Текст книги "Благая Весть Курта Хюбнера (СИ)"

Автор книги: Андрей Незванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

И время тут совершенно не причем.

Завершает раздел Хюбнер цитатой из Мирчо Элиаде, из которой становится ясно, где взял он свое деление времени на "профанное" и "священное":

"Я завершаю этот раздел следующими заметками М. Элиаде, не требующими никаких пояснений: "В качестве всеобщей формулы мы можем сказать, что человек, "живущий" в мифе, выходит из профанного хронологического времени и входит во время с другими свойствами, а именно в "священное время", являющееся одновременно изначальным и неопределенно часто повторяющимся"".

Для полноты картины следует добавить, что так видит дело человек, живущий в клетке технократического сознания.

Хотя Мирчо и говорит о человеке "живущем", пред умными очами его – мир предметный; и он перебирает эти предметы, разделяя их на толстые и тонкие, железные и деревянные, горькие и сладкие....

Между тем, деление на "посвященных" и "профанов" есть деление общественное, принадлежащее организации публичной жизни. Оно разделяет лиц в рамках определенных институтов, и так легко переносить это общественное деление на качества мертвых предметов..., – не очень правильно; и совсем не научно.

5. Топологические и метрические различия между мифическим и сегодняшним пониманием времени

Под «сегодняшним пониманием» Курт разумеет здесь обывательское сознание времени, в его отличие от «научного», и хочет сопоставить его с «мифическим»:

"Если я сравниваю здесь мифическое понимание времени не с научным, а с обычным, то потому, что сегодняшнее понимание времени, – постольку, во всяком случае, поскольку им определяется общее сознание, – хотя и имеет свое происхождение в научном понимании времени, но все же не полностью с ним совпадает".

Мы не можем позволить благодарному читателю обманываться и предупреждаем, что, как "обычное", так и "научное понимание времени", которые тут описываются, принадлежат исключительно менталитету Курта Хюбнера, и не имеют статуса общего факта.

То представление о времени, которое Курт выдает здесь за "научное", таковым не является.

Он пишет, в частности:

"Абсолютное соответствие (обычного и научного пониманий) существует только с точки зрения на следующие пункты: во-первых, время является средой, в которой находятся объекты, во-вторых, каждый из объектов, рассматриваемый как реальный, находится на некой точке времени".

На это мы вынуждены заметить, что...,

Во-первых, время неотделимо от пространства.

Во-вторых, ни время, ни пространство не являются "средой": они суть формы восприятия. И только вульгарное квазинаучное сознание может выделять из своей среды обитания пространство-время как составную её часть. Что это – примесь в воздухе?

В-третьих, никакой "реальный объект" как имеющий размеры в пространстве-времени не может находиться в безразмерной точке.

Следующее "совпадение" прямо противоречит первому. Курт пишет:

"Время описывается, в-третьих, как имеющее одно измерение, представленное как прямая, открытая с двух концов, континуум точек которой символизирует континуум времени".

Нам остается только спросить, удивленно вскинув брови:

Как может бесконечная прямая (объект геометрии) быть средой?

Даже если Курт воображает себя безразмерной точкой на прямой, то и тогда другие точки прямой не могут быть представлены как его "среда".

Словом, ни о каком «совпадении» этих представлений Курта Хюбнера с «научными» речи быть не может. Потому использование им научных терминов, вроде «топологическое» не должно вводить нас в заблуждение, – он просто умничает.

Имея это в виду, читаем далее:

"В-четвертых, согласно широко распространенной точке зрения, время необратимо и имеет одно направление. В-пятых, в нем подчеркнуто и выделено "сейчас" как настоящее, в отличие от других отрезков времени. В-шестых, время представлено как текущее из прошлого в будущее в том смысле, что прошедшие события больше не существуют, а будущие события еще не существуют. Четвертый и последний пункт этого описания характеризует то, что понимают под открытым временем. Все эти пункты в целом определяют также свойство времени, которое я называю топологическим в широком смысле".

Вот эту "топологию времени", – которая уже именем своим вводит в заблуждение, и демонстрирует низкую образованность нашего автора, – Курт и сопоставляет с придуманной им "топологией времени мифического".

