Текст книги "Голова бога (Приазовский репортаж) (СИ)"

Автор книги: Андрей Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Гибель агента

Где-то за полночь громыхнуло.

Из пещер раздался скрежет, словно некий мертвец, устав от покоя, сдвигал свою могильную плиту, дабы отправиться на прогулку.

– Смотрите, смотрите! – зашептал Аркадий горячо и, вцепившись одной рукой в плечо штабс-ротмистра, другой указывал на огонек неяркий, но вполне заметный, который горел в глубине одной из пещер.

Впрочем, офицер все видел и сам.

Свет становился ярче, но затем пошел на убыль, и исчез вовсе лишь для того чтоб загореться в соседней пещере. Кто-то с фонарем в руках шел по подземным переходам.

– Что за чертовщина? Как он мог пройти мимо нас?

– Есть входы в каменоломни со стороны полей, Мариупольского шляха, – прошептал Аркадий.

– Знаю. Но чего его чрез них понесло?…

Офицер, надо отдать ему должное, оставался хладнокровен – совсем как в минуты недавнего ожидания. Однако же ожидание завершилось, и он был готов действовать. Он черканул спичкой о камень, содрал бумагу. От трения спичка вспыхнула ослепительным стреляющим пламенем. Секундой позже огонь уже с тихим гулом горел внутри лампы.

Офицер закрыл дверцу, сдвинул шторку на линзу, подкрутил пламя. Фонарь у него был особый, воровской, дающий при желании узкий луч. Следующим движением агент извлек из кобуры свой великолепный револьвер, взвел курок. Офицер был вооружен, грозен… И это было великолепно!

Аркадий подумал: это обязательно достойно не просто словесного описания, но и иллюстраций. Жаль, что так темно для рисования. Офицер, возможно, был тщеславен, однако же на то право имел.

– Я пошел, – сообщил он юноше.

– Я… – растерянно начал Аркадий.

– Будешь ждать меня тут.

– А если…

– Будешь ждать меня тут!

И, спустившись к пещерам, он вошел в одну из них. Некоторое время свет еще было видно, однако же вскоре он стал вовсе незаметным.

Снова установилась, как уже знал Аркадий, обманчивая природная тишина. Стрекотали цикады. На мягких, бесшумных крыльях над степью скользили совы, выше них неугасимым огнем пылали звезды.

Но сейчас Аркадию было сугубо не до того. Звезды могли и подождать – самое интересное происходило на земле и даже под ней. Буквально там, куда звезды не светят. В пещерах действительно находилось что-то тайное, страшное, там действительно было чудовище – шпион. Господу одному известно, на что он способен.

Однако же осторожность была загнана в глухой угол любопытством. И подобно детям, Аркадия влекло к входам в каменоломни. Он сперва подошел к камню, лежащему у подошвы отвала, затем – ко входу в пещеру, в котором неярко, но вполне отчетливо горел свет.

С земли он подобрал увесистый кусок известняка, воображая, как оглушит выскочившего из темноты лазутчика.

Но спутав планы и мысли, в пещере грохнули выстрелы: сначала один! Аркадию показалось, будто саданули из пушки – столь неожидан он был. После – сразу три. Эхо оглушило, еще долго каталось по пещерам, гремело под ногами, но затихло.

Юноша попятился назад. Но, сделав несколько шагов назад, остановился, прижавшись к стене тоннеля. В ушах еще звенело, но слух, кажется, почти восстановился.

Аркадий ожидал крика, призывов о помощи, торжествующих воплей, но не тишины. Однако последовала именно она.

Кокотеевские каменоломни приняли очередную жертву и засыпали. Свет в глубине пещер все же еще жил, но стал едва заметен. Еще будто слышались неторопливые шаги.

– Эй?

Шаги остановились.

– Арсений Петрович? – полукрикнул Аркадий. – Все ли хорошо?…

Молчание было ответом.

В голову просто не приходила мысль, что штабс-ротмистр, изловивший наверняка множество шпионов, может быть повержен в кратком бою. Наверное, противники затаились и офицеру нужна помощь.

– Арсений Петрович?

Снова шаги, но торопливые, неровные, удаляющиеся. После них – тишина, той основательной крепости, которая бывает лишь под землей. Лишь стук сердца, шелест дыхания, да где-то далеко послышалось, как осыпается пустая порода.

