– Других не держим.

– Может, поделишься?

Банкир подумал и сказал:

– Не говори мне больше такого никогда, Герман.

– Ладно, – мгновенно ответил альфа-самец.

– Ты меня за этим позвал?

– Нет. Не за этим. Ты видел Марка?

– Не видел.

– Он приехал час назад. Велел передать тебе, что тобой заинтересовались.

Знаев взмахом ладони отодвинул от лица табачный дым.

– Кто?

– Милиция. Управление по борьбе с экономическими преступлениями.

– С какой стати?

– Неизвестно. Но настроены серьезно. Это даже не заказ, Знайка. Похоже на то, что ты их обидел.

– Я? Обидел ментов? Каким образом?

– Тебе лучше знать.

– Это бред, – уверенно произнес банкир. Он не сильно испугался. – У меня чистая лавка. Никакого левака и криминала. Налоги, белая зарплата – все, как положено. Я поговорю с Марком. И я сам выйду на людей из УБЭПа. Спрошу в лоб, прямо, что им нужно.

– Да, это будет правильно. Только не ищи Марка сейчас. Суббота, десятый час вечера – не дергай человека. Он в каминном зале лежит. Обкуренный. Поговоришь завтра.

Знаев кивнул.

– А рыжая твоя – приятная девочка. Я тебе завидую, Знайка.

– Иди к черту.

– Сам иди, – обиделся Жаров. – Это мой дом.

– Тогда я пошел. Спасибо тебе.

– Всегда к твоим услугам, брат, – пьяно проскрежетал электроторговец. – Я всегда рядом. Сегодня ночью, когда ты залезешь под одеяло к своей Алисе, я буду мысленно с тобой.

Банкир не любил слишком грубых шуток на сексуальные темы – он молча покачал головой и вышел.

Внизу по– прежнему царил разгул, но чуткий Знаев уловил некоторую неловкость, едва заметное напряжение атмосферы. Скользнули чьи-то взгляды. Кто-то торопливо склонился к уху соседа. Какой-то незнакомый сопляк с тщательно взращенной бородкой сально подмигнул и указал взглядом на полуоткрытую дверь туалета.

Знаев осторожно заглянул. Очень серьезная, очень аккуратно причесанная, с очень красным лицом Алиса подкрашивала губы. Ее рука крупно дрожала.

– Я искала тебя, – спокойно сказала она.

– Что случилось?

– Я подралась. С подружкой твоего Жарова.

– С Анжелой?

– Ее зовут Анжела?

– Да.

– Значит, с ней.

– И где она?

– Откуда мне знать? Получила по морде и убежала. Но ты не волнуйся. Я не виновата. Эта кобыла начала первая. Ей показалось, что я на что-то претендую. Или на кого-то.

– С тобой все в порядке?

– Со мной – да. А у этой дуры, похоже, будет синяк

– Ага, – сказал Знаев. – Давай-ка сбежим отсюда. Прямо сейчас. Исчезнем по-английски…

– Я готова.

Они прошли через дом к главному входу. Банкир еще не решил, забавляться ему или тревожиться, – рыжая же шествовала, как королева, гордо подняв подбородок.

Выруливая со стоянки, едва не задевая чьи-то ярких расцветок болиды, Знаев испытал большое облегчение и даже некоторую благодарность к подруге, очень вовремя устроившей маленькое происшествие, ставшее поводом для своевременного бегства. Судьба Анжелы банкира не беспокоила, таких Анжел рядом с мачо Жаровым перебывало – сотни; ничего ей не сделается, Анжеле. Анжелы, даже самые сексапильные, глазастые и грудастые, должны знать свое место и не переходить известных границ: не портить серьезным мужчинам отдых, не трепать нервы, не мешать, не устраивать истерик, – одним словом, никогда, никогда, никогда не требовать к себе повышенного внимания.

– Ты не слишком сильно ей попала? – деловито спросил банкир.

– А мне плевать, – бесцеремонно сказала рыжая. – Пусть не лезет.