Ничего нового там нет, в сравнении с тем, что мы уже прочли, так что, предоставляем читателю самому оценить этот логический конструкт Хюбнера:

"Теперь ясно, что мифическое время находится в противоречии к данному представлению. Оно, во-первых, не является средой, в которой происходят события, а время и содержание времени образуют неразрывное единство. По этой причине, во-вторых, мифические объекты не находятся в определенной точке времени этой среды в том смысле, что они могут быть отмечены на ней, а показывают сами по себе лишь определенную последовательность событий. Мифическое время является, в-третьих, не одномерным, а многомерным, так как состоит из профанного и священного. Профанное время является в этом смысле открытым временем: оно необратимо, течет из прошлого в будущее и содержит выделенное "сейчас" в качестве настоящего. Священное же время, напротив, циклично. Хотя оно имеет направление (4 времени года), но в нем не существует определенного "сейчас" как настоящего, и оно не течет из прошлого в будущее в том смысле, что прошедшие события уже не существуют, а будущие события еще не существуют. Священное время не изображает также и непрерывную связь, а состоит из отдельных, частично независимых друг от друга временных гештальтов, архе. В-четвертых, священное время укладывается и отображается в профанном времени всякий раз, когда "случается" архе. В-пятых, в силу этого с профанной точки зрения прошлое может постоянно повторяться и возникать в настоящем. Как нечто вечное, оно является с профанной точки зрения также и будущим. Так совпадают в настоящем прошедшее и будущее".

Что мы можем сказать? Курту это логистическое творчество помогает освоиться в ментальном пространстве античной литературы. Возможно, поможет кому-то еще. Но мы не можем назвать это освоение подлинным Ренессансом, о котором мечтает Хюбнер.

ГЛАВА VIII

ПРОСТРАНСТВО В ГРЕЧЕСКОМ МИФЕ

1. Теменос как священное место. Мифический ландшафт

«В узком смысле слова „теменос“ – это район храма. В слове „теменос“ есть корень „тем“ – „резать“. Впрочем, такой же корень имеет латинское слово „templum“ (храм)».

С помощью такого же глагола – резать, образовано русское слово "молитва". "Молить скотину" означает резать скот. Тот же корень имеет слово "Мол", означающее "режущий волны", или "волномол", превратившийся со временем в волнолом, – хотя волны невозможно ломать).

Так что русское слово МОЛИТВА является точным переводом греческого слова ТЕМЕНОС и означает, в данном случае место, где режут скотину ради бога, предлагая её богу в качестве жертвы. Соответственно, весь обряд называется жертвоприношением, или, кратко, молитвой – резанием скотины.

При этом важно понимать, что резание здесь не синоним убийства. Скотину уже умертвили прежде. Здесь на площадке возле храма убитое животное РЕЗАЛИ НА ЧАСТИ, поскольку богу предлагались определенные части животного. Так, в древних Афинах существовали, например, "сборщики бёдер", колакреты. Они собирали у жителей Афин бедра животных для жертвоприношений. Позже это имя "колакреты" было перенесено на должностных лиц осуществлявших выплаты из сокровищницы Афин.

Так что основной смысл слова «теменос» – это общение с богом с помощью жертвоприношения. Важно было правильно разрезать тушу животного и подготовить нужные для предложения богу части. А место, где резать, – это уже «дело пятое», как говорят.

Курт интуитивно чувствует это. Он пишет далее:

"А вообще теменос – это всякое место, в котором живет бог или где постоянно находится и возобновляется архе. Это может быть источник, грот, гора, роща, луг и т. д. ..., когда "все полно богов", тогда это всегда теменосы".

Пусть так, прекрасно! Но нам требуется полная ясность в главном вопросе: что первее – место или божество? Некое место есть "Теменос", и потому полно богов, или присутствие бога делает место Теменосом?

Если представить, что первичной является религиозная топология, выделяющая "священные места", то боги просто "обязаны" жить в этих местах, в силу такого вот Космоса. И тогда можно сказать, что Храм является искусственно обустроенным священным местом: жилищем бога, построенным людьми – куда бог приглашается на постоянное жительство или гостевание.

Существование подобной логики нельзя отрицать. Но, думается, она вторична.

