Текст книги "Готовься к войне"

Автор книги: Андрей Рубанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Мы на глубине шести метров. Вверх, вниз и в стороны – полтора метра железобетона. Цемент марки «А-1000». Его используют при строительстве метро… Это мой личный сейф. Кроме тебя, сюда никто никогда не заходил. И не зайдет. Только Горохов. С моего разрешения.

Алиса осторожно проникла. Огляделась.

– Здесь все твое?

– Нет, конечно. Что-то мое. Что-то принесли люди. В залог кредитов. Или просто – на хранение.

– А это что? Золото?

– Да. Золото.

– Блестит.

– Оно всегда блестит. На то оно и золото.

– Можно потрогать?

– Конечно.

В глубине души Знаев предполагал, что рыжая, узрев сокровища, будет ахать, дрожать или, еще хуже, восторженно восклицать «вау» – но она реагировала сдержанно, смотрела внимательно, с интересом, однако без признаков экстаза, и это его обрадовало и одновременно озадачило – как всегда озадачивает любого мужчину женщина с большим самообладанием.

– А чем тут пахнет? – спросила она.

– Деньгами.

– Говорят, они не пахнут.

– Еще как пахнут. Типографской краской. И мажутся. Особенно – доллары. Я один раз пересчитывал вручную семьсот тысяч – потом еле отмыл пальцы. Американские деньги – вообще безобразного качества. Взгляни, вот новая пачка. Все по номерам. Видишь, одни купюры чуть короче, другие чуть длиннее, поля здесь шире, тут – гораздо уже… Халтура, а не банкноты.

– Я бы не отказалась и от таких, халтурных.

Знаев не ответил – он не любил, когда собеседники отпускают подобные присловья, уместные только в среде медленных обывателей.

– Взгляни, – произнес он. – Интересная цепь. Трехцветная. Белое, желтое, красное золото. Храню на память. Очень интересный был случай. Девяносто шестой год. Позвонил знакомый, говорит – нужна помощь. Приедут люди – выслушай их. Ладно, отвечаю. Подъезжают четверо. На «Мерседесе». Как тогда говорили – «серьезные». Срочно, говорят, прямо сейчас, не сходя с этого места, нужны деньги, как можно больше. Времени, говорят, у нас – десять минут от силы. О'кей, говорю, у меня все будет очень быстро. Сняли они с себя цепи с крестами, браслеты, печатки… Золотые портсигары вынули. Золотые зажигалки. Зажимы с галстуков отстегнули. Все – ручной работы, на заказ сделанное. Тогда, в девяносто шестом, у каждого отважного мужчины свой ювелир был, как сейчас – свой туроператор… В общем, все сняли. Общим весом почти три кило вышло. А сверху кинули ключи от «Мерседеса», на котором приехали. Я машины в залог никогда не брал, но в тот раз пошел навстречу. Понял, что у пацанов стряслось что-то особенное. Взяли они деньги, распихали по карманам, на побрякушки свои и тачку даже не взглянули на прощание. И ушли. Пешком. Быстрым шагом. В сторону ближайшего метро. Я их больше никогда не видел. И того знакомого, что их порекомендовал, – тоже…

Алиса молча покачала головой. Знаев подошел к следующей полке.

– А вот еще. Хорошее колечко. Камешек не менее чем в шесть каратов. Жаль, тут неважное освещение. На солнце сверкает – глаз нельзя оторвать… Человек отдал мне это кольцо чуть ли не вместе с пальцем.

– Со своим?

– Нет. С пальцем бывшего владельца.

– А где он сейчас?

– Кто? Владелец?

– Тот, кто принес.

– В тюрьме, я думаю. Прибежал впопыхах, взял в долг двадцать штук, сказал, что, наверное, подсядет, ненадолго, на годик-полтора… И пропал. Это было семь лет назад.

– А вдруг его уже… в живых нет?

– Может, и нет, – спокойно сказал банкир. – А может, он завтра заявится. Мое дело – спрятать надежно, дверь поставить потолще и отдать по первому требованию. Видишь эти кирпичи? Здесь двести тысяч баксов, по сто тысяч в брикете. С печатями Независимого Банка России. Такого банка нет в природе уже почти пятнадцать лет. Нетипичный был случай – пришли трое чуваков, взяли безналичные рубли под залог наличных долларов… Тоже очень спешили. Бестолковых людей сразу видно, они всегда спешат…

– Ты тоже.

