Текст книги "Готовься к войне"

Автор книги: Андрей Рубанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Одна из проезжающих мимо машин прогудела. В Москве любят хорошую драку.

– Уходим, – громко сказал банкир.

– Мало, – с сожалением бросил Жаров. – Я даже не вспотел. А этот дурак, по-моему, ничего не понял…

Вдруг подбежал новичок; с неприятно искривленным лицом рванулся к поверженному и с размаху ударил его ногой.

– Э, стоп! – сурово произнес Жаров. – Лежачего не бьют!

– В машину, Степан! – приказал банкир. – Уходим! Уходим, Марк!

Заметно разочарованный, Степан повиновался. Знаев пристегнул ремень и толчком ноги по правой педали заставил мотор зареветь. Долетели на максимальной скорости до первого же поворота, ушли с трассы в переулки, отыскали место потемнее, остановились, погасили огни; Жаров выпрыгнул, выдернул из зажимов номерные знаки, швырнул в кусты, вставил другие. Дворами, боковыми проездами уходили от места стычки все дальше и дальше. Марк шумно глотал пиво, альфа-самец курил и жаловался, что мало и плохо повеселился. Новичок сначала задумчиво молчал, потом признался:

– А мне понравилось. Очень.

– Я сразу сказал, – хмыкнул Жаров, – что тебе понравится.

– Вы часто так… катаетесь?

– Зависит от настроения.

– И от времени, – вставил банкир.

– И от времени, да. Если есть время и настроение – можем выезжать по два раза в неделю. Потом – мы занятые люди, нам непросто собраться…

– Последнее время, – сказал Знаев, – у меня такое настроение, что хоть каждую ночь выезжай и ломай жлобов…

– В следующий раз я тоже с вами поеду. Ломать жлобов.

Банкир кивнул:

– Нет проблем, Степан. Ломать жлобов и хамов – святое дело. Если жлоба не наказать – жлоб тогда начинает развиваться. Совершенствоваться. Его надо вовремя наказывать…

– Лично мы с Марком, – зевнув, вставил Жаров, – никого не наказываем. Просто развлекаемся, и все. Правда, Марк?

– Сто процентов.

Альфа– самец цыкнул зубом.

– По полю с мячом носиться – годы не те. Нырять или с горки на лыжах наяривать – надоело. Вот и придумали веселье…

– А менты?

– А что «менты»? Мы их любим. Мы с ними дружим. Правда, Марк?

– Сто процентов.

– Вот наш Марк, например, сам полковник милиции. А тесть у него – генерал.

Степан засмеялся:

– У вас, я вижу, налажено серьезно…

– Очень серьезно, – сухо ответил Знаев. – Кстати, вступительный взнос в шайку – пять тысяч евро. После каждого заезда машину надо перекрашивать, мотор заново настраивать, новые номера покупать…

– У меня нет с собой пяти тысяч, – озабоченно сказал новичок. – Давайте доедем до банкомата, я сниму с карточки…

– Это не срочно, – великодушно произнес банкир. – Между прочим, чем вы занимаетесь?

– Инвестирую, – с особенной дорогостоящей скромностью ответил Степан. – В основном в промышленность. И в строительство.

– Ага, – сказал Знаев.

– Именно так, – значительно заметил Жаров и незаметно для других ущипнул банкира за бок.

– Я бы с вами поговорил, – сказал Знаев. – Только сейчас не время для деловых разговоров…

– Согласен.

– Кстати, Знайка, – перебил Жаров, – я видел, тебе пару раз досталось. Приложи лед.

Банкир усмехнулся:

– Я сейчас с вами закончу – и поеду в одно хорошее место. Там мне и лед приложат, и еще кое-что.

– Догадываюсь, что именно, – сказал электроторговец.

– Догадался – молчи.

– Привет передай.

– Обойдешься.

Вернулись к месту встречи. Банкир попрощался с Жаровым и обменялся визитками с новичком, причем ему понравилось, как Степан внимательно изучил текст и спрятал кусочек картона бережно, в карман рубахи (если б захотел выбросить – сунул бы в штаны).

Разъехались.

Знаев стянул мокрую от пота майку, напился воды и большим усилием воли удержался от того, чтобы позвонить Алисе. Ему было хорошо, и он хотел, чтоб стало еще лучше.