– Арсений Петрович! – крик стал эхом, многократно отразился, умножился, и обрушился на юношу. В этой звуковой смеси он даже не узнал свой голос.

Что делать? Спешить за помощью? Даже если бежать в Кокотеевку, если удастся поднять мужиков, быстрей чем за полчаса не обернуться. А что он скажет мужикам? Что у них под боком английский шпион? Хорошо, если не поколотят…

Но пока он так раздумывал, ноги сами несли его вперед. Он понимал, что там опасно, что ничего хорошего быть не может, однако же шагал вперед. А что тут такого – он же в темноте, без огня, его не заметят. На мгновение он оглянулся назад – вход, освещенный скупым ночным светом был вполне различим и казался близким. Если что – он успеет убежать, – успокаивал Аркадий себя.

Туннель повернул, и юноша оказался в крохотной комнатенке, в которой сходилось четыре штрека. В углу комнаты лежала та самая воровская лампа штаб-ротмистра. Удивительно, что от падения она не потухла или же наоборот – не разлилось масло, не вспыхнуло ярким пламенем.

Аркадий двинулся к лампе, но зацепился, и едва не упал. Взглянув вниз, самого офицера. Тот лежал, раскинув руки и так внимательно рассматривая что-то на потолке, что на секунду Аркадий повернул голову сам – чего же там такого интересного.

Ничего там не было, кроме трещин и паутины.

– Эй, вы ранены? – стал тормошить штабс-ротмистра Аркадий. – Вставайте! Я сейчас… Я за помощью! Эй, вы, помогите!

Аркадий осекся, понимая, что сейчас зовет шпиона – мысли носились по голове в панике, порой сталкиваясь друг с другом. Юноша снова затормошил офицера, и вдруг понял: тот мертв. Мертвей не бывает. Тут же тело стало каким-то мерзким, противным на ощупь. Рука мертвеца все еще сжимала револьвер, но его противник оказался куда проворней – в грудь по самую рукоять был всажен нож с короткой ручкой. Смерть была стремительна.

Запоздало стало страшно: офицер убит, и его убийца где-то здесь, рядом. Может быть, даже сейчас следит за Аркадием из темноты, заносит руку для нового удара. Юноша выхватил из руки револьвер, отшатнулся к стене. Ткнул им в темный угол, после – в сторону одного коридора, другого. В пещерах каменломен хозяйничали сквозняки. Из-за них свет в лампе метался из стороны в сторону, в такт с ним плясали тени на стенах, и Аркадию показалось, будто он заметил какое-то движение в глубине одного перехода.

Он в испуге нажал на спусковой крючок. Тот шел туго, взводя курок, пока тот не сорвался, наколол капсюль. Грохнул выстрел. Со всех сторон на Аркадия обрушилось эхо. Но руки стрелка дрожали и пуля ушла куда-то вверх, почти в потолок.

Что делать? Надо отсюда убираться, чем быстрей – тем лучше. Аркадий снова отшатнулся в темноту, однако же опять остановился.

А что делать дальше?

Убитого нельзя было оставлять здесь – иначе тело найдут хорошо если в этом году. Пару дней на отсутствие офицера вовсе не обратят никакого внимания, а после сочтут его пропавшим без вести. Скажут: утонул при купании где-то за городом, одежду не то украли, не то песком занесло.

А шпион будет творить свое грязное дело, и, может быть, вовсе пропадет из города. Следовало как-то известить начальников убитого об этой смерти. Как? Сообщить, что он нашел тело – нельзя. Полицмейстер, видать, до сих пор таит зло за ту заметку о шпионе. Впрочем, даже если бы и не таил – все равно бы арестовал. Нашедший – главный подозреваемый.

Опять же, если оставить труп здесь, убийца вернется, спрячет тело. А нет тела – нет и убийства. Мертвеца должны всенепременно обнаружить.

Аркадий засунул револьвер за пояс своих штанов, подхватил убитого под руки и поволок переходами к выходу, благо тот был совсем недалеко. Выбравшись на воздух, утер лоб. На лбу остался липкий след от крови, который тут же стал подсыхать и щипать лоб.

