Текст книги "Благая Весть Курта Хюбнера (СИ)"

Автор книги: Андрей Незванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Хуже того, у него "семья" – это идея, включающая в себя соотношение внутреннего и внешнего.

Он пишет:

"Идея семейства вообще имеет особое значение для мифической связи внутреннего с внешним. Семейство не воспринимается здесь ни чисто материально (биологически), ни чисто идеально (если иметь в виду обладание характерными чертами души). Напротив того, семейство – это постоянная мифическая субстанция, которая однажды перелилась от божественного существа (бога или героя) в человека и теперь передается из поколения в поколение./.../ Мифическая первосубстанция семейства присутствует у священного домашнего огня, поэтому возвращающийся домой победитель кладет туда свой венец, чтобы число Olbos и Kydos предков увеличилось на Olbos и Kydos побежденного".

Вот, оказывается, где находится амфора, – у очага!

А то, что очаг есть место в доме, где собирается вся семья, и потому очаг, как и сам дом, может служить символом семьи как единицы, – Хюбнеру как будто неизвестно. Во что мы не можем поверить....

Конечно, известно! Так почему же...?!

Да потому, что он полностью захвачен соблазнившей его гипотезой "мифического эфира".

И, тем не менее, говоря о Роде и Семье, невозможно обойтись без общности, общения и коммуникативных отношений. Это тем более невозможно в отношении древних эллинов, у которых – по свидетельству самого Хюбнера – человек «как единичное, как индивид и Я, ничего собой не представляет – это человек без рода, без закона, без очага».

"Не иметь рода значит/.../ вообще не иметь собственного лица".

Таким образом, лицо – это общественное достояние, сущее в связях и отношениях, а не индивидуальное. Индивидуум не имеет лица сам по себе, но – только в публичных общениях и отношениях.

"Наконец, без очага нет и рода, ибо род живет в доме и собственности, как и в принадлежащих к нему людях".

Отсюда, говоря о легендарном Роде, восходящем к герою Аяксу, Курт пишет:

"Их объединяет между собой многообразная мифическая связь, общая нуминозная субстанция, одновременно идеальная и материальная, которая может быть обоснована биологически, или через общую собственность, или через обмен предметами, в которых и живет сущность данных людей".

Как видите, из общественных отношений здесь присутствуют только "собственность" и "обмен предметами": совместно они образуют РЫНОК. Или то, без чего буржуазный либерал Хюбнер обойтись уж точно не может.

И подытоживает:

"В этом совместном бытии человек мифической эпохи находит корни своей жизни".

Хотелось бы спросить: а человек нашей эпохи находит корни в чем-то другом?

По-моему, мы совершенно не отличаемся здесь от древних греков. Единственное, в чем Хюбнер прав, так это в констатации отсутствия у эллинов психологического знания о себе, и психологического сознания:

"Человеку мифической эпохи абсолютно неизвестна область внутренне идеального в качестве Я".

Соответственно, нет у них и связанного с этим сознанием различения внутреннего мира и внешней среды.

Зато ему прекрасно известно его положение в обществе, неразрывно связанное с историей его Рода, вплетенной в историю Полиса; его позиция в общении с ближними, и их отношение к нему. Эллин не может иметь "Кидос" "Тиме" или "Олбос" у себя в поясе, подобно стилосу или огниву.

Эти характеристики его лица существуют только в отношении к нему его ближних: товарищей по оружию, сограждан, родственников.

Однако, то же самое справедливо и относительно нас.

Если мы, современные люди, отвлечемся от "психологического знания", – выйдя в свет из контейнера умной саморефлексии, – и посмотрим друг на друга в лицах, то обнаружим себя вооруженными теми же категориями личного публичного существования, что и древние греки. Такими, как честь, совесть, достоинство, счастье, величие, судьба, знатность, одаренность, мужество, любовь, и т.п.

Все перечисленные слова отсылают к феноменам личного и, вместе, публичного быта. Так что здесь, правильнее было бы говорить о невозможности провести четкую грань между личным и публичным существованием, нежели между внутренним и внешним.

Об этой неразличимости личного и публичного, собственно, и говорит Хюбнер, но – языком, неадекватным предмету разговора; как бы шифруя, или кодируя.

И древние греки с их якобы "мифическим мышлением" тут совершенно не причем. Они – такие же, как мы с вами.