– Нет, – мягко возразил Знаев, – я никогда не спешу. Я все делаю быстро. Согласись, есть разница… В общем, через неделю из тех троих двоих убили. Отстрелили затылки. Третий – пропал без вести. Причем, как сейчас помню, именно ему, третьему, я отдал – в руки сунул! – квитанцию о том, что ценности приняты на хранение. Думаю, именно он и заказал своих компаньонов. С тех пор я его жду. Может, придет. А он, я так предполагаю, боится. Квитанция – улика. Мотив, понимаешь?

Девушка рассеянно кивнула. В своих обтягивающих тоненьких джинсиках, в маечке на бретельках, с распущенными по плечам волосами она смотрелась несколько легкомысленно среди полок со слитками золота и металлических подносов, уставленных брикетами купюр, а также разных размеров шкатулками и ящиками с тускло отсвечивающими висячими замками.

– И много здесь у тебя такого? Что лежит по десять лет?

– Немного. Думаю, примерно на миллион. Гораздо больше – на счетах.

– В смысле?

– Ты должна понимать. Ты же сама здесь работаешь. Представь: приходит человек в мой банк, открывает счет. Туда кто-то перечисляет деньги. А потом человек пропадает. Умирает, забывает, эмигрирует. Бизнес все время в движении. Люди создают фирмы, работают, поднимаются, падают, зарабатывают, теряют, ударяются в бега, ссорятся с компаньонами. Кидают, мошенничают, воруют у своих. Кто-то кому-то за что-то заплатил, сделал перевод, в мой банк, – потом обанкротился, битой по голове получил, из реанимации вышел, офис сжег, документы и печать в прорубь выкинул, а деньги – черт с ними, еще заработаю… Бывает, приходят. Через три года, через пять. Через десять. Где тут мои кровные, в целости ли? В целости, конечно, вот вам, забирайте… А бывает – и не приходят.

– Какие-то древние, – задумчиво сказала Алиса, – у тебя истории. Времен дикого капитализма.

Банкир кивнул. В свои годы он давно чувствовал себя динозавром.

– Согласен. Сейчас все иначе. В последние пять-шесть лет с кредитными ресурсами стало попроще. Да и люди за ум взялись. Многие. Но не большинство. Лично я давно прекратил ростовщические операции. Дело выгодное, но, если честно, совершенно омерзительное. Поймает дурак деньги – и тут же сходит с ума, кабриолет себе покупает, цацки и прочую ерунду. О будущем, разумеется, не думает. Вдруг что-то происходит, неприятность какая-нибудь, уголовное преследование, или родственник заболел, возникает нужда в наличных – а их, естественно, нет. Никто ничего на черный день не откладывает. Прибегают ко мне, в долг брать – и смотрят, как на врага народа. Процентщик! Барыжная морда! – Знаев припомнил кое-какие подробности кое-каких деловых бесед и почувствовал отвращение. – А я тут ни при чем. Я банкир, это мой хлеб… Вот тут, посмотри, рисуночки. Им по сто пятьдесят лет. Один такой рисуночек в Лондоне недавно продали за сорок пять тысяч фунтов. Владелец шедевров уехал по Амазонке сплавляться, а ценности ко мне привез, от греха… И, кстати, тут где-то был ларчик с драгоценностями жены твоего друга Жарова… Она если надолго уезжает, все сюда сдает, на хранение…

– Твоего друга, – аккуратно поправила Алиса.

– Что?

– Твоего друга Жарова. Не моего.

– И твоего тоже, – сурово сказал банкир. – Он тебе звонит, он с тобой шутки шутит – значит, друг…

– Прекрати.

– Ладно. Хочешь посмотреть на драгоценности его жены?

– Нет. Не хочу.

– Понятно. Кстати, очень средненькие камешки. У меня есть интереснее. Тут где-то антикварная брошь была, с изумрудом, середина девятнадцатого века, такую огранку сейчас не делают…

– Это не сейф, а музей.

– Это банк, – сказал Знаев. – Мой банк. У тебя образование экономиста, ты должна знать, что банки условно делятся на два типа… Какие?

Алиса пожала плечами.

– Что, не помнишь? У тебя ведь были пятерки по всем предметам, я видел твой диплом…

– Можешь считать, что мне стыдно.

