Текст книги "Готовься к войне"

Автор книги: Андрей Рубанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Сам куплю. Отпущу Василия, заберу машину и доеду до ближайшего ларька. Никто ничего не узнает. На первый взгляд смешно и глупо бояться пересудов среди тех, кого ты кормишь, – но только на первый взгляд. Разложение начинается с мелочей.

Около двадцати минут он пытался заставить себя сочинить очередной абзац своей книги – в текущей главе речь шла о различных вариантах стратегий развития финансово-кредитных учреждений в условиях растущего рынка но так ничего и не сочинил, в голову лезли только общие фразы; в итоге послал все к черту, пригладил перед зеркалом волосы и пошел. Беззлобно над собой издеваясь. Ишь, Ромео. На свидание намылился. На пятом десятке. Седина в бороду, бес в ребро…

Но когда Алиса села в машину и повернулась к нему, и поздоровалась, и получила в подарок завернутые в пластик пятнадцать бледно-желтых роз (цвет был выбран за оригинальность), и улыбнулась, и тихо, почти нежно, поблагодарила, и положила букетище на сдвинутые колени, и стала, в легкой задумчивости, поглаживать, словно кошку, Знаеву стало глубоко наплевать на то, как отнесется наемный коллектив к влюбленности босса. Более того, его перестал интересовать весь мир, со всеми его товарно-денежными отношениями, психологиями, этиками и философиями, изобретенными в пыльных кабинетах унылыми сублимантами. Конечно же, судьба позволила банкиру создать банк вовсе не ради обогащения – а исключительно с той целью, чтобы однажды, в начале лета, в конце первого десятилетия нового века, туда пришла наниматься на работу девочка с золотыми волосами.

А для чего мы – не все, но многие из нас – мучаемся и что-то пытаемся создать? Вылепить? Придумать? Построить? Сочинить? Для окормления гордыни? Ничего подобного. Только для того, чтобы к нам, на площадки, нами в пустоте созданные, на поляны, нами расчищенные, на пажити, нами возделанные, в дома, нами возведенные, приходили женщины.

И оставались.

Ехали медленно. Жарким пятничным вечером город обратился в шоферский кошмар. В престижной машине преодолевать заторы совсем нетрудно; гораздо труднее (если ты не жлоб, конечно) уговорить себя не рассматривать водителей грузовиков и владельцев дешевых автомобилей отечественного производства. Открыв окна настежь, несчастные обливались потом, ругались и нервничали, вид их внушал неравнодушному наблюдателю столь острую жалость, что иному плохо выбритому мужичонке с тощими предплечьями хотелось крикнуть: «Залезай ко мне, друг, у меня прохладно и тихо, посиди, остынь, приди в себя».

Конечно, Знаев ничего такого никому не предложил. Молчал. Рыжая – тоже. Пусть сама заговорит, первая, думал он. Можно было, да, затеять непринужденную беседу, рассказать две-три потешные истории из жизни борцов за денежные знаки. А то музыку включить. В обширнейшей коллекции банкира имелись вещи, гарантированно поражающие дамские сердца наповал: «Blue Valentines» Тома Уэйтса, и «And You My Love» Криса Ри, и его же «Looking for the Sommer», и «I'm your Man» Леонарда Коэна, и «As the years go passing by» Гэри Мура, кое-что из Ника Кейва и Оскара Бентона, – однако Знаев не стал исполнять мальчика-обаяшку. Давно не мальчик, он решил, что с Алисой, особенной женщиной, ему следует быть самим собой. Вести себя естественно. Пусть попробует принять меня таким, каков я есть. Если у нее получится – тем лучше для нас обоих.

Все же от тоненькой, комфортно откинувшейся в кресле девушки, смотревшей сейчас куда угодно, только не на своего спутника, исходила энергия приязни, благорасположения, – не к мужчине, который вез ее развлекаться, а ко всему миру; просто так, молча и безучастно, нырнуть в такое биополе было все равно что заявиться в окровавленной рубахе на детский утренник. Знаев устыдился своей угрюмости и стал было придумывать тему для разговора, потом устыдился того, что не способен мгновенно и без усилий придумать тему для разговора, – в конце концов окончательно потух, тяжело вздохнул, но здесь его спутница сама элегантно нарушила молчание:

– Тот мужчина… С животом… Директор фирмы «Альянс»… Вы его не любите, да?