На деле Курт сравнивает не эллинов с современными людьми, а – нормального человека с представителем идеологической секты умников, пытающихся жить индивидуально рационально, основываясь на научном знании.

Спасая себя в собственных глазах, Хюбнер отправляет своего нормального современника куда-то в древность, на эволюционно низкую ступень развития Разума, пытаясь объяснить его себе на примере мифических греков.

Не располагая возможностью понимания, – поскольку человека нельзя описать языком физики, – Хюбнер, в итоге, просто клевещет на древних греков, и, в их лице, – на человеческий род в целом.

Он пишет:

"Древний грек есть тот, кто он есть, занимая место во всеобщей мифически-нуминозной субстанции, которая существует во многом, будь то люди, живые существа или "материальные" предметы, поэтому и человек живет во многом, и оно живет в нем. Грек всемерно превращает себя в такой наглядный предмет, в котором внутреннее и внешнее представляют нераздельное единство".

То есть, эллин – это виртуальная частица некоего энергетического поля, которое он представляет себе в виде разлитой повсюду всепроникающей божественной субстанции (не пишем «эфира», потому что у эллинов Эфир имел совершенно определенное значение, не допускающее толкований).

В соответствии с этим представлением древний грек якобы и описывает себя в мифах.

Эта концепция Курта Хюбнера (и иже с ним) является полностью бредовой уже только потому, что Миф – это не рефлексивное умное описание чего бы то ни было; и не система инженирингово мышления. Миф – это, буквально, Предание, формирующее историческое общественное сознание. Без такого сознания не может быть общества. Вне Истории возможно только сборище, толпа, стадо, но не Полис, не Цивилизация.

Поэтому Миф повествует о социально значимых лицах, носящих славные имена.

Важность таких прославленных имён в быту очевидна. Мы ведь тоже не случайно называем своих детей именами Святых.

Вот к этой роли имен в публичном быту Хюбнер теперь и переходит, оглавляя следующий пункт как...

«д) Мифическое значение имени и слова».

Курт пишет:

"В слове содержится сила, которая пронизывает человека как нуминозная субстанция и благодаря которой миф становится современной реальностью...".

То есть, предание о богах и героях, будучи произнесено, становится "современной реальностью"?

Двусмысленное предложение....

Бессмертные боги, герои и первопредки и без того живы (значит, современны) и реальны, в смысле участия в жизни Полиса и его граждан.

Видимо, Хюбнер говорит здесь об особых актах участия богов в случае призвания их жрецом или просто любым гражданином, имяреком.

Эти чрезвычайные призывы, – побуждающие богов и богоравных героев к особому участию в публичной жизни, сверх их повседневного попечительства о благополучии всех эллинов, – должны быть услышаны Олимпийцами. И потому имена богов должны произноситься не "походя", а особым образом, с церемониями, подчеркивающими ПОЧТЕНИЕ к богам.

Курт пишет:

"Бог присутствует в силу произнесения его имени особым ритуальным образом. Поэтому имеет решающее значение, чтобы к богу обращались посредством его правильного и значимого для данного случая имени. (Так, к примеру, священники у римлян (понтифики) с помощью /.../ священных книг, индигитаментов, должны были овладеть искусством всякий раз вызывать нужного бога в подходящей форме)".

По замечанию Кссирера,

"...В молитве, при пении гимна и во всех формах религиозной речи следует тщательно следить за тем, чтобы определенного бога называли соответствующим именем; ибо он только тогда принимает принесенное подношение, когда к нему обращаются правильным образом".

В этом нет ничего "мифического", в смысле волшебного. Любой из нас не станет откликаться на своё неверно произнесенное имя; и не станет подписывать документ, в котором искажена его фамилия.

Такова общая этика цивилизованного общения. Этика, которой нельзя пренебречь в особенности при общении со всеобще-значимыми персонами: с "большими людьми", как говорят. Например, с Президентом или Канцлером.

К таким важным персонам, в первую очередь и безусловно, относятся обитатели снежного Олимпа. И они вписываются в эллинское общество именно как важные персоны. Точно так, как в христианскую монархию вписывается Христос Иисус в звании Царя с эпитетом "Небесного".

Так что, в обращении к богам и героям с какой-либо просьбой, их имена должны быть точны, и слова молитвы должны тщательно подбираться, ИЗ ПОЧТИТЕЛЬНОСТИ, – это ясно!