Молодец, подумал Знаев. Могла бы обидеться. Вот, мол, о чужой девке беспокоишься, а обо мне не спросил, а мог бы пожалеть, платочком лобик промокнуть и так далее.

– Ты молодец, – искренне сказал он. – Я тобой горжусь.

– Тебе нравятся драчливые бабы?

Банкир уважительно засопел.

– Если честно, я впервые встречаю девушку, умеющую махать кулаками.

– Моя мама часто цитировала Некрасова. Про женщину, которая коня на скаку остановит, в горящую избу войдет.

– Твоя мама – молодец.

Алиса откинулась в кресле.

– Почему ты замолчала? – спросил он.

– Ты думаешь о чем-то своем.

– Извини. Расскажи еще что-нибудь. Про себя.

– Жаль, что мы так рано уехали.

Знаев пожал плечами.

– А мне не жаль. Меня бесят такие мероприятия. Все пьяные, все празднуют… Что они празднуют? Какой такой праздник? На этих праздниках я с ума схожу. Могу продержаться час, два – максимум… Потом – сбегаю. Нет ничего глупее, чем прожигать жизнь на праздниках, устраиваемых без повода. Нет ничего страшнее, чем смотреть на людей, которые так прожигают свою жизнь…

Рыжая, казалось, не расслышала пафосных реплик банкира, – услышала, то есть, не совсем то, что хотел сказать ее сжимающий руль приятель.

– Ах вот как! – воскликнула она. – Значит, мы уехали не потому, что я побила девушку хозяина, а потому, что тебе там надоело?!

– Именно так, дорогая. Подраться – это приключение, а вовремя сбежать от пьяных дураков – суровая необходимость.

– Не слишком ли ты суров?

– Не слишком.

– Мы замечательно провели время.

– Возможно.

Алиса помолчала. Тихо вздохнула.

– Можно тебя попросить…

– Я слушаю.

– Останови машину.

Знаев повиновался – и через мгновение оказался в плену нежнейших рук, скользящих ладоней, губ и языка, поспешного, в самое ухо, шепота:

– Успокойся. Расслабься. Забудь обо всем. Ты выглядишь совершенно измученным.

– Я в порядке…

– Да, да, все правда, ты – в порядке, но ты устал, я же не дура, я все вижу, прости меня за этот скандал, я не права, я должна была понять, догадаться, что ты одиночка, что в толпе тебе плохо, прости меня, я больше не буду… Не отталкивай меня…

– Поедем, – пробормотал Знаев, осторожно высвобождаясь.

– Нет. Давай посидим. Вот так. Чтоб ты на меня смотрел, а не на дорогу.

– Я вижу дорогу везде, куда бы я ни смотрел.

Алиса улыбнулась.

– Не пытайся произвести на меня впечатление своим интеллектом. Ты уже это сделал. Лучше скажи… Вчера ночью… В котором часу мы уснули?

– Около половины третьего.

– А когда ты встал?

– В четыре утра.

– Зачем?

– Я всегда встаю в четыре утра.

– А что ты делал потом?

– Плавал. Потом – штангу тягал. Потом гулял. Потом немного поработал. Потом – разбудил тебя…

– Ты спал полтора часа, потом таскал железо, потом работал, потом кормил меня завтраком и развлекал разговорами, потом потащил меня на светское мероприятие, хотя сам терпеть не можешь такие мероприятия… Ты с ума сошел. Ты слишком жесток к себе. Езжай домой и ложись спать. Немедленно.

– А ты?

– А я возьму такси и поеду к маме.

Знаев почувствовал резкий прилив сил; он сам его инициировал, он в совершенстве владел этим.

– Послушай, Алиса, – тихо сказал он. – Я очень тронут твоей заботой. Честно. До слез. А теперь запомни: Я НИКОГДА НЕ УСТАЮ. Я никогда не останавливаюсь. Я не такой, как все. Я урод. Я аномалия. Мои батарейки никогда не садятся. Никогда, понимаешь? Моя жизнь – это движение по восходящей. Вперед и выше. Шаг за шагом. День за днем. Для мужчины нет ничего слаще, чем непрерывная личная экспансия. Она возбуждает. Она может свести с ума. Когда проникнешься ею и поймешь ее законы – тогда все эти разговоры про «отдохнуть», «поспать», «расслабиться» вызывают смех.