До Бахмутского тракта оставалось версты полторы. Ежели и далее так покойного тащить, то ноги того изорвутся, а то и вовсе отвалятся. Аркадий не хотел заметать следы – даже наоборот, он был в них заинтересован. Но сил, да и желания ворочать покойника не было. Потому далее Аркадий сбегал в рощу в рощу, привел коня, затащил в седло убитого…

Ах, как тогда колотилось сердце! После, вспоминая прошедшее, Аркадий сам себе удивлялся: по здравому разумению стоило бы пуститься наутек! Но говориться же: глаза боятся, а руки делают.

Взгромоздить убитого на лошадь мешал всаженный в грудь нож. Юноша попытался его вытащить, но получилось это лишь со второго раза, после того, как он обмотал скользкую рукоять носовым платком. Однако и тогда нож вышел из раны тяжело, так словно он пустил в теле корни.

Тогда, в ночной полутьме, Аркадий впервые осмотрел орудие убийства: нож похожий на финку, но с обоюдоострым лезвием, без кровостока, без гарды. Внимание привлекала ручка: видимо полая, из медной трубки. На трубке ближе к краям и в середине имелось три медных кольца из полосы где-то в четверть дюйма толщиной. Сама рукоять была диаметром примерно в полдюйма.

Еще тогда Аркадий подумал, что такой нож неудобно и небезопасно держать в руках.

Но место и время к размышлениям не располагали. Нож надо было оставить где-то рядом с трупом, и юноша опустил его в седельную сумку.

Лошадь фыркала, но стояла смирно – удалось затащить покойника в седло.

Управившись, Аркадий огляделся и обомлел: на Могиле, там, где только что стояло две скифские бабы, сейчас имелось три черные фигуры. Юноша выхватил из-за пояса пистолет и нажал на спусковой крючок раз, другой, третий. Но выстрел грохнул лишь единожды, сразу, а далее курок колотил по стреляным капсюлям – каморы револьверы были пусты.

Но после первого же выстрела средняя фигура, та самая, в которую целил Аркадий, исчезла.

Следовало торопиться. Аркадий взял лошадь под уздцы и пошел в сторону реки. Перешел реку, поднялся по склону к Бахмутскому тракту. От рощи у дороги открывался вид на левый берег Гайтан-реки, верно прелестный в дневном свете. Но сейчас красивости менее всего волновали Аркадия – он ожидал увидать преследователя. Его не было.

Юноша пустился на хитрость – он не стал возвращаться по Бахмутскому тракту – ведь у входа в город его наверняка мог ожидать убийца. Перейдя дорогу Аркадий вошел в яблоневый сад, что начинался невдалеке. Меж рядов деревьев повел лошадь, после – взгромоздился сам в седло, поехал. Часа через пол он был уже на Екатеринославском тракте, по которому и отправился к городу.

Гайтаново стояло черным и безмолвным, и, доехав до предместий, Аркадий остановился, стянул наземь покойника, отпустил коня. Теперь убитого безусловно найдут, поднимут тревогу. По крайней мере, о смерти агента известят его начальство.

Напоследок юноша обшарил карманы убитого, надеясь, что обнаружит какие-то записки. В бумажнике Аркадий нашел пятьдесят рублей кредитными билетами. Нужда наступила на горло благородству, и сорок рублей перекочевали в карман юноши: покойнику все равно, а полицмейстер наверняка искусится такими деньгами.

Вполне приличный револьвер системы Адамса, хоть и был соблазнителен, в этом городе оказался бы слишком приметен, и юноша вложил его в одеревеневшую руку убитого.

Опустив лошадь, пошел на море, где раздевшись донага, плескался в воде, смывая чужую кровь.

Внезапно пронзила мысль: нож. Он оставил его в седельной сумке, что осталась на лошади. Кобыла-то, верно, далеко не ушла. Вернуться? Опасно. Ладно, пусть уж остается как есть.

После, собрав окровавленную одежду в кипу, отправился голышом к себе домой. Пели вторые петухи. На прохожего скорей для порядка, чем из злости лениво брехали собаки. Проходя через слободку, Аркадий встретил единственного человека – мучимый бессонницей, выкурить трубку выбрался здешний бондарь. Увидав голого юношу, он посмотрел на него со смесью полуосуждения и полузависти, однако ничего не сказал. В былые времена он и сам, бывало, от иной дивчины уходил в окно, едва успев прихватить одежду.