– Почему не люблю, – хмыкнул Знаев. – Люблю. Просто он мне надоел. Я из него вырос.

– Я так поняла, он вам не чужой.

Банкир напрягся, чтобы не сказать лишнего, и осторожно сформулировал:

– Мы знакомы двадцать лет. Паша Солодюк – неплохой парень. Он бывал полезным человеком. Даже нужным человеком. Но сейчас он – ненужный человек.

– Нужный, ненужный… Я не очень понимаю.

– Это просто, – сказал банкир с удовольствием. – Есть люди нужные. Есть полезные. Вот я сегодня обедал с высокопоставленным чиновником. Он помогает мне провернуть большое дело. Он – нужный человек. Но как только я проверну дело, он сразу перестанет быть нужным. Однако не перестанет быть полезным.

Алиса усмехнулась:

– Тогда кто такие «полезные»?

– Полезные – это немного другие. У меня есть визитка начальника ГАИ Центрального округа Москвы. Этот начальник мне не нужен, поскольку я давно не попадаю в дорожные происшествия. Но он – полезный человек, потому что я всегда могу попасть в такое происшествие…

– А Александр Николаевич?

– Горохов, что ли?

– Да. Он нужный? Или полезный?

– Он не нужный и не полезный. Он – МОЙ человек

– А Солодюк?

– Солодюк – СВОЙ человек. Такой, который все понимает. Которого давно знаешь. Которому можно все говорить открытым текстом…

– Зачем же вы своего человека – так жестко?…

Ага, под дверью подслушивала, усмехнулся про себя Знаев и сухо ответил:

– А затем, что положением своего человека нельзя злоупотреблять. Свои, бывает, на шею садятся. Да еще и понукать норовят… Вот я вам приведу пример, Алиса. Представьте себе, что у вас есть огород и вы выращиваете коноплю. Марихуану. Представили?

– С трудом, – рассмеялась рыжая.

– Это просто. Не в смысле «выращивать», а в смысле «представить»… Опасное, незаконное предприятие – но вы готовы рисковать. Выращиваете. Продаете. Хорошо зарабатываете. Вдруг к вам приходит старый приятель. Весь из себя бледный и бедный. И говорит: чувак, пусти меня к себе в огород, я тоже хочу коноплю растить. Тихо, в уголочке. Мешать не буду. Черт с тобой, говорите вы; иди, занимайся, вот тебе делянка, совет понадобится – обращайся в любой момент… Проходит время. – Банкир вдруг разозлился. – Десять лет проходит, понимаете? Все эти годы вы свои преступные конопляные деньги аккуратно в мешочек складываете. Бережете и приумножаете. А он, ваш приятель, – тратит и пропивает. Однажды вы решаете, что заработали достаточно, дальше можно уже не рисковать, вместо конопли растить редиску и спать спокойно. С легким сердцем вырубаете вы дурную травку, высаживаете разрешенную законом редиску – и становитесь уважаемым законопослушным человеком… А ваш товарищ продолжает возиться на своей делянке. Занимается исключительно коноплей. Подчеркиваю – в вашем огороде. За долгие годы он не скопил денег, не завел собственную плантацию. Жил одним днем. Пил и развлекался. Теперь у вас в огороде редиска – и только в углу конопля, да и то не ваша. Ты говоришь товарищу: «Друг, сворачивайся, ты теперь не нужен, ты меня под удар ставишь. Огород – мой, конопля – твоя, так не пойдет. Из-за твоей крошечной делянки у меня могут весь огород отобрать, и все деньги тоже…» А он отвечает: «Что тебе, жалко, что ли, успокойся, все будет нормально…» И прочую подобную ерунду…

– Я поняла, – серьезно кивнула рыжая. – И я знаю, отчего такое бывает.

– Ну и? Отчего же?

– А не надо связываться с коноплей. Надо жить честно.