Знаев тяжело вздохнул.

– Банки бывают инвестиционные и сберегательные. Сначала я хотел делать инвестиционный банк. Очень хотел. Я молодой был. Быстрый. Очень. Не спал неделями. Все собирались с силами – а я уже делал. Все боялись – а я лез башкой вперед. Никто ничего не знал – а я знал все. Как, где, почем, у кого какой интерес – все! Мечтал играть на фондовой бирже. Андеррайтинг, арбитражные сделки и так далее. Видел себя таким Майклом Милкеном. Или Иваном Боэцки. Даже их портреты повесил. Вырвал из книжки «Алчность и слава Уолл-Стрит»… Очень меня это увлекало. Акции, графики, технический анализ. Быки, медведи. Внизу купил – вверху продал, прибыль зафиксировал и вывел на Каймановы острова… Нет и не будет на белом свете ничего интереснее, чем покупать и продавать деньги. А потом… – Знаев подбросил в воздух запаянные в пластик сто тысяч, – потом оказалось, что наша родная фондовая биржа – совсем не Уолл-Стрит. Когда я начинал, в девяносто втором, народ там в основном в буфете зависал. Ведущий вел торги и периодически покрикивал: «Потише там, в буфете!» Однажды я посмотрел на их самодовольные нетрезвые морды и решил, что ноги моей больше не будет в этом бардаке. И потом уже строил банк строго сберегательный, по швейцарскому образцу. Небольшое предприятие, для своих. Бронированный подвал, минимум персонала, вся крупная клиентура замыкается сразу на меня…

– Послушай, – напряженным голосом, но вежливо, перебила рыжая. – Скажи честно, зачем ты меня сюда привел?

Знаев несколько смешался.

– Я думал, тебе будет интересно. Ты ведь не каждый день видишь перед собой одиннадцать килограммов червонного золота? С клеймами государственных банков восьми стран?

– Нет. Не каждый день.

– Ах, «не каждый». Понятно.

– Ты не боишься?

– Чего именно?

– Мы едва знакомы. Ты не боишься показывать мне все это?

– Нет, – мгновенно ответил банкир. – Не боюсь.

– Я могу кому-нибудь проболтаться.

– Ты не проболтаешься.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, – сказал Знаев. – Я давно решил, что ты обязательно должна все посмотреть.

– Давно – это когда?

– В четверг, – еще быстрее отреагировал банкир. – Около трех часов дня. Когда первый раз тебя увидел. Как увидел – так сразу и решил. Вот, думаю, именно ей я покажу, ради чего полжизни угробил…

– Зачем? Зачем я должна видеть то, ради чего ты потратил полжизни?

Как ей объяснить, лихорадочно подумал он. Я что, выбрал не ту обстановку? По-моему, обстановка самая располагающая. Что может быть лучше, чем объясниться с женщиной в собственной сокровищнице? Остается только подобрать точные слова. Сформулировать, чего я хочу.

Вот только одно плохо: я даже сам себе еще ничего не сформулировал.

– Видишь ли… – Он прокашлялся. – Здесь сосредоточено все самое дорогое. Плоды усилий. Не только моих. Тысячи людей много лет работали, мучились, страдали, ночами не спали… Воровали и обманывали… умирали… убивали других… Ради того, чтоб обратить свои страсти вот в это.

Он обвел руками полки.

– Теперь это все доверено мне. Это – ГРУЗ. Я его тащу. Мне тяжело…

Не то, не то! – пролетело в голове. Ты что, собираешься ей жаловаться? Она живет в квартире с окнами на помойку, она тратит три часа в день на дорогу до работы и обратно – а ты, благополучный, обитатель поместья в пять гектаров, привел ее в свои закрома, набитые золотом, и теперь намерен жаловаться?

– Извини, – сказал он тихо. – Наверное, мы зря сюда пришли.

– Ты хотел что-то сказать. И не сказал…

– Я все сказал. Пойдем. Здесь низкий потолок. Я не люблю низкие потолки.

– А что ты любишь? – спросила рыжая, не трогаясь с места.

Знаев с ненавистью оглядел богатства.