Но никакого "мифического значения" эти имена и слова при этом не приобретают. Их значения обычны: такие же, как в повседневной речи, – это ведь не какой-то особый "птичий язык"!

Хотя слова вылетают как птицы из клетки и устремляются ввысь на вершину Олимпа!

Но, это уже поэзия....

Поэт Пиндар "сравнивает реальность слова с реальностью вина...".

Именно этот поэтический троп привлекает Курта Хюбнера, напоминая ему о "мифической субстанции" как о "нектаре, дарующем божественное бессмертие".

Для него...

"В слове содержится сила, которая пронизывает человека как нуминозная субстанция...".

Мы уже достаточно высказались по поводу этого "мифического вина", и не станем здесь повторяться.

Скажем только, что для отождествления имени и лица, носящего имя, разлив этого "вина" вовсе не требуется. Достаточно принять во внимание, что не бывает Лица без Имени. Потому что лицо существует в общении с другими лицами – никак иначе. Лицо видит Друг. А в зеркале никакого Лица не видно – там отражается физиономия!

Но, поскольку нашему автору – и иже с ним – общение как гуманитарное бытие вообще не приходит на ум; он тут же заменяет Лицо предметом – "личностью".

И тогда Имя из феномена узнавания лица в личном общении превращается в название предмета, нужное чтобы отличать этот предмет от других, и тем самым указывать на его специфику.

Так Кассирер, цитируемый Хюбнером, пишет:

"В особенности имя собственное связано данным образом... со своеобразием сущности... (Курсив наш). Имя и личность сливаются воедино...".

То есть, наши славные ученые не различают Имя Персоны и "имя" вещи. Для них, что имя личное, что имя собственное – всё едино!

Кроме того, многие люди, имеющие – каждый – неповторимое генетическое своеобразие, носят одинаковые имена. Также персональное имя вовсе не обязательно отсылает к особым чертам личности.

Словом, чушь!

И на этом всё об имени. Переходим к...

е) Мифическое единство сна и реальности

Поясняя эту весьма двусмысленную формулировку, Курт пишет:

"Греки не видели различия в том, является ли им бог во сне или наяву. И то, и другое имело для них равное значение и одинаковую реальность".

Но ведь наяву имярек ходит, видит, слышит, осязает, что-то делает; а во сне он лежит неподвижно, не видит, и не слышит того, что творится вокруг...

То есть, если под "реальностью" понимать так наз. "объективную реальность", в отличие от "субъективной реальности" сновидения, то цитированное утверждение Хюбнера о греках представляется весьма сомнительным.

Где же выход?

Наверное, в слове "реальность".

Неподвижность и невосприимчивость спящего человека к внешним раздражителям, позволяет нам отказаться от рассмотрения реальности практического действия, основанного на восприятии и подвижности тела.

Вместе с отказом от этой реальности уходит из рассмотрения также её сновиденческая имитация.

Что же остается?

Остается реальность личного общения. И вот реальность события личного контакта, оказывается, не зависит от состояния сна или бодрствования.

То есть, не активное (спящее) состояние инструментов производящей деятельности не мешает акту межличного общения. И напротив, состояние бодрствования может помешать. Скрип мускулов, натруженных в работе, заглушает звучание тонких струн Этической Арфы, на музыке контрой основана Религия, или, в переводе с латинского, Совестливое Отношение к -...

Итак, в событии общения со значимым Лицом нет различия между сном и бодрствованием. Соответственно, теряет почву и различение: "во сне" и "наяву".

Важным становится не физиологическое состояние (как это было бы в случае работы, например) а само СОБЫТИЕ встречи, контакта и общения с кем-то.

Именно безразличность общения на духовном уровне к физиологическому состоянию (пример: общение с тяжело больными) позволяют Кассиреру сделать следующий вывод:

"И в чисто практическом смысле, и в установке на реальность, которую человек принимает не просто в представлении, но в действии и деятельности, определенные сны получают ту же силу, значение и "истину", как и события, переживаемые наяву".

И вывод этот лукав, в силу негодной логики. И порок названной логики в том, что в слове "СО-БЫТИЕ" она не видит ключевой частицы "со-", указывающей на совместность, или общность бытия, предполагающую присутствие другого лица и общение с ним.

