Текст книги "Благая Весть Курта Хюбнера (СИ)"

Автор книги: Андрей Незванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Строго говоря, "Закон Божий" – это школьная дисциплина. И, хотя священники опирают на Миф религиозную этику, невозможно на этом основании утверждать, будто "Миф имеет своим предметом всеобщие правила поведения". То есть, исполняет роль Конституции для Эллинского Полиса.

Разумеется, мы свободны именно в этом аспекте видеть общественное значение Мифа, но говорить, будто сами эллины так понимали Миф, мы не можем.

Но, предположим, Миф играет в эллинском обществе ту же роль, что Конституция в нашем обществе.

Разница в том, что, по мнению Хюбнера, "конституцию" современного общества придумывают люди, и изменяют её с течением исторического времени, а ...

"... восходящие к мифу правила поведения понимаются не как идеальные изобретения и творения людей, а как действия нуминозных субстанций, которые вносят в сообщество порядок".

Но, поскольку древние греки ничего не знали о "нуминозных субстанциях" (как и мы, до Рудольфа Отто), но знали своих Богов, то нужно как-то объяснить, почему "действия нуминозных субстанций" представлялись древним грекам Богами.

И для этого придумывается следующая квази-теория:

"Поскольку эти субстанции являются сущностями, способными к материализации (к примеру, в качестве бога, принимающего телесную форму), то они, как уже многократно показывалось, суть одновременно идеальны и материальны, индивидуальны и всеобщи, а их собственные имена выполняют функцию общих понятий".

Что может привлекать в такой теории? И кого?

Есть, конечно, персонажи, которые находят утешение в том, чтобы процесс колонизации называть "цивилизационным транзитом". Очень научно и прогрессивно...!

Что же до помянутой теории, то мы видим в ней лишь попытку компенсации Хюбнером низкой самооценки при сравнении себя с людьми верующими, которые бросают вызов "ученой тусовке" самим своим существованием.

И больше нам нечего сказать по поводу «различий научного и мифического понимания сообщества и истории». Поэтому переходим к следующему и последнему разделу Главы V...

4. Нуминозные сущности как априори мира мифического опыта

Предположить написанное в этом заголовке – очень смелый шаг; если не сказать безрассудный....

Ведь Кантово "априори" принадлежит теории познания, и есть развитие объект-субъектной логики Картезия. Именно, анализ субъекта познания и выделение в нём форм, которые нельзя скорректировать: которые сущностны для субъекта. Таковы, например, пространственные формы человеческого восприятия.

Говорят, растения тоже познают окружающую среду. И, поскольку растения суть существа иные, в сравнении с нами, – в частности, они не ходят по земле, но прикреплены корнем к определенному месту, – постольку ботанические априори отличаются от априори гуманистических.

Если теперь принять, что "априори" опыта древних греков не такое, как наше, значит признать их людьми другого вида, отличными от нас. Чем не прекрасный "научный" базис для расистской идеологии?

Здесь возникает закономерный вопрос: или Хюбнер – полный дурак; или в нем подспудно сидит англо-саксонский расизм?

Оставляя возможность ответить на этот вопрос нашим читателям, сосредоточимся пока что на том, «нуминозные сущности способные к материализации в качестве бога, принимающего телесную форму», суть, оказывается, априорные формы их, эллинов, знания.

Курт пишет:

"Греки мифической эпохи исходили из них, скорее, как из априори данного им знания о мире".

Здесь приходится отметить, что из "априори" не исходят. Кантовское априори есть сущностное свойство субъекта познания, ЗАРАНЕЕ присутствующее во всяком знании, – потому и зовётся "apriori", то есть "предшествующее".

Очевидно, Хюбнер путает "априори" с аксиомами геометрических теорем.

То есть, вместо "априори" предлагает их логический образ.

В связи с этим важно заметить, что "идея знания априори связана с представлением о внутреннем источнике активности мышления". И причисление "нуминозных сущностей" (= богов) к априорным формам знания, означает полное отрицание за ними какой-либо "объективной реальности" в плане объект-субъектной онтологии, в силу их принадлежности "внутренности субъекта", – наподобие скелета, строение которого предопределяет способ движения особи.

Определение нуминозных сущностей как априори означает, что априорными формами мышления эллинов были ГАЛЛЮЦИНАЦИИ, или сны наяву, и они, разумеется (!), не могли отличить их от реальности. Ведь, сны эти были формами их мышления, так что имена богов служили общими понятиями этого мышления.