– Наверное… я должен сейчас сказать, что я люблю – тебя. Но это будет не совсем честно. Я черствый, я почти ничего не чувствую. Мне сорок один год. Я – опасный сумасшедший. Видишь – ты не возразила! Значит, уже поняла… Я безумец, Алиса. Богатый и очень энергичный. Я сказал бы тебе: «Будь со мной», – но я так не скажу. Боюсь. За тебя. Я уже изуродовал жизнь одной хорошей женщине. С тобой может произойти то же самое. Ты мне нравишься. Ты меня полностью устраиваешь. Ты молодая, веселая, умная. С тобой легко. Я бы хотел… – Банкир окончательно смешался. – Очень хотел… Но не могу. Вернее, могу, но не буду… мне без тебя плохо. Не то чтобы плохо, мне всегда не плохо и не хорошо, а так… Я ж богатый, я в порядке… Но с тобой мне гораздо лучше, чем без тебя…

Алиса улыбнулась очень доброй, благожелательной улыбкой.

– Я все поняла. Успокойся. Пойдем. Договорим потом. Мне тоже тут немного не по себе… Смотри, в полу трещина.

– Знаю, – сказал Знаев. – Тут плохой грунт. Болото. Вся Москва стоит на болоте. Мой подвал тонет. Со скоростью три миллиметра в год. Инженеры говорят – нельзя ничего поделать. Через пять лет придется все перестраивать…

– Ты загадываешь на пять лет вперед?

– Раньше не загадывал, – сказал банкир. – А сейчас оно как-то само загадывается… Вроде уже давно живем без потрясений… Без путчей и дефолтов… Человек не может жить одним днем. Ему обязательно нужно строить планы. Хотя бы на пять лет.

– У тебя явный пунктик насчет потолков.

– Почему «пунктик»? – обиделся владелец подвала, наблюдая, как дверь весом в тонну встает на свое место. – Высокие потолки – это очень серьезно. Год назад я был в Сарагосе, в крепости Алхаферия… Осторожно, не споткнись… Внутри крепости есть дворец, где принимали посетителей испанские короли. Широкая лестница, за ней – комната для ожидания. Так и называлась: «зал бесполезных шагов». Визитеры, как ты понимаешь, в ожидании аудиенции нервничали, бегали из угла в угол… Красивая комната, очень просторная, потолок резной, в орнаментах… А потом – я же сказал, осторожно, ступеньки крутые! – гость попадал непосредственно в зал для аудиенций. Он – в три раза больше, и потолок там – в два раза выше. Тоже резьба, орнамент – но в два раза выше! То есть в приемной потолок специально низкий, а в зале – высокий. Чтоб гость проникался масштабом, понимаешь?

– Понимаю…

Когда он усаживал Алису в машину, торопливо подошел охранник Покосился на девушку.

– Сергей Витальевич, на два слова…

Они отошли к крыльцу.

– Вам только что звонили… Жена… Просила срочно с ней связаться. Очень срочно.

Как все люди, с трудом излечившие болезненную зависимость от работы, Знаев не выносил ничего «очень срочного», особенно по воскресеньям. Он испытал момент сильного страха, хлопком ладони по крепкому плечу бойца отправил его назад, нести службу, включил телефон и набрал номер.

– Ты где? – тут же выкрикнула задыхающаяся Камилла.

– А что?

– Я не могу попасть домой. Там Виталик. Он изнутри закрылся. Ключ торчит в замке. Свет горит, телевизор работает, а Виталик не открывает… К двери не подходит… Я звоню, стучу – нет ответа…

Банкир посмотрел на часы, сказал, что будет через двадцать минут.

– Что-то случилось, да? – спросила рыжая, когда он дрожащей рукой вставлял ключ в замок зажигания.

– Небольшая неприятность. Я должен ехать. – Он сорвался с места, так, что девушку отбросило на спинку кресла. – Это займет час или чуть больше. Посиди в ресторане. – Он резко затормозил. – Вот в этом. В «нашем»… Вот деньги, закажи чего-нибудь… Тут хорошо делают утку в ананасах… Подожди меня, хорошо? Мне очень неловко, но дело срочное… Важный клиент… Ты не обидишься?

– Нет.

– Прости меня.

– Все в порядке. Ты не должен извиняться.

– Я быстро.