Некоторая слабость в коленях, пощелкивание пониже правого уха и другие неприятные последствия прогулки с лихвой компенсировались великолепной пустотой в голове. Ничто так не освобождает мозг, как хорошая драка. Не на ринге, в прокуренном зале, под улюлюканье дураков и визг блядей – настоящая, спонтанная схватка, без правил; такая, где возможны увечья; где каждый сам выбирает, насколько ему уважать противника; где на кону стоят не деньги, не карьера, не медалька, не титул и пояс чемпиона, а все сразу – судьба, жизнь. Где добывается победа как таковая. Не над врагом победа – надо всем сущим, включая себя самого.

Когда побеждаешь в самой жестокой, страшной и изнурительной войне – с самим собой, – тогда все сущее для тебя ничего не значит; оглядываясь вокруг, ты не видишь ничего, кроме самого себя; тогда ты слепнешь, но не страдаешь от этой слепоты, а спешишь насладиться, потому что она – ненадолго; и когда мир, в уголья пережаренный миллиардами любовей и яростей, спекается справа и слева, вверху и внизу – ты не рад ему. Ты его не хочешь. А хочешь только новой драки.

Банкир прибавил ход.

Вопрос: что требуется мужчине после драки?

Правильно.

5. Суббота 0.15

– 1.40

Знаев очень уважал Марусю. В том числе и за это вот: в первом часу ночи впустив визитера, она не поленилась привести себя в идеальный порядок Хоть сейчас на подиум или на светский раут, на красную ковровую дорожку в каких-нибудь Каннах, – только сменить шелковый халат на вечернее платье.

– Извини за поздний визит, – церемонно произнес банкир, прислоняясь спиной к входной двери.

Маруся мудро улыбнулась и красивыми длинными пальцами погладила его по щеке. Она умела смотреть снизу вверх – и одновременно свысока.

– Ты подрался?

– Это заметно?

– Ага.

– Тогда мне надо в душ.

Женщина сделала полшага вперед.

– Не надо. Ты интересно пахнешь. Кровью. Войной.

– Нет, – сказал банкир. – Война пахнет портянками, землей и йодом. А от меня пахнет маленьким безопасным приключением коммерсанта, которому не хватает адреналина.

– А мне не хватает тебя.

– А мне – тебя, – пробормотал Знаев и рванул пояс ее халата. Она среагировала мгновенно, прыгнула на него, в него; обвила голыми ногами. Она была маленькая, легкая и сильная; удобная. Послушная, отзывчивая. Умела расстегивать зубами пуговицы на рубахе; многое умела. Она легко, с удовольствием возбуждалась и издавала разные интересные звуки: бормотала шепотом ужасные ругательства, повизгивала, мурлыкала, протяжно стонала, хихикала тоненько, а когда входила в ритм, начинала потешно пыхтеть, это банкиру особенно нравилось, он любил в сексе момент забавы; совокупляться деловито и серьезно – удел людей без фантазии.

Потом отнес ее в комнату, положил в кресло. Сам остался стоять. По вискам тек пот. Отдышавшись, Маруся оглядела его, словно впервые. Хрипло произнесла:

– С тобой что-то не так.

– Возможно.

– И у тебя надорван рукав. Вообще, ты весь запущенный. Ты похож на богатого человека, не имеющего никакого женского присмотра.

– В точку, – небрежно кивнул Знаев.

– Почему ты не купишь себе новый пиджак?

– Из упрямства. Я каждый день слышу, что мне пора купить новый пиджак. Поэтому я не буду покупать себе новый пиджак.

– Это старость, Знаев, – снисходительно заявила женщина и лениво потянулась, выставив идеальные круглые грудки. – Как только мужик начинает оригинальничать – значит, он стареет…

– Вот почему ты мне нравишься, Маруся. Ты никогда не боялась сказать в глаза правду.

Хозяйка дома улыбнулась одним ртом; взгляд был серьезным.

– Да? А я тебе нравлюсь?

– Конечно.

– Сильно нравлюсь?

– Еще как.

– Тогда женись на мне.

– Не сегодня.

Помолчали. Знаев почувствовал голод. И еще – тоску.

– Ты очень странный, – повторила женщина. – У тебя что-то произошло.

– Я влюбился, – мрачно ответил банкир.

– Надеюсь, она хорошая девушка. – Да.

– Сегодня ты провел с ней целый вечер. Романтический. Но – без интима. Максимум – вы целовались. И то вряд ли. А потом ты приехал сюда.

– Угадала.

