Текст книги "Готовься к войне"

Автор книги: Андрей Рубанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Знаев не сумел сдержать презрительной ухмылки.

– Такое нытье я слышу каждый день. Ото всех. «Надоело, брошу, все продам, уеду…» Только адреса разные. Половина народу желает на Ямайку, к растафарам, другая половина – на Соловки, в монахи… Пока никто не уехал. Ни туда, ни туда. Хватит сотрясать воздух, Герман. Тебе это не идет. Никуда ты не уедешь. Будешь вламывать, как папа Карло. Состаришься и передашь бизнес сыновьям.

– Сыновья? – с легкой горечью спросил Жаров. – Они не умеют думать ни о чем, кроме сноуборда. И этого, как его… маунтинбайка… Тьфу, язык сломать можно… Заметь: не то что «не хотят» – не умеют. Первое, что они сделают, заполучив папин бизнес, – продадут его. С потрохами. И купят себе опять же по отелю опять же в Занзибаре. Это другое поколение, Серега. Они все даром получили. Они не понимают, что такое вылезти из говна.

Герман Жаров очень любил повторять, что вылез из говна. Он изобрел сложную подробную легенду, повествующую о мучительном процессе вылезания из говна. И со временем полностью в нее уверовал. На самом деле его детство прошло никак не в говне, а наоборот: на паркетных полах просторной квартиры с окнами, выходящими на Тверскую улицу. Отец, ответственный работник Министерства легкой промышленности, грамотно срежиссировал судьбу сына, начиная с ясельного возраста. Маленький Герман еще в песочнице играл с детьми нужных людей.

– Кстати, о говне, – сказал Знаев. – Если ты не дашь ответ до вторника, я окажусь именно там.

Жаров вздохнул, подумал.

– Полтора миллиона я не соберу.

– Давай миллион, – тут же ответил финансист. – Я – два, ты – один. На три наших – возьмем около двух заемных. Этого хватит. В раскладе должны быть только свои люди. Пускать чужих в такую шоколадную затею – глупо и неправильно.

Жаров скрестил руки на груди и сказал:

– Миллион – это все мои свободные деньги. И я собирался купить лодку.

– Я сам тебе куплю лодку. Через три года. Когда магазин будет стоять.

Жаров помолчал и вдруг сказал:

– Смешно.

– Что смешного?

– Все мои деньги лежат в твоем банке. Сколько их – ты знаешь лучше меня. Ты можешь взять, сколько тебе надо, попользоваться, положить обратно и не сказать мне ни слова. Мы оба это понимаем, но продолжаем играть в игру. Может, мы до сих пор не повзрослели? Остались пацанами?

Электрический торговец встал, подошел к настежь раскрытому окну. На миг банкиру показалось, что его товарищ хочет наподобие птички вылететь в проем, но тот всего лишь туда плюнул. Грубо, как малолетний хулиган. Как пацан.

– Я никогда не запускаю руки в карманы своих клиентов, – строго сказал Знаев.

– А что будет, если я не дам тебе денег?

– Тогда я возьму у других. Но я не хочу иметь дело с другими. Ты свой, Герман. Я тебя знаю. Я вижу партнером только тебя, и никого другого.

– А я, – с нажимом сказал Жаров, – не вижу. Ты мой друг. Ты муж моей сестры. Зачем мне превращать такого хорошего парня в делового партнера?

– Ты лукавишь. Ты не поэтому медлишь. Ты просто не веришь в мою затею.

– Точняк! – сурово воскликнул альфа-самец. – Не верю. Ты собрался построить магазин на десять тысяч квадратных метров, назвать его «Готовься к войне» и продавать там соль, спички и валенки?

– Да.

– На полном серьезе? – Да.

– Это бред.

– Это не бред, – сказал Знаев, раздражаясь. – Это бренд. Это фишка. Это идея, которую можно продвигать с размахом. Вся страна будет покупать у меня соль и спички. Тушенку и телогрейки. Свечи и кирзовые сапоги. Заметь – все товары строго отечественного производителя. Да я в одиночку подниму российскую экономику! Логотип, разумеется, – красная пятиконечная звезда…

Жаров саркастически покивал.

– Допустим, идея красивая. Но вкладывать в красивую идею три лимона – это чересчур.

– Да? – Банкир криво усмехнулся. – Куда же надо вкладывать миллионы, если не в красивые идеи?