Около трех ночи Аркадий оказался в своей комнате. Он опасался, что из-за переживаний не удастся уснуть, однако сон будто подстерегал его…

Кровавые деньги

– Убили! Убили! Прямо посреди улицы зарезали! – причитала какая-то баба так, словно убиенный штабс-ротмистр был, по крайней мере, ее далеким родственником. – Это что же делается? Теперь по улицам спокойно ходить не моги! Куда только полиция смотрит?

Ей отвечали в том смысле, что вчера при встрече генералов было дурное знамение, и как есть, сейчас по улицам городка разгуливает сам Антихрист.

…Такую роскошь как водопровод город себе позволить не мог, и приходилось копать колодцы. А поскольку вода везде кроме Слободки залегала глубоко, копачей нанимали вскладчину – рыли один колодец для нескольких домов, а то и для целой улицы.

На Малой Садовой было три колодца. Один как раз размещался за забором напротив окон комнаты Аркадия. Ворот у него был столь скрипуч, что иногда казалось, будто кто-то недобрый пытает кошку. Этот звук обычно будил Аркадия по утрам, но в то утро его поднял гам вокруг этого уличного места встреч.

Юноша стал быстро одеваться, едва не натянув окровавленные тряпки.

– Что сталось? – спросил он, выйдя из калитки.

Бабы, обнаружив нового благодарного слушателя, затараторили наперебой. Выходило, что штабс-ротмистра обнаружили еще когда Аркадий плескался в море. На труп едва не наехали хохлы, торопящиеся со свежим молоком и маслом занять лучшие места на базаре. По простоте душевной он не сбросили покойника с дороги, а отвезли его к полицмейстеру. Разбуженный полицмейстер разъярился, но спросонья хохлов отпустил, за что себя сейчас корил.

Аркадий отправился в полицейский участок, который сейчас обступали зеваки. Парадный вход охраняло два квартальных надзирателя, имеющие по случаю преступления парадный вид.

С независимым видом Аркадий пошел во двор.

– Куда прешь? – спросил, было, надзиратель.

– К дяде… – и юноша указал на бричку городничего, которая стояла во дворе участка.

Надзиратель отступил. Аркадий, завернув за угол, зашел в черный ход. Пошел на звук голосов, кои неслись из подвала, где находились камеры. В одной из камер на лавке и лежал убитый. Рядом с ним стоял городничий и полицмейстер. У двери стоял еще один полицейский чин, словно убитый офицер мог сбежать или причинить иное какое беспокойство. Впрочем нет, беспокойство он все же причинил.

Сапожник, схваченный за дела других, спал за решеткой в соседней камере. Был он привычно пьян и движение рядом совсем его не беспокоило.

– Темно тут у вас… – заметил городничий, переводя взгляд с крошечного зарешеченного окна на любимый горшок герани.

– Так ведь тюрьма! – резонно возразил полицмейстер. – В тюрьме можно и потемней.

Заметив Аркадия встрепенулся:

– Каналья! Трофименко! Кто пустил постороннего?

– А, Аркадий… – городничий сделал знак полицмейстеру, что все в порядке. – Извольте видеть: заезжие творят, что хотят! Приезжают и умирают прямо на наших улицах.

– Самоубийство? – деланно равнодушно спросил Аркадий, осматривая штабс-ротмистра.

Выглядел тот, как и надлежит покойнику жутко: лицо застыло жуткой гримасой, одежда – изодрана и залита кровью. Рана в области сердца позволяла заключить, что нет, это не самоубийство. Но ответ полицмейстера чуть не сшиб Аркадия с ног.

– Определенно несчастный случай. Шел человек, поскользнулся, упал на кем-то оброненный ножик. В кармане убитого обнаружено два рубля денег, таким образом, версия ограбления напрочь отметается. А иначе зачем его убивать было?..

– А где нож? – простовато спросил Аркадий.

– Нож, видимо либо украли, либо потеряли хохлы, когда везли сюда.

– Лошадь… – напомнил городничий. – Хозяйка пансиона говорила, что он уехал на лошади.