Прежде всего, указывая на "теменос", эллин сообщал о возможности общения с богом и уместности начала подготовки к этому общению здесь и сейчас, что означало резание скотины. Эта возможность, с одной стороны, существует всегда; но, с другой стороны, не может быть предопределена топологией.

"В своей трагедии «Эдип в Колоне» Софокл вкладывает в уста корифея следующие слова:

Прибыв сюда, на землю ты ступил Богинь страны...".

И, хотя Эдипу предлагают совершить обряд очищения и молитвы – "Тогда маслины трижды девять веток на землю положи и помолись" – этот отрывок из трагедии мало подходит для толкования слова "теменос" как священного места, ибо здесь нет никакого выделенного пространства, никакого локального места, но – вся страна есть "земля богинь.

Иными словами, речь идет не о топологии земель Колона, но об отношениях насельников земли с богинями– покровительницами. И Эдип, как чужак, должен вступить в контакт с богинями, умилостивить их жертвой, с тем, чтобы они не причинили ему зла. И это можно сделать в любом месте страны, куда впервые ступает нога Эдипа.

При чтении приведенного отрывка из трагедии Софокла, важно заметить, что Эдип разговаривает не с пограничниками, не с местными жителями, не с правителем Колона, но – с Хором. Это означает, что Эдип в этом эпизоде пребывает наедине с собой.

То есть, фактически он общается с ангелами, или посланцами богинь страны, или, говоря по-современному, – со своей совестью.

Сказанное теперь еще раз подчеркивает, что человек живет не в пространстве (в нем вообще никто не живет!), но – в общении с людьми и богами. В Мифе эти общения неразделимы. И потому «пространство мифа» – это не геометрическое пространство и не пространство механического движения, но – пространство общения. Пространство непременно публичное, поскольку общение с богами содержательно всегда суть жизнь лица, сущего только в общении с другими лицами в рамках общества как человеческого способа быть.

Отсюда и "теменос" есть, прежде всего, акт общения с богом – принесение ему в жертву домашнего животного посредством "резания" (= молитвы, или теменоса).

Приводимый Хюбнером в свою поддержку Платон на самом деле подтверждает наше мнение устами Сократа, Учителя Мудрости:

"Наглядное описание теменоса находим мы также у Платона. В "Федре" Сократ пребывает в местности, где, согласно мифу, Бореем была похищена Орифия:

"Клянусь Герой, прекрасный уголок! Этот платан такой развесистый и высокий, а разросшаяся,, тенистая верба великолепна: она в полном цвету, все кругом благоухает. И что за славный родник пробивается под платаном..."".

На что Сократ резонно замечает:

"что "местности и деревья" ничему не хотят меня научить, не то что "люди в городе"".

Очевиден призыв Сократа к ученикам – не нежиться в священных рощах, а общаться с людьми в городе.

Почему? Да потому, что Сократ учил приносить богу не скотину, а свою чистую совесть, которая познается прежде всего в общении с согражданами, и лишь потом наступает время темейна – "резания" совести, или разбора, рассмотрения своего поведения, (= elenchos).

Так что для Сократа Храм – это Агора, а "Теменос" – место, где собирались ученики вокруг него. "Теменос" Платона – это его имение "Академия" вблизи Афин, где он со своими последователями занимался "эленхосом", или препарацией совести.

2. Пространственная ориентация и космос в мифах

Прежде чем приступить к «эленхосу» (= разбору) этого раздела главы, нам важно уяснить себе, что разумеет Хюбнер под словом «космос» (?).

Похоже, что для него "космос" – это место, куда космонавты летают, межпланетное и межзвездное пространство. Отсюда такая странная связка космоса и пространственной ориентации: ведь космическая навигация начинается пространственной ориентации межпланетного корабля.

Современный подросток именно так и воспринимает слово "космос". Но, древний эллин...?

Для него Космос это, во-первых, Свет, или Мир, – в контексте выражений "Выйти в свет", или "На миру и смерть красна". Иными словами, мир, или космос, это община людей, живущих вместе и образующих благоустроенное поселение; город или деревню. Так что, "космики" на греческом языке это не космонавты, но – миряне.

Во-вторых, "космос" для эллина – это порядок; разумеется, порядок общественный.

В указанном смысловом контексте "пространство" может существовать только фигурально: как, скажем, пространство возможностей осуществления космоса в личных и групповых коммуникациях и т.п.