– В бензоколонки.

– Или, – ядовито сказал Знаев, – в покупку лодки.

– Или в покупку лодки, – кивнул Жаров. – Если я куплю лодку, меня все поймут. А если я обменяю миллион на красивую идею, меня не поймет никто…

– Ерунда. Тебе нужно решиться, и все.

– Мне нужно время, Серега, – после паузы произнес торговец лампочками. – Чтобы подумать. Дай мне время.

– Видишь, как получается, – улыбнулся банкир. – Пять минут назад ты сказал, что у тебя всегда есть время, а теперь говоришь, что оно тебе – нужно. Ты сказал, что у меня, Знайки, времени никогда нет – а теперь просишь, чтоб я тебе его – дал…

– Ты хороший человек, – грустно сказал Жаров. – Но ты – страшный человек.

– Крайний срок – вечер понедельника. – Банкир вздохнул. – А за Камиллу не переживай. Конечно, я сегодня заеду. Мы обязательно наладим отношения. И не забудь, завтра вечером – ВЕСЕЛЬЕ!

– Я буду, – ответил Жаров. – И Марк будет. Все будут. ВЕСЕЛЬЕ – это святое.

Знаев пожал товарищу руку и почувствовал печаль оттого, что ему пришлось соврать в глаза хорошему человеку.

Он не наладит отношения с бывшей женой. Не помирится. Не потому, что это невозможно. Просто он, банкир Знаев, час назад понял, что ему нужна совсем другая женщина.

2. Четверг, 17.30 – 20.30

Возвратившись в контору, он немедля заперся в кабинете. Хотел позвонить Лихорылову, уточнить время и место ужина, потом выяснить, что сегодня происходило на бирже, далее – принять душ и десять минут отдохнуть, потом прочесть новые, только сегодня доставленные номера «Smart Money», «РБК», «Эксперта» и «Форбс», но вместо этого в некотором смятении медленно стал прохаживаться взад и вперед, мимо стеллажей со справочниками, мимо четырех огромных компьютерных экранов, мимо вмурованного в стену сейфа – так называемого «малого», большой находился в более надежном месте, – мимо всего, чему посвятил жизнь и что сейчас вдруг перестало быть интересным.

Не выдержал, вышел в приемную и с театральной мрачностью попросил секретаршу:

– Вызови мне эту… Которая новенькая. Алису.

Поспешил обратно – испугался, что многоопытная Люба бросит насмешливый понимающий взгляд. Впрочем, Люба продержалась на своем месте рекордные три года, в том числе благодаря полной неспособности к многозначительным понимающим взглядам.

Лихорылов подождет. С ним можно и завтра поговорить. Биржа? Она никогда никого не ждет, но и биржа подождет тоже. Биржа – это балаган. Место, где умные люди пребывают исключительно в качестве зрителей. А «Форбс» подождет особенно.

Рыжая появилась почти бесшумно.

– Слушаю вас.

Он загадал: назовет меня по имени-отчеству – значит, я ей любопытен.

Не назвала. Но Знаев тут же забыл, о чем загадывал.

– Предыдущий наш разговор… – промямлил он, переступая с ноги на ногу. – Я не слишком резко себя вел?

– Нет, – осторожно улыбнулась девушка. – Все в порядке.

Он набрал полную грудь воздуха.

– Послушайте, Алиса… Давайте куда-нибудь сходим. Посидим пять минут. Вы позволите мне вас угостить. Коктейльчиком. Или чем там в наше время угощают красивых девушек.

Она медленно моргнула. Банкир, мучаясь, ждал ответа. Станет кокетничать, торжествующе сверкать глазами – плохо; стало быть, жадная хищница. Испугается – еще хуже; значит, просто дура. Он хотел удивленной улыбки – как самой честной и непосредственной реакции – и, получив ее, ощутил почти мальчишеский восторг.

– Сегодня? – спокойно уточнила она.

– Да. А чего тянуть? Почти шесть вечера. Ваш рабочий день окончен. Прямо сейчас и пойдем.

– Боюсь, прямо сейчас будет не совсем удобно.

– Почему?

Рыжая сделала очень элегантный, почти аристократический жест – подняла ладонь и пошевелила пальцами, показывая, что есть вещи важные, но трудноуловимые.

– Ну… Нас увидят… Меня и вас. Вы начальник, я подчиненная… Работаю тут без году неделя… Это повредит моим отношениям в коллективе.