– Ты сделал со мной то, что хотел сделать с ней. А напоследок – во всем признался.

– Считаешь, это неправильно?

– Неправильно.

– Зато честно.

Не стесняясь наготы, не глядя на гостя, с бесстрастным лицом Маруся вышла в кухню, вернулась с подносом: два стакана воды, сигареты, пепельница. Вдруг запустит пепельницей? – испугался Знаев. Не запустила. Только руки слегка дрожали, пока закуривала.

– Скажи, Знаев, почему, если честно, всегда больно?

– «Честно» и «больно» – одно и то же слово.

– Мне жаль твою девушку. Я ей не завидую.

Банкир не отреагировал. Он укрепился во мнении, что зря сюда приехал. Он не добился того, чего хотел. Заменить одно другим не получилось. Он решил, что быстро выпустит пар и успокоится, но ошибся. Сейчас напротив него, наматывая волосы на палец и мерцая глазами, должна сидеть вовсе не старая подруга, все понимающая и ко всему привыкшая сопостельница. А другая. Новая.

Девочка с золотыми волосами.

Он украдкой посмотрел на часы.

Если бы сейчас привели ему целый отряд самых великолепных, умелых, натренированных, юных, свежих, резвых, донельзя порочных, на все согласных, – он не удовлетворил бы себя ни на йоту.

– Мне пора.

– Нет, Знаев, – грубо возразила Маруся. – Не пора. Ты пробыл тут всего десять минут. Десять минут! Ты использовал меня – ладно, я стерпела это. Я могу это понять. Все люди используют друг друга. Но не так же! Прибежал, засунул, вынул – и тут же убежал! Это подло!

Знаев подумал и кивнул:

– Ты права. Меня иногда заносит. Я посижу еще десять минут. Или пятнадцать…

Женщина покачала головой:

– Ты опасный безумец. Умный, сильный. Целеустремленный. Расчетливый. И абсолютно сумасшедший.

– Не говори мне, кто я, – скажи, что мне делать.

Маруся закинула скрещенные ноги на подлокотник кресла. Она была превосходна, совершенна, и глубокое понимание ею этого простого факта делало ее особенно соблазнительной.

– Останься, – сказала она. – Здесь. Со мной. Я успокою тебя. Тебе не нужна никакая новая девушка. Ты не любишь ее. Ты никого не любишь. Ты даже себя не любишь. Одна только я тебя понимаю. Тебе нужна драка. А после драки – женщина. Вот вся твоя жизнь. Лучше меня у тебя никого не было и не будет.

– Знаю, – сказал Знаев.

– Посмотри на эти бедра, на этот живот, на эту шею. Неужели ты не видишь, что это создано специально для тебя, и только для тебя? Вспомни, я залезла к тебе в постель через полчаса после того, как мы познакомились! Я понятия не имела о том, что ты банкир, что ты богат и все такое… С меня достаточно было увидеть, как ты двигаешься, как разговариваешь… В тебе и твоих поступках нет ничего лишнего, только то, что действительно необходимо… Уже почти год у меня никого нет, кроме тебя… Меня три раза звали замуж, причем все это были молодые, красивые и богатые парни…

– Например, Жаров, – вставил банкир, хотя не собирался.

– Да, и Жаров, – цинично кивнула Маруся. – Но Жаров – самовлюбленный хам. И трус.

– Может, и хам. Но не трус.

– Трус, и еще какой! Отними у него его бычью силу – что останется? Ты ему не ровня, Знаев. Ты не такой, как все… Останься со мной. Пожалуйста.

Банкир смотрел мимо. Вдруг женщина вскочила с кресла, обвила руками шею, лизнула в ухо, задышала, зашептала жаркой скороговоркой:

– Я никогда тебя ни о чем не просила. А сейчас – прошу. Останься. Не уходи. Ты мне нужен. Я тебя хочу. Очень. Никогда так не хотела. Ты запомнишь эту ночь на всю жизнь…

За распахнутым окном захрипела автомобильная сигнализация, Знаев воспринял это как знак и вздохнул. Когда тебя зовут, останавливают, соблазняют покоем и комфортом, когда ты чувствуешь, что готов увязнуть, – нужно уметь тогда различать знаки, сигналы. Их подает твоя судьба, она зовет тебя. Не соглашайся, не медли. Шагай, куда шел.

– Извини, – сказал он. – Я должен ехать.

– Кому? Кому ты должен?