– Честно… – уважительно повторил банкир. – «Честно» – значит «с честью», да? Предлагаю вам, дорогая моя Алиса, другой пример. Представьте, что у вас есть огород и вы растите редиску. Только редиску. Все в вашей деревне растят редиску. Пятьдесят дворов, пятьдесят огородов – везде редиска. Все живут очень бедно, зато весело. Весело, зато бедно… И, разумеется, очень и очень честно. Вдруг один начинает растить коноплю. Все вокруг растят редиску, а он – коноплю. Разбогател, жена довольна, дети счастливы. Соседи думают – сейчас за ним приедут, повяжут, в тюрьму посадят… Но увы: никто не приезжает! Глядя на такой расклад, кое-кто из односельчан, по окраинам, тоже начинает понемногу увлекаться коноплей. Дурное дело нехитрое. Проходит время – например, два года, – и вы, честная и бедная Алиса, вдруг обнаруживаете, что остались со своей редиской и со своей честностью одна-одинешенька. Остальные возделывают коноплю и прекрасно себя чувствуют. Лечат стариков в лучших больницах. Учат детей в лучших школах. Ваши – в драных штанишках, а соседские – сыты, обуты и гоняют на новых велосипедах…

– Ну и пусть, – сказала Алиса. – Нельзя строить счастье через преступление.

Знаев печально покачал головой:

– А кто говорит про счастье? Мы говорим про честь, а не про счастье. Разумеется, конопляные плантаторы жутко несчастливы. Они подозрительны, они плохо спят, каждый день ждут ареста и вздрагивают от любого звонка в дверь…

– Зачем же им нужна такая ужасная жизнь?

– Затем, чтоб были счастливы их дети. Именно в этом заключается честь.

Рыжая помолчала и спросила:

– А у вас есть дети?

– Сын.

– Тогда мне все понятно.

«Что тебе понятно, милая девочка?» – хотел съязвить банкир, но сдержался.

– А у вас? – спросил он.

– Нет.

– Тогда и мне все понятно.

– А ваша жена…

– Я разведен…

– …хорошо: ваша бывшая жена – каково ей было жить с конопляным плантатором? Получать от него деньги, про которые она точно знала, что они добыты нечестно…

Финансист засмеялся.

– А какая ей разница? Она не спрашивала, откуда деньги. А муж ничего не говорил. И совесть его не мучила. Кстати, и теперь не мучает. Он не дружил с законом – но ведь и закон не дружил с ним. Закон не защищал его от убийц. А также от кризисов и дефолтов. Закон всегда был к нему равнодушен… – Знаев резко переложил руль, перестраиваясь в соседнюю полосу; Алиса вздрогнула. – Слушайте, зря вы заговорили про честность. И тем более про жену. Ее нет. И расстались мы вовсе не потому, что ей было наплевать на мои способы заработка.

Сейчас она поинтересуется, почему мы расстались, – с неудовольствием подумал банкир. Рыжая помолчала – ей очень шло, когда она задумывалась над словами собеседника, – и спросила:

– Что за спектакль мы едем смотреть?

– «Лысая певица», – с облегчением ответил Знаев. – Эжен Ионеско. Классик театра абсурда.

– Вам не хватает абсурда?

– Бытового, примитивного – хватает. Не хватает настоящего. Бытовой абсурд раздражает, а настоящий – оздоравливает. Почему-то в нашем сумасшедшем городе даже за настоящим абсурдом – и то приходится идти в театр.

– Сейчас лето, – сказала рыжая. – Насколько я знаю, летом театры уезжают на гастроли.

– Тот, в который мы едем, – совсем маленький театр. Новорожденный. Он еще не дорос до гастролей. Давай на «ты»?

Девушка с золотыми волосами дерзко щелкнула пальцами.

– Ладно.

Едва Знаев вошел – светски поддерживая даму под локоть – в фойе, едва увидел группы обмахивающихся программками театралов, как испытал ощущение свободы. Реальность, с ее деньгами, компьютерами, телефонами, прохиндеями всех мастей, с удовольствием именующими себя хлебным словечком «бизнесмены», отступила; придвинулось, проглянуло в улыбках седеньких билетерш, нечто другое: то ли ненастоящее, то ли, наоборот, самое настоящее.

– Смотри на людей, – посоветовал он Алисе и, пользуясь моментом, прижал девушку плотнее.

– Смотрю, – сразу ответила рыжая. – Хорошие люди. Только вон те двое – очень странные…

– Неофиты. Первый раз пришли. Кстати, пьяные. Но такие тоже нужны. Пусть лучше сидят в театре, чем дома возле телевизора.

– А почему нас пустили без билета?

– Секрет, – сказал банкир. – Пойдем сразу в зал. Я не люблю стоять в фойе. Надо принимать красивые позы, а я не умею.