Знаев поморщился:

– Боитесь сплетен? Не бойтесь. Это моя контора. Всеми слухами и сплетнями здесь управляю я. – Он подумал. – Хотя вы правы… Налево по переулку, возле перекрестка, есть хороший ресторан. Я иногда там обедаю. Встретимся у входа… Скажем, через полчаса. Договорились?

Алиса помедлила и кивнула.

– Можно идти?

Теперь кивнул он, слегка спародировав собеседницу, и оба улыбнулись друг другу вполне по-приятельски. Потом рыжая ушла, на сей раз – медленно, а банкир сказал себе, что она явно удивлена. Пытается сообразить, что может значить мое приглашение.

А оно ничего не значит. Никаких далеко идущих планов. Никакого сексуального подтекста. Просто старому дельцу – сухарю, педанту, трудоголику и трезвеннику – вдруг захотелось провести полчаса в обществе милой молодой женщины.

Двадцать пять минут из упомянутого получаса он расхаживал из угла в угол, поражаясь перемене, произошедшей со временем. Время остановилось. Обычный способ скоротать ожидание заключается в том, чтобы отвлечься, чем-то себя занять; но тут требуются определенные усилия, а сейчас Знаев чувствовал, что не желает прилагать усилий. В конце концов, для того чтобы приложить к себе усилие, уже требуется определенное усилие – получается замкнутый круг, в котором воля пребывает в постоянном напряжении. А разве не должна она отдыхать хоть иногда?

Значит, в обществе рыжей девочки ты решил просто отдохнуть? От чего? От кого? От самого себя? А хоть бы и так. Что же, разве я, Знайка, не заслужил?

К сорока годам понимаешь, что нужно иногда делать себе поблажки.

Ладно, цинично одернул он себя. Многого не жди. Вдруг она после двух мартини начнет набивать себе цену? Или, наоборот, на бедность жаловаться?

Уже на крыльце его осенило. Правила хорошего тона никто не отменял: очевидно, после ресторанных посиделок даме следует предложить доставку к месту проживания.

Он подошел к машине. Василий, как обычно, пребывал в состоянии полудремы. Знаев хлопнул ладонью по лакированной крыше и сказал:

– На сегодня свободен. Давай ключи. Я сам поеду домой.

– Шеф, вы ж сами мне запретили, – осторожно возразил Василий, освобождая кресло. – Сказали, чтоб я никогда не давал вам руля…

– Сегодня особый случай.

– Извините, Сергей Витальевич. Вы с меня клятву взяли. Не дам я вам ключи.

– Делай, что говорят.

Шофер подчинился.

– Не убейтесь, шеф, – тихо сказал он. – Машина тяжелая. На такой гонять нельзя. Двести – максимум.

– Не волнуйся. Прошли те времена, когда я развивал двести.

– Как не волноваться, если вы за прошлый год две тачки в прах расколотили.

– Забудь. Теперь я тихий, спокойный и медленный. А тебе, оказывается, не шефа своего жалко, а машин разбитых?

– И шефа, и машин. У моего друга был случай…

– Потом расскажешь.

Сунув в карман ключи, Знаев двинулся вдоль фасадов. Прошел мимо кофейни. Столики под матерчатым навесом, благодушная публика, ледяное фраппе, популярный коктейль «Маргарита», клубника со сливками, вспотевшие официанты, лимонно-желтые, наискось, полосы солнечного света, запах корицы, дым сигарет, негромкое бойкое латино, смех – а напротив деревянный забор, стройка, на лесах возводимого монолита сидят покрытые цементной пылью таджики, изучают расслабленных полуголых женщин, по большей части студенток с обнаженными животиками и их спутников, по большей части клерков в серых пиджаках и розовых рубахах; смотрят с интересом – и тоже смеются. И там смех, и здесь, и богатые смеются, и бедные; вдруг действительно не в деньгах счастье? А в том, что солнце светит для всех одинаково?

Рыжая Алиса издалека выглядела ничуть не хуже солнца. Пока он приближался, возле нее притормозила машина – оттуда, очевидно, предложили «прокатиться, и все дела», потому что девушка отмахнулась хоть и корректно, но резко. Взвизгнув резиной, авто отчалило.

Приблизившись, банкир сказал:

– Вас опасно оставлять в одиночестве.