Хотя в это трудно поверить. Узнавание богов как присутствующих в определенных ситуациях и, соответственно, называние их по имени не является мышлением в понятиях.

Если имена богов и участвовали в мышлении, то, скорее, следует вести речь о мышлении ОБРАЗНОМ, а не о мышлении в понятиях.

Конечно, образное мышление предполагает рефлексию указанных "априорных форм".

По мысли Хюбнера, такая рефлексия стала составляющей исторической эволюции ментальности эллинов.

И рефлексия эта посредством общения стала публичной и породила литературу, в которой проговаривалась общеэллинская идеология, ставшая основой публичного сознания Эллады.

Хюбнер ссылается здесь на Геродота и Платона:

"Геродот высказывался в том духе, что "Гесиод и Гомер установили для греков генеалогическое древо богов, дали богам прозвища, поделили между ними достоинства и способности и прояснили их образы".

"А Платон замечает, что в Гомере видели того, кому Греция обязана установлением божественного руководства жизнью".

Такова теория Курта Хюбнера....

Она, конечно же, вызывает обоснованные сомнения.

Невозможно отрицать публичную рефлексию культового религиозного быта, но утверждать, что это есть рефлексия априорных форм знания, подобная той рефлексии, что проделал Иммануил Кант.... Это едва ли возможно.

Заканчивает эту главу Хюбнер следующей шедевральной сентенцией В. Буркерта, называющего миф «комплексом повествований, в котором очевидные людям схемы... составляются в многослойную систему знаков, которая по-разному применяется для просветления реальности».

Возникает невольное подозрение, что Буркерт при этом держал в уме "всесильное учение Маркса", рассеивавшее мрак капитализма в глазах пролетария индустриальной эры.

Особенно впечатляет эта нисходящая последовательность: от повествований к схемам, и от схем к знакам. Так, наверное, работают кодировщики.

Как бы то ни было, мы переходим к...

ГЛАВА VI

Регулярность событий как "????" в греческом мифе

Введение

Сравнение научного мышления с мышлением «мифическим» привело Курта Хюбнера к следующему вопросу:

"...что с точки зрения мифа соответствует научному представлению о законах природы, с одной стороны, истории и общества – с другой. Ответ таков: понятие архе (начала)".

Предваряя последующее изложение, обратимся и мы вначале к концепции Архэ.

Будучи христианами, обращаемся к Евангелию от Иоанна. Оно начинается словами: "Эн Архэ эн о Логос".

То есть, Архэ есть Начало мира. И "мир" этот – не природа, не вселенная с её "черными дырами", но – мир людей, или свет.

И "свет" этот освещается Светом Слова, или Логоса. И в Свете этом, или в Божьем Слове – жизнь человеков.:

"1 В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог".

"2 Оно было в начале у Бога".

"3 Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть".

"4 В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков".

"5 И свет во тьме светит, и тьма не объяла его".

Итак, Архэ в нашем понимании это жизненное Начало человека, неотделимое от Бытия Божьего, и, значит, начало рода человеческого, общества и истории.

Таков христианский Миф, и в этом смысле он ничем не отличается от эллинского Мифа, – и более того, имеет в нем свои корни. Начало или Архэ эллинского мифа также пребывает в боге, и нигде более.

Но, посмотрим, что говорит об Архэ наш автор.

Он пишет:

"Архе – это история происхождения. Когда-то некое нуминозное существо впервые совершило определенное действие, и с тех пор это событие идентично повторяется. В первую очередь это относится к явлениям природы".

Таким образом, у Курта "архэ" есть общее понятие, обозначающее любую историю любого происхождения. Например, история происхождения видов Ч. Дарвина – это архэ.

Причем понятие это извлечено Хюбнером, якобы из мифов, в которых "некое нуминозное существо впервые совершило определенное действие, и с тех пор это событие идентично повторяется".

Интересно, что греческие философы. Знающие о мифах не понаслышке, почему-то не вывели из мифов такого понятия, но рассматривали архэ как метафизическое первовещество, или субстанцию, – не "нуминозную", кстати сказать.

Попутно нужно заметить, что повторяющееся событие не образует истории, так что использованное Куртом слово "история" в данном контексте должно пониматься просто как РАССКАЗ (о происхождении).

И ниже Курт подтверждает наше толкование. Он пишет:

"...эти характеры – характеры божеств, и они возникают из историй, которые о богах рассказываются и которые их же и определяют".