Почти непроизвольно Знаев нажал на педаль газа. Стрелка тахометра прыгнула влево. Мотор взревел.

– Вся твоя жизнь, – возбужденно продолжал банкир, – меняется. Ты беспощадно обрываешь связи с теми, кто пуст и глуп. Ты не ведешь бесед на темы, которые тебе неинтересны. Ты высокомерен – но это здоровое высокомерие. Ты готов презирать людей, но ты не хочешь их презирать, потому что они недостойны твоего презрения… Потому что презрение – это мелко, от него надо воздерживаться, как от курения… Ты паришь. Тебе хорошо. Ты еще не бог, но уже не человек… Понимаешь меня?

– Наверное, да, – осторожно сказала Алиса.

– Ты должна меня понять. Обязательно. Иначе у нас с тобой ничего не выйдет. И получится, как с моей бывшей женой. Я работал до часа ночи – а она думала, что я развлекаюсь с девками. Я не спал по трое суток – а она думала, что я употребляю стимуляторы… А я сам себе стимулятор.

Он опять вдавил педаль.

Вдруг вломился рассудком в происходящее, как трактор в забор: вот он я, добившийся и достигший, блестящий и благоухающий, на обочине широкой, неплохо построенной, замечательно ярко освещенной дороги, в безопасном и удобном автомобиле, изливаю душу лучшей из женщин, гляжу в ее глаза, могу в любой момент протянуть руку и взять – какого черта не наслаждается мне, зачем так туго дышится, почему внутри меня гнев, и ничего больше?

– Извини, – стеснительно сказал Знаев. – Я сейчас. Я скоро вернусь. Я быстро.

Вышел на дорогу. Мимо с ревом и грохотом пронесся огромный грузовик, банкира едва не опрокинуло тутой волной теплого воздуха. Спешит, подумал банкир, рысью пересекая обочину и углубляясь в перелесок. Куда спешишь, брат? Тоже бережешь время? Не спеши. Не надо спешить. Спешка и сбережение времени – совсем не одно и то же. Спешить нельзя. Но нужно стараться все делать быстро.

Трава под ногами была сухая, очень пыльная. Полуживая придорожная трава – однако и такая упрямо норовила жить, тянулась вверх, жаждала кислорода. Знаев перегнулся пополам и извергнул все, что выпил и съел час назад. Рванул из кармана платок, обтер нечистый рот. Поганая маета отступила. Но не вся. И не совсем.

День кончался. Уже кончился.

Банкир вернулся в машину.

– Тебе нехорошо? – участливо поинтересовалась Алиса.

– Не обращай внимания. Небольшой невроз. Приступ дурноты.

– Наверное, тебе надо показаться врачам.

– Врачи говорят – это не лечится. Советуют меньше работать. Больше отдыхать. Врачи рекомендуют высыпаться и беречь себя…

– Вот и береги.

Знаев криво усмехнулся.

– Нельзя беречь того, кого не любишь.

– Ты не любишь себя?

– Нет, – признался банкир. – Не за что. В этом и причина. Всякий раз, когда я понимаю, что теряю время, я ненавижу себя. До тошноты. В буквальном смысле.

– Ты сегодня зря потратил время?

Знаев принялся лихорадочно соображать, что и как ответить. Врать не хотелось. Когда встречаешь женщину и понимаешь, что она тебе интересна, когда строишь отношения с чистого листа, а особенно когда за спиной неудачный опыт предыдущих отношений – со страхом ждешь момента, когда приходится соврать, впервые. Это важный момент. Горький. Очень.

– Нет, – ответил он. – Сегодня я не потерял ни секунды. Сегодня все по-другому. Сегодня со мной – ты.

Передвинул все положенные рычаги, рванул послушную машину с места, выжал все возможное и громко провозгласил:

– Хороший день. Один из лучших в моей жизни. Сегодняшнее число я обведу в календаре кружочком. И, кстати, он еще не закончен, этот день…

– Куда мы едем?