Алиса пожала плечами. Знаев поздоровался за руку со швейцаром и вошел в полупустой кабак

– По-моему, – тихо сказала девушка, оглядываясь, – это не самое подходящее заведение. Мы договаривались зайти на пять минут и выпить коктейль.

– Коктейль – чепуха, – заявил банкир. – На дворе вечер. Предлагаю нормально поесть. Это хороший кабачок. Прилично кормят. А главное – здесь высокие потолки.

Им показали столик. Рыжая села, приняв излишне салонную позу. Знаев едва удержался от улыбки. Современные чувихи смешные. Они везде пытаются вести себя раскованно. Приведешь ее, бывало, в какое-нибудь место, куда пускают только избранных, и то по предварительной записи, – а она обязательно даст понять, что видала и не такое.

– Вас тут все знают, – заметила Алиса, раскрывая меню.

– Я постоянный клиент.

– Тогда посоветуйте что-нибудь.

– Выбирайте сами. Я равнодушен к еде.

Знаев испугался, что сейчас его спутница закажет бутылочку минеральной воды, разыгрывая мизансцену «бедная гордая девушка собирается сама за себя платить», но рыжая без малейших признаков жеманства подозвала официанта и заставила его подробно описать процесс приготовления местного салмон-стейка. Не слишком ли жирный? Не очень ли острый? Может, она и не бедная вовсе, подумал банкир. Сейчас такие водятся. Папа при деньгах, муж при деньгах, а сама за семьсот долларов в месяц карьеру делает.

Вряд ли, продолжал прикидывать он. Алекс Горохов не дурак. Он бы не взял на работу дочку богатого папы. У Алекса Горохова с этим строго. Каждый новый человек проверяется чуть ли не на детекторе лжи.

Сделали заказ. Отпустили гарсона. Обменялись спокойными прямыми взглядами.

– Вы равнодушны к еде, – констатировала рыжая. – И к одежде, разумеется. Это редкость.

Молодец, подумал он. Умница. Я восхищен. Сама предложила тему беседы. Уважаю.

– Почему редкость, – сказал он. – У меня отец такой же. И друзья отца. Я вырос среди людей, которым наплевать, во что они одеты.

– Понятно.

Банкир сменил позу.

– Вот я вчера… зашел в магазин. Нужны были носки. И там увидел покупателя. Такого, знаете… Широкоплечий, полный сил дядя. Цветущий… Слишком, я бы сказал, цветущий. Вот он достает телефон, набирает номер и говорит: алло, дорогая, я тут такую классную рубашечку себе присмотрел, давай быстрей сюда, ты должна одобрить…

– Что же, – с вызовом спросила рыжая, – в этом плохого?

– А что в этом хорошего? Молодой, здоровый мужик – на что он себя тратит? На рубашечки?

– На что же вы предлагаете себя тратить?

– На что угодно, только не на рубашечки.

Девушка улыбнулась:

– Вам все равно, как вы выглядите?

– Абсолютно.

– Но это… – рыжая задумалась, – не всегда правильно. С красивым, хорошо одетым человеком приятно находиться рядом. Вы, кстати, сегодня пригласили в ресторан не свою секретаршу, которая выглядит плохо, а меня, которая выглядит хорошо.

Знаев сделал вид, что задет.

– Я выгляжу плохо? И вам, значит, неприятно?

– Я не сказала, что вы выглядите плохо. Вы выглядите… – она опять задумалась, – странно.

– Давай на «ты».

– По-моему, рано.

– А по-моему, нет.

Рыжая Алиса выпрямила спину и развернула плечи.

– Послушайте, Сергей… Витальевич. Может быть, раскроете карты? Что вам от меня нужно?

– Не знаю, – сразу сказал Знаев. – Это, конечно, плохой ответ – зато честный. Скажем так вы мне интересны, Алиса. Вы, Алиса, мне симпатичны. Вы мне нравитесь.

Он застеснялся и умолк

– Тогда, – тихо и твердо произнесла рыжая, – я должна уволиться. Завтра же.

– Это почему же?

– Я не могу работать в банке, хозяин которого положил на меня глаз.

– По-моему, это нормально.

– По-моему, нет.

– Давай на «ты».

Девушка отрицательно покачала головой и едва заметно выдвинула вперед челюсть.