Зал имел неплохую акустику, но скверную вентиляцию, и к концу первого акта актеры взмокли – и господин Смит, и господин Мартен, и особенно Брандмайор, затянутый, согласно прихоти постановщика, в костюм Супермена; Знаев замечал, как в зал летят капли пота; он смотрел, как игра превращается в труд, чтоб опять обернуться игрой, и так до бесконечности. Публика реагировала сдержанно, но правильно. Все-таки пьеса, представляющая собой изощренную и, с точки зрения банкира, чрезвычайно грустную издевку над мещанами, обывателями, честными бюргерами – одним словом, над человеками посредственными, чья посредственность пожирает и своих хозяев, и самое себя, – смотрелась актуально, если не сказать злободневно. Рыжая, конечно, не все поняла, в двух местах полушепотом издала недоуменные междометия, – очевидно, ожидала громогласных монологов, бурных скандалов, мощной интриги и прочих штук из арсенала традиционной драмы, невесомый финал с клоунадой и танцами ее даже не позабавил. Впрочем, Знаев другого и не ожидал. Сам он не был прожженным интеллектуалом и не хотел этого от своей подруги. Его всегда пугали слишком умные женщины.

Когда отгремели аплодисменты, рыжая не стала спешить: спокойно подождала, пока схлынет толпа, спешащая к выходу, и банкир понял, что ему окончательно повезло.

Возле машины остановились. Алиса задержала взгляд на резиновом кольце в руке спутника.

– Зачем ты все время держишь в руке эту штуку?

– Укрепляю силу кисти.

– Ты спортсмен, да?

– Еще какой. – Знаев энергично потерзал в пальцах свою игрушку. – Хороший бублик, правда? Удобный. Кстати, абсолютно не отнимает времени. Я могу разговаривать, думать, ходить, лежать – и одновременно упражнять мышцы ладони.

– А каким спортом ты занимаешься?

– Штангой. Плаваньем. Бег люблю. Бокс. Пострелять уважаю. На машине погонять. Раньше регби практиковал вместе с друзьями. Во второй линии…

– Ты оригинал, – уважительно, но с легкой усмешливостью сказала рыжая.

– Да, – серьезно согласился банкир. – И ты не представляешь, до какой степени. Поэтому я намерен скармливать тебе себя в гомеопатических дозах. Чтоб не шокировать. Как тебе спектакль?

– Я не все поняла. А вот ты, я заметила, смотрел не отрываясь. Любишь театр?

– Очень, – честно ответил Знаев. – Могу сказать, почему.

– Скажи.

– Это самое хрупкое из искусств. Оно не способно противостоять времени. Писатель может сочинить книгу, которую люди будут читать на протяжении столетий. Художник может написать картину – она останется в веках. А спектакль играется только один раз. Я смотрю на действия актера – и понимаю, что он больше никогда не сыграет именно так, как теперь, в конкретную минуту. Завтра тот же актер произнесет те же реплики, в тех же декорациях – но это будет уже совсем другое представление. Я смотрел «Лысую певицу» восемь раз – и я видел восемь разных вариантов. Один актер сегодня блеснул, другой был не в лучшей форме, третий решил сымпровизировать, четвертый с похмелья путал текст… Я прихожу сюда тренировать внимание. Учиться ценить ускользающее мгновение… Извини, что выражаюсь высокопарно…

– Ничего страшного.

Знаева захлестнуло благодарностью. Он открыл дверь автомобиля и сделал приглашающий жест.

Усевшись, девушка почему-то сделалась печальна.

– Кстати, – сказал банкир, – тот парень, который играл Брандмайора, вчера прошел кастинг, получил хорошую роль в крупном сериале… Через год он станет звездой. Видела, как блестели его глаза?

– Ты с ним знаком?

– Я тут со всеми знаком. Постановка делалась на мои деньги.

– Значит, ты тут спонсор?

– Нет, – вежливо возразил Знаев. – Я не спонсор. Просто дал ребятам денег. Чтоб поддержать… Не надо так на меня смотреть.

– А как я смотрю?

– Ты смотришь с изумлением. Так, словно считала меня жлобом и жадиной, а потом вдруг выяснила, что жлоб и жадина бескорыстно помогает нищим актерам.

Рыжая помедлила и тихо сказала:

– Ты не выглядишь жлобом и жадиной.

– Благодарю, – холодно ответил банкир.

Она сделала некое слабо выраженное движение в его сторону. Впрочем, не завершившееся ничем.