Потому, обращаясь к пространству в связи с космосом, мы получаем, прежде всего, ПУБЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО гражданского общения, вписанное в пространство общественных отношений, упорядоченное соответствующими установлениями: публичными институтами; частной собственностью, например.

Ориентация в таком пространстве – это знание законов, установлений, обычаев, и своего личного места и звания; но не ориентирование по сторонам света, верху или низу.

Соответственно, и знаки, управляющие этой ориентацией, указывают не стороны света, а публичные отношения и определения.

Поскольку в древней Элладе – как, впрочем, во всем Древнем мире, – в общественных отношениях боги принимали участие наряду и наравне с людьми, такими знаками могли быть и были изображения богов.

Приводимый Хюбнером пример описывает именно такой знак, ориентирующий в публичном пространстве света (= мира, или космоса).

Он пишет:

"Особую роль в этой связи играла колонна Гермеса: каменный столб, стоявший у двери, ведущей в дом или во двор, тем самым охраняя вход в родовое место ...; /.../ а также стоял он на границах земель...".

Короче говоря, – НА МЕЖЕ!

Слово "межа" подходит здесь гораздо лучше, нежели "граница", поскольку несет не метрическую, но – социальную семантику; указывая на соглашение МЕЖДУ двумя собственниками, соседями.

Согласитесь, на границе вовсе не обязательно ставить стелу бога Гермеса, достаточно любого знака, или просто забора. А вот на МЕЖЕ.... Здесь бог выступает не землемером, отмеряющим наделы, но – гарантом соглашения, или договора, о разграничении МЕЖДУ двумя космиками (= гражданами или общинниками, входящими в единый мир, или космос).

Такие вот соглашения, охраняемые богами, и выстраивают эллинский космос. И знаки этих соглашений – изображения богов – ориентируют не в пространстве, а в том, ЧТО ЕСТЬ ЧЬЁ.

Нелишне вспомнить при этом, что владение землей было наиболее желанной формой богатства в Древних Афинах (см. Кембриджскую Историю Древнего Мира т. IV).

Вопреки заявленному заголовку («пространственная ориентация в мифах»), Хюбнер не приводит никакого мифа, в котором его персонажи занимались бы ориентацией в пространстве.

Нет также никакого намека на изложенное нами понимание эллинского космоса.

Вместо этого, Курт рисует нам образ некоего "очарованного странника", или паломника, пространство которого организовано присутствием богов. Или "нуминозных сущностей", как говорит Курт.

Прежде всего, это "теменосы" – особые выделенные места для жертвоприношений. Для каждого бога – свой теменос:

"Различные теменосы находятся в особых отношениях друг с другом. Так как здесь речь идет о различных нуминозных местах, то переход от одних к другим сразу невозможен".

Затем, пороги и границы владений, где наш странник ожидает встретить Гермеса. Перекрестки дорог, на которых паломника ждет Геката:

"Следует также напомнить о значении перекрестков. Они связаны с именем Гекаты, известной у римлян под именем Тривии. /.../Перекрестки считались опасными, потому что там пересекались нуминозные сферы влияния. Там можно было сбиться с пути и свернуть на ложный путь...".

Верх – это Уран (Небо); Низ – Гея (Земля); под ней Тартар, или Аид.

""Восток" называется по-гречески "Эос", царство богини утренней зари, и, чтобы сказать "на восток", говорили соответственно "к Эос". Юг был назван "Нот", так обозначали божественную сущность сына Эос и титана Астрея; Нот одновременно являлся олицетворением южного ветра. Запад – это Геспер, так как там находились сады Гесперид, на краю света, на границе ночи и царства мертвых. Запад, правда, мог называться также Зефиром, по западному ветру, который был братом Нота. Наконец, на севере господствовал Борей, другой брат Нота, а еще там обитали гипербореи, у которых зимою останавливался Аполлон".

Если дело обстояло именно так, то, о чем это говорит? О том ли, что эллины для ориентации в пространстве вместо компаса и карты использовали богов? Или о том, что они жили в постоянном общении с богами, со-организуясь с ними в единый мир, или космос, – так что боги участвовали во всём; в том числе и в навигации, и в прокладывании пути посуху...?