– Лошадь пока обнаружить не удалось. Вероятно, убежала в степь. Наверное, кем-то поймана, и сейчас продается на каком-то базаре. Но мы ищем.

«Конечно, ищут, – подумал Аркадий. – Чтоб взятку получить с продавца – зачем еще».

Но то было уже неважно: вряд ли лошадь могла бы присовокупить к делу хоть какие-то показания.

Но мысль скользнула к револьверу, лежащему рядом же, на лавке.

– Можно взглянуть?… Никогда оружие вблизи не видал.

Пока не успели запретить, Аркадий поднял пистолет. Тот действительно был пятизарядным. От него сильно пахло порохом.

«Тупицы, – думал Аркадий. – Неужели они не чувствуют, что из револьвера стреляли? Разве по следам на одежде не заметно, что покойника тащили? Или все они замечают, но делают вид, что не замечают?… Зачем? Чтоб меньше было хлопот? А, может, они намеренно пытаются все замять? Воистину, с такими помощниками – никаких врагов не надо».

Городничему, конечно, гора с плеч долой. Сделает вид, что никогда с офицером о шпионе не разговаривал.

– Что теперь будете делать с покойником?… – спросил Аркадий.

– А что с покойниками еще делают?… Зароем. Письмо отправим в полк.

– Телеграмму, – испугавшись собственной смелости, поправил Аркадий. – Письмо могут потерять. Как раз два рубля есть на телеграмму.

– А хоронить его на что?… – возмутился полицмейстер.

– Военных в городе полно, – у городничего будто проснулась и шумно заворочалась совесть. – Если пустить шапку по кругу, то на плохонький гроб наберется. А в каком гробу лежать, я, думаю ему все равно.

* * *

Гроб был словно не сбит из досок, а скроен из коры.

Нет-нет, на Бастионе и в доме Рязаниных удалось собрать сумму изрядную – даже какую-то странную серебряную монету с витиеватой вязью отдали горцы. Но вдова вполне предсказуемо заявила, что квартирант задолжал, и значительная часть собранных денег пошла на оплату комнаты в пансионе:

Но далее посильных пожертвований офицерская солидарность не пошла: на похоронах штабс-ротмистра был только Аркадий, мелкий полицейский чин, батюшка, да два не вполне трезвых гробовщика.

На дрогах покойника отвезли на кладбище на берегу Гайтан-реки, почти напротив Могилы, невдалеке от каменоломен. Штабс-ротмистр не дотянул до отставки, но все же остался в этих краях до Второго пришествия.

Револьвер убитого лег в ящик стола градоначальника, телеграмма ушла в полк. Аркадий написал заметку о гибели офицера и письмом отправил в Екатеринослав – вдруг напечатают за скромный гонорарий, а газету прочтет Кто Надо.

Но даже если смотреть на дело с определенной надеждой, то об убийстве штабс-ротмистра в столице узнают не ранее вечера, а то и завтрашнего утра. Пока рассудят, что делать, пока снарядят нового агента, пока тот доедет… Покамест никому не удавалось добраться из Петербурга в эти края быстрее, чем за восемнадцать дней.

И каждый день вражеский разведчик будет вершить свои темные дела. И такая многообещающая история, кою легко можно было бы продать в киевскую или даже столичную газету, сойдет на нет, обернется всеобщим конфузом.

В мрачных мыслях Аркадий отправился домой, где принялся осматривать свои ночные приобретения. Одежду, видимо придется отнести по разряду безвозвратных потерь. Кровь отстирать не выйдет, и Аркадий решил, что осенью закрасит ее кожурой грецкого ореха. После в ней на люди не выйдешь, но ходить дома сгодиться. Не все ладно было и с деньгами.

Сорок рублей – это почти богатство. Да только вот потратить или разменять их не моги. Тут же донесут Рязанину, что студент, у которого в карманах больше целкового с мелочью не водилось, вдруг красненькими начал сорить.

К слову сказать, деньги и правда стали красными: пока Аркадий их перекладывал, немного перемазал в крови. Позже она побуреет, станет не такой уж заметной. Да и вообще – велика ли невидаль: бурые пятнышки на деньгах. Может, ими расплачивались на бойне… Но пустить в ход сейчас нельзя. Не те времена.