– Ты обиделся?

– Нет.

– Почему ты заговорил про жлобов?

– Я их не люблю.

– Я тоже. Если бы ты был жлобом, я бы не стала с тобой… – Девушка помедлила, отыскивая слово, и подобрала нейтральное, почти подростковое: – Общаться.

– Знаю, – сказал Знаев. – Именно это мне в тебе и нравится. Ты не уважаешь жлобов. И сама не такая. Лишена демонстративного эгоизма…

– Только это?

Ага, – азартно подумал банкир, – появились игривые нотки. Похоже, лед начинает таять. А я уже было решил, что меня ждет фиаско…

Он не любил неприступных женщин.

– Мне, – спокойно ответил он, – многое в тебе нравится, Алиса. В данную минуту мне кажется, что ты состоишь из одних положительных качеств.

– Почему именно в данную минуту?

– Потому что сейчас я переживаю самую лучшую стадию влюбленности. Первую. Я, Алиса, вижу тебя исключительно в розовом цвете.

Внимательно выслушав, рыжая улыбнулась, потом проделала легкий вздох – хотела что-то ответить, но ничего не сказала.

– Говори, что хотела сказать, – не сводя с нее взгляда, немедленно попросил Знаев.

– Нет. Я промолчу.

– Ну и зря. На твоем месте я бы воспользовался моментом и все выяснил. Спросил бы: скажи, дядя, прямо, чего ты добиваешься?

– Я уже спрашивала. Вчера.

– Это было вчера.

– А что с тех пор изменилось?

Банкир развел руками:

– Мои чувства стали глубже.

Ее усмешка была сразу и грустная, и озорная.

– Ладно, я спрошу еще раз. Чего ты добиваешься?

– Тебя. Я хочу твоей любви.

– Много хочешь.

Прозвучало резко, однако Знаев чувствовал, что движется в верном направлении. Коварный, он решил сменить тему:

– Куда поедем?

– Ты езжай, куда тебе нужно. А мне пора домой.

– Ладно. Поедем домой.

– Нет, – печально сказала рыжая. – Я как-нибудь сама. Извини.

– Ничего страшного, – вежливо отреагировал банкир. – Я все понимаю. Я примерно представляю, что ты думаешь. «Чувак решил, что я легкая добыча… Сводил в ресторан, потом в театр, прокатил на хорошей тачке, подарил цветочки, теперь считает себя вправе придвинуться поближе…» Угадал?

– В общем, да.

– Ну так не стану я тогда, Алиса, поближе придвигаться. Ты боишься меня и мне не веришь. Не потому что я дал тебе повод мне не верить, а потому что – привыкла. Не верить мужчинам… Теперь слушай. – Знаев вздохнул и зачем-то понизил голос: – Я… человек особенный. Я таким родился и, даст бог, таким же помру. Я хорошо воспитан и женщин не обманываю. Сексом и связанными с ним приключениями я давно наелся. Вот так, – он провел пальцем по горлу. – Теперь хочу отношений. Нормальных. Не любовных – человеческих. Точнее, сначала человеческих, а только потом – любовных, и то если получится… У нас с тобой, я уверен, получится. Потому что ты тоже особенная. Неиспорченная. Нет в тебе гнилой сердцевины, и это сразу заметно. Однако самое смешное то, что ты нравишься мне не поэтому…

– А почему?

Банкир покачал головой:

– Даже если бы ты была порочная, лживая, ленивая, жадная и тупая сучка, мое отношение к тебе было бы точно таким же.

Он посмотрел вокруг; смотреть было не на что. Зато на сидящую рядом девушку он был готов любоваться сколь угодно долго.

– Ты мне нравишься. Как женщина. Вот и все. Чисто внешне. Плечи. Ноги. Шея. Лицо. Волосы. Запах. Это химия, дорогая моя Алиса. Меня к тебе тянет. Что тут еще сказать?

– Не надо больше ничего говорить. Я все поняла.

– Тогда, – сурово сказал Знаев, – давай прощаться. Хочешь домой – езжай домой. Хочешь без меня – езжай без меня. Я все тебе рассказал. И о себе, и о моем к тебе отношении. Подумай, взвесь… Я позвоню.

– Мне правда нужно домой, – жалобно произнесла рыжая и положила ладошку на запястье банкира. – Прости меня. И позвони мне.