– Вы – богаты. Вы решили, что я вам интересна. Вы разговариваете со мной уважительно – но на самом деле я для вас только игрушка. Сегодня Алиса, завтра Лариса или Анфиса… И потом, вы, разумеется, женаты…

– Разведен, – мгновенно отрапортовал банкир. – Могу показать паспорт.

– Не надо. Я верю.

– А насчет богатства, – сурово продолжил Знаев, – я вам скажу вот что. Вы, дорогая Алиса, не первый человек, попрекающий меня богатством. Непонятно, почему меня надо презирать, если я богат. Я все чаще сталкиваюсь… Люди, знакомые со мной много лет, вдруг начинают вбрасывать намеки… Мол, ты богат – вот и вали к своим, к богатым, в свой богатый мир, а к нам не лезь… Это очень задевает. Но ведь вы не такая, правда? Вы потому мне и понравились, что я не увидел в ваших глазах презрения ко мне, богатому…

Слишком красиво излагаю, подумал он с раздражением.

Рыжая положила руку на стол – совсем рядом с его ладонью, и ему показалось, что она решила прикоснуться, но вовремя спохватилась.

– И что же, – серьезно спросила она, – вы увидели в моих глазах?

– Многое. Целый мир.

– Понятно. – Девушка нервно повела плечом. – Давайте я скажу вам еще кое-что. Пока разговор не зашел слишком далеко. Я… всегда делаю только то, что мне хочется. И никогда не делаю того, чего не хочется. Если я хочу, например, земляники, а у меня нет денег, я займу у подруги и немедленно куплю земляники. Или, – тут она помедлила, и ее взгляд стал матовым, – если я хочу мужчину, я, как правило, нахожу его… и имею. А если я его не хочу, то… он от меня никогда ничего не получит.

Внимательно выслушав, банкир сказал:

– «Хочу», «не хочу» – наверное, вам живется очень просто.

– А зачем усложнять?

– Действительно, незачем… И как же насчет меня?

– В смысле?

– В смысле «хочу» или «не хочу».

– Не хочу.

– Жаль.

– Ничего не поделаешь.

– Скажите хотя бы, почему.

Алиса усмехнулась:

– Знаете, что такое «бесперспективняк»?

– Как?

– Бес-пер-спек-тив-няк.

– Теперь знаю, – кивнул Знаев. – Вы считаете, что возиться со мной – напрасный расход времени.

– Правильно. Извините, если я вас расстроила.

– Ничего страшного. К тому же я не согласен. Дайте мне шанс, и я смогу вас переубедить.

Она опустила глаза.

– Скажите, почему вы развелись с женой?

– Хороший вопрос, – пробормотал Знаев, применив старый прием: если не можешь сразу сформулировать ответ, похвали вопрос и собирайся с мыслями, пока собеседника распирает от гордости. – Я не был инициатором. На разводе настояла жена. Ей казалось, что я слишком много работаю.

– А вам так не кажется?

– Я, Алиса, не люблю слово «работа». Оно происходит от слова «раб». Я предпочитаю говорить – «труд». В английском языке работа обозначается как «work», в то время как труд именуют словом «labour». Другое значение которого – «роды». Трудиться – значит что-то рожать. Понимаете разницу?

– Да. Вы говорите по-английски?

– И по-испански, – скромно ответил банкир. – Но мы отвлеклись. Мы говорили о том, что труд – тот, который настоящий, то есть творческий – не может не поглощать человека целиком и полностью…

– А ваша жена, наверное, хотела, чтобы ей тоже доставалось немного времени.

Рыжей девушке Алисе не следовало произносить это слово. Упоминать эту субстанцию. Эту проклятую категорию. Дело было даже не в том, что рыжая девушка в точности повторила фразу, которую Знаев сотни раз слышал от бывшей жены. Дело было в том, что для банкира время давно превратилось в главного врага, в любимого врага – а любимых врагов ревнуют, как любимых женщин.

– Сменим тему, – коротко предложил он. – Поговорим о чем-нибудь хорошем. Например, о вас.

– Пожалуйста, – вежливо согласилась рыжая. – О чем конкретно?

– Все равно. Вы говорите – а я буду смотреть. И слушать. Мне нравится, как вы разговариваете. С достоинством.

– Пытаясь меня смутить, вы ведете себя не по-джентльменски.

Она легко и красиво выговорила сложное, с двумя ударениями, слово «по-джентльменски». Знаев едва не зажмурился от удовольствия и посоветовал:

– А вы не смущайтесь. Я человек прямой. Светскую болтовню не уважаю. Предпочитаю двигаться прямо к цели.