Посмотрел ей вслед, мельком подумал: надо было проводить ее внутрь, усадить за столик, халдею пальцем погрозить, чтоб обслужил, как положено; так, кажется, должны действовать джентльмены – и тут же выбросил рыжую из головы, лихорадочно прикинул, сколько наличности в карманах, хватит ли, чтоб мгновенно откупиться от инспекторов, если остановят за превышение скорости. Позвонил в службу спасения, назвал адрес, объяснил ситуацию.

Кататься на горных лыжах, как чудак Жаров, – это ерунда. Никчемное времяпровождение. Катание на горных лыжах не развивает никаких навыков, кроме навыка катания на горных лыжах. В городе, в обычной жизни такой навык бесполезен. Он, банкир Знаев, развивает в себе только те навыки и умения, которые требуются современному человеку ежедневно. Банкир Знаев раз в неделю гоняет по ночным дорогам на скорости двести тридцать километров в час. Банкир Знаев окончил курсы экстремального вождения. Банкир Знаев трижды летал в Германию, посещал автодромы и разбил на тех автодромах два не самых дешевых автомобиля. Банкир занимается этим не для развлечения, не для понтов, не для того, чтобы адреналинчиком кровь взбаламутить.

Однажды наступит беда. Большая проблема. Угроза. Или даже война. Однажды банкиру потребуется как можно быстрее доехать до тех, кто ему близок и дорог. До собственного сына, например. И он, банкир, доедет очень быстро. Так быстро, как только возможно.

3. Воскресенье, 18.30 – 21.00

Выпрыгнув из лифта, слегка задохнувшийся от волнения Знаев обнаружил возле входной двери в свою бывшую квартиру свою бывшую жену – бледную, кусающую губы – и соседа по этажу, невзначай дымящего сигариллой (хороший мужик, не жлоб, однако очень медленный); с большой приязнью он пожал банкиру руку. А сбоку стояла госпожа Знаева, собственная банкира мама, со всеми ее кружевными манжетами, сапфировыми брошками, серебряными колечками на сухоньких пальчиках, резкими подергиваниями маленького, сильно напудренного прямоугольного подбородка и взглядами: в равной степени благожелательными и испытующими.

– Господи, мама, – медленно сказал сын, – а ты зачем здесь?

– Камилла позвонила – я взяла такси и приехала.

– Твой телефон выключен, – сухо сказала Камилла. – Я стала теребить всех подряд. Кстати, сейчас и Герман подъедет.

– Как ты? – спросил Знаев, игнорируя упрек.

– Как видишь. Не знаю, что он там может делать…

– Почти семь вечера, – спокойно сказала мама и поджала губы. – Мальчик просто уснул.

– Конечно, – сразу поддержал сосед. – Тем более жара такая.

– Я полчаса в дверь стучу, – всхлипывая, возразила бывшая банкирша. – Ногами долбила! Весь дом ходуном ходил…

– Дети спят крепко.

Знаев в худшее не верил. Не потому, что не хотел верить. Просто Виталик был очень осторожный паренек, удивительно часто задающий папе и маме вопрос: «А это опасно?» Смотри, сын, вот спортсмены на лодке по горной речке сплавляются; а это опасно? Смотри, а вот укротитель заставляет тигра танцевать; а это опасно? При этом ребенок был вовсе не трус, не те гены в себе носил. Папа проверял, специально. И папу полностью устраивало, когда отпрыск, выслушав – один лишь раз, в четырехлетнем возрасте, – краткую выразительную лекцию о недопустимости прикосновений к электрическим розеткам, с тех пор обходил розетки стороной.

У лифта послышались голоса, и площадка перед дверью мгновенно наполнилась людьми: помимо двух костлявых спасателей в оранжевых тужурках и доктора в несвежем халате, с лукавым взглядом разбитного циника, появился лохматый, напряженный Жаров. В руках держал мотоциклетный шлем.

Запахло крутым мужским потом.

– Тут, что ли? – деловито спросил первый спасатель. – Кто хозяин квартиры? Покажите паспорт.

Знаев торопливо предъявил.

– Расступись, граждане, – велел второй, сутулый, вооруженный огромными гидравлическими клещами. – Какой марки замок?

На нижних фалангах его пальцев банкир заметил полустертые татуировки.

– Откуда я знаю! – истерично выкрикнула Камилла. – Нельзя ли побыстрее?

– Спокойно, – сказал Жаров. – Дай людям работать.

Сутулый наклонился, сощурился, поднес клещи. Пробормотал:

– Щас все будет.