– Хорошо.

– Ты точно не обиделся?

– Обижаться – не мой стиль, – бодро ответил Знаев. – Я не обиделся, даже когда ты говорила про этот… Бес… пер…

– Бесперспективняк, – весело отчеканила Алиса.

– Да. В общем, я не обидчив. К тому же у меня есть планы. Друзья пригласили развлечься. Провести время с пользой для тела и духа…

Он подмигнул. Укол был легкий, изящный – банкир с наслаждением обнаружил во взгляде рыжей возмущение. Ничего себе! – прочел он. Значит, ты с самого начала понимал, что сегодняшний вечер ограничится театром и платоническим расставанием в половине десятого?!

Мгновенно справившись с собой, рыжая – Знаев восхитился ее самообладанием – мило улыбнулась, вышла и отправилась ловить такси. Несколько поспешнее, чем надо. Хотя, наверное, то был особый женский приемчик идти по плохо освещенному переулку быстро, почти бегом. Чтоб, значит, не пристали хулиганы.

Да, дорогая. Я взрослый дядька. Ты езжай домой, к маме, а мне есть чем себя занять в финале жаркой трудовой недели. Если бы ты узнала, как именно я намерен развлекаться, ты бы очень удивилась. Даже испугалась. И к портрету бизнесмена, который выглядит жлобом и жадиной, а на деле оплачивает постановки в окраинных театриках, добавились бы некоторые оригинальные краски. Я, видишь ли, отправлюсь сейчас в противоположный конец города, в пыльную промзону, где один из моих приятелей держит автомастерскую, оборудованную по последнему слову техники. Там я оставлю свою машину и пересяду в другую. Необычную. Изготовленную на заказ, в единственном экземпляре. И в компании надежных товарищей поеду искать приключений, которые Москва теплой летней ночью всегда готова в изобилии предоставить всякому парню, желающему жить так, чтобы не было мучительно больно.

4. Пятница, 22.50 – 23.40

Банкир полюбовался аппаратом. Кривые бамперы. Царапины вдоль бортов. Двери, готовые вот-вот отвалиться. Повсюду пятна коррозии. Трещина в лобовом стекле. Силу чудо-автомобиля выдавали только шестнадцатидюймовые колеса: низкопрофильная резина на кованых дисках, – впрочем, специально как бы заляпанных грязью. Знаток бы понял, дилетант – никогда.

Целый отряд первоклассных инженеров вложил сюда все свои знания. Душу и фантазию.

Он размял спину. Посмотрел в небо. Прекрасная погода для ВЕСЕЛЬЯ. Кивнул Жарову и его приятелю Марку, бывшему капитану регбийной команды, где некогда блистал электроторговец и где пытался пригодиться и сам Знаев – пока не сломали ему ключицу.

Рядом переминался третий, неизвестный.

– Познакомься, – сказал Жаров. – Это Степан.

– Степан, – тут же вежливо произнес невысокий, слегка насупленный Степан, взрослый человек с лицом ребенка и полированными ногтями метросексуала.

– Сергей, – медленно представился банкир. – Отойдем-ка, Жаров.

Они сделали четыре шага в сторону.

– Это кто? – тихо спросил Знаев.

– Новичок Желает посмотреть.

– Так нельзя. Что значит «посмотреть»? Он или с нами, или не с нами.

– Считай, что с нами.

– За наши дела можно легко получить три года тюрьмы.

– Успокойся. У этого Степана больше денег, чем у всех нас, вместе взятых.

– Это видно по его часам.

– Гнилого человека, – значительно заметил электроторговец, – я бы не привел.

– Черт с тобой.

Вернулись к остальным.

– Послушайте, э… Степан, – озабоченно поинтересовался Знаев, – сколько вы весите?

– Около семидесяти килограммов. А что?

– Садитесь вперед.

Новичок кивнул и с некоторой оторопью стал наблюдать за тем, как остальные скидывают пиджаки, шикарные галстуки, тысячные рубахи, швыряют одежду в свои авто, извлекают из багажников и натягивают на торсы дешевые черные трикотажные майки. Сменили и обувь – переобулись в матерчатые спортивные туфли. Плотно зашнуровались.

– И она нас всех выдержит? – недоверчиво спросил Степан, проведя ладонью по тронутому ржавчиной крылу «копейки».

– Сто процентов, – басом ответил Марк

Жаров поднял капот:

– Сюда смотри.