– Себе.

– А ты сделай вот как: возьми и прости себе все, что должен.

– Так нельзя.

– Почему?

– Нельзя, и все.

Знаев ощутил, как ее руки ослабли, потом вновь сделались твердыми – но уже для того, чтобы оттолкнуть.

– Ты просто боишься, – горько сказала женщина. – Ты не хочешь слишком близко меня подпускать. Ты никого не хочешь подпускать слишком близко.

Она чрезвычайно тщательно завернулась в свой халат. Бесшумно прошлась по просторной комнате. Провела пальцем по экрану телевизора, поднесла к глазам – пыль отсутствовала. На последний день рождения банкир подарил Марусе мощный очиститель воздуха. Банкир часто делал подарки. Он ценил свою подругу.

Нельзя сказать, что он приходил сюда, чтобы обменивать некие услуги на некие подарки. Во-первых, Знаев вообще любил делать подарки, даже в бытность бедным юношей; во-вторых, богатый человек, с его точки зрения, просто обязан делать дорогие подарки. Миллионер, захаживает в гости к одинокой молодой женщине – чего ж с пустыми руками являться?

Она, может быть, проституировала – но не в большей степени, чем сам банкир, ежедневно задорого продающий свой талант бизнесмена. Продажа таланта и любого другого качества, бесплатно доставшегося от бога и папы с мамой, всегда может рассматриваться как проституирование, по схеме, изложенной в старом еврейском анекдоте: «Сегодня ты продаешь нечто, а назавтра у тебя опять есть это нечто».

Несколько лет назад Маруся очень удачно сходила замуж и еще более удачно развелась. В деньгах не нуждалась и даже несколько раз заговаривала со Знаевым о надежных инвестициях. Суммы, правда, озвучивались скромные, и финансист советовал девушке вкладывать сбережения во впечатления, иначе говоря – тратить. Но подруга не согласилась и изобрела себе особый – не самый, кстати, худший – способ времяпровождения: коллекционирование дипломов. Она выучила итальянский и испанский, получила высшее юридическое образование и в данный момент посещала курсы антикварных дилеров; она была очень занята, очень.

Изменившимся голосом – теперь в его интонациях не содержалось никакой чувственности – Маруся сообщила:

– Вчера видела твою жену. В ресторане. С мужчиной.

Финансист никак не отреагировал – медленно прохаживался от окна к двери и обратно.

– Он ей что-то рассказывал, развлекал беседой, смеялся, глазами блестел… А она смотрела в одну точку и молчала. Она выглядела совершенно разрушенной. И это ведь ты ее разрушил, Знаев. Ты подпустил ее слишком близко, она проникла под твою броню и увидела тебя настоящего. Ты не смог ей этого простить… И разрушил ее.

– Да, – спокойно согласился Знаев. – Поэтому я больше никого не намерен подпускать слишком близко. И тебя тоже.

– Ты несчастный человек.

– Ошибаешься. Я счастливый. Может быть, самый счастливый.

– Что ж ты не поделишься своим счастьем с другими?

– Не умею, – сразу ответил банкир. – Все умею, а этого не умею. Не способен. Хотел бы, но не могу. Если б умел делиться – стал бы нормальным человеком. Музыкантом. Или учителем. Врачом… Но я всего лишь ходячий арифмометр. Ты трахаешься с калькулятором, дорогая.

– Ха, – грубо сказала женщина. – Редкий снимок. Миллионер Сергей Знаев предается самоуничижению.

– Я поеду, ладно?

– Езжай. Ты ведь к ней собрался, да?

– Она, наверное, уже спит.

– Нет, – уверенно и зло заявила Маруся. – Не спит. Можешь не сомневаться. Она о тебе думает. Ты как магнит, Знаев. К тебе всех тянет. Особенно – девок. Она никуда от тебя не денется. Ты интересный. Денег тоже полно… Думаю, два или три дня она продержится… Потом – сбежит. И ты опять приедешь ко мне.

– А ты меня впустишь?