«1. Архе в сфере природы, души, общества и истории»

Приводя примеры таких рассказов, Курт пишет:

"Это, например, всё то же рождение моря из Земли-Геи, которая выпускает источники из почвы и ведет их к морю; та же Ночь, рождающая Утро и День; тот же Гелиос, совершающий свой путь по небу и Океану; приносящий весну выход Персефоны из Аида и ее возвращение в Аид, приносящее зиму".

"Здесь присутствует идентично себя повторяющее мифическое первособытие".

Итак, мы имеем повторяющиеся деяния богов, несущие жизнь Природе.

Или, говоря философским языком, Деяния Богов – это суть наблюдаемых природных процессов.

При переходе к человеку Архэ выступает чуть-чуть иначе – как Сыновство Богу. Точно так, как евангельское первоначало "Логос" во Христе Иисусе выступает как Сыновство Иегове.

Курт пишет:

"В воинственном человеке живет Apec; в воспылавшем любовью – живет Афродита; в практично мыслящем – Афина; в царственном – Зевс; в человеке, играющем на лире, живет Аполлон. Характер человека отмечен богом и, соответственно этому, один – дитя Ареса, другой – дитя Афродиты, третий – Зевса и т. д.

В сыновство человека богу Хюбнер, конечно же, не верит, и потому тут же сводит «сыновство» к интерпретации характера человека.

Это позволяет ему удержаться в собственных логемах "мифического мышления древних греков". А именно, за словами "характер человека отмечен богом" прячется забрасывание или вдувание в имярека божественной (= нуминозной) субстанции.

В сыновство человека богу Хюбнер, конечно же, не верит, и потому тут же сводит "сыновство" к интерпретации характера человека.

Это позволяет ему удержаться в собственных логемах "мифического мышления древних греков". А именно, за словами "характер человека отмечен богом" прячется забрасывание или вдувание в имярека божественной (= нуминозной) субстанции.

Почему эта отметина "лучше" для Хюбнера, чем сыновство?

Да потому, что сыновство – это личные отношения любви, прежде всего, между отцом и сыном как ЛИЦАМИ.

В дискурсе Хюбнера нет лиц и личных отношений: там есть только вещества, физические процессы и действия, к которым применима инженерная логика. Поэтому он и может работать только с субстанцией и операциями с ней.

В свете такой субстанциальной интерпретации «архэ» появляется, например, уникальная возможность сведения «повторяющихся мифических событий» к повторению участков ДНК, или к так называемым «тандемным повторам» в геноме человека. Разве это не соблазнительно?!

На повторении Хюбнер и делает акцент в этой главе, на что указывает её заголовок, заостряющий внимание как раз на "регулярности событий в греческом мифе". В заглавии, с помощью знака "???", Курт как бы задает читателю вопрос: а что скрывается за этой регулярностью?

Нетрудно понять, сколь важна ставка на цикличность процессов в свете метафизики. Поскольку только в случае повторяемости и регулярности явлений можно говорить о предсказуемости и, следовательно, о каких-то законах природы.

Всё как будто хорошо, пока мы говорим о природных процессах, об индивидууме.... Однако, положение меняется при переходе к обществу. Даже к такой его уродливой модели, какую использует здесь Хюбнер. Именно, к совокупности индивидуумов, движущихся по заданным правилам.

Курт пишет:

"Так же, в конечном счете, обстоит дело и с правилами в сообществе и истории...".

Нет, не так! Одно дело повторяющееся событие, вроде восхода солнца, и совсем другое дело устойчивость законов полиса.

И что значат слова "в конечном счете"? В каком счете? В результате редукции, или сведения к вещественным процессам?

Хюбнер предлагает следующую модель:

" Некий бог создает правила поведения для рода, фратрии и полиса; когда-то он впервые их "показал", с тех пор они повторяются постоянно и одинаково".

Это он о людях или о запрограммированных роботах?

Или он полагает, что главным принципом общественного быта является подражание образцу?

Впрочем, даже подражание слишком гуманистично для Курта. Он выбирает однажды вложенную в устройство программу, которую древние греки с их врожденным априоризмом (читай: идиотизмом) называют "богом":

"Как мы уже видели, бог сам присутствует в этом повторении, руководит и направляет человека, который предварительно обращается к нему с молитвой".

То есть, для доступа к программе нужно ввести пароль – молитву.