Так что, не "сны получают то же значение", а важное СОБЫТИЕ сохраняет свою значимость для имярека, независимо от того, случилось оно во время сна или во время бодрствования.

На это цитате из Кассирера Хюбнер заканчивает со снами и переходит к -...

ж) Примеры психических богов

Впервые встречаем такое словообразование. Кого Курт разумеет под «психическими богами»? Врачей в психлечебнице или некоторых из пациентов?

Оказывается, мы ошибаемся. Подобно тому, как богиня Деметра олицетворяет хлебное поле, а богиня Эос – утреннюю зарю; так Афина, Артемида и иже с ними олицетворяют "психические силы".

Курт пишет:

"Как нуминозные природные сущности выступают в качестве индивидов всеобщего значения, то же самое относится и к нуминозным психическим сущностям. Везде, где розовеет заря, там пребывает Эос, где находится радуга, там пребывает Ирис, где зреет зерно, там Деметра. Где гремит битва, там место Ареса; где люди сгорают от любви друг к другу, гам царствует Афродита; где действует практический ум или высказывается мудрый совет, а самообладание противостоит неистовству, там правит Афина; там же, где обнаруживается мудрость, мера и достоинство или же мастерство игры на лире очаровывает людей'", там место Аполлона; и Артемида властвует там, где оберегает себя целомудрие...".

Сама по себе персонификация не есть нечто удивительное, или принадлежащее исключительно древности. И в современной нашей повседневной жизни, культуре, литературе, фольклоре..., мы постоянно персонифицируем безличные силы, феномены, характеры и проч.

Понятно, почему.... Потому что Человек – это Лицо; и его бытие есть межличное общение. Оттого – чтобы быть собой и у себя, то есть быть лицом в общении с другими лицами – имярек персонифицирует также и всё безликое, но заметное, с чем он встречается и взаимодействует.

"Это приводит к тому", – замечает Курт, – что и раздор (Эрис), мир (Ирена), справедливость (Дике), порядок (Евномия), устав (Темис), сон (Гипнос), память (Мнемозина) представляются персонифицировано".

Потому что, без лица нет человека: есть некая особь, Homo erectus или Homo sapiens.

К имени Homo sapiens, я бы добавил ещё эпитет creatoris, или творец, создатель, виновник происходящего.

Именно такого разумного созидателя и рассматривает Хюбнер как "древнего грека". Он живет не общением, а творением, или изготовлением чего-то. Это "что-то" он замысливает, проектирует, представляет себе.... Ему не нужны лица: ему нужны ПОНЯТИЯ.

Живя рядом с настоящим Человеком, имеющим лицо и общающимся с лицами, этот Homo sapiens creatoris использует персональность в своих целях – общезначимую персону он использует как общее понятие.

И тогда...

"...нуминозные природные и психические сущности" идентифицируются как "индивиды всеобщего значения".

Теперь, располагая понятиями, Homo creatoris может начать воплощать свои замыслы в жизнь.

И вот...:

"Все идеальное содержание души здесь одновременно принимает материальную форму, превращается в субстанциальную, конкретную сущность и образует с материальным содержанием природы целостность...".

Особенно последнее – "и образует целостность с материальным содержанием природы – характерно для современного европейского "левака": экологически безупречная созидательная деятельность!

Лишь после того, как созидающая деятельность Человека-творца приносит успех, он начинает понимать этих странных людей, которые везде видят богов; у которых даже шутки, проказы и воровство имеют своего бога Гермеса....

Именно, он понимает, что...

"...Боги суть зафиксированные формы сложного опыта, которые для человеческого мира имеют значение праобразов", или неких идеальных моделей последующих практик.

Разумеется, к Мифу это имеет очень отдаленное отношение. Курт Хюбнер в моменты протрезвления чувствует это и, как бы оправдываясь, пишет:

"...не будем впадать в заблуждение. Большая часть всего этого есть просто мифология, которая хоть и приходится мифу приемной дочерью, но не принадлежит к устойчивой структуре культа и не принимается полностью всерьез".

И продолжает:

"Наши сегодняшние трудности в понимании этого объясняются лишь тем, что мы более не воспринимаем миф в качестве жизненной реальности...".

Тем не менее, Курт берётся за тему...

з) Различия между мифическим и психологическим пониманием человека

Для обозначения названных различий – хотя различие подразумевает сходство, которого здесь вовсе нет – весьма уместен термин «нуминозные», в его исконном значении «приветственно кивающие».