– Не знаю. Наверное, да. Когда ты уходишь, как сейчас, – я тебя ненавижу. Но когда ты возвращаешься – забываю о том, как ненавидела… Иди. Иди к черту! Давай. Убирайся. Козел ты, ясно?! Гад! Свинья, кобель, индюк самодовольный… Видеть тебя не могу! Чтоб через минуту духа твоего не было…

Банкир сбежал по лестнице, толкнул дверь подъезда. Обидные слова подруги его никак не тронули. В голове приятно шумело. Ночь была дружелюбна. Как сказал бы классик – нежна. Симпатичный седой человек прогуливал мускулистого пса – болтались внушительные яйца. Деликатно рыча мотором, прокатила эффектно раскрашенная машина. Широкоплечий водитель курил сигару. В проеме меж домами сверкал фасад магазина, лукаво переливались лиловые и рубиновые огни. Вот так бы библиотеки подсветить, подумал Знаев. И школы. Нет, не подсветят. Прилавки с водярой подсветят, а книжные полки – никогда.

Он достал телефон и набрал номер.

– Ради бога, прости, – вкрадчиво сказал он. – Я тебя не разбудил?

– Нет, – прошелестело в трубке. – Я смотрю телевизор.

– Нам нужно поговорить. Срочно.

– Сейчас?

– Да. Только не по телефону. Это важно. Это касается меня и тебя. Можно я приеду?

Рыжая молчала.

– Пять минут, – продолжил банкир. – Ты выйдешь, мы поговорим – и я сразу исчезну. Прошу тебя. Только пять минут. Я увижу тебя, поговорю с тобой – и испарюсь… Пожалуйста…

Он услышал невесомый смех, и сам ощутил невесомость.

– Хорошо. Ты знаешь адрес?

– Знаю, – сказал Знаев. – Я очень быстро приеду. Очень быстро, Алиса.

…Он обязательно заблудился бы в маленьком, неряшливо застроенном, буйно заросшем кленами и тополями городке, если бы не электронный навигатор. Искомый дом смотрелся кошмарно. Двор был разрыт, через огромную траншею с оплывшими, просевшими от времени краями переброшены грубые деревянные мостки. У банкира заныло сердце. Вот, значит, где живет моя девочка.

Он признался себе, что за долгие годы благополучия и комфорта совсем отвык видеть грязь и неустроенность. А не надо бы, не надо бы отвыкать. Нельзя отвыкать от родины – так ведь и она однажды от тебя отвыкнет.

С отвращением и ностальгией банкир наблюдал шевеление мира, который ненавидел и от которого всю жизнь бежал. Аляповатую, кое-как обжитую, дырявую, картофельными очистками заваленную, кривыми заборами разгороженную, слюнями подмазанную, старыми детскими пеленками занавешенную, пыльными половичками застеленную, по углам обоссанную, ржавыми утюгами прожженную, мазутом залитую, дерьмом собачьим удобренную, гнилыми зубами цыкающую, полосатыми шлагбаумами машущую, узкими татарскими глазками зыркающую, навозными мухами гудящую, деревянными протезами поскрипывающую, в руках расползающуюся отчизну. Соловьями-разбойниками злобствуют вечные «щу», «ю», «ся», никуда не спастись от свиста и шипения, не звуки – всхлипы, так мокрые губы тянутся к граненому фанфурику, так облизывает шлемку доходяга лагерный, так утихомиривают, сетуют, так одышливо занюхивают вечную маету-стыдобищу.

В свете тусклого фонаря, едва спасающего от темноты самое себя, обозначился тоненький силуэт. Знаев впервые увидел Алису не в юбке, а в джинсах; оценил фигуру и сделался самодовольным. Сообразил, что надо бы выскочить и открыть девушке дверь – но девушка сама справилась. Ловкая, сладко пахнущая, мгновенно устроилась наилучшим образом, скинула туфли, подтянула к груди одно колено.

– Ты меня напугал. Что случилось?

Знаев набрал в грудь воздуха и сказал:

– Я не могу без тебя. Вообще. Совсем. Ни секунды не могу. Перестань улыбаться, я серьезно…

– Извини.

– Я что, смешон?

– Нет, – сказала Алиса и засмеялась.

– Поедем со мной, – хрипло позвал банкир.

– Куда?

– Куда хочешь.

– А куда хочешь ты?

– Ко мне.

– Сейчас?

– Да. Сейчас.

Она, разумеется, поразмышляла, но только несколько мгновений. Может, ни о чем и не размышляла, и даже скорее всего не размышляла, просто ситуация требовала от приличной девушки помедлить с ответом.

– Я должна предупредить маму. И кое-что взять. Сумку, телефон… Я вернусь через минуту…

Знаев испугался:

– Нет. Не уходи. Вдруг ты передумаешь?

– Не передумаю.