Браво!

С мышлением древних греков мы не очень разобрались, зато мышление современного ученого европейца Хюбнер прекрасно нам продемонстрировал на своем примере.

Больше того, мы можем указать "архэ" его "нуминозной логики": это "Ворон" Эдгара По. Ноги рациональной психомистики растут именно оттуда. В этом легко убедиться, прочитав знаменитое стихотворение. В нём стирается грань между сном и явью, – о чем мы читали в предыдущей главе как о "мифическом единстве сна и реальности". Ворон легко идентифицируется как "нуминозная сущности", которая являет собой ЗНАК (НУМЕН), и выступает в облике то мужчины, то женщины....

Можно возразить, сказав, что это просто поэзия. Но не случайно, Хюбнер обращается именно к поэзии, и утверждает, что в поэзии "мы", западные европейцы, якобы сохранили "мифическое мышление".

И он прав в своих интуициях. За поэзией стоит тип личности, – не всюду один и тот же.... И какой-то "культурный код", как теперь говорят.

Эдгара Алана По считают "американским Пушкиным". Но какая разительная разница между ним и нашим Александром Сергеичем!

Поэтому, оставив за скобками поэзию, неплохо бы выяснить, что это за "мифическое мышление", сущее наряду с "научным"(?). Для того мы и читаем внимательно книгу Курта Хюбнера "Истина Мифа".

Ясно, что это "мифическое мышление" не имеет отношения к древним эллинам, и есть принадлежность человека Нового Времени, к каковым принадлежат, как Эдгар По, так и Гёльдерлин, поэзию которого Курт положил в основание своих размышлений о "мифе".

Возвращаясь к тексту Главы VI, мы находим расширение понятия первособытия «архэ» до акта научения людей богами:

"Афина изобрела искусство ткачества, – пишет Гронбех, – а Пандора вместе с сестрами первой изготовила для людей одежду из шерсти; это легко увидеть – сестры находятся высоко в крепости и ткут образцовые одеяния для священников. Афина научила людей взнуздывать лошадей и запрягать их в колесницы...".

Научила ОДНАЖДЫ...! То есть, здесь уже нет повторения первособытия, невзирая на возможное присутствие Афины во всех последующих актах научения людей ремеслу или искусству. Люди научают друг друга, передавая умение в поколениях.

Больше того, НАУЧЕНИЕ предполагает общение, выходящее за рамки "нуминозного". Это уже не просто божественный кивок, вселяющий трепет, но регулярное общение в порядке религии – смотри, в этом смысле, изготовление одеяний для священников.

Так что в этом "Архэ" логика Хюбнера оказывается взломанной. Дело научения невозможно свести к переливанию божественной субстанции из сосуда в сосуд.

В противном случае речь шла бы не о научении, предполагающем длящееся личное общение, а о мгновенном индивидуальном озарении, отнесенном к божественному кивку (нумену).

Следующий пример «Начала», или «Архэ», приводимый Хюбнером, связан с началом полиса Афины как города богини Афины: города, которому Афина будет покровительствовать, и в котором культ Афины будет главным культом.

Курт пишет:

"То, что подразумевалось под "архе", мы и сегодня можем еще наглядно лицезреть на западном фронтоне храма Парфенона в афинском Акрополе. На нем представлена борьба Афины и Посейдона за господство в Афинах. Посейдон, дабы продемонстрировать свои притязания на город, дал источник воды, а Афина посадила оливковое дерево и "показала" людям, как добывать масло. Этим, более значительным, действием она победила конкурента".

О чем говорит нам это Начало? О том, что боги нуждаются в людях, в их почитании; что они образуют общество, подобное человеческому, и конкурируют друг с другом в борьбе за внимание людей.

То есть, боги не могут жить без связи с людьми, и эта связь – ЛИЧНОЕ ОБЩЕНИЕ; в котором только и есть место почитанию, чести, приношениям, дарам, и т.п.

Эта важнейшее сообщение, несомое композициями Парфенона, не вмещается, однако, в дискурс Хюбнера. Ему гораздо ближе "архэ" как программа, заложенная в устройство. Поэтому, возможно бессознательно, в качестве "архэ" он выделяет ЧИСЛО!

Курт пишет далее:

"Другим повторяющимся архетипом являются пятьдесят гребцов на тех кораблях, что привела Афина. С ним же связано деление войск и хоров на группы по пятьдесят человек. Стада и жертвенных животных также объединяли по пятьдесят голов...".