Новичок ахнул:

– Какая тут мощность?

– Хрен его знает. Последний раз замеряли месяц назад, было триста двадцать сил. Но с тех пор установили новый выпускной коллектор и еще кое-что, по мелочи…

– Триста двадцать лошадиных сил? В «копейке»?

– Это не «копейка», – лениво ответил электроторговец. – Имитация. Она на сорок сантиметров длиннее и на двадцать пять сантиметров шире, чем обычные «Жигули». Иначе двигатель не поместился бы в моторный отсек. Ржавчина – нарисована. Корпус выполнен из карбона, установлен на титановую раму…

– Сколько же стоит такая тачка?

Жаров хмыкнул:

– Не дороже денег. Залезай внутрь и сиди тихо. Мы тебе все объясним. В движении выполняй все команды Знайки.

– А Знайка – это…

Альфа– самец указал на банкира.

– Он у нас рулевой. Оружие при себе имеешь?

– Сегодня – нет.

– Хорошо.

– Мы теряем время, – сказал Знаев. – Поехали.

Тронулись. Новичок с любопытством оглядывал внутренности чудо-автомобиля.

– Стекла не открываются, – предупредил банкир. – Триплекс. Держат выстрел из пистолета Макарова. Теперь пристегнитесь. Я прогрею резину. Куда сегодня?

– На Третье Кольцо, – предложил Жаров.

– Рано. Одиннадцать часов.

– Нормально. В центр соваться глупо, на окраинах – пробки, граждане едут на дачи… Третье кольцо – самое то. Что скажешь, Марк?

– Сто процентов, – басом ответил Марк

Двигатель в триста двадцать лошадей издавал при разгоне звук электродрели. Жесткая подвеска и пластиковый ковш изготовленного на заказ сиденья никак не смягчали неровности дороги, и через пять минут езды у банкира заболела задница.

Мимо с ревом прошел дорогой экипаж, внутри сидела молодежь, типа золотая, двое модно стриженных юношей и две чувихи; один из стриженых указал пальцем на «копейку», и вся компания расхохоталась.

– Во, бля, – тоскливо сказал Жаров. – Скоро и мои сыночки будут так же девок катать. По ночной Москве.

– Ты купишь им по кабриолету? – осведомился Знаев.

– А куда я денусь… Смотри, клиент.

Моргая дальним светом, их нагонял огромный внедорожник. Знаев подождал. Клиент оказался не из настойчивых: убедившись, что ему не собираются уступать дорогу, резво принял вправо и исчез в алюминиево переливающемся полумраке.

– Не клиент, – констатировал Жаров.

– А кто – клиент? – спросил Степан.

– Сейчас увидишь.

Теперь сзади появился еще один: немецкий седан модного цвета «металлик». Он не катился – пронзал воздух, толкая впереди себя клин нестерпимо яркого лилового света. В зеркале он выглядел как заходящий на посадку космический челнок: не стой на пути прогресса, иначе снесет, расплющит, раздавит.

– Прессует, – довольно заметил Знаев и крепче сжал руль.

– Наш человек

Несколько секунд повисев у них на хвосте, седан негодующе засверкал всеми своими фарами.

– Обрати внимание, Семен, – сказал Жаров. – Три из четырех полос движения свободны. А этому дураку лень перестроиться.

Дурак засигналил.

– Наш, наш, – плотоядно процедил электроторговец. – Скажи, Марк?

– Сто процентов.

– Наверное, вы правы, – сказал Знаев, чувствуя прилив азарта. – Ну что, решайте! Этот?

– Этот, этот!

Банкир коснулся педали тормоза. Испугавшись столкновения, преследователь взвизгнул покрышками и опять загудел.

– Догоняет.

Банкир прибавил ход; преследователь тоже; банкир развил сто сорок километров – но космический жлоб без труда обошел их справа, поравнялся, стекло со стороны водителя сдвинулось вниз. Круглая, деформированная негодованием физиономия, схожая с огромной картофелиной, появилась в прямоугольнике окна.

– Ну и рожа! – весело выкрикнул Жаров. – Это песня! Самое то! Я ж говорю, клиент!

– Их там двое, – опасливо заметил новичок

– Им же хуже. У тебя, Степан, деньги с собой есть?

– Есть. А что?