– И какова, – с иронией спросила рыжая, – ваша цель?

– Я же сказал, что попытаюсь вас переубедить. Заинтересовать собой… Ага, вот и наша пища. Что вы так смотрите в мою тарелку?

– Выглядит интересно.

– Это осьминог на филе.

– А говорили, что равнодушны к еде…

– Да, равнодушен. Но я тощий и нервный. Быстро сжигаю энергию. Приходится есть только самое калорийное. Причем понемногу, но часто. Четыре раза в день. К сожалению, самая качественная, легкая и богатая энергией еда – одновременно и самая дорогая. Вы молоды, дорогая Алиса. Вы не застали времена Советского Союза. Хлеб, жир, картошка – вот на чем я вырос…

– И теперь наверстываете.

– Я бы так не сказал. – Знаев про себя выругался и почувствовал, что его настроение испорчено. – Кстати, сейчас к нам подойдет человек. Он поздоровается со мной и станет громко и похабно шутить. Вот он – наверстывает.

– Категорически приветствую! – фальцетом произнес Шуйский, подходя, и негромко, в своей обычной, очень всегда раздражавшей Знаева манере, зааплодировал – очевидно, празднуя неожиданную встречу. – Сергей! Немедленно знакомь меня! Я обязан знать имя твоей удивительной спутницы.

– Алиса, – сухо ответил Знаев и повернулся к девушке: – А это – господин Шуйский.

– Проклятый буржуй, – с завистью заявил Шуйский. – Тебе мало золота в подвалах! Теперь у тебя даже женщина – и та с золотыми волосами!

Рыжая мирно потупила взор.

– Немедленно бросьте его, милая, – понизив голос, посоветовал Шуйский, наклоняясь к ней и блестя глазами. – Он тяжелый человек. Нудный и скучный. Мне с ним одну минуту поговорить – и то пытка. Пересаживайтесь за мой столик. Я веселый и щедрый. Увлекаюсь свежими анекдотами. Со мной советуется сам Трахтенберг.

– Учту, – сказала Алиса.

– Сергей, – сменив тон, сказал Шуйский, – когда я могу зайти?

– В ближайшее время.

– А поточнее?

– В понедельник.

– Буду ждать. До свидания, Алиса! Ваши волосы можно переплавить в слиток! Не доверяйтесь этому банкиру – однажды он так и сделает! Честь имею.

– До свидания, – кивнул Знаев и тихо, когда Шуйский удалился на безопасное расстояние, пробормотал: – Козел. – Повернулся к рыжей и развел руками: – Видали? Знаете, кто он? Это человек, который пять лет живет исключительно на мои деньги. На мои деньги он построил особнячок с видом на реку. На мои деньги он вставил себе первоклассные зубы, любовнице – силиконовые, я извиняюсь, буфера… На мои деньги он учит сейчас дочку в университете. При этом он не бизнесмен, не высокопоставленный таможенник, не продюсер талантливого музыканта. Он всего лишь владелец дома, где я арендую свой офис. Вся его работа – прийти ко мне раз в месяц и забрать деньги. Три этажа сдает мне, на четвертом живет сам… А здесь – обедает и ужинает. Каждый день. Веселый и щедрый…

– Почему вы так злитесь? – спокойно возразила Алиса. – Каждый устраивается, как может.

– Я не люблю тех, кто умеет устраиваться. Когда мой отец говорил про кого-нибудь «устроился» – это значило, что он этого человека презирает.

– Кстати, этот ваш приятель выразился очень точно. В том смысле, что вы действительно можете быть нудным и скучным…

Банкир покаянно тряхнул головой.

– Вы правы, Алиса. И Шуйский тоже. Да, я скучный. Это мой недостаток. Я с ним борюсь. Что мне сделать, чтобы вы не скучали?

– Я не скучаю, – аккуратно возразила рыжая. – Мне интересно. В офисе вы производите впечатление очень спокойного человека. А тут разволновались. Ругаетесь. «Козел», «сволочь», «буфера»…

– Вот! – оживился Знаев. – Вот для чего вы мне нужны, Алиса. Чтобы критиковать меня и делать мне замечания.