Он спрятал деньги в щель меж досками, из которых был сколочен топчан, и сел за стол. Из ящика Аркадий достал свои записи, лист с записью кодированных переговоров.

Он полагал, что теперь ему известно достаточно много, что уж сегодня он продвинется в разгадке кода. Однако же, как водиться, переоценил свои возможности.

Положим, он правильно распознал название деревни. Впрочем, отчего «положим»? Все совершенно верно. Стало быть, он обладает тремя биграммами: «КО», «ТЕ», «EВ», или даже шестью учитывая зеркальные.

Повезло, что первая буква названия деревни стояло в нечетной позиции – иначе даже такой ничтожной зацепки не имелось бы.

В начале Аркадий нарисовал табличку в два столбца. В первый стал выписывать биграммы из шифра, во второю – их расшифровку. Вторая колонка получилась оскорбительно куцей, зато первая не поместилась на страницу. И оттого двумя косыми чертами Аркадий перечеркнул свою работу. Шифр был изящен, и, очевидно, столь же изящно должен и открываться. А это… Это все равно, что сравнивать изящество таблицы Пифагора со скучной таблицей умножения.

Юноша задумался, вспомнил о словах покойного уже офицера. Он что-то говорил о частоте употребления букв… Наверное, со слогами происходит нечто подобное. Но перехваченные переговоры слишком коротки, и неизвестно, взял ли кто на себя труд, подсчитать, какой слог в русской речи употребляется чаще всего.

Сколько возможно слогов вообще?

Карандашом посчитал: всего возможно…

35 на 35… 1225. Поскольку половина комбинаций зеркальны… Нет, что-то не то – половина не может быть нецелым числом. Аркадий задумался и нашел ошибку: удвоенные буквы нельзя было шифровать. Меж ними следовало, наверное, вводить какие-то буквы-разделители. Стало быть, 1225 минус 35, итого-1190. Поскольку комбинации зеркальны имеем 595.

А в английском алфавите… В английском алфавите 26 букв, то бишь две чертовых дюжины, для шифра будто бы неудобно. Впрочем, можно было объединить «I» с «J» или «W» с «V». Или, к примеру, заменить «Q» на «KU». Тогда получался алфавит в 25 букв – количество приятное во всех отношениях. Проведя аналогичные вычисления для английского шифра, Аркадий получил число в 300 комбинаций – почти в два раза меньше, чем русском коде. Русская речь несколько обширней английской, но не в два раза все-таки.

Неизвестно, о чем думал переиначивая английский шифр на русский лад, однако же применение русского языка усложняло разгадку шифра.

Если бы посадить за работу несколько десятков тысяч писцов, кои бы пересчитали частоту употребления всех слогов. Или же для подобных перехваченных шифров подбирали фразы-ключи. Причем хватило бы самых завалящих, может быть – выпускников гимназий или даже училищ, а то и просто школяров.

Аркадий потряс головой, прогоняя неуместные мечты.

Стоило бы подумать, о том, что имелось в руках, о русском языке. Сперва подумалось: есть некоторые комбинации, которые в русском языке не встречаются вовсе. Например, твердый и мягкий знак не могут идти рядом…

Или вот, скажем, буква»Ѣ» употреблялась в полудюжине редких церковных слов, стояла она в конце азбуки. В шифровке же она встречалась трижды: в слогах «ГѢ», «ЕѢ» и»ѢБ». Маловероятно, что такое редкое слово использовалось в ключе к шифру, и стало быть, ожидать»Ѣ» следовало в нижнем правом углу шифровочной таблицы. Тогда буквы, которые шифровали слоги с»Ѣ» стояли в самой нижней строке и крайнем правом столбце. А буква, находящаяся с»Ѣ» в паре, находилась где-то в середине таблицы, или в последнем столбце.

Вооружившись этими знаниями, Аркадий стал размышлять: «МГ» шифрует «КО», «ЪО» – «ТЕ», «ОГ» – «EВ». Стало быть «Е», «Г», «О», «В» – стояли в одной строке, «Т» и «Ъ» во второй, а в третей – «К» и «М». Получалось также три с половиной столбца: «Ъ» и «Е», «Г» и «К», «Т», «О» и «М». К половинке столбца следовало отнести одинокую букву «В».