– В одно интересное место. Ты должна там побывать.

– А домой? Ты отвезешь меня домой?

– Зачем?

– Я обещала маме, что сегодня вернусь домой.

Знаев вдруг решился сказать рыжей, что он ее любит. Но потом сообразил, что объясняться в чувствах на скорости в сто пятьдесят километров – это пошлость. Подростковый кич.

– Побудь со мной, – попросил он. – Побудь со мной еще немного.

Алиса подумала и сказала:

– Ладно.

Ему не понравилось, как она это произнесла, не до конца понравилось; была в ответе покорность и нежность – но он бы предпочел, чтобы рыжая на самом деле хотела остаться, а про возвращение к маме заговорила бы для приличия. Однако, судя по всему, она действительно собиралась домой. Может быть, устала. От тебя кто хочешь устанет, с презрением сказал себе Знаев. Ты же тяжелый человек. Практически невыносимый. Живешь один в пустом доме, спишь по два часа, а когда друзья приглашают тебя в гости – презрительно кривишь морду. Будь проще, банкир. Не оригинальничай. Иначе девочка с золотыми волосами сбежит от тебя туда, где весело, где играет музыка и люди улыбаются друг другу.

3. Суббота, 23.10 – 23.45

Когда они подъехали к забору, уже стемнело. Ворота и всю территорию стерегли люди, двое. На охране своей поляны банкир пока экономил, воровать тут было нечего, забор не защищал ничего, кроме пустоты; впрочем, могли украсть и сам забор. На его установку Знаев как раз не пожалел денег и распорядился поставить ограду мощную и солидную, чтоб любой и каждый, взглянув, мгновенно осознал мощь и солидность смельчака, наложившего лапу на внушительный кусок столичной земли.

Банкир посигналил. Из будки, заблаговременно приняв грозный вид, появился охранник. Рассмотрев машину хозяина, мосластый дядя с лицом неквалифицированного пролетария поспешил сменить позу на другую, угодливую. Знаев испытал мгновенное отвращение. Он никогда не заставлял этого человека (кстати, как его зовут?) кланяться и ломать шапку, он и видел-то его всего дважды в жизни; мосластый производил холуйские телодвижения по собственной инициативе, он сам себя превращал в раба.

Раз он так со мной – значит, и я с ним буду так же, – решил банкир, сделал брюзгливое лицо и резким жестом показал: открывай ворота, и поживее.

В четырех метрах за забором асфальт кончался, дальше была темнота. Здесь Знаев вышел, поманил мосластого, поморщился от сильнейшего запаха чеснока и спросил:

– Тебя как зовут, я забыл?

– Петруха, – ответил Петруха, на вид не менее чем пятидесяти лет, и торопливо поддернул штаны. Его вид в точности соответствовал вошедшей в последнее время в моду пренебрежительной поговорке: «Набрали по объявлению». Чучело, – грустно констатировал Знаев. – А ведь меня десять лет учили, что все люди равны, что человек – это звучит гордо. Разве я ему равен? Разве он равен мне? Вот возьму его за руку, пройдемся по городу, спросим у тысячи встречных: мы равны? Тысяча из тысячи ответит, что нет. А должно быть наоборот, потому что люди действительно равны, за десять лет мне это доказали множеством самых разных способов.

– Как дела, Петруха?

– Нормально.

– А где второй?

– Обход делает, – сказал Петруха и опустил глаза.

За пивом пошел, понял банкир и понизил голос:

– Слушай, Петруха. Я пройдусь по территории. А минут через десять позвоню сюда, на пост, и ты включишь верхний свет. Все люстры. Понял?

– Будет сделано, – ответил мосластый и неумело щелкнул каблуками.

– Расслабься, – разрешил Знаев, вернулся к машине и под локоть вытащил Алису.

– Пойдем со мной.

– Что здесь такое? – с любопытством спросила рыжая, повинуясь. – Стадион?

– Еще чего.

– Темно. Я ничего не вижу. Куда мы идем?

– Вперед.