– В вас, – задумчиво ответила рыжая, – чувствуется потребитель. Закоренелый. Со стажем. Я вам нужна, чтобы вас критиковать… Я вам нужна для того, чтобы я что-то для вас делала…

– Нет, – испугавшись, возразил Знаев. – Это не так Вы мне нужны… Ни для чего. Просто… нужны, и все. Рядом с вами мне хорошо. Комфортно.

– Потребление, Сергей Витальевич. Опять потребление.

Знаев отодвинул от себя тарелку и печально выдохнул:

– Наверное, я для вас просто слишком старый.

– Старый – для чего? – с заметным раздражением спросила рыжая. – Послушайте, я совсем не переживаю насчет вашего возраста. Вы ведете себя так, словно собираетесь мне что-то предложить.

Банкир примолк и стиснул зубы. Предложить? Почему бы и нет? Конечно, я могу предложить. Я, милая девочка, могу предложить тебе все. Или лучше так ВСЕ. И не только предложить, но и предоставить. Тут же. Это делается просто. Из кармана достается кредитная карточка – и протягивается через стол. Пользуйся, подруга. Запомни пин-код: семь, семь, семь, семь. Одно небрежное движение – и ты станешь брезгливо морщиться при одном упоминании о душной дымной Москве, по полгода будешь сидеть в швейцарских СПА-отелях, с перерывами для шопинга в Париже и Лондоне, и потешаться над теми, кто путает Вайкики с Варадеро. Глупая юная грация, ты забыла, с кем ты разговариваешь; я – Знайка; пятьсот человек – не самые последние граждане – хранят в моих сейфах свое золото. А также камешки в оправе и без. А также рисуночки Шагала и Дали, картины Левитана, Грабаря и Шемякина, автографы Лермонтова, Троцкого и Курта Кобейна, иконы семнадцатого века, инкунабулы пятнадцатого века, столовое серебро с гербами Габсбургов и Гогенцоллернов. И, разумеется, наличные. Мне, Знайке, доверяют все самое ценное. А я – зарабатываю на этом. Если бы ты знала, нежная Алиса, девочка с золотыми волосами, как я близок к тому, чтобы предложить тебе весь мир! И не предложить. Что такое «предложить»? Показать издалека и ждать ответа? Нет, не предлагать я готов, а швырять горстями, прямо к ногам…

Стоп. Не так. Она права. Она не знает меня. Я не знаю ее. Надо выпить еще бокал воды, отвезти ее домой, и – хватит.

– Сейчас, – сказал он, комкая салфетку, – я предлагаю вам немногое. Например, поход в театр. Завтра. Начало спектакля – в семь вечера. Что скажете?

– Вы очень находчивы.

– Скорее, старомоден. Другой бы, может, придумал что-нибудь современное. Например, прогулку на воздушном шаре.

– Воздушный шар – это страшно. А театр – это прекрасно. Я давно не была в театре. Я подумаю. Возможно, даже соглашусь.

– Давай на «ты».

– Нет.

– Тогда – десерт.

– Спасибо, я берегу фигуру.

– Что ж, обратимся к винной карте. – Знаев приободрился: – Вам не говорили, что я два года торговал французскими винами? После стейка из семги надо освежиться бокалом белого. Здесь подают великолепное молодое шардоне. Немного худое и строгое, но с интересным послевкусием…

– Звучит поэтично.

– Бросьте. Это всего лишь термины профессиональных дегустаторов.

– Понятно. Но больше не говорите, что равнодушны к еде.

Знаев улыбнулся, сам же ощутил грусть.

– Видите ли, Алиса, чтобы стать к чему-либо равнодушным, надо в этом досконально разобраться. Что касается меня… Неужели вы не видите, что я всего-навсего пытаюсь распушить перед вами хвост? Стараюсь быть интересным?

– Вижу.

– Вам приятно?

– Да. Скажите, а… все, что вы говорили мне днем, – это правда?

– Напомните.

– Насчет того, что всю свою работу я могу делать за два часа.

– Разумеется. Это несложно. Главное – полностью погрузиться. И действовать быстро.

Рыжая подумала и убежденно возразила:

– Нельзя проверить клиентский счет за одну минуту.

– Можно.

Все– таки в этом есть что-то правильное, подумал Знаев. Красивая молодая женщина сидит за ресторанным столом и говорит не о кремах и тряпках, а о клиентских счетах. Серьезно изгибает бровь и сдержанно жестикулирует. Нет, я просто так от нее не отступлюсь.