– Не уходи! Я куплю тебе новую сумку. И телефон. И все остальное.

– Да, но маму ты мне не купишь.

– Тогда я пойду с тобой. Я все объясню твоей маме… лично.

– Нет, – серьезно возразила Алиса. – Это как раз совершенно ни к чему. С мамой я сама разберусь. А ты – сиди и жди.

Последние слова прозвучали уже совсем, совсем иначе, нежели все, что говорилось меж ними прежде. Нежный, деликатный, но все-таки приказ. Я согласна быть твоей, я говорю «да», я почти готова, но сейчас – сиди и жди.

Она побежала в дом с немного чрезмерной решительностью. Почему-то окинула взглядом окна. Конечно, – догадался банкир. – Маленький городок, все всех знают. Завтра тут станут взахлеб обсуждать, как рыжую из второго подъезда ночью увезло огромное черное авто…

Пока ехали, он не проронил ни слова, не хотелось разговаривать; чувствовал, что и его спутнице – тоже. Оба понимали, что разговоры еще будут. Долгие, спокойные. Зачем говорить сейчас, если ближайшим утром можно обсудить те же самые темы гораздо более откровенно?

Повернул на «свою» дорогу, притормозил. Конечно, сегодня лихачить нельзя, это будет выглядеть очень пошло. Наоборот, покатил преувеличенно медленно.

Вот, везу к себе деваху, на все согласную. Более того: я, кажется, в нее влюблен. Минут через двадцать или двадцать пять она станет моей. Надо бы с ума сходить от вожделения, но что-то не вожделеется мне. Предчувствую проблемы, сложности. Будущее не безоблачно.

Там, впереди, за посеребренным луной клеверным полем, над кромкой леса, в черном небе прозреваю события, повороты судьбы, бури, штормы, грозы – настоящую любовь.

Когда фары выхватили из темноты широкие, кованого железа, двустворчатые ворота поместья, девушка нарушила молчание.

– Только не говори мне, – сказала она, – что сейчас ты достанешь хитрое устройство, нажмешь кнопку – и ворота сами собой откроются.

– Прости, – скромно ответил Знаев. – Именно так я и сделаю.

1. Суббота, 12.30 – 17.00

Алиса проспала полночи и все утро. Знаев приходил и смотрел на волосы, на полуоткрытые губы. Подкравшись в очередной раз, вдруг испугался, что чувства его – скорее отеческие. Все-таки семнадцать лет разницы. Потом подумал и решил: нет, не отеческие. Никакой снисходительности, никакого умиления свысока. Просто человек привел в свой дом подругу и проснулся раньше, чем она.

Когда, стараясь ступать бесшумно, в очередной раз проник в залитую солнцем спальню – глаза Алисы были открыты, и она глядела на него задумчиво, почти печально.

– Доброе утро.

– Доброе, – ответила девушка севшим со сна голосом.

– Как поспала?

– Замечательно. Я бы и дальше спала. Всю жизнь бы так спала… – Она потянулась; Знаев залюбовался ключицами и шеей.

– Это кислород, – объяснил он. – Спи, сколько хочешь.

– Нет уж. Надо вставать.

Банкир присел на край кровати и пощекотал маленькую белую ступню. Рыжая издала нежный мурлыкающий звук.

– Тогда, – посоветовал он, – иди пока поплавай. Натощак. Дверь направо – к бассейну, налево – душ и туалет. Бери любой халат – они все чистые. Потом будем завтракать. На веранде.

– А ты, – еще раз потягиваясь, спросила Алиса, – почему без халата?

– Люблю быть голым.

– А мы сейчас… одни?

– Конечно. А кто еще здесь должен быть?

– Ну… Прислуга. Горничные там всякие… Или как это называется…

– У меня нет прислуги. Три раза в неделю, днем, пока я на работе, сюда приезжают специальные люди. Они убирают, стирают, проверяют технику, оставляют продукты – и исчезают до моего приезда…

– И ты тут всегда совсем один?

Знаев улыбнулся.

– Иди. Плавай. Потом поговорим.

– Хорошо, – послушно произнесла рыжая и убежала, шлепая босыми ногами по бамбуковым циновкам.