И даже такое исключительно общественное событие, как...

"...Кража Гермесом пятидесяти принадлежавших Аполлону коров также указывает на архетипическую природу числа пятьдесят".

То есть, не КРАЖА как социально значимое и возможное только в обществе, где есть понятие собственности, Событие образует Начало, а ЧИСЛО!

Кроме того, Гермес украл не сандалии, а КОРОВ! Это тоже многоговорящая подробность, указывающая на тип хозяйства, на ценность коров в обществе....

Но Курта это не интересует: не важен факт кражи, не важно, что украл, важно – СКОЛЬКО?

То есть, количественный аспект любого процесса как дверь в технологию – вот, что занимает Курта.

Игнорирование общественности и персональности бытия человека предопределяет ущербность выводов, которые делает Курт изо всех приведенных им примеров "Архэ":

"Вся общественная жизнь, поскольку она была определена правилами, нормами, стереотипными действиями и т. п., понималась так же, как и закономерные явления природы..."

Из сказанного очевидно, что "правила" и "нормы" здесь понимаются не в этическом или юридическом ключе, а в физическом или технологическом.

Это подчеркивается и следующей фразой:

"...а психическое поведение человека понималось как повторение нуминозного прототипа".

Этот уродливый оксюморон – "психическое поведение" – откровенно служит бегству от ПОВЕДЕНИЯ как категории общественной, этической, неотделимой от воли и свободы воли.

То есть, "повторение нуминозного прототипа" у Хюбнера не есть свободный акт подражания значимому лицу, опирающийся на авторитет этого лица и его почитание, но – повторяющееся обнаружение нуминозного вложения в человека, подобного геному.

Неготовность Курта Хюбнера к вхождению в эллинскую культуру особо подчеркивается его пониманием молитвы.

Он пишет:

"Начальные формулы молитв, которые часто начинаются словами "как в давние времена", "однажды давным-давно", "да будет, как прежде", характерны для подобного типа мышления".

Здесь, не мешает, наверное, вспомнить, что молитва – это акт общения с богом: именно, принесение богу жертвы; обязательно сопровождающееся личным обращением к нему.

Поэтому молитвы не могут начинаться словами, приводимыми здесь Хюбнером. Сознательно или нет, но он лукавит, подменяя молитвы заклинаниями.

Последние принадлежат несколько другому типу отношений – обмену дарами; напоминанию о ранее заключенном договоре; взятке; и другим попыткам повлиять на волю партнера отношений.

Все это указывает на принципиально общественный характер религии и включенность богов в социум. Так что главное здесь – вовсе не повторение и не цикличность (= регулярность), как пытается изобразить дело Хюбнер, а – взаимоуважение, взаимообмен, соблюдение договора, верность клятве, традиции, родственная близость, дружба, и т.д. То есть, персональные отношения, базирующиеся на субъектно-ролевых взаимодействиях внутри полиса, почетными гражданами которого являются боги. Предания о Начале, или Архэ (= Мифы) хранят память о Событиях, в результате которых боги стали гражданами полиса, и, в известном смысле, играют роль договоров с богами.

Напоминания об этих однажды заключенных договорах в словах: "как в давние времена", "однажды давным-давно", "да будет, как прежде", адресованы богам как стороне договорных отношений; и уж конечно не являются "формулами мышления", как полагает Хюбнер. Скорее, это общепринятые формулы вежливости.

Общее ознакомление со словом «архэ» в эллинской культуре Хюбнер заканчивает следующей банальной сентенцией Мирчо Элиаде:

"...мифы образуют парадигмы всех значимых человеческих действий".

Ценность приобретений от этого высказывания для читателя примерно такая же, как от слов: "Земля вертится...".

Если бы наши горе-ученые могли раскрыть слово "значимых", которое они употребляют походя.... А ведь в нём вся загвоздка!

И мы переходим к пункту...

2. Архе как последовательность событий мифических субстанций

Вообще, одного этого заголовка достаточно, чтобы захлопнуть книгу, и не тратить на неё более свое время.

Во-первых, Архэ, или Начало, не может быть последовательностью, – корень слова "последовательность": "после"; то есть, после начала.

Во-вторых, не может быть мифических субстанций, поскольку о субстанциях нет, и не может быть исторических преданий.

В-третьих, слово "субстанция" несовместимо со словом "событие". Можно представить себе событие Французской Революции, или Троянской войны, но невозможно представить себе событие субстанции!