Думается, что восприятие пространства у эллинов не отличалось от нашего. Об этом может свидетельствовать первый великий астроном нашей общей с греками цивилизации Птолемей. Но мир – т. е. не межзвездный, а человеческий космос, – был организован немного иначе. В частности, на пороге, помимо сторожа вы встречались с Гермесом, а на перекрестке рядом с регулировщиком стояла Геката.

Также, помимо общественных туалетов, были организованы и места для разделки туш (теменосы) ради возможности совершать жертвоприношения.

Об этом, собственно, и говорит Хюбнер в этом разделе. И продолжает эту тему в следующем....

3. Священное и профанное пространство

Мы уже отметили выше, что деление пространства на «священное» и «профанное» – это современная культурологическая конструкция; и мы против того, чтобы вкладывать её в головы «мифических греков».

Прибегание к помощи этой конструкции лишь обличает логическую неспособность данного квазинаучного дискурса к адекватному отображению античной ментальности.

Как мы уже сказали, в случае с античным "космосом" речь вообще не идет о физическом пространстве, но – об обществе, в котором боги участвуют наравне с людьми. Пространство людского мира – это пространство общения. Потому оно, прежде всего, есть знаковое, информационное пространство, опосредующее общение людей как лиц и политических субъектов.

Хюбнер сам это вынужден признать, хотя и косвенно.

Он пишет:

"Теменосы – строительные элементы космоса. Они представляют собой не просто элементы пространства, в которых содержится нечто, что позволяет им иметь любое меняющееся содержание, они организованы при посредстве этого содержания и находятся с ним в неразрывном единстве".

"Нет "субстрата пространства", могущего существовать без своего божественного содержания".

Таким образом, какой-то выделенный топос территории города – это не часть физического пространства, но часть мира как общения людей с богами и друг с другом.

Так что, даже если мы признаем предложенное деление обитаемого пространства на священное и профанное, это не деление будет не пространственным, но – культурно-политическим. То есть, это не способ организовать территорию, но – способ организовать общественную жизнь.

Территориальная организация подчинялась (как и сейчас подчиняется) жизни мира; пространство восприятия было носителем знакового пространства публичных коммуникаций. Так что, вся ойкумена концентрировалась вокруг значимого "центра" – Пупка Геи (Земли). И это был не географический, но культовый центр. Территориально этот "пуп земли" представлял собой камень Омфал в святилище в Дельфах. И географически никаким центром не являлся:

"...Омфал поэтому является в мифе не "географическим местом"...".

То же относится к осям пространства восприятия: они несут знаковую нагрузку, и метрические соотношения вовлекаются в жизнь мира (= космоса) не сами по себе, а через знаки, напоминавшие о присутствии богов, и их участии в жизни людей.

Курт пишет:

""Верх" и "низ", "справа" и "слева" имеют, поэтому, не только конвенциональное значение, но через такой порядок устанавливается нечто вроде "абсолюта". Полное света царство олимпийских богов является верхом, мрачный Тартар находится внизу, и их нельзя поменять местами, потому что нет "самого по себе" пустого пространства, в котором мог бы произойти такой обмен. "Правая" и "левая" сторона также не просто что-то относительное: так как Солнце поднимается на востоке и через юг шествует на запад, и алтари и храмы по этой причине всегда обращены на восток, то при жертвоприношениях, которыми обязательно предварялись все важнейшие события, всегда передвигались слева направо вокруг алтаря, не желая упустить божественного воздействия".

И, поскольку привлекаемые Хюбнером источники – такие, как «Теогония» Гесиода, или «Илиада» Гомера, – не суть путеводители или географии или топографии; и даже не земельные кадастры, постольку упоминаемые в них пространственные соотношения имеют другие смыслы. И потому не следует искать в них метрической логики. Метрически они алогичны, о чем и свидетельствует Курт Хюбнер.

Он пишет:

"Было много мест, где родился Зевс, много мест, где Афина явилась на свет, много местностей, откуда была похищена или куда возвращалась Персефона".

"... и камень Омфал, который обозначал центр Земли и находился не только в Дельфах, но и, например, в Энне".

"Олимп не идентичен одноименной горе на севере Греции, он даже вообще не какое-либо природное место".