Этот термин отсылает нас к персональному общению, которое предполагает присутствие того, с кем общаются, кого узнают, чей кивок принимают.

Присутствие богов постоянно и повсеместно, но акт общения случается в известной ситуации, в определенном месте и в определенное время.

Об этом и пишет Хюбнер, как о месте и времени явления бога, которого он именует "кивающей (= нуминозной) сущностью":

"...нуминозные сущности природы способны появляться в любом месте, они вместе с тем часто предпочитают останавливаться в определенных местах, в особенности в посвященных им храмах; там наиболее сильно ощущается их близость. Аналогичный вывод справедлив и в отношении нуминозных психических сущностей. Их присутствие постигается в наиболее впечатляющие моменты жизни – греки называют их "кайрос", – когда жизнь внезапно словно пронизывается лучом света и человека одновременно охватывает желание, он испытывает облегчение, в нем обостряются чувства, рождаются идеи, его посещает озарение или прозрение, он принимает важное решение и т. п.".

Итак, называемое Хюбнером "мифическое понимание человека" есть знание эллинов о событиях общения с богами, хранимое и передаваемое в поколениях в виде Предания (= Мифа).

Сравнивать это знание с "психологическим пониманием" совершенно невозможно, в силу отсутствия какой-либо почвы для сравнения.

Если бы современная психология была хроникой встреч пациентов с психиатрами в определенных местах, тогда ещё можно было бы сопоставлять.

Особенно, если поверить, что...

"...человек мифической эпохи" – как уверяет Хюбнер – "способен мыслить себя Тейоном (Theion), или исполненным богом существом",

...то почва для сравнения точно появляется, поскольку среди психических пациентов встречаются такие.

И на этом заканчивается проводимое Хюбнером сравнение Мифа с Психологией, и мы переходим (вместе с ним) к...

3. Нуминозные сущности в сообществе и истории

Поскольку для Хюбнера «миф» – это некая теория всепроникающего невидимого поля, представляемого в виде «субстанции», аналогичной «светоносному эфиру» Картезия, постольку Курт может строить фразы, вроде той, которой начинает данный раздел.

Он пишет:

"Во власти нуминозных сущностей находится не только природа и индивид, но также и человеческое сообщество с его историей".

То есть, он предлагает рассматривать феномены своего "квази-эфира", выступающего в виде "нуминозных сущностей", в различаемых согласно разделению наук сферах бытия.

В данном случае "сообщество и история" объединяет предметы гуманитарных наук.

Выше Хюбнер признавал, что подобное разделение бытия эллинов на сферы, соотнесенные с областями научного знания, не отвечает онтологии Мифа, и потому невозможно.

Взявшись, однако, сравнивать "мышление древних греков" с научным мышлением, он, как видно, попадает под власть последнего: оно и навязывает ему свое деление на сферы ученого интереса.

Другой особенностью цитируемой фразы является употребление слова "власть", сразу же вызывающее вопросы.

Вообще "Власть" – политическая категория. Даже если мы сужаем свой взгляд до власти одного лица над другим, Васи над Петей, – всё равно, только в обществе этот феномен личной власти обретает смысл.

Отсюда, "власть" безликих "сущностей" может пониматься только метафорически, обозначая какие-то формы влияния, зависимости, причинения и т.п.

Это тем более верно, если мы, в одном ряду с властью над обществом рассматриваем власть над природой, индивидом и проч. – как это делает Хюбнер.

Из этого положения просматриваются два выхода: либо общество (социальный космос) распространяется на индивидов, на природу, и даже на Олимп; либо под словом "власть" разумеется не собственно ВЛАСТЬ, а действия каких-то всюду сущих полей, навроде электромагнитного.

Ведь, все мы во власти Электричества, – и понимаем, о чём идет речь.

Так вот, непонятно, что Курт разумеет под "властью нуминозных сущностей" (?). И какое отношение имеют к этому древние греки (?).

Но, почитаем....

Курт начинает с подпункта...

а) Нуминозное в общественной жизни

Сам заголовок уже красноречив. Он говорит о том, что в жизни полиса, помимо общения граждан друг с другом, присутствует общение граждан с богами. И поскольку боги суть самые важные персоны всеобщего Космоса, то и контакты с ними могли иметь определяющее значение для всех других коммуникаций внутри полиса и вовне его. Отсюда жизнь полиса должна изобиловать ссылками на общение с богами. Соответственно и история всякой общности внутри полиса, как и самого полиса тоже должна изобиловать ссылками на встречи предков с богами.