Было заметно, что процесс взлома доставляет ему большое удовольствие.

Замок не продержался и трех секунд. Под нажимом стальных челюстей личинка звонко лопнула. Сутулый удовлетворенно, со вкусом пробормотал: «Ага, сука!» – и сделал шаг назад. Его напарник ловко вогнал в дыру отвертку, повернул. Нажал ручку. Знаев тут же оттеснил его плечом, рванулся в квартиру. Сзади топали остальные.

В детской было нестерпимо душно. В темно-желтом свете вечернего солнца плавала пыль. Мальчик лежал на кровати, полуголый, боком. Знаев рывком усадил его, потрепал по щекам – тот тихо застонал, открыл глаза. Волосы на головенке были мокрыми от пота. Подскочил доктор, точным движением грубых пальцев поднял ребенку веко, посветил фонариком.

– Я ж говорю – уснул.

Бессмысленными глазами Виталик обвел стоящих над ним людей, задержал взгляд на клещах, свисающих с плеча сутулого, на манер автомата.

– Слава богу, – простонала Камилла, – слава богу… Что ж ты так крепко спишь, сынок?

Знаев вытер со лба пот. Он не успел сильно испугаться. Его толкали. В комнату сочли нужным войти все, даже те, кто мог бы и не входить: и напарник сутулого, и сосед. Только у мамы хватило такта задержаться в коридоре. Камилла причитала, прижимая малыша к себе; тот слабым голосом оправдывался. Кто-то с хрустом раздавил одну из валяющихся на полу игрушек – фигурку Бэтмена, что ли.

– Душно у вас, – сказал доктор. – Вот и приморило пацаненка.

– Спасибо, ребята, – искренне произнес финансист и полез в карман.

– Нам-то хули, – солидно ответил сутулый, ловко перехватывая тысячную купюру (банкир хотел дать пятьсот, потом со стыдом себя одернул, все могло быть гораздо хуже, с какой стати жадничать). – Пойдемте, я покажу, чего с замком делать. Там надо только новую личинку купить, сам замочек целеньким остался, я ж его аккуратно…

– Хрен с ним, с замком, – перебил Жаров и с намеком хлопнул умельца по кривоватой спине. – Вы молодцы, мужики.

Сопя и усмехаясь, мужики растолковали, что нынче каждый третий вызов – вскрытие стальной двери, и ушли, невзначай поглазев на обстановку банкировой резиденции. Потом откланялся сосед, причем Жаров что-то шепотом у него спросил, и тот с улыбкой, но отрицательно покачал головой. Электроторговец заметно расстроился, повернулся к банкиру и заметил:

– Откупорили хату меньше чем за минуту. Сколько ты заплатил за этот замок?

– Шестьсот долларов. Мне сказали, что это самый лучший замок из всех, которые можно купить за деньги.

– Камилла, – громко позвала из коридора мама, – валерьянки накапать?

– Да, наверное, – выдохнула Камилла и спрятала лицо в ладони. Банкир подошел, ткнул сына в живот – тот, все еще напуганный, осторожно улыбнулся, – погладил бывшую жену по плечу, хотел сказать что-то ободряющее, набрал воздух в легкие, но вместе с воздухом, пустым, застоявшимся, в ноздри ударил запах парфюмерии – смесь, какофония запахов, – и Знаев с досадой простонал:

– Что творится у тебя в доме, а? Все форточки закрыты. Воняет, как в дешевой парикмахерской. Мальчишка угорел. Здесь невозможно дышать. Он задохнулся, и его сморило. Ты что, никогда ничего не объясняла ему насчет свежего воздуха?

– Вот ты и объясни!

– Мам, – сказал Виталик, – а что тут было, пока я спал?

Знаев слегка приврал: пахло не как в дешевой парикмахерской. Пахло как в очень дорогой парикмахерской.

Атмосфера, пять минут назад чреватая бедой, постепенно остывала. Камилла пила капли, ее брат – отец двоих детей, давно привыкший к сюрпризам со стороны потомства, – посмеивался себе под нос, Знаев незаметно для присутствующих проделывал дыхательное упражнение, с целью унять сердце; его мама, плотно сдвинув колени, уселась в коридоре на краешке банкетки; Виталик осторожно спрашивал у всех, что это за железная штука была у дяди на ремне через плечо. Вдруг обнаружили себя – все, кроме ребенка – собравшимися на кухне, облегченно вздыхающими вразнобой. Эта склонность русских людей сбиваться в кучи именно на кухнях – при том, что в банкировой квартире имелась просторная гостиная с диванами, кальянами и телеэкранами – самого банкира не удивляла. Половина населения страны росла и мужала в тридцатиметровых хрущевских хавирах, а никак не в лофтах с панорамными видами.