– Например, – продолжала меж тем красивая молодая, – у нас есть такой клиент – фирма «Альянс», директор некто Солодюк, – они берут наличные почти каждый день, и всегда крупные суммы, и никак не объясняют – зачем…

– Пусть, – ответил банкир, очень небрежно (а внутри напрягся). – Во-первых, с этим «Альянсом» мы разберемся. Во-вторых, предлагаю свернуть разговоры о работе.

Алиса склонила голову набок

– Странно. Мне казалось, что вы можете думать только о работе. Ведь вы трудоголик

– Нет, – сразу возразил банкир. – Эта стадия давно пройдена. Трудоголики – больные существа. Они неэффективны. Мы не должны работать много. Мы должны работать столько, сколько нужно. В соответствии с законом Паркинсона, работа занимает все отведенное для нее время. Поэтому я тружусь мало. Зато – очень быстро.

– Все равно, – рыжая, теперь уже не стесняясь, откровенно наблюдала за ним. – Вы фанатик. Можно еще спросить? Кое о чем?

– Конечно.

Знаев улыбнулся и понял, что наконец он ее расшифровал. Она любопытна. Любопытство – непременный спутник жизнелюбия.

– В вашем кабинете нет ни одного стула. И кресел нет, и столов… Только диванчик маленький.

– Я не люблю сидеть. Предпочитаю вертикальное положение. Когда я думаю – я хожу. Лимонов однажды сказал, что знаменитая скульптура Родена «Мыслитель» вводит в заблуждение. Думать – значит двигаться. Мне кажется, неподвижный человек не придумает ничего хорошего.

– Но сейчас вы сидите.

– Терплю, – прямо сказал финансист. – Кроме того, сейчас я не в офисе. Я отдыхаю.

– Я бы, наверное, тоже хотела стать такой энергичной. Как вы.

– Я – энергичный? – Знаев поймал себя на том, что тон его слов становится все более самодовольным, и поморщился. – Это тоже в прошлом, Алиса. В молодости – да, был энергичный. Не спал по трое суток А теперь мне – сорок один. И я просто еду по рельсам, которые сам себе проложил. Двадцать пять лет назад…

– Вы всегда были банкиром?

– Нет. Сначала я был музыкантом.

– Никогда бы не подумала.

– Я играл на гитаре. Много лет. Хотел стать рок-звездой.

Ага, подумал он. Попал. Она почти в восторге.

– Я учился в музыкальной школе. Создал группу. Мы играли хард-рок. Выступали в ресторанах. Но это было давно.

– А потом?

– Потом я занялся бизнесом. И купил себе банк

Гарсон, подошедший подлить вина, явно слышал окончание фразы, и Знаев опять ощутил стыд. Наверное, со стороны я выгляжу вульгарно, подумал он. Толстосум ужинает потенциальную пассию. Втирает, как достиг высот коммерции.

Официант, впрочем, и бровью не повел; это был хороший официант, внимательный, а главное – быстрый; Знаев всегда здоровался с ним за руку и оставлял большие чаевые.

– А как же музыка? – спросила рыжая. – Гитара?

– Гитара – это очень серьезно, дорогая Алиса. Нужно упражняться. Каждый день. С утра до вечера. Нужно полное самоотречение. Все серьезное требует полного самоотречения. – Банкир вздохнул; он ненавидел разговоры о музыке, как всякие разговоры о всякой несбывшейся мечте. – Я был готов к самоотречению. Это я умел. Это просто. Я не был готов к тому, что бог обделил меня талантом. Из меня никогда не вышло бы Джо Сатриани.

Он протянул к собеседнице раскрытую левую ладонь и поиграл в воздухе пальцами:

– Видите? Слишком медленно.

– А вы хотели быть самым-самым.

Он кивнул. Рыжая сделала глоток и задумалась.

– Кроме того, – продолжил банкир, – рок-музыка – это определенный образ жизни. Записать великий хит и умереть в тридцать лет от передоза, – вот путь рокера.

– А вы не хотели умирать в тридцать лет.

– Я, – признался Знаев, – хотел записать великий хит. Но я… его не услышал. Джон Леннон – услышал. Моррисон – услышал. И Хендрикс. И Кобейн. И Блэкмор. И Сид Вишез. И Уотерс. И Мур. Они – услышали. Цой услышал. Майк Науменко услышал. А я – нет.