– Ой. Тут песок И камни какие-то. И грязь.

– Не обращай внимания, – рекомендовал Знаев, споткнулся и сам едва не упал.

Сейчас я ее удивлю, – предвкушал он. – Сейчас она ахнет. Это будет эффект! И это будет совсем не дешевый эффект, господа. Очень даже дорогой. Эффект на четыре миллиона долларов. Всем эффектам эффект. Это вам будет не барбекю со звездами телеэкрана в садике у торговца электрическими лампочками. Это будет нечто донельзя грандиозное.

Шагали, разумеется, не в полном мраке и не в тишине. Ночь, пока робкая, варьировала оттенки от густого темно-фиолетового до насыщенного графитового. Справа, в километре, новогодней гирляндой поперек панорамы сияли фонари Кольцевой дороги, слева, в двух километрах, мерцали окна жилых домов, отовсюду слышались разнообразные городские звуки, какофония мегаполиса – но мерцали и доносились, сильно искаженные расстоянием, ненадежные, наполовину нереальные, как не вполне реально все то, что создано человеком, построено, освещено, украшено и налажено: вблизи огромно и крепко, а отойдешь на три тысячи шагов, взглянешь – смешно.

– Примерно здесь, – наконец заявил банкир, с удовольствием набрал полную грудь воздуха и запрокинул голову. Небо осторожно подмигивало сотнями звезд – намекало, что не следует переоценивать дружелюбие мироздания. С запада, по самому краю горизонта, переливалась и истончалась лиловая полоса заката.

– Что «здесь»? – тихо спросила Алиса, сжимая его локоть. – Я ничего не вижу.

– А не надо видеть. Попробуй почувствовать.

Рыжая подумала и произнесла:

– Тут пусто. Ничего нет. Совсем.

– Продолжай.

Она опять подумала и неуверенно предположила:

– Тут ничего нет, но… наверное… тут скоро что-то будет.

Знаев испытал прилив восторга и захохотал.

– Угадала! Угадала!

Он достал телефон и набрал номер.

– Петруха?! Как слышишь меня?!

– Хорошо слышу.

– Давай!

В черном небе, сразу с четырех сторон, сверкнуло, погасло, опять сверкнуло, медленно стало разгораться и обрушило наконец плотные, почти осязаемые потоки света вниз, на двух людей, стоявших посреди обширного, ровного, как стол, поля.

– Черт, – выдохнула Алиса. – С ума сойти.

Банкир прижал ее к себе и медленно стал поворачивать.

– Если ты хотел произвести на меня впечатление, – осторожно сказала рыжая, – считай, что ты его произвел.

– Ерунда, – ответил Знаев, наслаждаясь. – При чем тут впечатление? Я хотел, чтоб ты порадовалась вместе со мной. За меня. Смотри. Это все – мое.

Он сделал несколько шагов по сухой, отутюженной бульдозерами земле. Сунул руки в карманы. Повернулся к Алисе, обхватившей себя ладонями за голые локти. Хрипло повторил:

– Это все – мое.

И немузыкально захихикал, опьяненный. Не самим собой, нет. Точнее, не всем в себе опьяненный – но, безусловно, опьяненный собственным могуществом.

– Что здесь будет? – спросила рыжая, поеживаясь.