Впрочем, вместо обещанной последовательности в первых строках на роль "архэ" Курт приглашает платоновскую идею. На том основании, что в "поздней греческой философии" якобы "повсюду можно найти следы мифического мышления".

В переводе на нормальный язык речь должна, наверное, идти об отголосках мифов, но не о "мифическом мышлении", которого не существует в принципе.

Но, предположим.... Всё равно идея крайне далека от субстанции. Приравнять идею к субстанции – всё равно, что отождествить скульптуры Фидия с мрамором, из которого они изваяны.

Пример Фидия как нельзя лучше подходит для уяснения содержания платоновского термина. Буквально, "идея" – это "видимое". В платоническом представлении ИДЕЯ есть воплощаемый образ, который Фидий ВИДИТ духовными очами в своем стремлении к Прекрасному. Он его видит, и потому это есть идея, или видимое.

Быть Архэ, или Началом, Идея в принципе не может. Акт узрения Фидием Прекрасного может быть начальным событием, или архэ. Но идея, или видимое им, не рассматривается как начало.

Разумеется, нашего героя Курта Хюбнера такие пустяки вовсе не затрудняют. Нужно лишь подменить отношение Образа и Воплощения отношением Целого и Части. Оказывается, «Лаокоон» Фидия – это не воплощение зримого Фидием ментального образа в мраморе, а – часть мрамора. Или, на худой конец, часть Фидия, – но не как лица, а как делимого Нечто.

Курт пишет:

"Согласно платоническим представлениям, дерево лишь потому дерево, что оно является частью идеи дерева. Идея дерева присутствует равным образом в каждом дереве, в нем заключена своего рода древесность".

Конечно, знатоки искусства способны увидеть во всех произведениях Фидия некую присущую только им "фидиевость", в плане стиля; но, едва ли эту "фидиевость" мы сочтем субстанцией.

Ясно, что это лишь фигура речи, – когда происходит отображение оценки произведения искусства на логику качеств, в плане различения стилей.

Можно, конечно, заявить, что, раз "идея" – это нечто "видимое умными очами"; то субстанция – это тоже идея, поскольку Курт "видит" её своим умом.

Однако, "видит" здесь не зря заключено в кавычки. Субстанция не имеет образа, и поэтому её нельзя видеть. Можно видеть дерево, но нельзя видеть "древесность". О древесности можно только судить. То есть, "субстанция" есть логема, принадлежащая рассуждениям. И если даже мы соединим с древесностью какой-нибудь образ, он не будет ПРЕКРАСНЫМ. А Идея непременно ПРЕКРАСНА, – иначе это не идея.

Впрочем, слово это настолько затаскано в современном обиходе, что под него можно подставить всё, что угодно. Хюбнер так и делает, – Платон не виноват. Фактически, Курт оперирует своей "идеей" – логическим конструктом, обнаруживающим явные признаки шизофрении.

Курт пишет:

"Множество, разнообразие и несовершенство отдельных деревьев происходит от того, что неразрушимая вечная божественная идея дерева пронизывает их ткань в качестве субстанции, из которой создано смертное".

И тут же, следом...:

"...идея является материальным и единственным существом (которое при определенных условиях может быть увидено), и таким образом она обладает универсальностью именно потому, что идентична во всем, что является ее частью".

Тесто идентично в любом отделенном от него куске, но это не значит, что оно обладает "универсальностью".

Дальше лучше.... Он пишет:

"Вообразим себе идею какого-либо предмета природы, например, дерева ...".

Вообразить идею невозможно! Можно вообразить дерево, но не идею дерева.

Так же нелепо выглядит предложение заменить в воображении идею предмета последовательностью событий...:

"Вообразим себе идею какого-либо предмета /.../, замененной идеей или типом определенной последовательности событий...".

Как видите, Идея это уже ТИП, или обобщающая абстракция.

Если так, то, причем тут Платон?!

В целом, это бессвязный бред, несущий уму Хюбнера иллюзию логичности.

При этом, мы уже совершенно забыли об "Архэ", ради которого и городился весь этот огород.

Потерпев неудачу с платоновской Идеей, – которая, будучи вечной, не может быть Началом сама по себе, – Курт возвращается к богам. Ради этого возвращения он и затеял замену идеи последовательностью событий. Не случайно в качестве "предмета природы" он выбрал Дерево, – для того, чтобы в качестве "последовательности событий" предложить смену времен года:

"Вообразим себе идею дерева, замененной типом определенной последовательности событий, например следование друг за другом времен года...".