Самыми перспективными виделись первая строка и третий столбец. Аркадий набросал простенькую схему.

Нет, в ней было что-то не так.

В шифротаблице буквы, не вошедшие в ключевую фразу, шли по порядку алфавита. «В», «Г», «Е» – уж слишком напоминали осколок того алфавита, а «О», стоящая с ними в строке, вероятно, относилась уже к ключевой фразе и шла перед ними. Если исходить из этого, строка «Т-Ъ» шла в азбучном порядке, и находилась внизу, а пара «М-К» – в порядке обратном, и принадлежала, стало быть, ключевой фразе.

Аркадий перестроил свой набросок.

Поскольку в обычной азбуке между «Ъ» и «Т» стояло семь букв, следовало предположить, что для того чтоб они оказались в одной строке, потребовалось извлечь для ключа как минимум две буквы.

Бросалось еще в глаза то, что два сообщения заканчивались одной и той же биграммой – «ТХ», хотя по предыдущим символам было ясно, что слова это различные. В русской письменности слово могло оканчиваться на гласную, «Й» или на твердый знак.

Можно было положить с высокой долей вероятности, что в этой «Т» шифрует «Ъ», а «Х» – какую-то букву, кою добавили в строку, дабы довести количество знаков до четного. Косвенным подтверждением этого заключения было то, что биграмма в других местах более не встречалась – то есть была, скорей всего, искусственной.

Однако для того чтоб установить содержание беседы лазутчика с кораблем, этого было по-прежнему мало.

Зато с уверенностью можно было сказать, о чем в посланиях речь не шла. В ней не упоминалось о графе Колокольцеве – во всяком случае, в основной, перехваченной части. Ведь – ОКО-, содержащееся в фамилии, однозначно бы дало известную Аркадию биграмму. С «КО» начиналась фраза, переданная с корабля. Но, вероятно, содержалась она в другом слове, поскольку слог сей не повторялся через положенное количество знаков.

Был исчезающее малый шанс, что генерала в шифре именовали каким-то псевдонимом, или, к примеру, титулом. Но это представлялось маловероятным: ведь деревня, очевидно, важная, называлась явно.

В то же время казалось невероятным, что целый граф и несостоявшийся крымский главнокомандующий не интересовал английскую разведку.

Выходило, что английский агент о генерале не знал… Либо напрямую был с ним связан.

Слишком много «либо»…

Аркадий спрятал свои записи в ящик стола.

День крался к своему закату. Юноша посмотрел на лучи света, что пересекали столешницу, ожидая от них вдохновения. Его не было, так просидел до сумерек, а после – до темноты. Имелись свечи, имелось, на что их купить. Но привычно бережливый Аркадий не стал без надобности кормить огонь. Он лег на свое ложе, и глядел в окно, как летят звезды.

Сон не шел, зато кружили мысли об убитом офицере, об обстоятельствах его гибели.

Покойный говорил, что пистолет пятизарядный, – думал Аркадий. Слышал он сам четыре выстрела. Дважды стрелял сам – в коридоре и уже у выхода. Стало быть, три выстрела сделал штабс-ротмистр, шпион тоже стрелял, но единожды… Однако убил агента ножом. Может, убийц было двое? Тут же воображение дорисовало около тела убитого городничего и полицмейстера.

Да нет, быть такого не может – слишком несуразными получались эти шпионы. Хотя, может быть, они лишь часть шпионской разветвленной сети. Фантазия тут же добавила еще нескольких людей. Скажем, почтмейстер – он установил почтовый ящик, дабы сподручней было слать депеши в Петербург. И, положим, кто-то из купцов – они постоянно в разъездах, много видят, общаются с народом… В голове Аркадия появилась и разрослась целая сеть – сперва общегородская, потом – уездная, затем – губернская…

Юноша тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Еще маменька его, Царстивие ей Небесное, говорила, что Аркаша слишком близко все к сердцу берет, слишком воображение развито. Вещи обычно много проще, нежели то кажется.

В каменоломнях он слышал шаги одного человека, и шаги были неровными. Хромой?

Потом как-то незаметно Аркадий провалился в сон. Снились пещеры, со всех сторон чудились шаги. Пахло порохом.