– Магазин, – с апломбом ответил банкир. – Гипермаркет. Огромный. Поражающий воображение. Сотни метров прилавков и стеллажей. А там – самый ликвидный товар. Простой, вечный, всем понятный и всем известный. Валенки с галошами. Кирзовые сапоги. Ватники и телогрейки. Свечи. Керосин. Мыло. Спички. Нитки и иголки. Разумеется – водка… И спирт… Но – никакого пива! Абсолютно никакого пива. Воины пьют водку, а пиво мы оставим для жирных бездельников. Далее – медикаменты. Простейшие. Бинт, йод, стрептоцид, антибиотики. Элементарная посуда. Небьющаяся. Ложки – но не вилки. Ножи, но не столовые – охотничьи… Топоры – обязательно! В ассортименте! Топоры – это важно, без топоров никак… А надо всем, – Знаев указал перстом вверх, – очень высоко, выше всего и вся, практически в небе, будут полыхать красным цветом огромные буквы. «Готовься к войне». Таково название. Я сам его придумал. Я все это придумал сам, лично. – Он облизал губы и еще раз выкрикнул в пространство: – Готовься к войне! Нельзя проехать мимо магазина с таким названием. Нельзя, узнав о нем, хоть раз не побывать. Тут будут стоять очереди. Толпы. Готовься к войне! – Он перевел дыхание. – Разумеется, это призыв. Более того, это почти приказ. И даже не приказ – заповедь! Моя, Сережи Знаева… Но это – не призыв вооружаться и прятаться по домам. Это не призыв бояться и копить злобу. Это не призыв упражняться в ненависти к чужакам. Это призыв к мобилизации духа. Потому что, если тело может пребывать в покое, разрушаться и истлевать, дух пусть вечно бодрствует и сражается. Никакая другая идея, кроме идеи войны, не тронет русскую душу. Отсюда все и начнется. С красных букв в черном небе. Готовься к войне. Какой, к черту, бренд, какая торговля – здесь будет нечто большее, чем источник прибыли. Здесь будет храм надежды и доблести! Мудрости и упорства. В моей стране имеет надежду всякий, кто имеет свечу и топор.

– Мне холодно, – сказала Алиса.

– Что?

– Мне холодно. Давай ты закончишь свой рассказ в машине?

Она не выглядела восторженной. И даже заинтересованной. Она была задумчива и почти испугана. Некрасиво щурилась, и в потоках мертвенно-белого света ее лицо казалось старым. С расстояния в пять метров Знаев хорошо различал маленький прыщик на ее скуле.

Он опомнился. Ну да, конечно. Всего два дня, как ты с ней знаком. Ты притащил ее на продуваемый ночным ветром пустырь, который, если быть до конца честным, еще тебе не принадлежит; возбужденным орангутангом стал ты прыгать и ударять себя в грудь – смотри, каков я! слушай, что я изобрел!

Почему ты решил, что ей все это нужно?

– Извини меня, – попросил он, подходя ближе.

– Я замерзла.

– Сейчас бы пригодился мой пиджак, – пошутил Знаев. – Тот самый.

– Я хочу уйти отсюда. Побыстрее.

В машине он сразу включил обогрев. Приблизился мосластый Петруха. Спешил, видать, за похвалой, а то и за чаевыми, вон как ловко исполнил волю начальства, все рубильники правильно нажал, вовремя – но банкир только махнул рукой и тронулся.

– Отогрелась?

– Еще нет. Там так неуютно, на этом твоем поле… И еще… Только ты не обижайся…

– Я? На тебя? Никогда.

– Смотреть на тебя было… неловко. Я тебя таким еще не видела. Ты скакал, как дикарь…

– Может, я и есть дикарь. Иногда побыть дикарем – полезно.

Рыжая дрожала, сжимая ладонями плечи.

– Зачем тебе магазин? Тебе мало собственного банка?

– Банк – это одно. А магазин – это совсем другое.

– Ты обиделся.

– Нет, что ты… Совсем нет.

Он опять ей соврал, во второй раз за последние два часа. Он обиделся. Он ощущал разочарование, и оно было тем горше, чем сильнее его тянуло к этой женщине, а его тянуло все сильнее с каждой минутой. Если понимать любовь как взаимопроникновение душ, то люди, проживая свой век бок о бок, обязаны стать единомышленниками. Сплошь и рядом бывает иначе: он и она десятилетиями наслаждаются миром и согласием, не имея никакого родства помыслов.

Знаев хотел полного родства помыслов. Он мечтал, чтобы его подруга разделила с ним все его переживания, устремления и планы…

– Не обижайся, – примирительно сказала Алиса и осторожно положила руку ему на локоть. – Ты говорил мне про войну как идею… Объединить народ… Ты – серьезно?

– Нет, конечно, – соврал банкир, в третий раз. – К слову пришлось, вот и сказал. Я хочу сделать свои деньги, только и всего…