– Спорим на тыщу баксов, что сейчас он нас обгонит и резко затормозит. Чтоб, типа, нас опустить. Напугать и проучить. Спорим, нет?

– Нет, ребята. Не буду я спорить. Вам виднее…

– Смотри, смотри! Я был прав!

– Все пристегнуты?

– Все.

– Степан, – позвал банкир, – слушайте. Сейчас мы его остановим. Всех, кто есть внутри, поломаем. А вы сидите в машине. Если что – вы нас не знаете, мы вас – тоже. Вы ловили такси, я согласился вас подвезти…

– Отличная легенда, – развеселился Жаров. – Один миллионер ловил такси, другой ехал мимо и решил его подбросить. Очень правдоподобно. Скажи, Марк?

– Сто процентов.

Мотор в триста двадцать сил запел. Знаева вжало в кресло.

– Однако… – крякнул новичок.

– Прибавь, – посоветовал Жаров.

– Помолчи.

– Уйдет!

– Нe уйдет. В нем две тонны. У нас – едва полторы. У него мотор – в два с половиной литра, с турбиной; у нас – атмосферный, в шесть литров… Никуда не денется.

– Давай подрезай.

– Рано.

– Давай. Сейчас.

– Не учи дедушку кашлять.

– Бибикает! Недоволен.

– Сейчас успокоим.

– Бибикалку в задницу затолкаем.

– Сто процентов.

– Держитесь!

Знаев прикусил губу. Он получал удовольствие. Переживал момент ВЕСЕЛЬЯ. Выкрутил руль, притормозил. Противник оглушительно завизжал резиной. Едва не столкнувшись, обе машины замерли у обочины.

– Жаров, ментов смотришь?

– Нет ментов… Подождем, – сам подойдет.

Обиженный водитель седана не подошел – подбежал.

Наклонился, заглядывая в салон «копейки».

– Да, – сказал Знаев, – рожа впечатляет.

– Я ж говорю, наш.

– По такой морде не промахнешься.

Банкир щелкнул замком ремня. То же самое сделали Жаров и Марк. Разъяренный мордоворот молотил ладонью по крыше.

– Он нас не видит? – спросил Степан.

Дурак уже дергал ручки дверей. Знаев включил передачу и прокатился на несколько метров – неприятель едва не упал. Жаров и Марк утробно захохотали.

– Второй идет! Жаров, у него бита! Бейсбольная!

– А у меня, – электроторговец показал кулак, – кружка! Пивная!… Все, я пошел…

Открыв дверь, он вывалился наружу с криком «Не убивайте, дяденьки!».

Дяденьки рванулись было, но Жаров распрямился и отвесил ближайшему чудовищную затрещину.

– Страшный человек, – нежно сказал банкир, обращаясь к новичку. – Кулаком никогда не бьет. Только ладошкой. Боится покалечить… Сидите спокойно, Степан… Вот, теперь и мне пора.

Он выпрыгнул. Увернулся от биты и двумя быстрыми боковыми – справа и слева – разбил ее обладателю лицо. Потом сам пропустил, в ухо.

– Сукачертигондоныпокалечунахуй! – брызгая слюной, воинственно выкрикнул неприятель. Банкир же молчал, экономил дыхание. Он был неплохо подготовлен, противник же вовсю использовал одно, зато существенное, преимущество: молодость. Его щеки пылали, его дубина со свистом рассекала воздух.

– Давай, сынок, – подбодрил Знаев. – Смелее.

«Сынок» бросился в атаку. Финансист хорошо его встретил, но не уберег шею и попал в захват; пытался отбиться коленом – не вышло; решил уже, что плохи дела, однако подоспел Марк Стодвадцатикилограммовый и человеколюбивый, он не стал наносить удары. Зайдя сбоку, оторвал банкирова соперника и от банкира, и от земли, резко встряхнул – так, что зубы несчастного громко лязгнули, – а затем, не обращая внимания на сопротивление, развернул к себе спиной, ухватил сзади за промежность и с протяжным выдохом, в котором слышалась услада, запустил парнишку в пространство; тот пролетел четыре метра и грянул об асфальт.

Переведя дух, банкир обернулся и увидел, что Жаров тоже закончил. Его визави лежал ничком, отплевываясь и хрипя, а когда подбирал под себя руки и ноги и предпринимал попытку встать хотя бы на четвереньки, электроторговец хорошо дозированной оплеухой приводил его в исходное состояние.