"Гесиод говорит так: Подземь... столь глубоко, сколь далеко до неба. Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар: Если бы, медную взяв наковальню, метнуть ее с неба, В девять дней и ночей до земли бы она долетела; Если бы, медную взяв наковальню, с земли ее бросить, В девять же дней и ночей долетела б до Тартара тяжесть".

"Однако здесь не подразумеваются определенные размеры. Легко увидеть, что подобные сведения очень изменчивы. Так, например, в "Илиаде" (1, 592) Гефесту нужен только один день для того, чтобы от "заходящего Солнца" долететь до Земли, после того как Зевс низвергнул его с небес".

На основе этих и других похожих цитат можно сколько угодно спекулировать на тему «мифического пространства», однако, это не дает никаких оснований полагать, будто у эллинов восприятие пространства отличалось от нашего.

Всё это говорит нам об их мире, или космосе, который для людей религиозных не слишком отличается от мира нашего.

4. Мифическое пространство в отражении досократика Анаксимандра и географа Гекатея

Смысл этого заголовка мы оставляем на совести Курта Хюбнера, и думаем, что о «мифическом пространстве» можно говорить только в рамках конкретного мифа. Представления философа Анаксимандра и представления географа Гекатея должны рассматриваться отдельно, как таковые, – без всякой ссылки на «мифическое пространство», которое они якобы отражают.

Нам они, несомненно, интересны.

Курт пишет:

"Анаксимандр учил, что Земля свободно парит в воздухе в виде столба, но мы двигаемся по той поверхности, под которой расположена ее противоположная сторона. Этот столб представляется в виде цилиндра, высота которого составляет треть окружности. Что здесь сразу бросается в глаза, так это попытка определить, в противовес Гомеру и Гесиоду, точные пространственные характеристики. Это тот язык геометрии, который прежде использовался в землемерии и здесь впервые применен для Земли как целого. Примечательно также явное указание на то, что под землей расположена другая ее сторона...".

Здесь очевиден рациональный мастеровой, или техногенный, подход. Земля представлена в виде ремесленного изделия – цилиндра.

Курт определенно чувствует родство этого представления с собственной ментальностью.

Фраза "Анаксимандр первым показал гомеровскую картину мира" является, в этом смысле, говорящей.

Курт пишет:

"Анаксимандр первым показал гомеровскую картину мира, мысленно представив ее как шар и, таким образом, как замкнутое геометрическое пространство, в центре которого свободно парит цилиндр, над которым куполом изгибается небо, а внизу располагается Тартар".

"Гекатей продолжил то, что начал Анаксимандр... /.../ Он создал карту, на которую нанес последовательное изображение земной поверхности".

Хюбнер явно отождествляет себя с Гекатеем, приписывая ему свою культурную миссию. Он пишет далее:

"В действительности речь идет о немедленном "спасении" мифа для Логоса...".

Под "логосом" он, конечно же, понимает логический ум, "рацио"....

И под "спасением" отыскание в древних текстах какой-нибудь линейной логики. Ему всё становится понятным, когда удается вставить ученое словечко. Как, например, в следующем заключении:

"... представление о пространстве было, прежде всего, паратактичным".

В качестве основания для этого вывода Хюбнер берет периплы. Хотя периплы обязаны своим существованием способу прибрежной навигации, а не представлению о пространстве как о бусах, где "одна часть пространства просто присоединялась к другой". Так, наверное, выглядит "пространство" кузнечика, перемещающегося скачками.

Такой, вот, "логос"....

И здесь хочется напомнить Курту, что в древних Афинах, "логосом" назывался финансовый отчет, который давали магистраты в конце срока своей магистратуры.

В следующем разделе Хюбнер подводит итог своей аналитики....

5. Топологическое и метрическое различие между мифическим и научным пониманием пространства

Предваряя его выводы, мы можем заметить, что корень описываемых Куртом различий не в «понимании пространства», – что вообще является бессмыслицей в отношении метрического пространства, – а в различии институтов науки и религии, которой принадлежит Миф.

Наука принадлежит производственной, орудийной деятельности человека, творящего для себя искусственные ниши обитания. Религия принадлежит не миру "делания", но – миру личного и публичного общения, или обществу в собственном смысле слова.