Курт говорит об этом на своем языке:

"Клан ведет свое происхождение от нуминозного события, к примеру, от зачатия одного из праотцев богом, от деяния одного из героев и т.п.".

ПРЕДАНИЯ о таких встречах-общениях с богами, передаваемые из поколения в поколение, и есть МИФЫ.

Чем это отличается от современной культуры, – непонятно!

И зачем придумывать всякие "нуминозные субстанции" и вкладывать речь о них в уста эллинов, которые слыхом не слыхивали ни о чём таком, и никогда не говорили?!

Чтобы сделать Миф предметом науки? Вопрос: какой?

Пока что все усилия Хюбнера (и тех, кто ему предшествовал) сводятся к тому, чтобы вписать Миф в современную философию естествознания....

Как ещё объяснить перлы, подобные следующим(?):

"Мифическая субстанция объединяет между собой клан, его владения и находящихся тем самым в тесной связи людей и предметы, являясь основой их совместного олбоса (Olbos) и общего им кидоса (Kydos). /.../Всё, относящееся к клану, будь то человек, вещь или что-то иное, тождественным образом участвует в общей мифической субстанции. Поскольку идентичность всякого человека исходит из нее, то он и формируется этой субстанцией и определяемой ею традицией".

Это похоже на описание бактериального сообщества выгребной ямы с наполняющей её "субстанцией". Конечно, без этой "субстанции" никуда! Но, мне кажется, что даже бактерии бы обиделись.

И далее Курт перечисляет всем известные вещи, характерные для жизни любого религиозного общества.

Он пишет:

"Едва ли не всякая деятельность общественного характера сводится к некоторому божеству, которое ввело ее в оборот и является условием ее успешности. Все, что человек предпринимает в рамках сообщества, прежде всего всякая его профессиональная практика, начинается с молитвы и жертвоприношения. Чему не способствует бог, то не сопровождается успехом. Афина Эргана, к примеру, является богиней ремесла, гончарного дела, ткачества, колесного дела, маслоделия и т. п. Горшечники обращаются к ней в своей песне, чтобы она простерла свою длань над гончарной печью, и свидетельствуют о присутствии богини в мастерской".

"Аполлон нередко учреждал через оракула государственный закон, обычаи и порядки обязаны своим происхождением в основном Зевсу...".

Ну и что?!

Многие наши современники также полагают, что они обязаны своим успехам Матери Божьей, апостолам, святым заступникам, Господу нашему Христу Иисусу....

Чем мы отличаемся здесь от древних греков? В особенности, если принять во внимание, что мы – их культурные наследники?

Оказывается, это они отличаются от нас тем, что полагали, будто успешны те дела, которым "содействует божественная субстанция, возбуждая тимос или френ человека".

Это подозрительно напоминает практику приема допинга спортсменами для демонстрации высоких результатов.

Думаем, что Хюбнер тут не древних греков описывает, а обнаруживает свое подсознание, определяемое его текущей жизнью.

Цитируемый им В. Буркерт, описывая жизнь полиса, "замечает: "Боги принимали участие в качестве свидетелей во всех правовых ситуациях, будь то на суде или в экономических отношениях товаров, денег и земельного владения"...".

Здесь очевидно участие богов в общественных отношениях в качестве ЛИЦ.

Непрямое участие, через упоминание их имён или посещение мест, отмеченных их присутствием, вовсе не делает их безликими.

Буркерт пишет:

"Любая ссуда, любой договор о купле-продаже, который не предполагает немедленного введения в действие, требовал клятвы. Чтобы делу придать необходимый вес, было принято посетить храм. Закон в данном случае предписывал, в каком храме надлежит "принести клятву".... Религия и повседневное существование взаимопроникают друг в друга столь естественным образом, что всякое сообщество, всякий порядок должны быть обоснованы с помощью жертвоприношения".

Но, то же самое мы обнаружим в любом религиозном обществе. И для понимания этого образа жизни вовсе нет нужды в делаемом Куртом Хюбнером допущении, будто...