Банкир отдыхал всего два часа, в его голове слегка шумело, и ломило мышцы. Он вышел на пахнущую смолой веранду. Застелил стол свежей льняной скатертью. Недолго думая, принес из холодильника все, что есть. Перелил в кувшин молоко. Он никогда ничего не понимал в сервировке и считал излишними любые церемонии, сопровождающие процесс поглощения пищи. Наливая бензин в бак автомобиля, человек действует просто, без лишних движений – зачем превращать в сложный ритуал заправку топлива в собственный желудок?

– А кофе нет? – спросила гостья, появившись за его спиной.

– Я не пью кофе. Но мы сегодня же купим тебе хорошего кофе.

– Ты, наверное, не собираешься меня отпускать.

– Куда?

– Домой.

– Я, – с расстановкой сказал Знаев, – не собираюсь тебя ни отпускать, ни удерживать. Хочешь быть здесь, со мной, – будь со мной. Не хочешь – ради бога.

– А ты?

– Что «я»?

– Чего хочешь ты?

– Неважно. Мало ли чего я хочу. Садись. Кушай.

Алиса подумала и сказала:

– Судя по твоему дому, ты хочешь очень многого. Ты многое имеешь, а хочешь еще больше.

– Тебе понравился дом?

– Еще не поняла. Ты проведешь для меня экскурсию. Попозже.

– Разумеется.

– А зачем такие высокие потолки?

– Это моя слабость, – ответил банкир, застеснявшись. – В обычной городской квартире мне душно и дурно. Человек должен иметь над головой пространство. Чтобы пары дыхания уносились прочь, а не висели в метре от затылка, отравляя мозг… Особенно дети – они обязательно должны расти в обширных помещениях с высокими потолками. Только тогда они будут по-настоящему свободны. Поскольку пространство и есть свобода…

В несколько мощных глотков он осушил стакан с водой и с отвращением произнес:

– Низкие потолки. Маленькие пыльные комнатки. Шумные соседи за тонкой стенкой. Я ненавижу это. Я не хочу жить в тесноте. Такая большая страна – зачем жить в тесноте? Это глупо, неправильно. Как только я заработал какие-то нормальные деньги – сразу начал строить свой дом. Я всегда хотел такой дом. Просторный, чтоб везде был воздух и солнце…

Алиса слушала; ела со сдержанной жадностью. Не как голодный человек, а как очень здоровый человек. Банкир мысленно отругал себя за пафос, ненужный в это время дня – что еще за речи о ненависти и глупости? – и улыбнулся. Рыжая ответила приязненным взмахом ресниц.

В ней заметна была перемена. Девушка улыбалась редко и слабо, медленнее переводила взгляд с предмета на предмет и дольше его задерживала. Глаза, вчера безостановочно метавшие озорные молнийки, сейчас утратили яркость. Знаев решился и прямо спросил, что происходит.

– Не обращай внимания. Я с утра всегда такая. Тихая. А если ночь была бурная – я вдвойне тихая…

Банкир подумал, что у нее, судя по всему, давно не было мужчины. Может быть, месяц или даже два. Ночью гостья не показалась ему особенно искусной, но очень чувствительной; отзывалась на самые легкие прикосновения длинными стонами и содроганиями.

– А ночь была бурной? – спокойно уточнил он.

– В общем, да, – небрежно ответила Алиса и показала рукой вперед: – Что там?

– Лес. Вокруг всего дома – лес. Настоящий. Я его только слегка окультурил и проложил дорожки. Еще там есть гараж на три машины, домик для гостей и большой сарай для хранения всякого барахла, которое жалко выбрасывать… А подальше еще один сарай, там котельная и электростанция…

– По-моему, я объелась.

– Тогда пройдись.

– Прямо так? В халате?

– Можно и без халата. Лично я гуляю нагишом. Дикий лес, голый человек – очень правильная картина.

– А если кто увидит?

Знаев улыбнулся. Приятно быть гидом в собственном хозяйстве.

– Никто тебя не увидит. И не тронет. Здесь почти пять гектаров. Ты можешь бегать, кричать, стрелять из пистолета. Это тебе не Рублевка, где люди купят пятьдесят соток за бешеные деньги и потом всю жизнь слушают, как соседи за забором блюют, перепив «Хеннесси»… Пять гектаров! А вокруг – стена. И две сигнализации, и видеонаблюдение, и если кто-то решит залезть – через семь минут приезжает вооруженная охрана. Так что снимай халат и гуляй. Почувствуешь себя полубогом…

– Не хочу, – тихо сказала девушка и отвернулась. – Не хочу чувствовать себя полубогом.