– Маленькие детки – маленькие бедки! – бодро провозгласил Жаров и погладил свою сестру по волосам.

– Да, – мирно сказала мама. – Ты, Герман, присядь.

– Зачем? Я поеду.

– Подожди. Нам надо кое-что обсудить. Раз уж собрались.

Жаров послушно кивнул, но перед тем, как выполнить просьбу, заглянул в холодильник – очевидно, в поисках пива. Не нашел. Расположился в углу. Знаев подпер собой стену. Сунул руки в карманы. Он уже несколько минут ощущал дискомфорт. Хотелось втянуть голову в плечи. Низкий потолок раздражал. Одной этой причины было вполне достаточно, чтобы отбросить всякую мысль о возвращении в семью. Квартира, когда он ее купил, казалась дворцом – теперь он не мог думать о ней иначе, как о душной норе, обитать в которой – значит, не уважать себя, задыхаться и ежеминутно ударяться плечами о стены.

Потерплю два-три года, решил он. Дождусь, пока сын немного подрастет, – и выдерну его навсегда из этого бетонного склепа. А бывшая супруга пусть сидит тут одна, наедине со своими мигренями.

– Слава богу, – вздохнула госпожа Знаева, – все обошлось. Могло быть хуже. Не следует оставлять ребенка одного, если он не совсем самостоятельный… Родители позабыли о том, что они родители. У родителей свои дела. Родители свою жизнь не умеют наладить, где уж тут про ребенка помнить…

– К чему ты? – враждебно поинтересовался банкир.

– Молчи, – сказал Жаров.

– К тому, что это вам был знак, – с вызовом ответила мама. – Пора образумиться, друзья мои.

Камилла театрально вздохнула.

– Слушайте, – тихо сказала мама, обращаясь сразу ко всем. – Сегодня утром я пошла в магазин. И видела нечто страшное. Какая-то женщина вышла, с покупками, и увидела, что ее машина не может выехать со стоянки, потому что дорогу перегородила другая машина. Молодая, красивая женщина, и машина тоже красивая… Они прекрасно смотрелись, и машина, и женщина… Потом женщина стала нервничать. Дождалась, когда вернется хозяин той, другой машины… Причем он сразу дал понять, что виноват, он бегом бежал, он и машину свою поставил неудобно только потому, что отлучился на две минуты. Он извинился. Но женщина стала кричать. Боже, если бы вы это видели и слышали! Как она кричала! Какими страшными черными словами ругалась! Ей было от силы лет тридцать… Мне стало жутко. И не мне одной. Какие-то подростки снимали скандал на видео при помощи своих телефонов. А этой… ей было все равно. Она никого не стеснялась… Мимо шли приличные люди, с детьми… – никого, понимаете? Из нее искры летели! Это была не просто какая-нибудь заносчивая хамка. Ее глаза из орбит вылезли. Волосы – длинные, шикарные – встали дыбом, на всю длину, от корней до концов. Она тряслась, как будто в припадке. Она визжала, как свинья. Из ее рта вылетала слюна. Она разевала рот так широко, что я видела ее гланды…

Мама закрыла глаза и покачала головой, демонстрируя крайнюю степень потрясения.

– Я видела не фурию, не стерву, не змею. Это был суккуб, дорогие мои. Эфирная женская сущность, питающаяся злом…

– Мама, – перебил банкир, – мы все поняли.

– Нет, не все! – гневно ответила мадам Знаева. – Я смотрела на нее – но думала не о ней. А о ее мужчине. Я спрашивала себя: кем надо быть, чтоб жить под одной крышей с таким злым существом? Ежедневно видеться? Ложиться в постель? Она превращалась в суккуб – а ее мужчина, значит, наблюдал и не сумел помешать? Или он сам ее такой сделал?

Жаров усмехнулся и сказал:

– Может, нет никакого мужчины. Или был, но давно. Вот она и злая.

– Тогда откуда у нее дорогая машина?