Почему-то не регулярные лесные пожары....

Но даже времена года тут нужны только ради одного времени – Весны. Именно ежегодное повторение весны интересует Хюбнера, а вовсе не смена времен года:

"... Представим себе, что каждая весна отличается от другой все новыми растениями, животными, источниками и т.п., которые возникают благодаря ей. Это событие того же типа – воплощение божественного существа, в данном случае – Персефоны, которая проникает в такого рода смертные создания, и мы понимаем, что имеется в виду под воздействием божественного начала в природе".

То есть, под "воздействием божественного начала в природе" мы должны понимать воплощение богини, Персефоны?

Спасибо за проповедь!

И, как видите, "начало", здесь, уже не Начало, или Архэ, а некая причинная составляющая многосложной общей Причины: "начало божественное" в числе прочих "начал": таких, например, как увядание, нашествие жука-короеда или заготовка леса для строительства кораблей.

Таким способом Хюбнер как бы становится на позицию эллина, смотрящего на мир сквозь призму Мифа.

Он пишет:

"С точки зрения мифа это всегда та же самая весна, которая возвращается каждый год и празднично приветствуется, даже если каждый раз цветут другие цветы".

Враньё! Нет мифов о весне. Нет такой богини. Есть миф о Персефоне, выходящей из подземного царства. Да, это та же самая Персефона, но её освобождение из Аида каждый раз новое: оно может и не состояться. Его ждут, о нём молят.... И потому Весна всякий год новая. Это радость всех живых существ, встречающих Персефону.

Никуда весна не уходит, и ни откуда не возвращается, вопреки мнению Хюбнера.... Нет у неё ног, чтобы ходить!

И, несмотря на все усилия, "Архе как последовательность событий" алогично. Если вы берете какую-то последовательность событий, и рассматриваете её в качестве Начала, то это ОДНО СОБЫТИЕ.

Если же вы настаиваете на последовательности событий, тогда встает вопрос о начале этой последовательности.

Мы уже прочли выше, что идея в роли архэ может быть заменена «ТИПОМ определенной последовательности событий». Дальнейшее чтение показывает, что слово «тип» употреблено здесь не случайно, но – отсылает к АРХЕТИПАМ Карла Юнга.

Исследователь мифов Юнг позаимствовал у эллинов "Архэ" и придумал на его основе свое психоаналитическое "архе", придав ему черты кантовского "априори", чтобы вписать в модерновый квазинаучный дискурс. Это психоаналитическое "начало" Карл Густав Юнг и назвал "архетипом".

Курт избегает использования слова "архетип", но, фактически, говорит о них, как о первообразах, или "прообразах".

Вот, послушайте:

"Психическое архе, является прообразом, самой древней силой, которая может овладеть человеком".

И здесь, при переходе от природных событий к протоколу наблюдения над человеческим индивидуумом, "тип последовательности событий" превращается в тип поведения:

"В связи с душой становится ясно, что участие в какой-либо повторяющейся последовательности событий понимается как проникновение некоей вечной субстанции в смертное; субстанция эта содержится в индивидууме в виде типичных черт поведения".

Вот вам и переход к "архетипу" как априори поведения, которое заранее уже содержится в душе человека.

Но, архетип, конечно, не субстанция: скорее, это некий психический "скелет" индивидуума. Но, поскольку Курт слово "архетип" не употреблял, а лишь намекал на него, ничто не мешает ему притянуть сюда за уши Пневму, или Дух, в качестве архетипической субстанции:

"Греческое слово для обозначения субстанционального вторжения, благодаря которому человек становится частью божества, – пневма (pneuma). Если дух муз исполняет Гесиода, то он говорит, что они "вдохнули в него божественный голос". /.../ У Еврипида в одноименной трагедии Ипполит говорит: "О божественно пахнущая пневма! Даже в горе слышу я твое присутствие и чувствую себя легче. Ты здесь, богиня Артемида?"".

Итак, вместо Мифа нам опять подсовывают поэзию. Таков "научный" метод Курта Хюбнера.

В целом, мы прочли уже достаточно для того, чтобы посметь высказать суждение: главный метод Курта – эклектика. Пользуясь им, Курт сочиняет вульгарную метафизику и вкладывает её в головы прежде жившим эллинам под названием "мифического мышления".