Здесь понимание как раз уместно, но относится оно не к пространству, а к тем сообщениям, которые несут локальные знаки, наподобие Омфала или Стелы Гермеса.

Таким образом, метрическое пространство науки организовано для созидающей технической деятельности людей, а личное, публичное и ритуальное пространство организовано как средство общения; как знаковая коммуникативная среда, объединяющая и опосредующая самим своим существованием.

После этого предисловия мы можем перейти к определениям Хюбнера.

Он пишет:

"Сказанное в IV главе о научном определении пространства можно суммировать и уточнить следующим образом: во-первых, пространство – это всеобщая среда, в которой находятся предметы...".

В этом пункте невольно вспоминается, что в древней Элладе обычные люди, или обыватели, именовались "идиотами".

Вот такой идиотический взгляд на метрическое пространство, Хюбнер предлагает нам в качестве "научного".

Тем не менее, продолжим:

"Во-вторых, эта среда воспринимается как непрерывная, гомогенная и изотропная множественность точек".

Каждому студенту должно быть ясно, что безразмерные геометрические объекты, точки, не могут составить среду: они могут образовать только математическое множество. Соответственно, точка не может обладать атрибутом "множественности", поскольку она принципиально одна. Вообще непонятно, что такое "множественность". Такой объект науке неизвестен, и словосочетание "гомогенная изотропная множественность" является оксюмороном. Гомогенной и изотропной может быть только среда: вода в водоёме, например.

Курт пишет:

"Она гомогенна, потому что точки неотличимы друг от друга...".

То есть, его "множественность точек" лучше всего может быть смоделирована взвесью какого-нибудь вещества в жидкости. Например, молоком, представляющим собой однородную изотропную взвесь органических и минеральных частиц в воде.

Дополнительно можно отметить, что среда не "воспринимается", среда ощущается.

В завершение мы с изумлением узнаем, что...

"...Эта множественность точек называется совокупностью пространства или мировым пространством".

Особенно здесь впечатляет "совокупность пространства". Неплохо бы еще узнать, какой науке принадлежит это определение (?)

Всё дальнейшее сопоставление этого «мирового пространства» с придуманным Хюбнером «мифическим пространством» представляет собой произвольные логические конструкции4 а говоря по-простому, УМНИЧАНЬЕ.

Читатель, желающий познакомиться с причудливым менталитетом Хюбнера, может сделать это самостоятельно. Мы, со своей стороны, оцениваем Курта как человека малограмотного. О таких на Руси говорили: "Слышал звон, да не знает, где он!".

Последний раздел данной главы...

"6. Гипотаксис и синтез в теменосе"

Хюбнер начинает фразой:

"В главе I на примере поэзии Гёльдерлина было показано, что мифическая местность организована паратактично, гипотаксично и синтетично";

чем еще раз демонстрирует свою систему ценностей. Примитивная организационная логика, заключенная в терминах "паратаксис, гипотаксис и синтез" представляется ему столь значительной, что он питает себя иллюзией умножения знания через приложение этой логики к религиозному культу.

Подлинная ценность предложенной аналитики легко обнаруживается в следующем мысленном эксперименте:

Предположим, я верующий, посетил храм, совершил молитву, а на выходе меня встречает Курт Хюбнер и старается втолковать мне, что внутренность храма организована паратаксично, гипотаксично и синтетично.

Эта его попытка не создает никакой почвы для общения. Мне это просто претит. И, значит, данная логика совершенно чужда той гуманистической реальности, которую Хюбнер пытается с её помощью познавать.

И эта реальность не только специфически культовая, но – вообще человеческая. Она совершенно не включает в себя общность и общения как главный способ существования людей. Это хорошо видно на примере понятия "космос".

У эллинов космос – это социум: мир, свет, община и общественный порядок.... А у Хюбнера...?

Читаем:

""Космос" ведь тоже существует не как целостность; он, как мы видели, лишь способ выражения существующего между теменосами порядка...".

И порядок этот паратаксичный, поскольку...

"...мы не увидим их расположенными сколько-нибудь гипотаксично или синтетично по отношению друг к другу".

То есть, космос у Хюбнера это совокупность выделенных местностей. И только через эти участки земли Курт неизбежно выходит на космос как на общественный порядок и, следовательно, на общество, или мир.