– Сама заработала.

– Нет, Герман. Она не выглядела как человек, который работает… – Мама сменила позу. – Дети, скажите мне, старухе: что с вами происходит? У вас есть все, у вас полно денег – откуда такая дикая злоба?

– От них и злоба, – вздохнула Камилла, слушавшая весь рассказ с большим вниманием. – От денег.

Смотри– ка, бессребреница выискалась, подумал Знаев с большой злобой.

– Деньги – конечно… – ответила мадам Знаева. – Но они не причина. Люди образуют семьи именно для того, чтоб не ожесточиться. Не одичать. Чтоб оставаться людьми, а не суккубами и инкубами…

– Мама, – жалобно произнес Знаев, – чего ты добиваешься?

– Чтоб вы перестали заниматься ерундой! Вы прожили вместе восемь лет. Вы взрослые люди. У вас ребенок. Который, кстати, тоже не грудной. Он все видит и понимает. Вам надо сойтись, простить друг друга и жить вместе…

– Поддерживаю! – прогудел Жаров и поморщился: сдержал похмельную отрыжку.

Знаев хотел сказать, что они не ссорились, нечего прощать, но бывшая жена его опередила.

– Нет, – решительно заявила она. – Мне такая семья не нужна. Я так не хочу.

И эта туда же, подумал бывший муж. «Хочу», «не хочу» – грустно слышать.

– Мне одной лучше, – продолжала бывшая жена. – Мои нервы в порядке. Я крепко сплю. Меня все устраивает. Мой муж восемь лет был женат не на мне, а на своей работе. На своих планах, на своих проблемах, на своих целях, на своих идеях – на своей собственной, очень сложной жизни, в которой мне не было места. Пусть теперь платит мне деньги, содержание, – и живет, где хочет и как хочет…

– Извини, но так нельзя, – мягко нажала мама (Знаев тут же догадался, что теперь нажим будет только усиливаться). – «Платите мне деньги и отстаньте от меня» – это как-то уж слишком удобно.

– Не слишком, – ледяным тоном ответила Камилла.

Банкир отважился:

– Мама, ты не понимаешь! Наша Камилла всю жизнь думает только о том, чтоб ей было очень удобно. Чем удобнее, тем лучше. Она так с детства привыкла. Вот ее родной брат – он не даст соврать…

Жаров молча отвернулся. Табурет под ним отчаянно заскрипел.

– Наша Камилла, – продолжал Знаев, – не хочет знать про то, что семейная жизнь – тоже труд.

– Старая песня! – сварливо возразила бывшая жена. – Я восемь лет только и слышала от тебя – «труд», «труд»… Я, конечно, согласна трудиться…

Знаев не сдержался и крикнул:

– Чего ж не трудишься?

– Прекратите! – опять нажала мама. – Конечно, все хорошо в меру. И труд нужен, и отдых…

– Скажите это своему сыну! Мой брат тоже работает! Но меру соблюдает. И деньги добывает, и веселится. И семья его счастлива!

Ха– ха, подумал Знаев.

– Точняк, – кивнул Жаров. – Что есть, то есть. Можно, я закурю?

– Тогда я тоже, – вздохнула госпожа Знаева.

– С каких пор ты куришь? – спросил сын.

Мама не удостоила его ответом. Задымила чем-то слабеньким, с ментолом. Изучила глазами напряженную Камиллу, вежливо улыбнулась.

– Ты бы нам чаю, что ли, предложила.

– Сейчас, – тихо ответила бывшая супруга банкира, но с места не двинулась.

Мама улыбнулась еще раз.

– Муж должен работать, – сказала она. – А жена должна его поддерживать. Твой муж работает. Он делает то, что должен.

Камилла скривилась. На собеседницу она не смотрела.

– Он мне ничего не должен.

– Должен, – сказала мама. – Еще как должен. И ты ему – тоже должна. Жизнь, дорогая моя, – это обязательства. Прежде всего – обязательства. Потом – все остальное. Рожден – уже должен.

– Кому?

– Людям. Богу. Всему миру.

– И что же такого, – бывшая жена бесцеремонно ткнула в бывшего мужа длинным накладным ногтем, – он должен всему миру?

– Всего себя. Все свои умения и способности.

– А я? Я чего всем должна?

– Для начала ты должна хотя бы своему ребенку. В первую очередь – ребенку.