"Всё жизненное пространство человеческого сообщества, деятельность и образ жизни управляются нуминозными сущностями"...,

– если, конечно, мы говорим о понимании друг друга в межкультурном диалоге, а не о технологическом понимании, как эта штука устроена.

В качестве иллюстрации свей концепции энергетической субстанции, изливаемой на людей богами и способной конденсироваться и запасаться в вещах, как в «батарейках», Хюбнер замечает, что...

"... ремесленники, уходя на покой, посвящали свой инструмент храму. Таким образом они", будто бы, "возвращали богу то, в чем действовала его сила, отдавали богу богово".

Это напоминает кредитные отношения: взяли взаймы – вернули....

Курту почему-то не приходит в голову в этой связи простое соображение о большой ценности инструмента в античном обществе, и что ремесленники приносили в храм своё самое ценное личное имущество. Этим даром они публично признавались в том, что своей одаренностью в ремесле (= искусстве: откуда русское слово "искусники") они обязаны богам.

Следующий пункт данного раздела...

б) Нуминозное в истории

Хюбнер пишет:

"Здесь пора вспомнить о том, что слово "миф" означает "история", "рассказ"".

Положим, вспомнили.... И тут же возникает вопрос: означают ли слова "нуминозное в истории", что у эллинов была какая-то отдельная от мифов История?

Предположим, была. Будем, например, считать "Илиаду" Гомера не поэмой, а историческим сочинением.

Но, если в истории задействовано "нуминозное", или боги, то эта история есть миф. А если не задействовано, то нет и предмета разговора.

Тем не менее, пассажи, вроде следующего...:

"Другой исторический факт, а именно победа Писистрата над афинянами при Паллене, которая открыла ему дорогу в Афины, отражается в мифе как участие богини Паллады в битве на стороне Тесея (не путать с Тесеем – победителем Минотавра)", -

... заставляют говорить об Истории как некоей "объективной реальности", зафиксированной в хрониках; реальности, которая отражается и осмысляется мифом.

Мол, мы, современные люди объясняем войны борьбой крупного капитала за рынки сбыта, а древние греки объясняли подобные исторические реалии борьбой богов.

И опять получается, что там и тут имеется некая объективная реальность, требующая осмысления. Но есть детское мышление, такое как у древних греков, и есть взрослое, как у современных ученых.

Однако, если эллины имели представление об "объективной исторической реальности", которую необходимо объяснить, это значит – они обладали научным пониманием истории, и просто еще не повзрослели: не освободились от влияния религии. И потому, персидские войны, например,

"... рассматривались в связи с троянскими событиями, которые были известны не иначе как в гомеровском, то есть мифологическом, изложении".

Что же в итоге?

В итоге Мифа как Истории вообще нет, но есть реликтовое (отсталое и детское) "мифологическое мышление", сквозь призму которого мы и вынуждены смотреть на античную историю.

Отсюда и "растут ноги" у следующего пункта...

в) Различия между мифическим и социально-научным пониманием сообщества и истории

По мнению Хюбнера,

"...социальные науки имеют своим предметом характеризуемые определенными правилами ситуации, в которых пребывают соответственно группы или индивиды как члены групп".

Ума палата! – нечего сказать....

Ну, да, не будем вдаваться в подробности, и положим: пусть так!

Значит, правила (правила чего?!) суть нечто данное, вписанное в ткань ситуации, и как таковые они не являются предметом "социальных наук".

Они изучают "СИТУАЦИИ".

Далее читаем:

"Миф тоже имеет своим предметом подобные всеобщие правила поведения...".

Во-первых, что здесь делает слово "тоже"? Ведь предмет наук не "правила", а "ситуации".

Во-вторых, мы не знаем, что за "правила" характеризуют ситуации. Поэтому слово "подобные" ничего нам не говорит.

И, наконец, откуда известно, что "Миф имеет своим предметом всеобщие правила поведения?".

Курт начинает фразу так, будто сообщает факт, но на деле это его, Курта Хюбнера, собственное логическое заключение, основанное на теоретическом допущении. Оказывается,

"миф имеет своим предметом всеобщие правила поведения, ПОСКОЛЬКУ он определяет мышление, деятельность и восприятие членов клана, фратрии и полиса, их обычаи и порядки...".

Мы тоже вправе делать заключения на основе цитированного, и думаем, что на подсознательном уровне "Миф" у Хюбнера тождественен "Закону Божию".