– А ты попробуй. Вдруг тебе понравится.

– Вряд ли.

Знаев помолчал. Он понял. Новая подруга боится привыкать к хорошему. Боится именно того, что ей – понравится. Она опасается, что однажды придет срок возвращаться назад. В серую пятиэтажку, где лестницы пропахли кошачьей мочой. Вдруг она возненавидит тогда свой мир? И будет годами видеть во сне особняк банкира и его персональную дубовую рощу, надежно скрытую за высокими стенами.

– Я тебя понимаю, – сказал он. – Сделай вот что: ни о чем не думай. Живи здесь и сейчас.

– Я так не умею.

– А я тебя научу. Это несложно.

Он встал, обошел сидящую гостью, встал за ее спиной и положил ладони ей на плечи; вдруг они показались ему совсем хрупкими, почти игрушечными.

– Надо выбросить из головы ненужные мысли. И пригласить нужные. Только не спеши. А то нужные и ненужные перемешаются… И вступят меж собой в войну. Тут потребуется время. Старайся думать о чем-нибудь постороннем. Вспомни что-то хорошее. Любишь вспоминать хорошее?

– Да.

– Вот и вспомни. Я, например, в таких случаях вспоминаю детство.

– Или молодость, – подсказала девушка, наклоняя голову и коснувшись виском его запястья.

– Нет, молодость я не вспоминаю.

– Почему?

– Как-то не получилось. С молодостью.

– Ой. Шмель…

– Не бойся. Он возьмет немного сахара и улетит.

– А вдруг он укусит?

– Не укусит. Он не человек. Он просто так никого не кусает. Не трогай его, и он не тронет тебя.

– А что значит «не получилось с молодостью»?

– Не получилось, и все, – угрюмо ответил финансист. – Не было ее. Все было, а этого не было. Не помню такого периода, чтоб я беззаботно пил-гулял и развлекался с девчонками. Я жалел времени на веселье. Помнишь старый студенческий гимн? «Гаудеамус»? «Возрадуемся, пока молоды». Я не хотел радоваться. Я хотел готовить себя. Тренировать. Я решил, что радоваться буду потом, когда кем-то стану. Добьюсь своего – и возрадуюсь. Все развлекались – а я упражнялся. На гитаре. По десять часов. За это меня очень уважали. И считали сумасшедшим. Но мне было все равно. Я знал, что всех обставлю. Главное – правильно распорядиться временем. Пять лет, Алиса. По десять часов в день. Без выходных. Четыре года до армии, и еще год – после… Родители, по тем временам, жили неплохо – у меня, любимого единственного сына, была своя комната. Я запирался – и бренчал. Потом понял, что гитара гитарой, а жить на что-то надо. Вагоны разгружал, пластинки продавал. На пластинках кое-что заработал, занял у кого что мог – купил аппарат. Две гитары, усилитель. Фуз. Микрофон. Сколотил команду. Зимой в кабаках лабали, летом – на танцах… Помню, стою однажды, в девяностом году, в августе, на эстраде, весь в поту, ноги не держат, на шее мозоль от ремня, в кистях судороги, пальцы – вообще в мясо… А подо мной толпа, кайфуют-танцуют, пьяные девчонки ноги задирают, портвейн рекой, дым коромыслом… Эх, думаю, вот она – моя жизнь. Они отдыхают – я работаю. Им веселье – мне кровь и труд. Вот такая была молодость.

– А банк? – спросила Алиса.

– Банк? Это было потом. Когда надоело. Когда устал. Когда на танцы стали приезжать другие люди. На машинах. В куртках кожаных. В золотых цепях. И в ресторанах стали заказывать не «Солджер форчун» и не «Йестудэй». А вот это, например, – Знаев прикрыл глаза и надтреснутым баритоном завел:

На Колыме, где тундра и тайга кругом,

Среди замерзших елей и болот

Тебя я встретил

С твоей подругой,

Сидевших у костра вдвоем.

– Сейчас я ее наизусть помню, – грустно хмыкнул он. – Ночью разбуди – спою. От первого слова до последнего. А тогда – не знал. И вот подходят как-то в ресторане… Зубы желтые, сами пьяные. Спой, говорят, такую. Я говорю: не знаю. А они: что же ты тогда тут делаешь, если реальных пацанских песен не исполняешь? Братва башляет – исполняй… В общем, послал я их. И тогда они взяли мою гитару и разбили об мою голову.